Глава 5.1
Медленно открыв глаза, девушка попыталась сфокусировать взгляд на окружающей обстановке. Тусклый холодный свет пробивался сквозь окна, освещая комнату. Тело отозвалось тянущей болью. Резко, до кругов перед глазами, поднявшись, Гермиона осознала, что отключилась ночью, сидя прямо на полу. Разум был всё ещё слегка дезориентирован, медленно прокручивая события последних дней: разговор с Грюмом, сборы, портовый город, Морана, ссора с Малфоем, Андрей... Андрей!
Мерлин, прошу тебя, пусть он окажется жив.
Схватив свою верхнюю одежду и на ходу натягивая тёплую обувь, Грейнджер выбежала из дома. Лицо тут же обдало морозом, но адреналин, разгоняющий кровь по всему телу, не дал ей этого почувствовать. Сердце бешено колотилось в такт надежде, которая боролась внутри неё за право на существование. Ночные крики парня звучали поистине жутко, но вдруг...?
Подбежав к дому Насти, она начала колотить изо всех сил по двери. Спустя минуту дверь отворилась, и из прохода показалась укутанная в шаль девушка.
— Гермиона? — удивлённо спросила она.
Пытаясь отдышаться, Грейнджер выдавила:
— Ты... — вдох, — не знаешь... — выдох, — что... — вдох, — с Андреем? — медленный выдох.
— Андреем? Нет, а что... — И тут понимание отразилось в глазах Настасьи, понимание с примесью горечи и боли.
— Это он кричал ночью, да? — тихо спросила она.
— Я... я не знаю. Мне так показалось. Я надеюсь, что это какая-то ошибка... Где он живёт?
— Иди прямо, через три дома увидишь нужный — с белыми резными ставнями. Я тебя догоню.
Кивнув, Гермиона побежала в указанном направлении. Первый участок, второй, третий — и наконец она увидела небольшой домик. Он выглядел, как и большинство домов на острове, потрёпанным, но от него веяло заботой. Окна украшали те самые резные ставни, краску на которых явно не так давно обновляли. Рядом виднелся небольшой курятник, огороженный аккуратным заборчиком. Создавалось чёткое ощущение, что в это всё было вложено много любви.
Поднявшись по ступенькам, девушка легонько постучала. Тишина. Решив приложить чуть больше усилий для второй попытки, она с удивлением обнаружила, что дверь была не заперта. Немного помедлив, Гермиона подтолкнула её ладонью — и раздался жуткий скрип петель, от которого хотелось сморщиться.
Аккуратно ступая, девушка вошла внутрь. Пол жалобно скрипел под её шагом, словно нарочно выдавая её присутствие. Однако хозяева по-прежнему не реагировали.
— Эй, есть кто дома? У вас было открыто, и я...
Оказавшись в основной комнате, Грейнджер замерла. Слегка сгорбившаяся старушка возилась около печи, бормоча что-то себе под нос.
— Простите, меня зовут Гермиона, я хотела спросить о вашем внуке... — предприняла ещё одну попытку девушка.
Но женщина не слышала. Она потянулась к заслонке и отодвинула её, приговаривая:
— Вот, Андрюшенька, милый мой, всё хорошо будет... деды уж заждались, наверное... сейчас-сейчас, отпустим тебя... Дедами называли предков, которые принимали усопших. Также считалось, что душа покойника выходит через печь, поэтому Алевтина открыла заслонку, чтобы не препятствовать этому процессу
Гермионе стало не по себе. Разгадать смысл слов и действий старушки было сложно. Причём здесь печь? Какие деды? Всё это ощущалось как фильм ужасов, на который её пару раз вытаскивали маггловские друзья в кинотеатр.
Старушка тем временем села на лавку и начала раскачиваться из стороны в сторону, прижимая руки к груди. Её шёпот было невозможно разобрать, лишь изредка проскакивало имя её внука. Всё ясно было без словесных подтверждений.
Андрей мёртв.
Осознание было похоже на эффект от «Остолбеней». Она не могла пошевелиться, лишь стояла и наблюдала за этой жуткой и одновременно печальной сценой. Казалось, что нужно подойти и помочь бедной женщине, но у неё не получалось сдвинуться. Чувство вины топило её рассудок, парализуя все рефлексы.
Как так вышло, что первый же приятный человек в этом проклятом всеми богами месте погиб в тот же вечер, как пожал Гермионе руку? Может быть, она принесла с собой ещё большую беду этим несчастным людям?
Слёзы покатились из глаз, знаменуя горечь потери. Потери не только невинного человека, но и своей надежды на то, что удастся пройти через ад без жертв.
Губы сами собой прошептали тихое:
— Простите... Это всё моя вина...
Старушка вдруг замолчала, перестала покачиваться и медленно повернулась лицом к гостье. Её глаза стремительно заполнял гнев, рот искривился, а пальцы на морщинистых руках напряглись. Женщина вскочила и, хромая, подлетела к Гермионе. Схватив её за одежду, она начала трясти и кричать:
— Ты!!! Ты! Проклятая душа! Это всё ты виновата!
Грейнджер всё ещё не могла пошевелиться, захлёбываясь слезами. Старуха трясла её, наносила удары и продолжала сыпать проклятиями. Мысли в голове превратились в невнятный спутанный комок проводов, посылающий импульсы по всему телу.
Когда сознание Гермионы было близко к тому, чтобы окончательно разорвать связь с реальностью, со стороны входа послышался хлопок двери. Кто-то подбежал сзади, оттягивая девушку от цепких рук старухи. Но та не намеревалась отступать так просто. Она царапала кожу на кистях рук девушки, пыталась дотянуться до лица. Её крик стал совсем отчаянным, низким, гортанным.
Некто, пытающийся остановить женщину, прокричал:
— Успокойся, Алевтина, отпусти её! Она ничего не сделала!
Голос принадлежал Насте.
Спустя минуту этой борьбы ей удалось оторвать старуху от девушки, и по инерции они вместе с Гермионой отлетели назад, упав на пол с глухим звуком. Удар выбил остатки воздуха из лёгких, оставляя после себя лишь чувство жжения и ноющей боли.
Алевтина продолжала сверлить упавших девушек взглядом, полным ненависти. Её грудь тяжело вздымалась от попыток восстановить дыхание, а плечи, казалось, ещё больше накренились вперёд под тяжестью происходящего.
Быстро вскочив, Настасья отряхнулась и потянула на себя Гермиону, поднимая ту с пола. Схватив её за плечи и встряхнув, девушка прошептала сквозь зубы:
— Иди же, иди домой.
Всё ещё находясь в прострации, Грейнджер кивнула и, спотыкаясь, побрела к выходу. Вслед ей прилетело:
— Ты сгинешь здесь, сгинешь. А потом будешь бродить каждую ночь и страдать, не будет тебе покоя, убийца!
Девушка вздрогнула, но не обернулась. Слова били наотмашь, но, скорее всего, она их заслужила. Алевтина была права: Андрей погиб из-за неё. И ради чего? Ради чёртовых двух вёдер воды, которые она в тот же вечер слила, пока намывала свои кудри?
Гермиона брела к своему дому, ощущая на себе прожигающие взгляды местных обитателей. Люди смотрели. Люди наблюдали, шептались. Кто-то винил её, кто-то понимал абсурд ситуации. Кто-то сочувствовал тому, что девушке в первую же ночь пришлось пережить то, к чему они все давно уже привыкли. Но одно можно было сказать точно — равнодушным не остался никто.
Слёзы катились по её щекам, и девушка ускорила шаг, вскоре перейдя на бег. Она ненавидела прилюдно показывать свою слабость. Неважно, кто был перед ней. Ни одна живая душа не должна была видеть то, как она распадается на части.
***
Время близилось к вечеру. Слухи по деревне уже давно расползлись подобно сорнякам, накладывая всё новые и новые слои подробностей на произошедшие события.
Драко фыркнул. Андрей, очевидно, был идиотом. Играть в безрассудное джентльменство можно где угодно, но только не на этом проклятом острове. Уж точно лучше было обойтись ночь без воды, чем заставлять свою бабку лицезреть твой изуродованный труп наутро. И всё ради Грейнджер... Ну не бред ли?
Кстати, о ней. Девушка словно испарилась, не высовывая своего вздёрнутого носа из избы. Очевидно, что часть местных жителей после гибели Андрея её не жаловала. Но это не означало, что теперь всё оставшееся время ей нужно провести взаперти, играя в прятки и параллельно пытаясь выполнить задание Ордена. Как бы Малфою ни было тошно это признавать, но вдвоём они справятся куда быстрее. А это значит, что он сможет вернуться к защите Нарциссы в ближайшее время.
Поэтому, тяжело вздохнув, он толкнул дверь своего дома и отправился к Грейнджер. Хвала черноволосой мерзкой ведьме за то, что поселила их по соседству.
На уме вертелась тысяча саркастичных шуток, которые Малфой был готов пустить в ход прямо с порога, но когда дверь со скрипом отворилась, явив Гермиону, свернувшуюся калачиком на кровати, он замер.
Девушка прижимала побелевшие ладони к своему лицу и то и дело вздрагивала. В доме было темно, несмотря на ранний час. Огонь в печи едва горел, отбрасывая длинные тени на её сгорбленную фигуру. В воздухе пахло солью и сыростью, сдавленными рыданиями и горьким привкусом вины.
— Мерлин, Грейнджер, перестань пародировать плаксу Миртл, у тебя паршиво выходит, — протянул он, заходя внутрь и захлопывая за собой дверь небрежным пинком ботинка. — Чего именно ты пытаешься добиться этим представлением? Уверяю тебя, жителям деревни будет всё равно, сколько слёз ты прольёшь по их погибшим. С большей вероятностью они добавят в свои обвинения пункт о том, что ты затопила их чёртову деревню.
Он ждал. Ждал, что Грейнджер взорвётся в ответ на его очевидную провокацию, и ему не придётся иметь дело с чужими эмоциями. Мерлин свидетель, у него не было на это ни сил, ни желания.
Драко остановился перед ней, скрестив руки на груди, глядя на её скрюченную фигурку свысока с деланным безразличием. Но его пальцы дёргались — раздражённо, беспокойно, — как будто вид её хныканья раздражал его на каком-то интуитивном уровне.
— Возьми себя в руки, — рявкнул он, хотя в его голосе не было обычной резкости. — Ты не заставляла этого идиота помогать тебе. Он сделал выбор, и из-за этого его сожрали. Вот как устроен этот несчастный остров.
Снова тишина. Он сжал челюсти, словно борясь с желанием сказать что-то ещё — что-то более грубое.
Затем он усмехнулся и отвернулся к печи, драматично закатив глаза.
— Честно говоря, если ты собираешься тратить время на то, чтобы бесцельно валяться в кровати, то, по крайней мере, прояви порядочность и делай это тихо. У некоторых из нас всё ещё есть работа.
Её дыхание ускорилось. Резкий вдох. Выдох. И наконец перешло в откровенные рыдания. Её плечи затряслись, когда она сжалась в комок, вцепившись руками в волосы, словно могла физически вытянуть из себя горе. Это были не просто девичьи слёзы. Это было отвратительно — с беспорядочным придыханием, от которого она начала задыхаться.
Драко напрягся. Его ухмылка дрогнула, а затем и вовсе исчезла. Долгое мгновение он просто смотрел на неё, выглядев по-настоящему сбитым с толку — кажется, впервые за все годы их знакомства.
— Чёрт, — пробормотал он себе под нос.
Его первым побуждением было швырнуть что-нибудь в стену. Вторым — уйти. Но когда она издала особенно ужасающий стон, что-то в его груди сжалось — какой-то дремлющий идиотский инстинкт, который он похоронил много лет назад.
Неохотно, скованно он полез в карман пиджака и вытащил носовой платок — чёрный шёлковый, с монограммой, до нелепости шикарный — и протянул ей.
— Вот, — проворчал он, глядя куда угодно, только не ей в лицо. — Воспользуйся им, прежде чем ты утопишь нас обоих.
Его тон всё ещё был резким, но жестокость в нём притупилась, сменившись чем-то неприятно похожим на беспокойство. Не то чтобы он когда-нибудь признался бы в этом.
И когда Грейнджер снова не отреагировала, он резко выдохнул через нос, а затем — с видом человека, идущего на виселицу, — сам неловко промокнул её щёки. Это прикосновение было поразительно нежным для того, кто только что насмехался над ней, от чего ему самому становилось не по себе.
— Мерлинова борода, Грейнджер, — пробормотал он слегка раздражённо. — Ты невозможна.
Но он не остановился. Не ушёл. Просто молча стоял там, пока её дыхание не выровнялось.
Когда рыдания стихли, Гермиона продолжала просто смотреть в одну точку, не реагируя на внешние раздражители. Тихий шёпот «Я убила его» повторялся бесконечное количество раз, как заезженная пластинка. Она словно оказалась заперта в своём чувстве вины.
Драко сжал челюсти. Он уже видел это раньше. То, как разум загоняет себя в клетку собственной вины, вгрызаясь в прутья, пока не остаётся ничего, кроме грубой, кровоточащей тишины.
На мгновение он заколебался. Затем резко цокнул языком, присел перед ней на корточки, заставив себя оказаться в поле её зрения. Его пальцы резко щёлкнули возле её уха.
— Хватит, — прошипел он голосом, похожим на треснувший лёд. — Ты не использовала когти. Ты не высвобождала тьму. Ты просила воды, Грейнджер, а не жертвы.
Её губы приоткрылись, и послышался ещё один шёпот. Он оборвал её резким жестом.
— И если ты посмеешь сказать это ещё раз, я заклинанием закрою тебе рот. Я прошёл через этот ледяной ад не для того, чтобы слушать твои стенания.
Пауза. Его голос неохотно понизился.
— Мёртвым нет дела до твоей вины. Сейчас важны только живые. Так что проснись.
Малфой не сказал, что она нужна ему. Не сказал, что она не одинока. Но его дыхание, наполняющее пространство между ними, возвращало Гермиону к настоящему — к нему, — пока её глаза, наконец, не вернулись к жизни.
Девушка резко моргнула и сквозь пелену слёз осознала, что она не одна.
— М-Малфой? — еле слышным шёпотом прохрипела она.
В тот момент, когда она произнесла его имя, что-то в его позе слегка расслабилось. Но выражение лица оставалось напряжённым, словно он просто столкнулся со сложной задачкой, которую не хотел решать.
— Да, Грейнджер, поздравляю, — растягивая слова, произнёс он, закатывая глаза с театральным раздражением. — Если только в твоей лачуге не завёлся ещё один безупречно одетый, невероятно талантливый волшебник?
Немного погодя он неохотно протянул руку и щёлкнул её по кончику носа — легонько, едва ощутимо, но достаточно, чтобы вывести её из себя.
— Значит, вернулась к живым? Хорошо. А теперь перестань изображать из себя призрака и займись чем-нибудь полезным.
Он резко встал, стряхивая несуществующие пылинки со своего пальто, но не раньше, чем она успела заметить, как расслабились его плечи — теперь, когда она снова была в адекватном состоянии, напряжение покинуло их.
Драко с излишним усилием поправил пуговицы на рукаве, и его обычная усмешка вернулась на место, хотя в ней и не было привычного яда.
— Честно говоря, если бы я знал, что присматривать за истеричной гриффиндоркой входит в мои обязанности, я бы удвоил цену за работу, — пробормотал он, развернувшись по направлению к двери.
Не оборачиваясь, он добавил:
— Жители деревни собрались на площади. Если ты прекратишь заниматься самобичеванием, мы, возможно, предотвратим ещё одну трагедию.
Пауза. Затем, тише:
— Или ты можешь сидеть здесь и плакать. Выбор за тобой.
Вызов повис в воздухе: Докажи, что я не прав. Докажи, что ты всё ещё ведьма, которая, несмотря на раздражение, вызывает у меня уважение. Вставай.
Он не стал её ждать, но и не захлопнул дверь — оставил её слегка приоткрытой, словно приглашение.
***
У Гермионы перехватило дыхание, когда она смотрела вслед удаляющейся спине Малфоя. Её пальцы дрожали, вцепившись в край кровати. Воспоминание о его прикосновении к её носу отпечаталось, как клеймо: удивительное по своей нежности, приводящее в бешенство по своей действенности.
Судорожно выдохнув, она провела ладонями по залитому слезами лицу, размазывая соль и разочарование по щекам. Её пальцы сомкнулись на нелепом и одновременно роскошном носовом платке, который он оставил. Вышитая надпись «Д. Л. М.» блеснула в свете камина, когда она смяла шёлк в кулаке.
— Ты невыносимый, высокомерный... — хрипло прошептала она, но в её словах не было обычного гнева. Дрожь в руках прекратилась. Девушка поднялась на ноги, слегка покачнувшись, прежде чем обрела равновесие. Пора.
Холодная вода из умывальника ударила ей по лицу, как пощёчина, больно ущипнув опухшие веки. Она поймала своё отражение в мерцающем свете свечей — покрасневшие глаза, спутанные волосы, безошибочно узнаваемое выражение скорби на лице — и с неожиданной решимостью расправила плечи.
Сжав руки в кулаки так крепко, что на ладонях остались следы, она направилась к двери.
Она не знала, сколько времени провела в своём прострации, но на улице уже сгущались сумерки. Вдалеке деревенскую площадь освещал свет факелов. Едва различимая на границе света знакомая платиновая голова слегка повернулась, реагируя на её присутствие.
Гермиона сжала челюсти. Она сунула платок в карман и решительно зашагала вперёд, хрустя сапогами по снегу. Время для слёз прошло.
Но если её пальцы ещё раз коснулись шёлка с монограммой, что ж, это никого не касалось, кроме неё самой.
Подойдя ближе, она заметила, как плечи Малфоя напряглись — совсем чуть-чуть — при её приближении, хотя он и не обернулся.
— Ты опоздала, — протянул он, и знакомый сарказм, словно щит, окутал его слова. Но теперь в его тоне было что-то другое — меньше язвительности, больше... предвкушения?
Гермиона открыла рот, чтобы возразить, но передумала. Вместо этого она вытащила из кармана его носовой платок и протянула ему:
— Я думаю, ты захочешь это вернуть, — сказала она, и её голос звучал гораздо увереннее, чем она на самом деле себя ощущала.
Малфой наконец повернулся, его ледяной взгляд упал на предложенную ткань, прежде чем снова посмотрел на неё. На мгновение в его глазах промелькнуло что-то нечитаемое. Затем его фирменная ухмылка вернулась, хотя и не коснулась его взгляда.
— Оставь это себе, — беззаботно сказал он, поворачиваясь к собравшимся жителям деревни. — Считай, что это плата за то, что ты не заставила меня пережить ещё один сеанс истерики.
Гермиона фыркнула, но решила промолчать, чтобы не привлекать лишнее внимание к их пререканиям.
Внезапно Малфой наклонился к её уху и еле слышно пробормотал:
— Постарайся сегодня вечером не вдохновлять новых мучеников, Грейнджер. Одного мертвого героя более чем достаточно.
Эти слова должны были бы ужалить. Вместо этого они придали ей уверенности — странная фамильярность посреди хаоса.
Гермиона расправила плечи и прошипела сквозь зубы:
— Иди к чёрту, Драко, — оставляя особый акцент на его имени.
Слова девушки прорезали застывший воздух, как меткий выстрел, достаточно резкий, чтобы спровоцировать слизеринца на очередную ссору. Но Малфой просто запрокинул голову и рассмеялся — глубоким, мрачным смехом, от которого, казалось, даже факелы замерцали ярче.
— О, Грейнджер, — промурлыкал он, подходя так близко, что его дыхание коснулось её щеки. — Разве ты не слышала? Мы уже на месте.
— И, между нами говоря... — Его ухмылка стала порочной, когда он наклонился и прошептал ей на ухо: — Я начинаю думать, что мне нравится обстановка.
С этими словами он неторопливо направился ближе к собравшейся толпе, оставив её стоять там, всё ещё сжимая в кулаке его проклятый носовой платок и испытывая что-то подозрительно похожее на веселье, вперемешку с яростью.
Его улыбка стала чуточку шире, когда он услышал, как она пробормотала себе под нос:
— Напыщенная задница.
Спешно нагнав его, Гермиона прошептала:
— Что здесь вообще происходит?
Малфой указал ей в центр круга, и девушка ахнула, прижав руки ко рту. Там, на носилках, лежало изуродованное тело Андрея, замотанное в ткань.
— Судя по всему, нас ждёт представление от Мораны, что в целом не так плохо, ибо это шанс увидеть, на что она способна. Поэтому можешь себя похвалить, Грейнджер, всё было не зря.
Гермиона сморщилась. Мерлин, как можно быть такой жестокой дрянью? Это вообще лечится?
В толпе послышались шёпотки, вдали виднелся приближающийся тёмный силуэт. Малфой резко притянул её ближе и еле слышно пробормотал:
— Стой здесь и смотри на происходящее с ужасом. Поплачь, если сможешь. Чем больше они будут думать, что ты сломлена происходящим, тем меньше будут подозревать, что ты планируешь выпотрошить их драгоценную богиню.
Пауза. Затем шёпот прямо в ухо, так, что для любого наблюдателя это выглядело бы как запугивание:
— И если тебе дорога твоя потрясающая шея, не прерывай то гротескное представление, которое она собирается разыграть.
Он отпустил её, грубо подтолкнув к толпе — идеальная картина Пожирателя смерти, доставляющего заключённого на суд. Но его глаза, когда они встретились с ней в последний раз, горели чем-то более опасным, чем жестокость.
Доверься мне.
В этот момент она перевела взгляд на Морану, вальяжно приближающуюся к центру их импровизированного круга. Словно актриса, готовившаяся выйти на бис и получить очередную порцию аплодисментов и признания. Остановившись над трупом Андрея, она резко подняла руки, и толпа взорвалась криками.
Труп внезапно поднялся в воздух и вытянулся словно струна, разинув рот в беззвучном крике, а из его глаз и пасти потекли струйки чёрного тумана. Раздался голос Мораны, приторно-сладкий, словно мёд, приправленный капелькой яда:
— Видите, что случается с теми, кто нарушает наши священные законы? Даже после смерти он служит нашей цели.
Жители деревни отшатнулись, когда кожа трупа начала трескаться, как перезрелый фрукт, обнажая извивающиеся тени, которые принимали форму тех самых монстров, что населяли остров по ночам.
Девушку затопил ужас. Ей не нужно было играть его, как просил Малфой, она буквально ощущала, как ледяные пальцы страха душат её.
Гермиона щекой почувствовала на себе внимательный взгляд Малфоя. И в момент, когда она дёрнулась вперёд, чтобы остановить этот кошмар, он резко прочистил горло в предупреждении.
Морана внезапно обернулась, её голубые глаза с пугающей сосредоточенностью уставились на Гермиону.
— Ты, — промурлыкала она, — понимаешь, что такое самопожертвование, не так ли? От тебя разит виной.
Толпа зашевелилась, как разбуженный зверь.
Затем зашипел первый монстр, и начался настоящий ад.
Белоснежные одежды Мораны развевались, когда она драматично вскинула руки, а её лицо превратилось в маску божественной ярости. Монстры-тени яростно кружились вокруг осквернённого трупа, их крики пронзали ночной воздух, а жители деревни в ужасе хватались друг за друга.
***
— Хватит! — внезапно скомандовала ведьма, и её голос прозвучал как удар хлыста. Она театрально взмахнула рукой, и извивающиеся тени замерли в воздухе, а затем превратились в безобидные струйки дыма, которые развеялись на холодном ветру.
Труп рухнул обратно на носилки, теперь уже устрашающе неподвижный — просто оболочка, не более того.
Выражение лица Мораны смягчилось, и на нём появилось что-то похожее на жалость, когда она повернулась к дрожащей толпе.
— Ночь жестока, — прошептала она, прижимая бледную руку к груди. — И на этот раз я избавила вас от её гнева. Но помните... — Её голубые глаза метнулись к Гермионе, задержавшись на ней с притворным сочувствием. — Милосердие — это мой подарок, который я могу даровать. Не искушайте судьбу снова.
Жители деревни разразились благодарственным ропотом, некоторые падали на колени в знак поклонения. Это было похоже на массовую истерию. Чёртову секту.
Драко с трудом подавил усмешку.
Блестяще, с горечью подумал он. Терроризируй их, а потом играй в спасителя. Он мельком взглянул на Грейнджер в попытке понять, разгадала ли она эту шараду, и обнаружил, что она смотрит на Морану с таким выражением, от которого у него по спине пробежал холодок.
Не ужас. Не чувство вины.
Осознание.