Карма

— Кто ты такая, Джинни?

— Что за странный вопрос? Я твоя соседка, учусь здесь...

— Я спрашиваю: кто. Ты. Такая?

Холодный пот смешивается в запахом пороха и металла в подземном тире Блэквуда. Гермиона опускает пистолет, пока дымка выстрела продолжает висеть в воздухе перед мишенью, где нарисованная голова аккуратно «снесена» между глаз. Десять патронов — десять мёртвых центров. Хорошо. Отец требовал совершенства, совершенного оружия. Она вытирает руки о бедро чёрных тренировочных штанов, чувствуя жжение свежих мозолей. Руки дрожат. Не от усталости — от сдерживаемой ярости, её вечного спутника с тех пор, как тело Генри нашли на холодных камнях монастырского двора.

— Прости, я... Я хотела сразу рассказать, — до того уверенный голос Джинни ломается, звучит шёпотом в тяжелой тишине. — Наша семья, она... Она работает на твоего отца, Гермиона. Мне было поручено приглядывать за тобой.

Выстрел. Ещё один. И ещё, чтобы заглушить шум. Не помогает. Кажется, в груди у Гермионы буря лишь свирепеет с каждым чёртовым выстрелом, с каждым чёртовым голосом в голове. Дядя Оливер говорил, что никому нельзя доверять. Что ж, ещё один усвоенный урок летит в копилку не прошенного опыта.

— Гарри никак к нам не относится, он обычный. Сирота, даже не знает, что мой брат из мафии... Не знает, что мафия существует! Догадывается, но не может сказать наверняка. Он ни при чём!

— Рон, он... Он не участвует в делах семьи, и мой отец ему это позволил. Позволил жить свободно, без оков обязательств, у него даже нет татуировки, но а я...

Гермиона не дослушала. Наспех оделась и выбежала из душной комнаты, чтобы успокоиться. Чтобы привести мысли в порядок так, как она привыкла — в тренировках.

Переводит дыхание и, наконец, решается взглянуть на то, что в спешке выхватила из рук Уизли — фотография. Качество не идеально, края оборванны. На ней запечатлены осень, жёлтые листья под ногами и двое парней, стоявших у края Чёрного озера в глуби леса.

Генри.

Он выглядел старше, чем в её последних воспоминаниях о нём. Увереннее. Он улыбался. Широко, беззаботно. Так искренне он не улыбался годами перед отъездом в Блэквуд. Неожиданным отъездом. А потом... потом были только редкие, скупые письма и стена отчуждения, пока он не исчез навсегда. Гермиона жила той надеждой, что Генри обязательно приедет, навестит. Она ведь скучает, она ведь ждёт. Проходили праздничные каникулы, лето, месяцы и годы, но он не появлялся на пороге собственного дома. Те самые письма с поздравлениями и отправленные им подарки до сих пор покоятся в отдельно выделенном месте шкафа. Как хранилище драгоценностей сердца.

И второй человек на фото.

Драко Малфой.

Серебрянные волосы, холодное, отточенное лицо наследника Драконов. Он стоял вполоборота, но на его обычно презрительных чертах читалось что-то похожее на снисходительное спокойствие. Абсурд.

Рука Генри лежала на голове Малфоя. Нет, не просто касалась. Он трепал эти серебрянные пряди. Как старший брат — младшего. Как друг — друга. Доверительно.

Гермиона сжимает фото, прикусывая до металического привкуса щёки изнутри. Весь воздух вырывается из лёгких, а мир сужается до этого проклятого снимка. Перед глазами плывут красные пятна. Какое же знакомое чувство.

Предатель.

У неё колит сердце, от злости и обиды. Настоящий раздрай и трясущиеся руки. Нехватка воздуха — вот-вот и паническая атака от переизбытка тревожного комка, застрявшего где-то в горле. Единственное желание сейчас: сползти по стенке, обнимая колени. Кусая руку до боли. Чтобы очнуться. Чтобы успокоиться. Скулить от досады, от несправедливости, ведь пока она сидела в личной тюрьме с каждодневными пытками, брат весело проводил время с выходцем чужого клана. С врагом.

На фотографии он улыбался.

Пока она скалилась кровавым ртом.

Он обучал Малфоя футболу.

Пока её обучали попадать точно в голову.

Он был с ним. И вроде, был счастлив.

Пока она задыхалась от рыданий в темноте собственной комнаты. Пока её разбивали-уничтожали-ломали, чтобы получилось что-то другое на месте бесхребетной соплячки. Она жила в аду, ожидая его, как смысла существования, как признака счастья — он тем временем наслаждался раем.

И вроде бы был счастлив. Без неё.

— Он был для Малфоя как наставник, чтоли, — ещё тише добавляла Джинни, смотря куда угодно, но не в разбитые стёкла глаз золотистого оттенка. — Нет, Гермиона, я не следила за ними. Не докладывала про их дружбу.

— Потому что не было такого поручения, да? — холодная ирония.

— Да...

Общались. Улыбался. Наставник.

И вновь Малфой. Он живёт в её голове со дня гибели Генри. Не проходит и дня, чтобы мысли о нём не возникали в воспалённом сознании. Уже как привычка. Потому что её душили ненавистью к Малфоям с ранних лет.

Но её собственный брат. Её свет. Её причина дышать сквозь боль... Он тут, в Блэквуде. Треплет по голове того, кого она поклялась уничтожить. Улыбается врагу. Годы изоляции Генри от семьи вдруг обрели чудовищный смысл. Он не просто учился, он жил здесь. Среди них. С ним. Возможно, делился секретами семьи? Смеялся над их правилами? Пока она, его брошенная младшая сестра, превращалась в алый сгусток боли ради него же! Впитывала в себя новые установки, принципы, честь и уважение.

— Где ты это взяла, Уизли? — шёпот Гермионы страшнее крика. Он висит в воздухе, острый и ядовитый. — Кто ещё видел?

— В... в старом альбоме Билла. Забытом. Больше никто! — Джинни задыхалась, наблюдая за скоростью сборов той, которую поклялась защищать. — Гермиона, я подумала, ты должна знать...

Должна знать. Да, теперь она знает. Знает, что её брат был предателем. Или тупицей, обманутым Малфоем. Разницы не было. Его улыбка на фото режет глаза больнее, чем вспышки дульного пламени. Его рука на голове наследника Драконов — плевок на могилу их семьи. Плевок на её жертву.

Гермиона сжимает фотографию сильнее, края впиваются в ладонь. Боль была хороша. Она как напоминание, как крик: ты оружие. Выкованное в ненависти и отчаянии. Ту самую бесхребетную соплячку убили давно. Осталась Грейнджер. Осталась месть.

Она не помнит, как вышла из подземелья, прижатая тонной мыслей, кажется, к самой земле. Не помнит, как прошла через каменные коридоры академии, мимо смеющихся учеников. Счастливых, беззаботных, активно что-то обсуждающих. Как вышла на холодный ветер, сносящий с ног, дующий с Чёрного озера. Вода тёмная, тяжёлая, как груз на её душе.

Сбавляет шаг, останавливается у самой кромки, обнимая себя за плечи от холода, от пробегающих под тонкой футболкой мурашек. Здесь спокойно, деревья скрывают её миниатюрную фигуру от любопытных глаз из окон университета. Те же жёлтые листья, то же озеро и то же место, на котором стоял брат. Отличие лишь в том, что стоял он не один. Гермиона плотнее смыкает челюсть, смотрит на гладь, что рябит из-за стихии, пытается сфокусироваться на этом — не выходит. В руке доказательство предательства Генри. Он общался с Малфоем. Хорошо общался. Пока она истекала кровью и слезами ради него. Пока кровоточило и ныло сердце за него.

Уже такая же знакомая ярость поднимается новой волной из самой глубины: чёрная, всепоглощающая. Горячее, чем её ненависть к клану Драконов. Она направлена на улыбающееся лицо брата на смятом снимке. На его доверчивость. На его слабость.

— Он был слаб. Ты — нет.

Так вот о чём ты говорил, дядя Оливер.

Вот о чём были те слова.

И тут же, поверх этого пламени, поднимается новая, ещё более ледяная пелена. Если Генри был так близок с Драко... значит ли это, что Малфой знал? Знает ли он сейчас, глядя на новую ученицу Грейнджер, что она здесь ради крови? Была ли его смертная казнь планом? Или планом Генри, в котором Малфой оказался соучастником? Загадки, тайны. Голова раскалывается на части, пока эмоции не утихают, наоборот — поглощают все внутренности. Пережёвывают, смакуют, хрустят костями. Черти довольны.

Гермиона мечется, разжимает ладонь, и ветер тут же вырывает злополучный снимок, унося его дальше. От неё. Он кувыркается в воздухе, белое пятно на фоне серого неба и серой воды. Медленно падает в озеро. Секунда — и тёмная жидкость смыкается над улыбками предателя и его убийцы. У неё ощущение, словно она ходит по краю с завязанными глазами. Наощупь. Интуитивно. Множество вопросов, никаких точек — только запятые. И чем упорнее она пытается найти ответы, тем больше тонет в круговороте своих размышлений и безрезультатных поисков той самой чёртовой истины.

В груди дыра с истлевшими краями, казалось бы: выжила, вытерпела, собрала себя обратно по каждому куску, каждой сломанной косточке. Сняла прежнюю шкуру, возродилась действительно другим человеком. Так наслаждайся новой жизнью, радуйся.

Нет.

В ней множество крайностей и тот самый оттенок черноты, заполняющий разум. Как путеводитель, как компас, только не освещающий путь, а наоборот — направляющий в тень. Туда, откуда не будет точки возврата, кнопки «стоп». Эта тьма поселилась в сознании, течёт по венам, воет за рёбрами, скребет по ним когтями. Она глубоко в ней. И прямо сейчас просится наружу.

Гермиона смотрит на то место, где только что исчезло прошлое; где утонули её последние сомнения. Боль от всплывшего предательство Генри закалила её решимость, как сталь в ледяной воде. Поворачивается, шагает назад к каменным стенам Блэквуда. Образ Генри, трепавшего по голове Драко Малфоя, выжигает изнутри, оставляет после себя пепел предательства. Как и сейчас, она оставляет позади остатки любви, что до того занимали не до конца заржавевшее сердце. Оставляет веру. Адреналин после встречи с Джинни всё ещё стучит в висках как разъярённая оса, но её план требует действий, не истерик. Походка твёрдая, в глазах лёд и обещание смерти. Оружие готово к бою, и имя ему — карма.

Двойная

***

«Архив Света» — так иронично именовали Главную библиотеку студенты. Огромный зал, больше похожий на собор, с потолками, терявшимися в полумраке. Ряды дубовых стеллажей вздымаются как каменные громады древнего леса. Воздух густой от запаха старой бумаги, кожаных переплётов и пыли, осевшей за столетия интриг. Здесь, в определённом засекреченном месте, хранились не просто книги — здесь лежали скелеты семей, их родословные, начало пути. Криминального, разумеется. Идеальное место, чтобы найти слабость Малфоя.

Библиотека Блэквуда действительно обширна, величественна и богата. Множество секций, образующие некий лабиринт; слабое освещение из настольных ламп и свеч, придающие ей чрезмерно готический стиль. Грейнджер нравится.

В окна бьют большие капли непрекращающегося дождя, небо затянуто чёрными тучами, пока Гермиона тенью двигается между стеллажами. Бесшумно. Её пальцы продолжают бессознательно сжиматься в кулаки, ногти впиваются в ладони, образуя полумесяцы. Оружие. Ты — оружие. Она ищет что-то конкретное: старые планы зданий академии, отчёты о безопасности, любую зацепку, которая приблизит момент, когда клинок коснётся горла виновно-обвиняемого.

В разделе «История Блэквуда: камни и кровь» её внимание привлекает массивный том в потрескавшейся чёрной коже. «Картография Университета Блэквуд. От основания до современности». Тяжёлая крышка скрипнула, как дверь в склеп, когда она её открыла. Страницы пожелтели, чернила выцвели, но линии и подписи остались чёткими. Золотистые глаза бегло вчитываются, впитывают информацию, изучают карту Главной библиотеки. Знакомые очертания: центральный зал, северное и южное крыло, нижние хранилища... Её взгляд скользит по линиям, сверяя с реальностью. И вдруг — замер, остановился. Что-то не сходится.

На карте, в дальнем углу Северного крыла, там, где сейчас стоял сплошной, монолитный ряд стеллажей с фолиантами по геральдике и генеалогии, было обозначено нечто иное. Небольшое, почти квадратное помещение. От него тонкой линией отходил узкий коридор, ведущий... в никуда, судя по карте. Или в стену. Надпись на латыни: "Archivum Occultum". Тайный архив.

Гермиона медленно поднимает голову, отрывая взгляд от пожелтевшей бумаги. Хмурит брови, прищуривает глаза. Анализирует, мысленно прикладывает схему карты на реальное пространство перед ней. Да, именно здесь, где сейчас стоит огромный, неподъемный на вид стеллаж из чёрного дуба, упирающийся в самую стену — на карте показывает дверь. Или проход.

Скрытая секция.

Скрытая секция в скрытом архиве — Гермиона иронизирует, хмыкает. Сердце стучит чаще. От азарта охотника, напавшего на след. Кто-то замаскировал это место, но зачем? Что там находится? Компромат на кланы? Личные досье? Может, там хранится то, что приведёт её к одной из разгадок смерти Генри — то, что связывало его с тайнами Блэквуда? Мысль о нём вновь кольнула, но теперь боль трансформировалась в топливо для любопытства. Может быть, там ключ к тому, почему он общался с выродком-Малфоем?

Она подходит к подозрительному стеллажу. Он выглядит древним, покрытым толстым слоем пыли, как и все вокруг. Ни одного отличия. Книги на нём — тяжелые, малоинтересные тома о родословных почивших семей, что обучались здесь. Но Гермиона была дочерью Верховного Судьи, её научили видеть фальшь и читать между строк. И этот стеллаж, если внимательнее присмотреться, стоит слишком ровно. Слишком плотно к стене. Не было щелей, зазоров, следов подвижности. Он словно часть кладки, а не мебель.

Гермиона проводит пальцем между боковой панелью и каменной стеной, осторожно, почти не дыша. Пыль везде, но под пальцами она чувствует не грубую фактуру камня, а что-то более гладкое, отполированное временем. Металл? Сильнее хмурится, кусает губы и проводит сильнее, вверх-вниз. И — да, вот оно! Чуть ниже уровня глаз, в тени огромного тома «Род Блэк», её палец едва-едва заметное углубление. Не природную неровность камня, а аккуратную, прямоугольную выемку. Замаскированный замок? Ключ-код?

Внезапный громкий скрип двери в дальнем конце зала заставил её вздрогнуть и резко отдернуть руку. Шаги, твёрдые, уверенные, эхом отражающиеся от каменных сводов. Они приближались по её направлению. Приближались к ней.

Гермиона замерла, прижавшись спиной к холодным корешкам книг соседнего стеллажа. Спряталась в тени. Сердце отбивает быстрый ритм, вот-вот и переломает к чертям рёбра. Кто? Библиотекарь? Снейп? Мысли метаются, одна за другой. Успела ли она выдать свой интерес?

Нет, Гермиона... Это провал.

Открытый том с картой лежит на столе в десяти метрах.

Шаги становятся ближе. Ритмичные, неспешные. Как будто бы кто-то решил прогуляться меж книжных лабиринтов — но в Блэквуде не бывает случайностей. Она втягивает голову в плечи, лезет рукой в карман толстовки, нащупывая совсем крохотный раскладной нож. Как мера безопасности.

Тень падает на пол рядом с ней. Высокая, в меру широкая. Гермиона не дышит, не двигается, только наблюдает широко распахнутыми. Во рту пересохло, а по позвонку проходит неприятная дрожь. Ленивое движение тени и...

И из-за угла показался серебристый блик волос. Холодный, отточенный профиль. Глаза цвета зимнего неба, скользнувшие по рядам книг и остановившихся на ней.

Драко Малфой.

Он останавливается в двух шагах, встаёт напротив напряженного тела. Взгляд нечитающий, скорее оценивающий, снизу-вверх. Словно он искал не книгу, а конкретно её. Уголок его рта приподнимается в усмешке.

— Грейнджер, — низким голосом, гладким, как шёлк над лезвием. — Какая неожиданная... и мрачная компания для столь юной девицы. Изучаешь мёртвые языки? Или мёртвые семьи?

Его глаза соскользнули мимо неё, к тому самому замаскированному стеллажу; к тому месту, где её палец только что искал истину. Задержались на долю секунды, но Гермионе хватило этого времени, чтобы заметить его осознанный взгляд. Или ей показалось?

Внутри разжёгся огонь. Его лицо. Его голос. Его существование. Напоминание о фото. О руке Генри на его голове. О предательстве. Гермиона задыхается в охватившем её чувстве — ярость. Чёрная и сладкая, затопившая сознание до белой пелены перед глазами. Убить. Сейчас. Прямо здесь, среди этих гнилых книг и лжи. Её пальцы сжали рукоять ножа — хватит двух ранений, если попасть в правильные точки.

— Эмоции смертельны. Твоя опасность должна состоять из терпения и ожидании лучшего момента, — голос дяди Оливера в голове оказался сильнее её гнева.

Расправляет плечи, встаёт прямо, вздёргивая подбородок и встречает его взгляд. В золотистых не было страха, только глубокая ненависть. В серых же была насмешливость, цепкая наблюдательность.

— И то, и другое, Малфой, — её голос звучит удивительно ровно, лишь лёгкая хрипотца выдаёт напряжение. — Иногда, чтобы понять настоящее, нужно копнуть в прошлое.

Она неотрывно смотрит ему в глаза, изучает реакцию. Бросает вызов. Знаешь ли ты, зачем я здесь? Знаешь ли ты, что я достаточно проинформирована о тебе и Генри?

Его брови чуть приподнимаются. Насмешка во взгляде меняется лёгким любопытством. Он делает шаг ближе, пряча руки в карманах брюк. Запах его дорогого одеколона — цитрус и мороз — смешивается с запахом пыли и столетних тайн.

— Как глубокомысленно, — с иронией протягивает, мажет взглядом по стене за её спиной, к тому чёртовому стеллажу. На этот раз — определённо осознанно. — И что же ты надеешься откопать, Грейнджер? Скелеты в шкафу? — он вновь нагло ухмыляется, отклоняя голову немного в бок.

И смотрит так, словно перед ним глупая девчонка. Гермиона сжимает зубы, лишь бы не дать волю эмоциям. Лишь бы сохранить те крохотные крупицы контроля. Ей хочется наброситься на него — такого высокомерного, заносчивого — и воткнуть нож прямо в сонную артерию. А потом выводить им линии на его аристократичном лице.

— Это не твоё дело, — она делает шаг в сторону, намереваясь обойти его. Убежать отсюда. Убежать от эмоций, от себя. Уже третий раз за один лишь чрезмерно яркий день.

— А чьё же тогда? — он хватает её за руку, отталкивая обратно. Спиной к стеллажу. Гермиона резко выпускает воздух изо рта, ударяясь о неровную поверхность. — Что наследница убогого клана пытается отыскать?

— Осторожнее в словах, Малфой, — сквозь зубы проговаривает, неосознанно проводя пальцами по татуировке скорпиона на запястье. — Я не Генри, я не стану...

— О, Генри, — он театрально повышает тон, во взгляде мелькает необъяснимая осознанность. Кажется, понимание того, что Гермиона знает о них. Нет, не кажется. Он всё понял. — Ты права, Грейнджер. Генри не стал бы лазить по тёмным углам, как крыса, — он говорит так, словно рассказывает о своём близком друге совсем незнакомому для слушателя человеку. Говорит так, словно Гермиона совсем не знает собственного брата. — Ты просто бледная копия с чужим огнём в глазах. Спрошу ещё раз: зачем ты здесь?

Гермиона окаменела. Смотрит удивленно, растерянно. Он знает, он играет с ней. От этой мысли кровь закипает, а в висках бьёт набатом. Боль смешивается с неприязнью, опять по кругу.

— Я ищу правду, — скалясь, дрожащим от кипящей злости проговаривает. — Ту, что такие, как ты, прячут за фамильными гербами и ублюдскими улыбками. Генри... — его имя обжигает горло, делает такую явную для Малфоя паузу. — Он слишком доверял. Посмотри, чем это кончилось. Монастырский двор. Пули. С символом твоего клана на гильзе.

Гермиона с особым удовольствием заметила, как сжались его челюсти. Ей удалось пробить его броню, но теперь воздуха катастрофически мало для них двоих. Потому что он потяжелел под давлением такого ярого напряжения, исходящего от них. Малфой сделал ещё один шаг, нарушая личную границу, обволакивая пространство морозным цитрусом и опасностью. 

— Доверял? — он усмехается, но в глазах нет веселья. Только сталь. — Маленькая-глупая-девочка-Грейнджер. Ты ничего не знаешь о нём. Он действовал. Пытался изменить правила гнилой игры. А ты? Ты просто шпионишь в чужих книжных шкафах, как запуганная девчонка, — его взгляд презрительно скользит по её замершей фигуре, пока губы давят ещё больший оскал. — Или тебе нравится, а, Грейнджер? Дышать его прахом. Это твой способ почтить «память»?

Удар пришёлся в самое сердце. Она не переносит прежнюю версию себя. Ту, что годами ломали, чтобы выковать оружие. Ту, что искала защиты, пыталась спрятаться за чьей-нибудь спиной. Слабая и запуганная. За спиной Генри. И это — действительно быть тенью. Тенью сильного брата. Но та Гермиона мертва, и ей не должно быть больно от слов омерзительного ублюдка.

— Правда? — она наклоняет голову ближе к нему. Слишком близко. Говорит шёпотом, кривит губы в подобие улыбки. — Скажи мне, Малфой, какого это, когда руки запачканы кровью собственного друга? Или ты сам устроил для него эту казнь? Втёрся в доверие, а потом... — отстраняется, зажимает два пальца, имитируя пистолет и приставляет руку к своему виску. — «Бам!» Твоя семья — падальщики, Малфой. Вы не играете честно, вы пускаете пули в спины, как самые настоящие...

Она не успевает договорить. Весь аристократический лоск Малфоя испарился, лицо стало маской первобытной свирепости. В глазах вспыхивает что-то дикое, нечеловеческое. Он двинулся молниеносно, его рука впилась ей в горло. Малфой рванул её вперёд и с силой прижал спиной к дубовому стеллажу. Удар выбил воздух из лёгких, книги с шумом упали на каменный пол. Её затылок ударился о корешок фолианта, в глазах потемнело.

— Повтори! — его крик сотряс воздух. Пальцы сжимают шею не перекрывая дыхания, но обещая. Глаза пылали в сантиметре от её лица. — Повтори, что мы сделали с Генри, ебаная дура! Ты ничего не знаешь! — его рука с каждым выкриком сильнее сжимается на горле.

Гермиона начинает задыхаться. Царапает его руку, пытается вырваться. Но он сильнее, массивнее, яростнее. Его тело прижимает её, лишает любой подвижности. Нога встаёт ровно между раздвинутых бёдер. Дыхание, горячее и прерывистое, обжигает кожу. Мутным взором мажет по его искаженному лицу, замечает в глазах не только злобу, нет. Там был страх. Страх перед правдой? Перед её знанием? Или... перед тем, что Генри для него значил?

— Боишься... — выдыхает хрипло, с трудом втягивая воздух сквозь сжатое горло. — ...что я докопаюсь? Узнаю... как твой папочка приказал... убрать его? Как ты... помогал? Держал, пока... стреляли?

Это был последний штрих. Последний шаг в пропасть. Что-то в Малфое сорвалось. Зрачки сузились в булавочные головки; по лицу пробежала судорога чистой, неконтролируемой ненависти. Пальцы впились в её шею с такой силой, что перед глазами показались звёзды.

— Я предупреждал! — его крик был похож на вопль раненного зверя, глаза выражали ту же дикость, коктейль совсем не положительных чувств. — Не смей говорить о моей семье! Не смей говорить о нём! Ты... Ты просто долбаное грязное пятно! И я...

Он вдруг замолкает. Дышит с трудом, безумными глазами пронзая её насквозь, задерживаясь на багровых пятнах на щеках и не менее багровых следах от своих пальцев на её коже. Что-то дрогнуло в его лице, но Гермиона не может сфокусироваться на этом вопросе. Пальцы ослабли.

Малфой резко отшвыривает её, как горящую ветвь. Она еле удерживается на ногах, хватается за выпирающие полки, громко кашляет и жадно хватает ртом воздух. Гермиона не отводит свой взгляд — он стоит в двух шагах, бледнее, чем обычно. Рука, только что сжимающая её горло, крепко зажата в кулак.

— Не иди за мной, — голос хриплый, пугающе тихий после крика. — Не играй в крошку-детектива. Не смей говорить что-либо о моей семье и о нём. Никогда. Иначе, — его глаза выражают не просто угрозу, а клятву. Решительные, колкие, с продолжающей бурей гнева. — В следующий раз я не остановлюсь. Ляжешь рядом с братом. Ты для меня — ничто, но его память священа.

Он резко разворачивается и уходит прочь, не оглядываясь. Из звуков лишь его отдаляющие шаги: торопливые, тяжёлые. Гермиона глубоко выдыхает, пытается собраться. Это было... Да, в какой-то мере это было страшно. За долгое время Гермиона вновь почувствовала страх, и кто его вызвал? — Она смеётся. Сначала тихо, с нотками безумия и некоторого наслаждения. Он унизил её, он дотронулся до неё. Что уж — чуть не убил, а Гермионе ситуация представляется остро-ироничной.

В уголках глаз собираются капли слёз, видимо, сдают нервы. Сегодняшний день для неё — чёртова карусель напряжения, эмоций. Они, наконец, нашли выход: уходят с истерикой в полутьме библиотеки.

Она не верит ни единому слову, высказанному из его уст. Спектакль, а она в первых рядах.

Взгляд падает на замаскированный стеллаж. На ту самую выемку в стене. Там. Ответы. Правда. Слабость. Оружие против него. Она чувствует, что это так. Подходит ближе, больше на скрываясь. Пальцы уверенно нащупывают гладкий металл в пыльном углублении. Ярость Малфоя разожгла в ней уверенность. Теперь она войдёт в эту комнату. Найдёт то, что сломит его. И когда он будет лежать у ног, напомнит ему слова: «Ты — ничто». И заставит его взять их обратно.

Кровью.