Иглы в сердце

Минерва Макгонагалл стояла перед учениками, словно скала — строгая, непоколебимая и единственная, что держит всё это здание от окончательного распада.

— Как вы уже знаете, — её голос звучал уверенно, хотя под глазами залегли тени усталости, — в этом году Хогвартс принимает больше учеников, чем когда-либо прежде. Многие из вас пропустили год обучения из-за войны. Многие — вернулись. Некоторые — прибыли впервые. Мы не могли отказать никому.

Тишина в Большом зале была почти священной. Никто не перебивал. Даже слизеринцы.

— В связи с этим, — продолжила Макгонагалл, — мы открываем башню, которая не использовалась более пятидесяти лет. Она будет местом проживания для тех, кто прошёл войну. Мы не будем делить вас по факультетам. Это — не кара и не награда. Это — необходимость. И, возможно... шанс.

Кто-то зашептался. Кто-то вцепился в край стола. Кто-то опустил глаза.

Гарри перевёл взгляд на Гермиону. Та сидела прямо, будто готовилась встать и возразить. Но не стала. Она просто кивнула — будто приняла правила игры, которые ей не нравятся.

Башня

Путь до новой башни был странно долгим.
Они шли в молчании — Гарри, Гермиона, Рон, Невилл, Парвати, Дина, Тео Нотт и несколько других, в том числе Драко Малфой, который держался в хвосте группы вместе с Блейзом Забини.
Никто не шутил. Никто не ворчал.
Это была не прогулка по школе. Это было переселение.

Башня оказалась выше, чем казалось снаружи. Камень тут был темнее, воздух — холоднее. Внутри пахло пылью, закрытым временем и чем-то горьким, будто памятью.
Но она была просторной.

На нижнем уровне — общая гостиная. Большой круглый зал с высокими окнами, парящими светильниками и камином, в котором уже трещал огонь. Удивительно: мебель здесь была новой. Обивка — зелёная, бордовая, синяя, жёлтая. Всё вместе. Словно кто-то специально хотел, чтобы все цвета факультетов слились в один.

— Есть четыре жилых секции, — объясняла профессорка Спраут, проводившая их. — Каждая с общей гостиной и спальнями. Девочки и мальчики — раздельно, как всегда. Вас распределят в группы по шести-семи человек. Каждая группа — смешанная по факультетам. Это тоже... продуманное решение.

Гарри заметил, как Малфой на мгновение напрягся.
— "Продуманное решение", — усмехнулся Блейз полушёпотом, и только Драко услышал.

Когда списки вывесили, стало ясно: Гермиона и Парвати, Гарри и Тео, Рон с Невиллом, и... Драко с Блейзом.
Каждый получил свою маленькую спальню — узкую, с одним окном и письменным столом. Но главное было то, что теперь все жили вместе. Под одной крышей.

Гостиная к ночи наполнилась разными голосами. Кто-то устроился у камина, кто-то разложил книги, кто-то спорил о том, кто кого спас.
Но в углу, чуть в стороне, сидел Драко. Скрестив руки, устремив взгляд в огонь.
Он не смотрел ни на кого. Не говорил ни с кем, кроме Блейза.
Гермиона мимолётно бросила на него взгляд. Он не повернул головы.

— Он как призрак, — прошептала Парвати, подперев подбородок. — Только не прозрачный. А такой... словно от него остались только острые края.

Гермиона ничего не ответила.

Поздний вечер

Когда большинство уже разошлось, Гарри сидел на подоконнике с книгой, притворяясь, что читает.
Тео листал журнал, свернувшись в кресле.
Рон заснул с книгой на лице.
Драко — всё там же, у огня. Блейз уже ушёл.

Гермиона стояла на лестнице, наблюдая. Неслышно, спокойно. И чувствовала, как в этой башне, среди камней, что помнят всё, начинается что-то новое.
Не лучшее.
Не худшее.
Просто... другое.

Где-то в коридоре заскрипела дверь. Кто-то кашлянул. Кто-то смеялся в полголоса.

А Гермиона подумала о том, как долго ещё они будут учиться — и смогут ли научиться жить рядом, не по рангу и факультету, а по боли, которую знают только они.

Ночь обняла Хогвартс медленно и плотно, как старая мантия — тяжёлая, пропитанная пылью и воспоминаниями. В башне, где теперь жили те, кто пережил самое страшное, свет еще теплился. Но почти никто не спал.

Гермиона

Она лежала на спине, уставившись в потолок, как будто могла разглядеть за камнем небо. Луна, должно быть, ползёт к краю, а ей было всё равно.

Она пыталась дышать.
Медленно.
Тихо.

Иногда она чувствовала, как колотится сердце — не в груди, а там, у ключицы.
Шрам. Половина сердца. Обугленная магия врезала его в её кожу, когда та кричала под чужим жезлом. Под палочкой Беллатрисы.

— "Ты будешь помнить. Всегда." — сказала та, когда жгла.
И Гермиона почти забыла.

Почти.

На плече под пижамой всё ещё чувствовался тот шрам — будто чужое прикосновение прячется под кожей.

На руке, где раньше была надпись "грязнокровка", остался только еле заметный след. Слово будто растворилось во времени. Но не в ней.
Она всё ещё помнила, как Малфой тогда не смотрел на неё.
Как опускал глаза.
Как не защитил.

"Он тоже был пленником. Но он не пытался бороться."

Гермиона сжала пальцы.
Иногда ей казалось, что выжить было сложнее, чем умереть.
Не потому, что больнее — потому что дольше.

Драко

Он сидел в темноте. Комната была пуста, Блейз давно ушёл спать, а он так и не шевельнулся с кресла. Только огонь погас, и тени на стенах стали длиннее.

В груди что-то давило. Не страх. Не вина. Что-то бесформенное. Старое.

— "Сядь ровно, Драко. Ты же Малфой."
— "Не сутулься."
— "Говори, когда тебя спрашивают."
— "С теми не общайся. У них... не та кровь."
— "Ты не можешь подвести имя рода."

Он вспоминал, как Люциус наказывал его за плохую осанку. За неосторожное слово. За разговор с девочкой из семейства без имени. Ему тогда было восемь.
А в одиннадцать — он знал, как держать лицо.
И как молчать, даже если хочется кричать.

Но мама...
Нарцисса всегда просила мягче. Шептала что-то Люциусу в кабинете. И иногда — только иногда — это срабатывало.
Он её любил.
Она была его щитом.
Тонким, почти невидимым, но единственным.

"У меня была не такая уж плохая жизнь," — думал он.
"Но я был один. Почти всегда."

Если бы не Забини — с его лёгким цинизмом, спокойной уверенностью и способностью быть, не требуя ничего взамен — Драко бы сломался.
Он знал это.

И Пенси...
Она была первой. Ранней. Он верил, что любит.
Да, она была резкой, капризной. Да, она флиртовала — всегда.
Но то утро...
Когда она не смогла вспомнить, с кем провела ночь, а он — не смог её простить. Хотя простил. Мгновенно. Просто не сказал об этом.

Потому что стыдно было не ей. А ему.
За то, что всё ещё любил.

"Меня предавали почти все. Но Блейз — он держится рядом. Он не играет в чистую кровь. Он просто остаётся."

Их мысли — в тишине

Они лежали в разных комнатах.
Дышали в разное время.
Но думали одинаково.

"Я выжил(а)."
"Я дышу."
"Но внутри меня пусто."

Гермиона сжала рукой плечо, где полусердце — как печать чужой власти.

Драко прижал пальцы к виску, где пульсировал слабый гнев — на отца, на Пенси, на себя.

Они были разными.
Но их одиночество звучало на одной частоте.