Иллюзии и разочарования Кристиана Юнга

Кристиан Юнг стоял у подоконника и размеренно потягивал рейнское. Восхитительное вино. Обычно в этом клубе подавали жиденькую кислятину, но сегодня, нужно признать, удивили: наверняка подвезли новую партию урожая 1856 года — как помнится, тогда был роскошный урожай.

Внимание Кристиана привлекло какое-то движение справа, и он словно нехотя повернулся. Там по зале прохаживалась баронесса Виктория фон Розен. Она это делала, чтобы выгоднее продемонстрировать свой стройный стан и беспощадно обнаженные мраморные плечи. И самое лестное — вся эта эффектная демонстрация предназначалась для него — Кристиана Юнга.

Вот уже месяц Кристиан задавался вопросом: что же, собственно, нашла эта блистательная замужняя дама в нем — молодом студенте. Впрочем, у него имелась одна мыслишка на этот счет. Он полагал, что всему виной стали его слава разочарованного циника и приятная внешность, удачно приправленная напускной меланхолией. Это оказывало поразительное впечатление на дам, чем Кристиан и пользовался. Число его интрижек к этому моменту уверенно перевалило за десяток, и за ним укрепилась репутация весьма распущенного молодого человека.

— Эх, хорошо же меня вздули на сон грядущий, рискнул, как говорится, на маленькую, — раздался задорный голос за спиной Кристиана, который, без сомнения, принадлежал его светскому приятелю Мартину.

Речь шла о карточной игре — тут и думать не надо — Мартин имел репутацию игрока и транжиры. Несмотря на то, что он служил в присутствии за приличное жалование, деньги в его руках уподоблялись воде, в решето наливаемой. Наверняка и сейчас он основательно продулся, а завтра, край послезавтра, будет искать, у кого бы занять пару сотен рейхсмарок до аванса.

— А ты что тут скучаешь? — добродушно-иронически поинтересовался Мартин.

Кристиан загадочно промолчал, но Мартин сразу сообразил, куда устремлен взгляд товарища.

— О, да разве ты можешь иметь надежду?

— Решительно не могу, — ответил Кристиан и улыбнулся, понимая, что он-то как раз мог бы иметь надежду.

Виктория тем временем элегантно остановилась у диванчика, на котором томились от безделья ее подруга Луиза.

— Луиза, дорогая, я вижу, что вы слегка заскучали, — сладко произнесла красавица и протянула руку. — Предлагаю пройтись по комнате. К тому же физическая активность крайне благоприятна для цвета лица.

Луиза охотно приняла это предложение, и дамы стали прохаживаться по комнате вместе, шурша платьями и обращая на себя всеобщее внимание.

— Да... она роскошна... Виктория фон Розен, — вздохнул Мартин, — но, как по мне, слишком высокая. Из них двоих я бы выбрал Луизу.

— Неужели тебе нравятся такие тощие? Посмотреть же не на что. Я уверен, что эта ее бледность и худоба происходят от неумеренного курения. Луиза же эмансипе, поклонница Ады Лавлейс. Разве что не обстриженная, как это у них модно.

— Будто ты имеешь что-то против эмансипе.

— Абсолютно ничего, я их даже уважаю. Уважаю за стремление к знаниям. Дамам полезнее читать Отца Дарвина, чем какого-нибудь Поль-де-Кока и подобную сентиментальную ересь.

— А Виктория создает впечатление очень сентиментальной особы, которая любит, как ты выразился, ересь.

Мартин невесомым движением подцепил с подноса бокал шампанского и посмотрел на пузырьки сквозь монокль:

— Смотри не влюбись, дорогой друг, — изрек он с философским видом, тонко намекая на то, что внимание Кристиана грозит стать компрометирующим.

— О, не волнуйся, этого не случится. Мое отношение к любви известно всем. Любовь — это самая натуральная иллюзия и вздор. Любовь, если тебе будет угодно, лишь животно-эгоистическое чувство.

— Помилуй, ты сейчас опять начнёшь говорить свои пошлости, почерпнутые из вульгарного материализма.

— А что же плохого в материализме?

Мартин сосредоточенно уставился в пол, как бы подбирая слова.

— Довольно одностороннее учение, — проговорил он с некоторым трудом и вдруг вскинул свой ясный умный взгляд на Кристиана. — И прости за прямоту, дружище, но ты слишком романтичный человек для таких мещанских идей. Ты, как бы это сказать... ты ведь идеалист, но ни за что не признаешь этого.

— Я-то романтичный? Идеалист? — фыркнул Кристиан, и тут же добавил с гордостью: — Благодарю за такое лестное мнение, но никакой я не идеалист.

Казалось, он сказал это слишком громко, и Виктория бросила в их сторону кокетливо-обжигающий взгляд.

— Не знаю толком, кто она такая, — встрепенулся Кристиан, напуская самый донжуанский вид, — светская львица или добропорядочная жена... Но у ней такая грудь, какой я давно не видывал.

Мартин хрюкнул и поперхнулся шампанским.

Кристиан, в свою очередь, невозмутимо продолжил наслаждаться рейнским. При этом он старательно изображал, что не смотрит в сторону Виктории, но на самом деле наблюдал за каждым ее маневром.

Лицо и фигура баронессы фон Розен словно сошли с картины времен Ренессанса, но реальность представлялась более утонченной и прекрасной, чем нарисованный образ. Ее темно-синие глаза светились безмятежностью, а волосы цвета спелой пшеницы были заколоты на макушке и открывали взгляду изящную шею и совершенные плечи. Она неизменно приковывала к себе внимание присутствующих необычным сочетанием свежести и колдовского обаяния, и этим выгодно выделялась на фоне своей черноволосой и излишне худой подруги, которая обладала весьма посредственной внешностью.

Некоторое время Виктория ходила по зале под руку с Луизой, но в какой-то момент неожиданно покинула комнату. Впрочем, вернулась она довольно быстро, сжимая в руках две кашемировых шали. Одну из них — лиловую — она любезно накинула на плечи подруги, а вторую, голубого цвета, обернула вокруг своих. После этих приготовлений обе дамы чинно направились в сторону балкона и вскоре исчезли за тяжелыми портьерами.

Почти сразу же после того, как они вышли, раздался пронзительный женский крик. Услышав его, Кристиан чуть не выронил бокал, а затем быстрым шагом устремился к балкону.

Холодная весенняя ночь ударила в лицо.

Луиза кружила вокруг побледневшей Виктории, пытаясь откупорить пузырек с нюхательной солью. Увидев, что кто-то подошел, она неопределенно махнула тлеющей сигареткой в темноту:

— Т-там...

В воздухе ночного Кёнигсберга царила полная сумятица: дул переменчивый ветер, моросил мелкий дождь, тускло горели газовые фонари, иногда проезжали редкие паровые экипажи и оставляли после себя серые клубы, которые ухудшали и без того поганую видимость. Несмотря на все препятствия, учиняемые природой и человеком, Кристиан разглядел темную фигуру на мосту. Человек, который там находился, явно намеревался прыгать и, казалось, был изрядно пьян или в ажитации — слишком уж его штормило.

Кто-то еще выбежал на балкон. Напряженная тишина наполнилась встревоженным шепотом.

Кёнигсберг без сомнения относился к числу тех дрянных городов, в которых молодые и не очень люди бросались с мостов с завидной частотой. Все новостные сводки так и пестрели описанием подобных случаев. Однако вживую такого значительного события Кристиану еще не доводилось видеть. Впрочем, судьба даровала ему этот шанс — человек на мосту опасно зашатался. Мгновение — и темная фигура исчезла в водах канала.

Сердце пропустило удар. Мысли вылетели из головы.

Прокатился вздох. Балкон замер в неподвижности и тишине.

— Ох... какое несчастье, — наконец выдохнула Виктория и побледнела еще больше.

Похоже, ей сделалось дурно. Кристиан, воспользовавшись моментом, мягко приобнял красавицу за обнаженное плечо и повел в комнату. Виктория взяла его руку и посмотрела снизу вверх синими, как вечернее небо, глазами. Ее чувственные губы вдруг изогнулись в дразнящей улыбке, которая одновременно приглашала и отталкивала. Незаметно она вынула из своей прически алую розу и быстрым движением опустила его в петлицу Кристиана, и от этого действия у него перехватило дыхание, и он тут же заметил, что на красавице не было голубой кашемировой шали. Где же она? Вернуться ли? Да, впрочем, все равно. Быстро усадив Викторию на диван среди других дам, Кристиан сразу же отступил назад. Несмотря на то, что за ним прочно укрепилась репутация легкомысленного повесы, компрометировать женщин он не любил.

Спустя несколько мгновений в залу решительно вошел Мартин. Его лицо горело. Рассыпаясь в извинениях перед дамами, он схватил приятеля и быстро потащил его к выходу.

— Ой, не начинай... — протянул Кристиан, думая, что сейчас получит очередную порцию морали.

С грохотом отворилась плетеная дверь. Лифтер — особа жирная и важная — повернул рычаг с латунной ручкой. Клеть закрылась и пошла вниз.

— Я кого-то видел. Точно говорю, — вполголоса произнес встревоженный Мартин, когда они оказались на промозглой улице.

— Да брось. Ты только поэтому вытянул меня в эту слякоть? Хах. Смею напомнить, у тебя плохое зрение, а в этом чёртовом мраке даже сам дьявол ничего не разглядит. Пф. Сдается, ты малость перебрал, любезный сударь.

С этими словами Кристиан развернулся с явным намерением идти обратно, но его планы немного изменились, когда Мартин крепко подхватил его под локоть и настойчиво потащил к мосту.

— Нет. Я почти уверен... А вот ты известно куда смотрел.

Как и следовало ожидать, никого ни на мосту, ни рядом с ним не обнаружилось.

Немилосердно подул мокрый ветер. Модный фрак, не предназначенный для таких погодных вывертов, продувало насквозь. На той стороне улицы движения не было, и только тусклый газовый свет гибельно плясал на металлических львах Академии Биомеханики. Казалось, что город умер. Кристиан зябко поежился и в очередной раз пообещал себе, что при первой же возможности переедет из этого паскудного города самоубийц, а затем он облокотился на кованую ограду моста и свесил голову вниз. Вода в канале казалась черной, словно смола. Жутковато. Как туда возможно было спрыгнуть в здравом уме? Кристиан совершенно случайно перевел взгляд на свои испачканные грязью щегольские ботинки и неожиданно обнаружил на земле маленький размокший бумажный конверт.

Он торжественно поднял этот самый конверт и открыл. Внутри содержалась малюсенькая записочка, а точнее — оборванный клочок бумаги. Кристиан самым тщательным и самым осторожным образом развернул его, чтобы не порвать. На клочке чернела единственная издевательская запись: «Ресторацыя 16-00».

Безграмотная дурацкая записка явно ничего не значила, и Кристиан с разочарованием швырнул ее в канал, словно этот несчастный клочок бумаги сам подстроил такую скверную штуку.

— Ну и что ты сделал, умник? — возмутился Мартин, который тоже успел прочитать написанное.

— Не знаю... Я задумался.... Да это просто какая-то грязная бумажка, что переживать. Но, думаю, на всякий случай надо бы помалкивать про это дело. Чтоб лишних вопросов ни у кого не возникало.

Мартин открыл серебряный портсигар с вензелем, извлек оттуда папироску и закурил. Вокруг него мгновенно распространился запах крепкого табака.

— Что же еще остается делать, как молчать, — добродушно проворчал он. — Хочешь курить? Правда, папироска весьма скверного качества.

— Нет, нет, я покончил с этой дрянью. А запахом твоих папирос можно пытать, ей-богу.

С этими словами Кристиан достал хронометр и сокрушенно посмотрел на время. Давно пора ехать на квартиру, чтоб поспать хотя бы пять часов перед лекциями.

С шумным выстраданнымвздохом он убрал хронометр, и, поглядев на свой фрак, увидел розу в петлице.«Любовь — вздор» — напомнил он сам себе, и сжал несчастный бутон, намереваясьнемедленно его уничтожить. Но вместо этого прижал к губам. На душе стало как-тотепло, а голова адски мутилась непонятно от чего.