Вспоминая нас

Сентябрь обычно не баловал приятной погодой, и за пять лет обучения в Хогвартсе Гермиона не могла вспомнить ни одного случая, когда бы она ощущала такую холодную сталь пронизывающей её сердце. Отчасти это было связано с тем, что раньше она могла воспользоваться заклинанием для согрева — магия всегда была её надежным щитом. Но с тех пор, как её лишили волшебства, прошло уже полгода — шесть месяцев в полном неведении о судьбе её несчастных друзей. Сколько невинных маглов умирает каждый день... В этом мире без магии она могла сохранять лишь спокойствие за своих родителей: ведь она стерла им память и отправила их в Австралию, обеспечив им полную защиту — вопреки разбитому сердцу.

Дни сменяли ночи, словно бесконечная череда тёмных теней. Иногда ей снились неуловимые страницы древних книг — те, до которых она так и не могла дотянуться, — и в этих снах она искала ответы. Но чаще всего ей являлся Гарри — и тот день, который она бесконечно прокручивала в памяти, словно застрявшую в вечности сцену, не дающую ей покоя.
Гермиона, прошу тебя, подумай о себе. Ты всегда жертвуешь всем ради других, а ради чего? Посмотри, что происходит: тебя предал тот, кому ты так доверяла.   — Ты не понимаешь, — тихо произнёс Гарри, его голос дрожал от искренней боли. — Он обещал прийти. Он всегда приходит... Просто поверь мне, Гермиона, пожалуйста.   Гермиона смахнула слезу — горькую и горячую. Сколько бы она ни пыталась подавить в себе мысли или воздвигнуть невидимые стены в своей голове, воспоминания всё равно накатывали волной: яростной, неотступной. В комнате, которая стала её единственным убежищем за последние полгода, было слишком мало места и солнечного света — словно сама тьма проникла в каждую щель её заточения.  Охранник в форме Пожирателя Смерти приходил три раза в день: приносил густой суп с консистенцией вязкого желе и стакан крепкого сладкого чая с куском черного хлеба — единственная пища для тела и разума. За это время Гермиона заметно похудела — хотя понять это могла лишь по ощущению упирающихся во время сна ребер, ведь её новая тюремная камера не имела зеркал или окон.  Каждая минута казалась вечностью. Внутри неё боролись отчаяние и надежда — надежда на то, что Гарри всё-таки жив и придёт за ней. Но сердце сжималось от страха: а вдруг всё это лишь иллюзия? 
***
Каждый день после последней кормёжки Гермиона мучительно каратала время, перебирая в голове очень важный для неё список. Её мозг обязательно должен был работать в режиме жесткой дисциплины, чтобы не сойти с ума. После скудного ужина она вновь приступала к пересчёту людей из этого списка — не магловских авторов, не погибших друзей или знакомых. Нет, это был список тех, кого она собиралась уничтожить. Эта мысль становилась её единственным утешением и одновременно самым страшным испытанием. В её голове рождались образы, планы, имена — всё то, что держало её на грани безумия и надежды. И каждый раз, когда она перечитывала этот перечень, сердце сжималось от боли и ярости: она знала, что однажды ей придётся сделать то, что казалось невозможным.  Гермиона никогда не пользовалась запретными заклинаниями, но всё время, проведённое в заточении, она то и дело тренировалась произносить заветное «Авада Кедавра», представляя каждого из своего списка по одному. В её мыслях звучали эти слова — как мольба, как вызов судьбе, — и каждое произнесённое заклятие напоминало ей о том, что однажды ей придётся сделать то, что казалось невозможным. Внутри боролись страх и решимость: страх перед тем, что она должна будет совершить ужасное, и желание вырваться из этого кошмара любой ценой. Находясь в крошечной комнате, полностью лишённой естественного света, Гермиона с трудом могла отслеживать смену дней и ночей. О Мерлин, как же она скучала по дневному свету! По хлопьям снега, по шелесту листьев, по свежему воздуху и прогулкам с любимой книгой в руках. Она всегда была жадна до знаний — и лишение возможности поглощать новую информацию становилось для неё настоящей физической болью. Каждая минута казалась мучением: время тянулось бесконечно, а память о свободе — сладкой мечтой, которая всё дальше ускользала от неё. Внутри боролись две силы: одна — отчаяние и безысходность, что всё это может продолжаться вечно; другая — непоколебимая воля выжить и найти способ вырваться на свободу. Гермиона чувствовала, как её сердце разрывается между желанием бороться и страхом потерять себя навсегда. Каждая мысль о будущем превращалась в испытание: сможет ли она выдержать ещё один день? Или же тьма поглотит её окончательно?
***
Она сидела за высоким столиком в светлой, просторной квартире, окружённая уютом и теплом. На ней была простая белая мужская рубашка, чуть расстёгнутая у шеи. В руках она держала кружку её любимого кофе с молоком и медом — напитка, который согревал её сердце даже в самые тёмные минуты. Рядом, возле плиты, виднелись его упругие ягодицы — сильные и соблазнительные. Румянец покрыл щеки Гермионы, а в голове пронеслись все те вещи, что они вытворяли прошлой ночью. Он повернулся к ней, держа в сковородке ароматную глазурь в форме сердца — с беконом внутри. — Это должно было быть сердце... — тихо произнёс он, улыбаясь. — Но получилось что-то другое. Он слегка смахнул платиновые волосы на другую сторону лица — волосы были взъерошены, но он не торопился их приводить в порядок. Его глаза светились мягким огнём, а в его взгляде читалась нежность и страсть одновременно. Гермиона надкусила тост с арахисовой пастой, её сердце билось быстрее. — Это скорее похоже на его анатомическую форму... — прошептала она, чувствуя тепло его присутствия рядом. Он улыбнулся и приблизился к ней чуть ближе: — Знаешь, за что я тебя люблю? — спросил он тихо, почти шепотом. — Нет... — ответила она, глядя ему прямо в глаза. — За то, что ты такая всезнайка, Грейнджер... — прошептал он и мягко коснулся её губами. Его руки обвили её талию, притягивая к себе сильнее. Он снял с неё рубашку, оставляя её чуть дрожащей под его прикосновением. Гермиона попыталась отвлечься от навязчивых мыслей, переключить своё сознание на что-то другое — на дыхание его губ или тепло его тела. Но внутри всё было переполнено: она чувствовала его присутствие так остро и ярко, что не могла избавиться от ощущения постоянной необходимости быть рядом с ним. Он всегда приходит за ней... всегда. — О Драко... где ты? — прошептала она шёпотом, словно боясь нарушить тишину своей души. Её сердце билось так сильно, что казалось вот-вот вырвется из груди. Внутри бушевала смесь страсти и тоски
***
В ту ночь ей снился Гарри... Не было ни дня, чтобы Гермиона не винила себя в его исчезновении, в его пропаже. Если бы она поступила иначе в тот день — может, всё было бы иначе. Вопросы, вопросы — бесконечные, мучительные.   Блядь... Надоело. Где сейчас Джини? Она отчетливо помнила её стеклянные глаза, когда та стала свидетелем исчезновения Гарри она упала как тряпичная кукла, лишенная жизни и надежды.   Гермиона свернулась в клубочек и мысленно снова прошлась по своему списку — по тем поступкам, что привели их сюда. Через мгновение дверь её камеры распахнулась с грохотом. Вошёл жалкое подобие человека — Долохов, с звериным оскалом на лице.   — Блядская шлюха Поттера! Сегодня у тебя особый день — сам тёмный лорд хочет видеть тебя  Его голос был хриплым и холодным. — Сними эту тряпку, что на тебе одета, и надень вот это.   Долохов бросил ей в руки яркое красное латексное платье длиной примерно до ягодиц, с глубоким декольте — настолько вызывающим и непрактичным, что возник вопрос: зачем вообще оно? Гермиона послушно переоделась, встряхнула кудри и попыталась хоть немного сохранить остатки достоинства — пусть даже под этим слоем яркой одежды. Так-то лучше... — прошептал он с усмешкой. — Тёмный лорд любит, когда вкусняшка видна.   Долохов пожирал её взглядом, глубоко вздыхая у её уха: дыхание было тяжёлым и приторным — смесь виски и рвоты. Они шли по длинному коридору, стены которого казались бесконечными в этой тёмной бездне их встречи.   Гермиона оглядывалась вокруг, пытаясь запомнить окружающую обстановку — вдруг ей удастся найти способ сбежать или хотя бы понять, где она находится сейчас. Когда они подошли к камину Долохов произнес точку апарации  Гермиона не смогла разобрать название места.  Они с треском аппарировали к Высокому замку. Гермиона не сразу поняла, что это за место — оно было знакомо и одновременно чужим, словно часть её прошлого, которая вдруг стала искажённой и мрачной. Это не тот Хогвартс, который она помнила. Над крышей замка висело огромное черное облако с привкусом смерти и страха, словно сама природа вокруг высохла и иссохла до костей. Воздух был пропитан гнетущей тьмой, тяжелым и зловещим.  Они прошли по длинной лестнице, ведущей в огромный зал. Казалось, весь замок пропитан кровью — стены были покрыты тёмными пятнами, а пол — в лужах густой крови. В центре зала возвышался трон — охраняемый пожирателями смерти, стоявшими по обе стороны. И в самом сердце этого мрака сидел он — гораздо хуже, чем Гермиона помнила. Его лицо было покрыто гнилостными морщинами, полностью исказившими его черты. Рядом с троном из костей была сделана импровизированная платформа — на ней лежала лужа крови, в которой расположилась Нагайна.  Долохов бросил Гермиону прямо в кровавую лужу. Она попыталась подняться и что-то сказать, но осеклась — перед её глазами появился самый зловещий голос из всех услышанных когда-либо:  — Золотая шлюха Поттера... как приятно видеть тебя вновь. Надеюсь, жизнь в этой новой реальности не слишком скучна для такой любительницы приключений как ты. А впрочем... я пересмотрел своё решение относительно твоей гнусной персоны. Какая бы мерзкая грязнокровка ты ни была — глупо отрицать тот факт, что в твоей голове есть кладезь знаний. И я собираюсь использовать их в своих целях.  Гермиона лежала в луже крови, под пристальным взглядом скользкого существа с ярко-красными глазами — это был Крейстарж №4. Он ползал рядом с ней, его глаза сверкали жадностью и злостью. Она ничего не могла сделать — её тело было парализовано страхом.  — Какая же ты жалкая... — продолжал голос. — Ну ответь что-нибудь... А то я начну сомневаться в своём решении и подарю тебя Долохову. Он найдёт для тебя интересное занятие.  Гермиона сделала восемь глубоких вдохов — сердце билось так быстро и болезненно, будто загнанный зверёк в угол. Она пыталась собраться с мыслями.  — Я готова служить вам, милорд... — прошептала она дрожащим голосом.  — Так-то лучше... — усмехнулся он холодно. — Завтра на рассвете ты отправишься в своё новое пристанище, где послужишь на благо всему новому миру. Надеюсь, я не ошибся в тебе... Но если дашь повод усомниться — я сниму скальпель с этой рыжей сучки прямо у тебя на глазах и заставлю тебя это съесть.  Глаза Гермионы вспыхнули яростью и страхом одновременно. Внутри всё сжалось от боли: Джини знает о ней всё... Он знает где она сейчас... Она не успела закончить свою мысль.  В зал вошли три угрюмых охранника: они держали за руки распятую Джини. Её глаза были закатаны — без эмоций или надежды.  Гермиона почувствовала прилив желчи к горлу; земля уходила из-под ног, сердце болезненно сделало кульбит внутри груди.  — Посмотри эта девчонка — твоя мотивация, грязнокровка. Пока ты выполняешь свою работу хорошо — она дышит.  — Я сделаю всё необходимое... — прошептала Гермиона с дрожью в голосе.  — Хорошо... На рассвете вы отправитесь...  Долохов вас встретят у входа в пещеру 
***
Достигнув точки апарации, Гермиона задержала дыхание. Ей никогда прежде не было так страшно. Она не боялась за свою жизнь — она переживала за Джини. Их сломали, разрушили всё — их прежнюю жизнь, их надежды и мечты. Всё, что было дорого ей, исчезло в мгновение ока.  Тёплый воздух ударил по лицу, наполнил легкие ароматом соленого моря и колоритных улиц. Гермиона могла определить — они аппарировали где-то на юге Италии. Было раннее утро; солнце только начинало пробиваться сквозь облака. Красота здешних мест казалась ей нереальной, словно нарисованной на полотне — музыка лилась из уличных кафе, вино струилось в бокалах, а люди смеялись и наслаждались жизнью. Но внутри у Гермионы всё сжималось от тревоги: как может так спокойно жить мир после того, что произошло? Как можно играть музыку и пить вино, когда в мире случился такой переворот?  Со временем она начала замечать — это не просто город маглов. Нет... Это был город Пожирателей смерти — верных слуг Вольдеморта. Страшная догадка пронзила её сердце: это был город Пожирателей. Но где маглы? Что с ними сделали? В голове крутились ужасные мысли.  Внезапно перед ними открылся огромный водопад — поток мыслей прервался. Хватка Долохова ослабла; они остановились возле пустыря. Он произнёс заклинание Ревейло. Внезапно появился вход в пещеру — из тени выступил высокий коренастый силуэт.  Гермиона прищурилась, пытаясь разглядеть фигуру.  — Ой блядь... — раздался голос с явным оттенком насмешки и презрения. — У вас это семейное — цедить каждый шаг и чеканить взгляд.  Долохов взглянул на него холодно и спокойно:  — У меня есть семья, в отличие от тебя... Безродный ты полупокер.  Гермиона ахнула — дыхание словно застряло в горле. Она никак не могла сделать вдох; сердце билось так быстро и болезненно, будто вот-вот вырвется из груди. В её глазах вспыхнуло надеждой и страхом одновременно: это был он... Драко! Мой Драко! Я так долго ждала его... Я до последнего верила, что он придет.  Но он стоял здесь — в форме Пожирателя смерти и даже не взглянул на неё.  — Вижу ты привёл магловскую шлюху... — произнёс он холодным тоном, его взгляд был пустым и безжизненным, как у человека без души   Гермиона не могла поверить своим глазам. Она знала его... Но это больше не был он. Это был чужой человек — больше не её Драко. Его глаза были холодны и безразличны; его лицо — каменное, лишённое всякой теплоты или узнавания. Она стояла там, словно парализованная ужасом и горечью, ощущая внутри себя острую рану предательства и боли.