Спишь?

    Она замерла с палочкой в руке. Шок длился, может, секунд двадцать, но ей казалось — целую вечность. Затем, даже не осознав, что делает, она резким движением захлопнула дверь прямо перед его лицом.

      Повернувшись, она оперлась спиной о деревянную поверхность. Сердце бешено колотилось, в ушах стоял гул, а ноги вдруг стали ватными. Всё это было похоже на какой-то дурной сон. Не иначе.

      Из-за двери донёсся его голос:

      — Гермиона, пожалуйста...

      — Убирайся! — рявкнула она.

      — Прости... что разбудил тебя, — продолжил он тише. — Мой самолёт только что приземлился... И я не смог удержаться. Мне просто нужно было тебя увидеть.

      Она зажмурилась, медленно провела ладонями по лицу, потом запустила пальцы в волосы, отчаянно пытаясь собраться. Он нашёл её. Раздобыл сначала номер, теперь адрес. Как? Зачем? Внутри всё сжалось. Это точно ничем хорошим не кончится.

      Только спустя несколько секунд до неё дошло: он сказал, что прилетел на самолёте? Он пользуется маггловским способом передвижения?

      — Может, ты откроешь дверь? — снова прозвучал его голос. Он уже понял, что ответа не дождётся.

      Щелчок замка стал её единственным ответом. С той стороны двери послышался тихий вздох.

— Я понял, — сказал он спокойно. — Я понимаю тебя, Гермиона. Честно. Прекрасно понимаю, и на твоём месте я бы, наверное, уже давно проклял сам себя за всё... Но, пожалуйста. Позволь мне хотя бы попытаться всё исправить.

      Она не сдержалась и с ядом в голосе выдохнула:

      — В этом нет никакой необходимости!

      — Есть. Я хочу показать, что настроен серьёзно, и я никуда не уйду, пока ты меня не выслушаешь.

      Ответом на это был злобный, почти истеричный смех Гермионы. Всё происходящее перестало быть реальным. Это выглядело как бред сумасшедшего. Он вообще слышит сам себя со стороны? Исправить... Нечего уже было исправлять. Всё сгорело дотла.

      — Малфой, я тебе ещё раз повторяю, убирайся! Я не знаю, сколько человек ты запытал Круциатусом, чтобы раздобыть мой номер и адрес, но...

      — Никаких пыток, — поспешно перебил он. — Номер я... я тайком украл у твоей матери. Когда пришёл к ней на чистку зубов...

      — ЧТО?!

      — Она вышла из кабинета, а её мобильный лежал на столе, вот я и...

      — Больной ублюдок! Да как ты посмел...

У неё закружилась голова, дыхание перехватило — всё это было слишком. Он был у её матери. На приёме. И наверняка улыбался, был вежлив, спрашивал что-то ненавязчивое, как вроде из любопытства. О, ему не стоило ни малейшего труда притвориться — притвориться тем, кем он на самом деле не был. Он мог быть очаровательным, обходительным, втереться в доверие. Скорее всего, мама и рассказала — между делом, по доброте — что у неё есть дочь, и что живёт и работает она в Австралии.

      Блять!

      Это явно было худшее пробуждение в её жизни. И всё происходящее уж точно не выглядело как то, что человек способен спокойно воспринять в три часа ночи.

      Малфой за дверью снова подал голос:

      — Мне очень жаль, но другого выхода я не видел. Я спрашивал у многих, но практически никто не знал, где ты и что с тобой...

      — Я сказала, пошёл вон, Малфой! — закричала она, голос её сорвался, а тело уже дрожало от еле сдерживаемых рыданий.

      — Я никуда не уйду, — его голос был тихим, почти мягким, как будто он и правда смирился с такой её манерой общения с ним. — У тебя здесь, я смотрю, есть чудесный диванчик на веранде. Я подожду. Сколько угодно. Хоть ещё пять лет, я готов.

      Гермиона действительно услышала. Сначала его шаги, затем силуэт мелькнул в окне и исчез. И затем — как скрипнул под ним плетёный диван, когда он со вздохом сел на него. Наступила тишина.

Это был просто... ужас. Он действительно сейчас сидит у неё под домом?! Как какой-то чёртов призрак из прошлого. Она всё стояла, уставившись в эту самую дверь, не зная, что ей теперь делать. Плакать? Смеяться? Вызвать полицию? Или просто напиться?

      О, это был неплохой план. Ещё никогда в жизни ей не хотелось выпить так сильно, как сейчас.

      — Мудак! — прошипела она сквозь зубы и с яростью ударила ладонью в дверь.

      Затем Грейнджер резко развернулась. Быстро вскинула палочку — как будто от этого зависела её жизнь — и начала накладывать дополнительные защитные чары для дома. Её движения были чёткими и уверенными. Некоторые защитные чары уже действовали, она наложила их на дом скорее по старой привычке, нежели из страха. Но сейчас — сейчас ей нужно было это чувство контроля.

      Каждое слово, слетавшее с её губ, каждое плавное движение кончика палочки успокаивало. Она защищала себя. Свою территорию. Свой покой. И свою боль.

      Когда с заклинаниями было покончено, Гермиона опустила руку. Некоторое время просто стояла в тишине, ощущая как в груди ноет и стучит сердце, как тело гудит от нервного напряжения. И что ей сейчас делать? Спать? Серьёзно?

Она с раздражением направилась на кухню, рывком распахнула холодильник, достала первую попавшуюся бутылку вина. Щедро плеснула содержимое в бокал и тут же залпом выпила его до дна.

      Стекло звякнуло, когда она поставила бокал на стол. И осталась стоять, глядя в окно, за которым ночная тьма постепенно уступала место предрассветным сумеркам.

      В голове Гермионы сейчас царил самый настоящий хаос. Мысли, как испуганные птицы, носились туда-сюда, сталкиваясь, перебивая друг друга, не давая сосредоточиться ни на одной. Гермиона прикрыла глаза, глубоко выдохнула и мысленно сосчитала до десяти, стараясь взять себя в руки. Но вместо облегчения пришло только новое раздражение.

      Резко схватив бутылку со стола и небрежно отбросив волосы с лица, она уверенной походкой направилась в гостиную. Без особых церемоний она уселась на диван, смахнув с него на пол несколько подушек, и сделала щедрый глоток прямо из бутылки.

      Алкоголь растёкся по телу приятным теплом, и шум в голове сменился на более обволакивающий, почти уютный — он совсем немного, но заглушал истерику, бушующую внутри. Гермиона откинулась на спинку дивана и лишь теперь позволила себе как следует задуматься.

      Всё, что говорил Малфой, звучало как бред. Абсолютно безумный, идиотский бред. Его внезапное появление, его слова, его раскаяние — всё это казалось настолько диким, что впору было усомниться в его вменяемости.

Как вообще можно, будучи в здравом уме, прилететь на другой конец света к женщине, которую ты сам же втоптал в грязь, и теперь, как ни в чём не бывало, сидеть под её домом и надеяться, что она бросится к тебе в объятия?! Что она всё простит, забудет, и мир снова станет прекрасным? Сама мысль об этом казалась настолько нелепой, что Гермиона фыркнула.

      Но, тем не менее, такова сейчас была её реальность. Как бы она ни пыталась отрицать, отвергать, высмеивать — всё было именно так. Малфой сидел у её дома, и это не было сном, бредом, а самым что ни на есть фактом.

      Гермиона не особо верила, что его хватит надолго. Она убеждала себя, что он говорил это в пылу какого-то внезапного порыва. Просто говорил — чтобы услышать себя и убедиться, что способен на раскаяние? Бред... Это всё был бред. Верно? Она снова попыталась убедить себя в этом. И эта мысль, как ни странно, принесла ей крошечную, почти незаметную каплю облегчения. Она заметно расслабилась под действием алкоголя и немного расправила плечи.

      Сделав ещё один приличный глоток, она позволила себе зацепиться за обрывок здравого смысла: всё, что бы он ни сказал, что бы ни сделал — всё это было бессмысленно. Потому что против времени ничто не выстоит. Всё разбивается о него. Пять лет. Пять чёртовых лет прошло. Уже поздно. Всё было слишком поздно. Да и зачем уже что-то менять?

      Да, она понимала, что та их проклятая встреча вывернула наружу всё, что она так давно похоронила в себе. Подняла со дна воспоминания, чувства, куски боли, осколки себя той — прошлой. Всё, что она с таким трудом пыталась залечить. Именно поэтому Гермиона так быстро улетела из Британии. У неё ещё оставалось несколько дней отпуска, которые она собиралась провести с родителями, с друзьями, в спокойствии... Но всё оказалось испорчено. Отравлено. Сломано. Особенно убедилась она в этом после его ночных сообщений.

      И вот теперь Драко Малфой сидит у неё под домом. Просто... сидит. Как будто это было чем-то естественным и нормальным.

Она буквально ощущала его присутствие — за стеной, в воздухе, везде. Как если бы он был частью электрического поля вокруг — слишком сильного, обжигающего, раздражающего. Как оголённый нерв, она сейчас реагировала на каждый шорох, на каждый звук с улицы, на каждый вскрик птицы за окном, замирая и затаивая дыхание.

      Глоток. Ещё один. Когда вино закончилось, пустая бутылка с грохотом полетела в стену, разбиваясь в дребезги — как её терпение, как её выдержка, как и она сама. Слёзы брызнули прежде, чем она успела их удержать.

      Сколько он ещё будет над ней издеваться? Сколько? Почему не оставит её в покое? Почему не даст ей право забыть, разлюбить, жить дальше?

      Грейнджер так хотела просто жить. Без него. Любить кого-то другого. Так же сильно и отчаянно, как и его когда-то.

      Пьяные слёзы душили её, и она то и дело торопливо вытирала их, будто стыдясь. Но потом плюнула на эту затею и просто позволила себе плакать. Горько, беззвучно. Что было хуже всего, думала Гермиона, так это то, что тогда, пять лет назад, что сейчас — ничего не изменилось. Ей всё так же не с кем было обсудить это. Некому выговориться, поделиться своей болью, чтобы кто-то пожалел, поддержал, просто... погладил по голове.

      Ещё в Хогвартсе она пыталась не показывать своих настоящих чувств. Но друзья всё равно что-то чувствовали. Гарри, Джинни, Рон — они то и дело спрашивали, что с ней такое. Думали, что дело в сплетнях, в насмешках, в издевательствах. А она всё отмахивалась и твердила, что просто переживает из-за предстоящих экзаменов. Но всё же пару раз ей хотелось рассказать обо всём Джинни. Просто поделиться. Хоть кому-то излить душу. Но слова застревали в горле каждый раз, как только она начинала.

      В итоге — всё пришлось переживать молча в себе. Может, зря она тогда молчала? Может, если бы она тогда рассказала, стало бы легче? Может, боль бы ушла, а не осталась бы с ней на годы, не давила бы до сих пор своей тяжестью? Но Гермиона боялась. Если бы друзья узнали, что он сделал... Нет. Она просто не могла. Началась бы такая буря, что, возможно бы, и до исключения из школы дошло. Она знала своих друзей, их характер, они так просто это не оставили бы.

Вот и осталась с этим одна. Как тогда. Так и теперь — взрослая, разбитая, пьяная, снова в слезах, снова с болью в груди и тем же самым чувством опустошения. Жалость к себе медленно разливалась внутри липкой, густой волной, напоминая, насколько ничтожно было всё её «спокойствие» последних лет. Всё было мнимым, хрупким, иллюзорным.

      Малфой разрушил её тогда. А теперь пришёл за тем, что от неё осталось...

                                ***

      Глаза болели от долгого чтения. Гермиона устало потёрла их и подняла голову. В библиотеке царила тишина, нарушаемая лишь тихим шорохом страниц. Остались только самые упрямые — такие же, как она, кто вцепился в учебники и не отрывался до той поры, пока библиотека не закрывалась. Она взглянула на часы, оставалось всего десять минут.

      С тяжёлым вздохом она захлопнула учебник по Трансфигурации. Идти сейчас в гостиную Гриффиндора совсем не хотелось. Гарри и Джинни, как всегда, снова увидят её покрасневшие глаза, и начнётся допрос. А она опять будет врать, что зачиталась. Правда была в том, что она больше часа провела в туалете, беззвучно рыдая, уткнувшись лицом в рукав мантии. Всё из-за того, что кто-то — кто-то из Слизерина — сжёг её эссе по Зельеварению. Она отошла всего на минуту, чтобы отнести пузырёк с эликсиром на стол преподавателя, а когда вернулась — её пергамент уже тлел на полу, оставляя после себя лишь пепел и мерзкий запах гари.

      Конечно же, профессор Слизнорт устроил громкий скандал, обещая суровое наказание тому, кто это сделал. Гарри и Рон были уже готовы полезть в драку, но их сдерживали однокурсники. А слизеринцы, в свою очередь, сидели и беззвучно хихикали, бросая на неё презрительные взгляды. Но виновного так и не нашли. Гермиона осталась одна наедине с выгоревшим свитком, пустотой в груди и необходимостью начинать работу заново.

      Она медленно начала собирать книги, свитки и перья в сумку. Растягивая каждое движение, как будто этим могла отсрочить момент возвращения в общую гостиную. И потом лечь спать. Сны стали для Грейнджер отдельной пыткой — они всё чаще подсовывали ей его. Их моменты наедине. Прикосновения. Взгляды. Улыбку, которую она запомнила до последнего изгиба губ. И каждый раз она просыпалась с болью в груди, ненавидя себя за эту слабость.

      Когда вещи были собраны, Гермиона наконец встала, подтянула ремешок сумки и вышла из библиотеки. Коридоры Хогвартса были темны и безлюдны. Шум её шагов отдавался эхом в каменных стенах. Всё было спокойно... пока внезапно впереди не выросли две фигуры.

      Она замерла на полушаге — сердце ёкнуло. Она едва успела потянуться за палочкой, как кто-то резко прижал её к стене в полумраке. Двое старшекурсников из Слизерина. Она дёрнула рукой, пытаясь дотянуться до палочки, но её держали крепко. Мерзкие, самодовольные. Они всегда смотрели на неё слишком долго, слишком оценивающе. И сейчас в их глазах плескалось то, от чего у неё похолодело всё внутри.

      — Ну-ну, смотрите, что за прелесть, — прошипел один, склоняясь к её лицу почти вплотную.

      — Такая умненькая… Так хочется проверить, на вкус ты такая же сладкая, как все говорят?

      Кровь застыла у неё в жилах. Первый облизнул губы. Второй гадко захихикал, кончиками пальцев скользнув по её щеке. Она резко дёрнулась, сумка с грохотом упала на пол. Сердце забилось где-то в висках.

      — Не прикасайся ко мне, — выдохнула она сдавленно, но твёрдо. — Я предупреждаю.

      — О, она предупреждает! Слышал, Маркус? Такая грозная. Давай, покажи, на что ты способна, Грейнджер. Или ты такая ласковая только с Малфоем? Мы тоже хотим попробовать, — прошипел второй, отрезая путь к отступлению и проводя рукой по её вздымающейся груди. Она дёрнулась.

      Первый ещё сильнее прижал её к стене. Камень больно впился в спину. Он наклонился ближе, чужое дыхание обожгло её кожу мятой вперемешку с алкоголем.

      — Не смей, — процедила она яростно, сжав зубы, чувствуя, как внутри всё сжимается от ужаса.

      — А что ты сделаешь?

      — Остолбеней! — выпалила она, наконец дотянувшись до своей палочки.

      Оглушающее заклятие ударило в грудь первого слизеринца, и он отлетел назад, врезавшись в стену. Второй уже потянулся за своей палочкой, но был тут же оглушён вторым заклятием. Она подхватила с пола сумку и сорвалась с места. Она бежала со всех ног, сквозь пустые коридоры, почти ничего не видя перед собой — слёзы застилали глаза.

      Она добежала до одной из уборной, захлопнула за собой кабинку, упала на колени, уткнулась в них лицом и только тогда горько зарыдала.

      Она не рассказала об этом никому. Ни слова. Никогда.

                               ***

       Гермиона резко проснулась, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Сон был настолько реальным, что она до сих пор ощущала спиной шероховатый камень тёмного коридора школы. Это было так давно... Но память всё ещё не отпускала, словно издеваясь. Особенно в такие минуты слабости — когда боль снова подбиралась ближе, когда разум подогревался вином и слезами.

      Она поднялась с дивана, чувствуя, как вместе с головной болью к горлу поднимается тошнота. Резко вскочив на ноги и бросившись в ванную, она упала на колени перед унитазом, и её тут же вывернуло наизнанку. Отплевавшись и сморгнув слёзы, Гермиона перевела дыхание и тихо выдохнула.

      И тут за спиной раздался голос:

      — А знаешь, мне здесь нравится. Когда я улетал из Лондона, шёл первый снег, а здесь так тепло... Очень приятная перемена, должен признаться.

      Она застонала, и её снова стошнило.

      — Малфой, заткнись, меня тошнит!

      — От меня?

      — И от тебя тоже, — выдохнула она, чувствуя, как у неё кружится голова.

      Она до последнего надеялась, что когда проснётся, это всё окажется страшным сном. Что ей просто пригрезилось под действием вина, и никакого Малфоя, сидящего сейчас под дверью, на самом деле нет. Но её мечтам не суждено было сбыться. Он был здесь. И как её головная боль — он никуда не делся.

      Смыв воду, она полезла в шкафчик в надежде найти что-то от похмелья. Она редко пила, и антипохмельного зелья у неё не было. Зато в аптечке нашлись обычные маггловские таблетки от тошноты и головной боли. Выпив их, она умылась и почистила зубы, чувствуя себя немного лучше. Опершись руками о раковину, она посмотрела на себя в зеркало.

      Мда уж.

      Вид её оставлял желать лучшего: тёмные круги под глазами, припухшие веки. И губы, которые она весь вечер кусала, стараясь не плакать, высохли и покрылись больными корками. Хорошо хоть сегодня воскресенье и у неё был выходной.

      Завтра Грейнджер должна была быть в форме. Никаких больше вина и истерик — твёрдо решила она, беря себя в руки.

Она повернулась и вышла из ванной, замерев перед входной дверью. Он был здесь. Всё ещё здесь. И что теперь делать? Она не хотела признаваться даже самой себе, но ей было страшно. До тошноты страшно открыть эту чёртову дверь и встретиться с ним взглядом. Она злилась на себя за эту слабость — это было глупо. Но это было так.

      Поэтому Гермиона приняла единственно правильное решение — никуда сегодня не выходить. Всё равно самочувствие было отвратительное. Может, до завтра он сам исчезнет?

      Но он так и не уходил.

      Сидел всё это время под дверью и разговаривал с ней. Не обращая никакого внимания на то, что ему никто не отвечает. Он рассказывал о своей жизни. Чем занимается. Что у него свой бизнес — и, надо признать, довольно успешный. Что ему часто приходится иметь дело с магглами.

      Драко рассказывал, что именно поэтому когда-то пошёл на дополнительные курсы по маггловедению. Именно благодаря им он научился пользоваться телефоном. Именно поэтому не боялся и понимал, как устроен самолёт. Даже с лёгкой ноткой гордости в голосе он похвастался, что знает, что такое микроволновка — и что она есть у него в квартире. Гермиона на это лишь еле слышно усмехнулась.

      Она не хотела его слушать. Каждый раз уходила подальше, в спальню. Но каждый раз её вытаскивала обратно та самая магия его голоса. Он обволакивал её, проникал куда-то под кожу, и ей хотелось слушать дальше. Она старалась ступать тихо, чтобы он не услышал, что она сидит рядом — прямо на полу, прислонившись к стене и обхватив руками колени, всего в нескольких сантиметрах от него.

      Он то рассказывал о своей жизни, то делился какой-то ерундой, которая внезапно пришла ему в голову. То делал случайные наблюдения, то рассказывал о книге, которую недавно прочитал, и о том, какое впечатление она на него произвела.

      И вдруг он заговорил о своей личной жизни.

      Она замерла, уставившись на закрытую дверь, за которой он сидел, прислонившись к ней спиной.

      — Я так и не женился, как ты могла заметить. — Гермиона скривилась, услышав это. Чёрт. Он всё-таки заметил её мимолётный взгляд на его безымянный палец.

      Малфой продолжал:

      — После школы родители были твёрдо настроены женить меня на какой-нибудь чистокровной красавице и то и дело устраивали для меня смотрины. Но одна только мысль об этом вызывала у меня дрожь и тошноту. Можешь мне не верить — я бы понял, но я так и не оправился после всего, что случилось… Ты правильно сказала. Какой же я мудак… И я прекрасно понимаю твою ненависть ко мне. Но, поверь, себя я ненавижу ещё больше. Презираю. За то, что сделал… а точнее — за то, чего не сделал. Не было ни дня, чтобы я об этом не думал. Не вспоминал. Не жалел о том, что не поступил иначе. Я просто жалкий трус и ублюдок. Ты права. Ты полностью права в своём мнении насчёт меня.

      Гермиона затаила дыхание, слушая это признание. Прикрыла глаза, чувствуя, как руки её слегка дрожат.

— Ненавидеть меня сильнее, чем я сам себя ненавижу, у тебя вряд ли получится, — он издал тихий смешок. — Я пробовал забыть, отпустить тебя… но у меня ничего не вышло. Да, были какие-то попытки отношений спустя пару лет, но всё заканчивалось полным провалом. Друзья, знакомые женились, заводили семьи, детей. А я так и не смог ничего из этого. Родители давили, упрашивали, даже угрожали. Но все их попытки оказались тщетными. Нарцисса едва не рвала волосы на себе от гнева.

      Он помолчал, затем снова заговорил:

      — В какой-то момент я смирился с тем, что больше никогда тебя не увижу. Как я уже говорил — я спрашивал у всех, у кого только мог: что с тобой, где ты… Но никто ничего не знал. Гермиона Грейнджер просто исчезла. Испарилась сразу после последнего экзамена. И я понимал, что это всё из-за меня. Конечно, я мог бы пойти к Поттеру и попытаться выведать у него… но сомневаюсь, что Мальчик-который-выжил поделился бы со мной хоть какой-то информацией о тебе.

      Он снова хрипло усмехнулся и замолчал на несколько минут.

      А Гермиона забыла как дышать в этот момент. Она не хотела этого слышать — и в то же время не могла не слушать. Тело будто отказывалось ей подчиняться: она просто сидела и не могла встать. А он… он словно чувствовал это. Словно знал, что она прямо сейчас рядом, за этой самой дверью, затаив дыхание, ловит каждое его слово.

      — Я думал... И если хочешь знать, искренне надеялся, что ты вышла замуж. Что у тебя появился достойный тебя мужчина. Не такой, как я. Не мудак и не трус. Я правда хотел, чтобы ты была счастлива. Но наша встреча... Она перевернула всю мою жизнь, точнее её подобие. Когда я увидел тебя перед собой, я больше не мог думать ни о чём другом. Ты так повзрослела... — сказал он с улыбкой в голосе. — Стала во сто раз краше. Когда ты просто стояла там, в банке, передо мной и смотрела мне в глаза — земля будто разверзлась у меня под ногами. Воспоминания накрыли меня с головой. И хочешь верь, хочешь нет, но в твоих глазах... я увидел то же самое. И этот кулон...

      Она вздрогнула, машинально дотронулась до цепочки на шее и крепко сжала её в кулаке.

      — Я вспомнил всё. До мельчайших деталей. И тогда... тогда я решил, что попытаюсь всё исправить. Не знаю как, но попытаюсь. Знаю, это звучит как полный бред. Может, так оно и есть. Но я больше не могу делать вид, что мне не больно. Что мне всё равно. Пусть даже на это уйдёт ещё пять, десять лет — как я уже говорил вчера, — но я уверен: я должен хотя бы попытаться. Пусть не искупить, пусть просто заслужить твоё прощение. Потому что я до сих пор тебя лю...

      — Замолчи!!! — закричала она, с такой яростью, словно он только что попытался произнести непростительное заклятие.

      Затем запоздало до неё дошло: этим криком она только что себя выдала. Теперь он точно знал, что она всё это время была здесь. Что слушала его. Что каждое его слово вонзалось в неё, как игла. И именно в этот момент её хрупкое спокойствие окончательно дало трещину.

      — Как скажешь, — тихо ответил он.

      И наступила тишина.

      Гермиона резко поднялась и, больше не скрываясь, зашагала к себе в комнату. Девушка громко захлопнула за собой дверь, словно пытаясь отгородиться от всего мира — и в первую очередь от себя самой. Она с трудом сдерживала подступающие слёзы, едва не задохнувшись от горечи.

      Больше Малфой в тот день с ней не заговаривал.