12 ЕВРЕЕВ НАХОДЯТ МЕССИЮ

Исраэль Гарел — настоящий евангелист, которого ничто не заставит уйти с избранного пути. Он сам — продукт непосредственной евангелизации. Когда в бытность свою юным наркоманом он жил вместе с другими хиппи в нишах городской стены, опоясывающей старый город в Иерусалиме, одна американка, презрев все правила приличия, простыми словами рассказала ему об Иисусе. Этому случаю Исраэль обязан своей жизнью.

Я родился в киббуце Хулда между Реховотом и Иерусалимом. Когда я еще был совсем маленьким, мы переехали в киббуц Аелет ха-Шахар. Мои родители также родились в Израиле. Большая часть моего детства и отрочества прошла в мошаве Сде-Моше в окрестностях Лахиша. Я жил там до 15 лет. Это обычный светский мошав. Но к Библии в школе относились уважительно. Когда живешь в этой стране, то понимаешь, что в Библии говорится о реальных вещах, даже если не веришь в Бога.

В нашем доме имя Божье почти никогда не упоминалось. Мы относились критически к ортодоксальному иудаизму (теперь я и сам вижу, насколько далеко он ушел от простоты Библии). Ортодоксов можно сравнить с римо-католиками, почитающими своих святых. Они тоже молятся на могилах великих раввинов и чтут их как святых. Их толкование Закона имеет для них ту же силу, что и Слово Божие.

У нас был свой клочок земли и собственный дом, но все остальное — включая всевозможные расходы и воспитание детей — устраивалось на кооперативных началах. Мои родители не очень ладили друг с другом и ребенком я страдал из-за этого. У моего отца никогда не было теплого родительского дома, и поэтому он не имел понятия, что значит быть хорошим отцом. Когда моя мать меня родила, ей было всего 17 лет! Так что и она не умела быть по-настоящему хорошей матерью. Она сама была еще ребенком. У ее матери были те же проблемы, и то же самое можно сказать о ее бабушке.

Фермерство не привлекало моих родителей. Моя мать стала учительствовать. Она оказалась отличным педагогом. Ей приходилось обучать детей, чьи первые шаги были омрачены трудностями, но со своими детьми она справиться не смогла. Отец тоже не очень интересовался сельским хозяйством; у него никогда не было много денег.

В результате с очень раннего возраста я стал восставать против моих родителей. На домашние неурядицы я реагировал все возрастающим непослушанием. Когда живешь в замкнутом обществе, все знают о тебе все и к тебе приклеивают ярлык, от которого потом нелегко избавиться. Приходилось все время общаться со сверстниками, ходить вместе с ними в школу, принимать участие в совместных играх, в молодежном движении. Мое отчуждение от окружающих, зародившееся дома, распространилось и на школу.

Наш мошав расположен недалеко от древнего города Лахиша, упоминаемого в Библии. Там очень красиво; береговая равнина встречается с первой грядой Иудейских гор. Здесь много виноградников и фруктовых садов. У нас выращивали картофель, помидоры и огурцы. Поистине для подрастающего ребенка это было чудесное место.

В начальных классах я учился хорошо, но в средней школе приходилось много зубрить, и я никак не мог с этим справиться. Меня оставили на второй год в третьем классе, после чего я ушел из школы и поступил в сельскохозяйственное училище в Ашдоде. Там, проживая в интернате, я столкнулся кое с чем для меня новым. Среди нас находились американские мальчики; они курили гашиш и слушали записи с рок-музыкой. Это был период непосредственно после Вудстока. Время демонстраций в защиту мира и движения детей-цветов.

Я восставал против общества и лицемерия старшего поколения. Говорилось одно, а делалось другое. Когда в связи с этим я задавал вопросы, ответ всегда был один и тот же: Этого требует общество. Я интересовался: Что же это за общество? По моему мнению, общество было больным. Мой отец говорил: Ты никогда ничего не достигнешь. И я решил подтвердить слова отца. Все, что я делал, отличалось от общепринятых норм. Моим жизненным правилом стало поступать не так, как все.

За четыре дня до конца учебного года я уехал в Ахзив, где в те дни собирались все хиппи. Там в вади мы построили шалаши и, живя в них, кололись. Мы уверяли друг друга, что наркотики заключают в себе ответ на все мировые проблемы. Ибо когда молодые люди торчат, они находятся в состоянии эйфории и готовы со всеми дружить. И это приведет ко всеобщему миру, и таким образом возникнет новое общество. Мы целыми днями лежали на берегу, по вечерам торчали и, проспавшись, наутро были готовы продолжать в том же духе.

Иногда я садился на автобус и ехал навестить своих родителей, но почти всегда это приводило к большому скандалу, и я снова уезжал. Отец все время спрашивал: Что ты делаешь целыми днями? Я отвечал ему, что мы лежим на берегу и думаем о разных вещах. Мне было всего 15 лет.

Зимой я жил на берегу в Эйлате, а летом в Тель-Авиве, в парке. Чуть ли не каждый день мы подбирали на площади Дизингоф американских девчонок и проводили с ними ночи. Такие девчонки находились всегда.

Восемнадцати лет я перебрался в Иерусалим. Вместе с другими хиппи я жил возле стен, окружающих старый город. В стенах имеются ниши, и мы в них спали. Там я впервые услышал имя Иисуса -— от членов секты, называвших себя детьми Бога. Они собирались вокруг меня и моей подружки и начинали петь: Вы должны быть подобны детям, чтобы попасть на небеса. Это было похоже на промывание мозгов. Я не хотел иметь с ними что-либо общее. Однажды к нам пришла, нарушив общепринятые правила, американка Рина Джеквис. Когда ей говорили, что нужно быть осторожной, она никого не слушала — на мое счастье, иначе я не был бы сейчас здесь.

Не понимаю, как могут люди говорить, что любят Израиль, и при этом не разделять с ним их главного сокровища —Иисуса. Если Иисуса не возвратят евреям, я буду считать это разновидностью антисемитизма.

Светловолосая евангелистка всегда носила с собой Библию в переводе короля Иакова. Она была старомодна и фанатична и принадлежала к церкви, верующей в учение о Божественном Промысле. По ее словам, Библия состоит из нескольких частей: одна часть касается прошлого, другая — относится к будущему, а послания апостола Павла имеют отношение к настоящему. Для нас, евреев, выходили довольно неплохие перспективы. Я ничего из этого понять не мог.

Эта женщина пригласила нас, восьмерых хиппи, к себе домой, чтобы накормить, и это нас очень радовало. Нам было поставлено лишь одно условие: не курить в ее доме и слушать Библию. Если вас еще при этом бесплатно кормят, то выдержать можно. Вдобавок была зима. А мы таким образом могли рассчитывать на ночлег.

Рина Джеквис с любовью открыла для нас свой дом, кормила нас и все время повторяла, что мы должны заново родиться. Показав нам бокал, она налила в него из банки воду и сказала, что подобным образом в наши сердца должен излиться Дух Святой. Я не помню в точности ее слова, но нам понравилось, как она говорила. Она также заставляла нас читать пророчества из Тенаха: главу 53 из Исайи, главу 31 из Иеремии, главу 36 из Иезекииля. Она утверждала, что только Иисус мог исполнить все эти пророчества. Нам было разрешено прожить у нее в доме две недели. Она спрашивала нас: Ну как, веруете или нет? Мы думали, что если скажем нет, она нас выгонит и нам будет нечего есть, а на улице холодно; поэтому мы говорили: Да, веруем. Молодые люди, употребляющие наркотики, ради еды готовы на все.

Но для меня это означало нечто большее. Я думал над тем, что она говорила о Мессии и Иисусе. Особенно над словами Исайи (53, 9): …не сделал греха, и не было лжи в устах Его. Это не могло относиться к Израилю, так как у него грехов достаточно. Вплоть до времен равви Раши (1040 — 1150), знаменитого толкователя Библии, жившего во Франции, общепринятое толкование этого места относило его к Мессии. А теперь считается, что в нем идет речь об Израиле.

Я понимал, что если бы я принял Иисуса, мне пришлось бы отдать Ему все. Мне не было жалко ни времени, которого у меня было сколько угодно, ни денег, которых у меня просто не было. Но Он претендовал на большее: на мои надежды и мечты, мое внутреннее я, мою волю. И от меня потребовалось бы послушание, а это представлялось мне труднее всего. Я не хотел, чтобы кто-либо указывал мне, что я должен делать — даже Бог.

Поэтому я ушел от Бога и вернулся в Эйлат. В те дни у нас не было героина, и я стал колоться опиумом и ЛСД. Но странная вещь! Наркотики уже не давали мне такого кайфа, как раньше. Я обнаружил в себе способность по-новому относиться к своим ощущениям. Мне приоткрылась какая-то часть истины, и я сознавал, что удаляюсь от нее. Чтобы добиться кайфа, я стал колоться все чаще и чаще: сначала раз в месяц, потом раз в неделю и наконец ежедневно. Мои мозги разрывались; я сгорал. Чтобы подбодрить себя, я стал глотать больше таблеток. Полнейшая безнадежность!

Мне очень хотелось поехать в Европу. Я заработал немного денег, помогая отцу в киоске, и полетел в Голландию. Прибыв в Амстердам, я подумал: Вот это рай: здесь все разрешается. Я стал сам промышлять наркотиками в Вондель-парке. Но в конце концов оказался всеми покинутым и одиноким. Меня подобрала полиция и, найдя у меня кучу наркотиков, арестовала и выслала из страны.

Вернувшись в Израиль, я снова стал торговать наркотиками и очень быстро был арестован. Однажды меня уже арестовывали, но выпустили на поруки. Теперь, когда я попался во второй раз, мне грозило шесть лет тюрьмы. Между тем, мой друг, с которым я проводил время на пляже в Эйлате, голландец Джон Пеке пришел к вере.

По закону мне полагалась тюрьма, так как меня засекли с наркотиками во второй раз. Но когда мы сидели в судебном помещении, судья забыл меня вызвать. Джон, ожидавший меня на улице, молился обо мне. В конце судебного заседания я подошел к судье и сказал: Извините меня, но вы забыли меня вызвать. Он сказал: Пойдем со мной в мой кабинет. Я вошел туда вместе с моим обвинителем — женщиной, представлявшей полицию. Судья сел за массивный стол, заваленный всевозможными кодексами законов. Я начал про себя молиться: О Господи, я не хочу идти в тюрьму. Это ужасно, я знаю об этом по рассказам. Судья подумал с минуту и сказал: Я дам тебе три года условно и штраф в 450 шекелей. Я не мог поверить своим ушам и выбежал прямо на улицу к Джону; мы оба танцевали и славили Бога. Мы были по-настоящему счастливы, но длилось это недолго. Я опять принялся за старое.

Я жил в парке в Тель-Авиве. Ночью я крал ликер из супермаркета, а утром его продавал. На вырученные деньги я покупал себе еду. Спал на скамейке, иногда просил милостыню. Я опускался все ниже и ниже. Моя семья отказалась от меня. Я был в семье белой вороной: не проходил военной службы, употреблял наркотики, связался с хиппи и ославил свою семью. Я ни с кем не мог поддерживать отношения. Все вызывало во мне ожесточение. Сначала отец, мать и все общество повернулись ко мне спиной; потом то же самое сделали мои друзья, с которыми я проводил все время. Я сказал себе: Если никто не примет меня такого, как есть, покончу с собой.

У меня было немного денег, и я стал обходить все аптеки Тель-Авива и скупать снотворное, продававшееся без рецепта. Я решил: Проглочу все эти пилюли; если не проснусь больше, то и хорошо: прощай жизнь. А если проснусь, то вызову моего куратора, назначенного судом, и попрошу устроить меня в психбольницу. Я проспал всю ночь и наутро проснулся как ни в чем не бывало. Поскольку таблетки продавались без рецепта, они не были сильнодействующими; кроме того, мой организм привык к наркотикам. Я вызвал куратора и был помещен в больницу.

Семь месяцев провел я в лечебнице в Ашкелоне, а затем два года в Этаниме возле Иерусалима. Мне поставили диагноз параноидальная шизофрения. Я все время пытался покончить с собой. Бил окна и бросался на людей. Со мной всегда была Библия, и я всем говорил, что верую в Иисуса. Но я все еще не принадлежал Ему. Каждый раз, когда я пытался читать Библию, что-то мешало. Поистине здесь были замешаны дьявольские силы.

Врачи и нянечки окружали меня заботой, и мне это нравилось, потому что если ты сумасшедший, то ни за что не можешь отвечать. Врач сказал моей матери, что я неизлечим и обречен провести остаток своей жизни в подобных лечебницах. Но все же Бог меня спас. Однажды я проглотил целую горсть каких-то пилюль, оказавшихся довольно сильнодействующими. В результате я две недели лежал без сознания, привязанный к кровати. За мной установили круглосуточное наблюдение.

В больнице был один врач, пользовавшийся своим положением для издевательства над больными. Он клеветал на меня, отчего я приходил в ярость. Однажды я увидел в кухне лежащий на полу нож. Я вбежал и хотел схватить его, но вместо него обнаружил в своей руке вилку. Я швырнул ее во врача, и она попала ему в голову. Если бы я бросил нож, все могло кончиться гораздо хуже. Врач получил рану, на которую потребовалось наложить четыре шва. Это стало последней каплей. Вызвали полицию и составили протокол. Я должен был немедленно покинуть больницу. Для меня это был наилучший выход из создавшегося положения. Теперь я оказался на воле, вне больничной атмосферы, и должен был сам за себя принимать решения.

В мои 23 года мне некуда было идти: я знал только улицу. Мой отец в течение двух лет не хотел со мной разговаривать и объявил меня мертвым. Мои друзья также не хотели иметь со мной что-либо общее.

Больница располагалась между холмами, поросшими лесом. Там было очень красиво. Я пошел в лес с намерением покончить жизнь самоубийством. Я взял с собой пояс, на котором собирался повеситься. Когда я был на пути в укромное место, вдруг некто невидимый остановил меня. Хотя я ощущал его физически, он был невидим. Я не смог идти дальше. Я находился в таком помрачении, что решил уморить себя голодом. Сел под деревом и подумал: Буду здесь сидеть, пока не умру.

Я по-прежнему не расставался с Библией, которую однако, никогда не читал. Теперь у меня была масса времени.

И я стал читать. Не знаю, что я читал, но вдруг из Библии вырвался поток света, направленный прямо на меня. Я просидел так, читая, восемь дней, пока в моем сердце не водворились мир и покой. Я обрел уверенность, что теперь все будет в порядке. Это случилось впервые за два с половиной года, проведенные мною в больнице. Внезапно в моей душе наступил покой, какой бывает иногда в природе после бури. Это было необыкновенно! Но что же делать дальше? Я сразу понял: нужно найти Джона, иначе я потеряю этот вдруг обретенный покой.

Я нашел Джона, и мы вместе поехали в Эйлат. Джон уже многих привел к Господу. Он хотел основать гостиницу, где люди могли бы слышать Благую весть. Я помогал Джону и сам также свидетельствовал. Но поскольку я уже испытывал на себе освободительную силу Иисуса, я продолжал потакать себе: выкуривал по три пачки сигарет в день, затягиваясь через каждые две фразы. Меня все еще переполняло ожесточение и горечь своей отверженности.

Я прочел в Библии все, что касается последних времен. Прошлое никогда не вернется; настоящее изменить не в нашей власти; займемся-ка пророчеством. Деньги у меня были, так как мне выплатили пособие за целый год. Вот что, — сказал я себе, — теперь пора уезжать. Уеду отсюда, подальше от людей. Поеду на остров Патмос и буду там ловить рыбу. Быть может, там такая же обстановка, как во времена апостола Иоанна, получившего Откровение. Возможно, Иисус даст мне знать, когда Он снова придет на землю.

Я нашел в Хайфе судно, отправлявшееся на Кипр; оттуда я смог бы добраться до Патмоса. У меня было спальное место в четырехместной каюте. Стояла зима, и находиться на палубе было не очень приятно. Поэтому я пошел в каюту и представился трем другим пассажирам. Один из них спросил меня: Чем ты занимаешься? Я ответил: Путешествую. Для чего? Ищу кое-что. И что же ты нашел до сих пор? К их крайнему удивлению, я ответил: Бога. Моисея? Нет, — сказал я. — Иисуса.

Они очень обрадовались и сказали, что тоже веруют в Иисуса, и в говорение на незнакомых языках, и в исцеления. За мою краткую жизнь христианина я слышал всевозможные аргументы против говорения на языках и исцеления верой, поэтому я сказал: Это не вытекает из Библии. Разговор превратился в словесную перепалку. Мы говорили все громче и громче и побивали друг друга цитатами из Библии. Сейчас, вспоминая об этом, я вижу, что мы являли собой пример братской любви.

Во время этого жаркого спора две вещи, как стрела, пронзили мое сердце. Они говорили: Почему ты засовываешь Бога в свой маленький ящичек и кладешь Его на полку, чтобы Им любоваться? Почему бы тебе не сказать Богу: покажи мне, Кто Ты есть? Немного погодя я сказал: Дайте мне послушать это ваше безумное бормотанье. И один из них произнес несколько фраз на каком-то языке. Я слышал, что это был настоящий язык, а не бессмысленное бормотанье. Это глубоко меня задело, но я не подал вида. Молодые люди рассказали мне, что везут мини-автобусы в какое-то место на Кипре, кажется, Скуриотисса или что-то в этом роде. Там была какая-то школа, но какая, я до конца не понял.

В шесть утра пароход прибыл в порт Лимасол. Мы все четверо стояли на палубе и наблюдали, как пришвартовывается наше судно; мне хотелось попросить их взять меня с собой. Я чувствовал, что Бог дает мне последний шанс. Вот уже шесть лет, как я от Него убегаю и никак не могу убежать.

У меня были длинные волосы, в ушах — серьги, на ногах — сапоги; длинный пиджак. Настоящий хиппи! Я подумал: Если не пойду с ними и со мной ничего особенного не произойдет, то проведу остаток моей жизни, бродя, как помешанный, по улицам Лимасола. Я вспомнил о безумии, нашедшем на Навуходоносора, описанном в Книге Даниила. Я боялся, что со мной будет то же самое. Я подумал: Если они откажут, на мне не будет вины за то, что я отвернулся от Бога. Я заползу тогда снова в свою раковину и, как и прежде, буду чувствовать себя отверженным.

Я подошел и спросил, можно ли мне с ними поехать. К моему удивлению, они сказали: Да, конечно. Поездка по Кипру заняла два часа. Мы все больше и больше углублялись в горы. Приходилось все время спрашивать дорогу у фермеров, мимо которых мы проезжали.

Наконец я увидел огромную гору из камней и бута — как оказалось, старый медный рудник. Мне сказали, что рудник существовал уже в 500 году до Р. X. и с тех пор не переставал действовать. После турецкого вторжения на остров в 1974 году рудник и все здания были переданы Греческой Православной Церкви. Эти здания арендовала у Церкви молодежная миссионерская организация. Когда мы въехали на территорию, к нам подбежали игравшие там дети. Один из моих спутников поговорил с руководителем, попросив для меня разрешения здесь остаться. И снова я услышал: Добро пожаловать.

Разумом я знал кое-что о Боге и Библии, но обладал еще очень маленьким опытом личного общения с Ним. В этот вечер в небольшом зале проводилось собрание. На нем присутствовал проповедник, в прошлом католик, очень консервативный. Он сказал: Я чувствую, что среди нас есть некто, нуждающийся в молитве. Я подумал: Ну вот, началось. Но еще подумал: Я забрался так далеко, мне больше нельзя уходить. Я позволил возложить на меня руки, и они начали молиться. И тогда я увидел Господа. Я понял, что все эти годы Он ходил за мной, чтобы сказать мне, что любит меня, а я снова и снова плевал Ему в лицо, говоря: Дай мне идти моим собственным путем. Господь сказал: Я люблю тебя. Вот я стою здесь, позади тебя, с распростертыми руками. Я разразился слезами и воскликнул: Господи, моя жизнь катится вниз. Семья моя не хочет меня больше знать, друзья мои оставили меня. Ожесточение переполняет мою душу, мне хочется покончить с собой. Нет никого, кто мог бы мне помочь, кроме Тебя, Господи.

Я признался в своем поражении. Как будто с меня сорвали черное покрывало! Я действительно видел и ощущал, как это покрывало упало с моих плеч и изчезло. В последующие дни я чувствовал себя на десять килограммов легче, сбросив с себя груз вины, греха и ожесточения. Я очень хотел остаться на какое-то время на этой базе, и мне разрешили.

Ситуация сложилась более, чем странная. Здесь можно было найти молодых людей из всех окрестных стран —Египта, Иордании, даже Сирии, и вот среди них оказался я — еврей. Все испытывали радость о Господе. Во время работы на огороде пели песни. Те, кто трудился на ферме, славили Бога там. Это было время первой любви; люди мечтали распространить Благую весть по всем странам Ближнего Востока.

Однажды я налетел на какую-то женщину и сказал: Простите. Конечно, я прощаю вам. И это, и все остальное, — сказала она в ответ. Я не понял, что она имеет в виду. Тогда она объяснила мне, что если в человеке обитает Святой Дух, то он может всех прощать силой Святого Духа. Я подумал: Это то, что мне нужно. Но я не хотел, чтобы на меня снова возлагали руки и молились. У меня была потребность побыть с Богом наедине. Читая в своей комнате Библию, я вдруг как будто потерял почву под ногами, а на мою голову излился целый поток чистого света, омывшего меня. Я купался в Божественной любви. Казалось, эта любовь проникает внутрь моего тела, чтобы снова выйти через поры кожи. Она очищала меня. Мне казалось, будто Бог по-отечески обнимает меня. Наконец-то я вернулся домой!

Позже Господь дал мне знать, что тогда Он был крайне осторожен в проявлении Своей любви, ибо я был подобен заржавевшему проводу: я не смог бы вынести слишком большое напряжение сразу. Я стал Его последователем. Все, что я делал, сопровождалось славословием Бога. Я пел хвалу целыми днями и ощущал присутствие Божие. Каждый вечер проводились собрания, и я каждый раз ходил на них и распевал песни со всеми как можно громче. Я получил дух радости, и когда мне не хватало слов, я произносил слова на незнакомом мне языке. По пути на Кипр я купил целый блок дорогих сигарет. Но я понял, что с курением должен покончить. Я пошел к ручью и выбросил в него все сигареты.

Теперь мне оставалось научиться, как жить дальше. Есть ли такая школа, в которой могут научить, как начать новую жизнь? Бог принял меня в Свою школу. Первый урок, который Он преподал мне, — это умение прощать. Я простил моих родителей. Я пошел к парикмахеру и остриг мои длинные волосы. С фургоном, отправлявшимся за продуктами, я поехал в Никозию и купил там себе новую одежду. Я сфотографировался и одну фотографию выслал Джону в Эйлат.

Он ответил мне, что они не могли поверить, что это я. Я написал письмо психиатрам в больницу, где лежал. Они удивились: Как такое могло случиться?

Спустя год, в течение которого я прослушал несколько практических курсов, я вернулся в Тель-Авив. В Доме Эммануила собиралась для молитвы небольшая община, где я познакомился с другими верующими. Я пошел туда работать вольнонаемным при администрации гостиницы. Там я познакомился со швейцаркой Брижиттой, которая стала моей женой. В Тель-Авиве становилось все больше и больше мессианских евреев. Местом встреч и центром евангелизации стал книжный магазин на Фришманстрит.

В центре страны мессианские евреи развернули бурную деятельность. Но мы с женой хотели быть первопроходцами, трудиться на еще не возделанной ниве, распахивать целину. В конце концов мы обосновались в Тубасе.

Наш труд можно уподобить плетению рыбацкой сети. Нитями служат взаимоотношения, связывающие друг с другом общины по всей стране. Если между ними не будет духовной связи, рыбацкая сеть не сможет быть использована по назначению. Бог хочет, чтобы маленькие общины росли, распространяясь по всей стране, соединяясь друг с другом, наподобие ячеек рыбацкой сети. Сатана, не долго думая, вонзает в сеть нож и пытается разорвать ее, чтобы она стала непригодной для ловли. Нам необходима не унифицированная организация, а единство сердец, единый настрой на действие Святого Духа.