Часть 1
Она была ниже остальных. Пытаясь казаться выше, она носила обувь на платформе или же каблуки. Её стиль всегда был утончённым и со вкусом, в нём часто присутствовали платья и юбки, которые так ей шли — они подчёркивали фигуру и гармонично сочетались с внешностью. В одежде преобладали тёмные цвета, на фоне её чёрных волос и карих глаз лицо совсем не терялось, даже наоборот — оно словно светилось. Хоть лицо было и бледным, как говорят «аристократично бледным», оно не выглядело болезненным, скорее оно сияло как луна поздней ночью.
От мальчика, с которым она всегда находилась, как будто бы веяло холодом. Почти такой же, как и она: бледный, худой, постоянно в тёмной одежде — но он был выше её на голову, волосы на его макушке были белыми, словно звёзды на небе, а глаза светлыми. Своими серыми глазами он мог часто смотреть на людей с презрением, словно напускал серые грозовые тучи на них, мог кривить губы в высокомерной усмешке, за которой часто скрывалась тоска, мог ставить себя выше других. Для остальных он был кем угодно: мерзавцем, трусом, сволочью... Но кем он был для самого себя?
Все думали, что они станут парой, которые так часто попадаются в современных любовных романах — вместе со школы, после выпуска расписались, через какое-то время завели детей, да побольше, и умерли в один день, прожив долгую и счастливую жизнь. Но так не случится: им нравились те, кто даже об этом не догадывались. Им нравились объекты их постоянных насмешек, те, кто никогда бы не стали с ними просто дружить, ни то что иметь какие-то отношения. Слишком много лишнего было сказано, и это уже нельзя было изменить, слишком много слёз и гневных речей они слышали от своих любимых в свой адрес. Они бы никогда не пожали руку, никогда не взглянули с обожанием. От таких мыслей становилось дурно, хотелось молить прощения, просить забыть все старые обиды, но ядовитые слова как будто сами каждый раз выплескивались, словно из пасти змеи.
Ох, Мерлин, всё было бы куда проще, если бы желания добиться от них внимания, пусть даже и самым гнусным способом, не было настолько сильным, что прожигало изнутри: словесные перепалки грели сердце, от горящих глаз все внутри млело, а при дуэлях волшебными палочками можно было ощутить их магию, и как бы прикоснуться к ней пальцами. Но они решили больше их не задирать, стараться игнорировать показалось им лучшим решением проблемы. Вот только думали ли они так на самом деле?
— Драко, не мучай себя, — забившись в самый дальний кабинет подземелий, они сидели за партами какого-то старого и мрачного (даже для слизеринцев) класса.
— Панси...
— Пожалуйста, Драко! Это важно для меня!
— Но почему? — искреннее недоумение в голосе. А ещё желание по скорее закончить этот разговор.
— Я не могу сказать.
— Я тоже.
Каждый из них понимал о чём началась речь. Было трудно произнести эти слова, даже подумать о таком было страшно — страшно противно от самого себя. Хотелось вытащить это всё из головы, словно нить воспоминаний, но не для того, чтобы посмотреть их в Омуте Памяти, а чтобы уничтожить, просто забыть как сон.
— Я перестал чувствовать те же эмоции, что и раньше, мне кажется, я и вовсе начинаю избавляться от этих чувств. Да и вообще сейчас не до них, ты сама это понимаешь.
Ох, Драко, она знает тебя слишком хорошо, чтобы верить твоим словам:
— Правда?
— Да.
— Тогда хорошо.
Очередное враньё. Такое же враньё пишут в «Пророке», желтушной прессе под началом Риты Скиттер, которая вызывала лишь раздражение. В последнем выпуске эта особа посмела назвать Гермиону Грейнджер «страшненькой партией для Мальчика-Который-Выжил». Когда в Большом зале совы разносили почту, в том числе и эти сплетни, именуемые газетой, глаза Гермионы раздулись до размера сиклей, которыми она тут же заплатила за газету и поспешно водила пальцем, следуя за строчками «Пророка». Пальцы у неё были красивыми, а ручки худенькими, всегда ухоженными. Панси в тот момент подумала, что в газете описывалась не Грейнджер, а совсем другая девица, ведь как это так — она своими глазами смотрит на волшебницу и не видит никакой «страшненькой» девушки, наоборот — видит очень даже красивую.
В тот момент Панси испугалась своих чувств, так же как и Драко боялся сейчас. Вот только ей надоело довольствоваться бессмысленными переглядками и словесными перепалками, хотелось быть с ней рядом не потому, что вас поставил вместе преподаватель, а потому что она захотела работать в паре с тобой. Драко не пришёл к такому же выводу, он привык закрываться сам и закрывать свои эмоции настолько глубоко, что даже Панси не могла его вытащить из такого состояния. И вот сейчас, сидя на подоконнике она видела в нём себя.
У Панси были проблемы с матерью, а у Драко с отцом. От неё требовали быть покорной и уступчивой, а от него быть мужественным и сильным. И зачем всё это? Существовали ли эти «настоящая женщина» и «настоящий мужчина»? И были ли ими Панси Паркинсон и Драко Малфой? Правы ли были их родители, когда внушали им превосходство чистой крови? Нет, нет и нет. Они пришли к этим выводам сами, это было очень тяжело, ведь всё детство тебе говорят одно, а по итогу ты видишь мир совсем иначе — тебя пытаются внушить это «правильное» мнение, но с каждым разом ты видишь, что родители это не единственные люди в твоей жизни, ты всегда сможешь создать свою собственную семью без всяких речей о том, кто плохой, а кто хороший — ты можешь дать ребёнку волю самому разобраться в этом, за что ребёнок будет тебе безгранично благодарен. Панси и Драко долго не хотели это признавать, но всё же пришлось. Им пришлось рано повзрослеть, слишком рано.
— Я пойду в библиотеку, ты со мной? — разрезая тишину спросила Панси.
— Я хочу пойти на поле.
— Хорошо.
Вместе они пошли в гостиную: Драко за метлой, а Панси за тетрадями. Поднявшись по лестнице ведущей на выход из подземелий, они разошлись каждый своей дорогой — Драко побрёл к воротам замка, а Панси поднималась на четвёртый этаж.
На улице было холодно и сыро — это первое, что заметил слизеринец, когда остановился. Осенний воздух отрезвлял от духоты замка, — дышать сразу стало легче. Порыв ветра растрепал его волосы, которые почти сливались с серовато-белым небом, но ветер был не настолько сильным, чтобы забраться сквозь свитер, который ему прислала Нарцисса — любовь матери как будто бы грела тело Драко. Слегка подтянувши рукава, он обхватил сильнее метлу, и взмыл в небо: вся тяжесть осталась где-то там, на земле, теперь был только Хогвартс с высоты птичьего полёта и свист ветра в ушах.
Панси была одной из немногих, кто в субботний день пришёл в библиотеку. Это место показалась ей особенно красивым — оно выглядело очень контрастным, по сравнению с улицей, — тут было очень тепло, а запах книг только дополнял уютную атмосферу. Ей захотелось запечатлеть этот момент на бумаге в виде наброска чернилами.
— Что рисуешь? — из её спины появился улыбающийся Блейз.
— Мерлин, и обязательно было подкрадываться? — лёгкая улыбка появилась на лице Панси, перо она отложила в сторону, а рисунок показала слизеринцу.
Блейз одобрительно кивнул на него и сказал:
— Моя Панси станет профессиональной художницей и будет рисовать многоуважаемых дам и их супругов за большие деньги. Дом Паркинсонов станет ещё богаче!
С этими словами он любя растрепал её волосы и плюхнулся на соседний стул под общий задорный смех.
— Пойми моё горе, солнце, — театрально сказал слизеринец после небольшой паузы.
— Что случилось, Блейз, дорогой? — не менее театрально ответила Панси.
— Я не смог найти Теодора. Представляешь, он не дрыхнет в этот субботний день, а даже смылся куда-то! А Дафны так вообще и след простыл! Сначала я подумал, что вы такие предатели, и пошли без меня, но вот я вижу свою подругу в не менее странной ситуации — в свой выходной она сидит в библиотеке! А Драко так вообще в холодрыгу приспичило полетать! Вас двоих я то хоть увидел, а вот их...
— Бедный мой мальчик, — она заключила его в объятья и шуточно начала гладить по голове, — совсем один в столь тяжелые времена...
Панси любила пародировать её старого дядюшку, и у неё всегда получалось передать его голос точь-в-точь.
— Вот-вот!
— А вообще я видела, как Дафна спускалась вниз по лестнице, вы наверное с ней разминулись по дороге. Блейз театрально удивился, расширив глаза и прислонил руку к груди:
— О нет! Сама судьба не позволяет увидеться с мисс Гринграсс, как же жизнь не справедлива к её смертным узникам, — сказал он в стиле дядюшки.
Панси хихикнула. Из их компании у неё всё равно получается лучше всех.
— А Тео, наверное, пошёл играть в карты с когтевранцами в каком-то из коридоров.
— Вот только вряд ли он выиграет у них честным способом, не зря там учатся умные ребята. Не в обиду Тео, но он бы не попал на этот факультет.
— Дорогой, то, что тебе в одиннадцать лет шляпа предложила пойти в когтевран ещё не значит, что нужно постоянно это упоминать.
— Это ты просто защищаешь Тео, Панс.
За стенкой послышалась какая-то возня и Блейз наклонился назад, чтобы посмотреть что там. Он тут же лукаво улыбнулся и медленно обернулся на Панси:
— Что ж, в любом случае пойду присоединюсь к ним, уверен, они будут только рады моей компании.
— Не сомневаюсь. Наверняка там тебя только и ждут, — саркастически сказала Панси.
Блейз кивнул ей, и встал со стула. Он уже развернулся, чтобы уходить, но его окликнула Панси:
— И что же, ты не пригласишь даму с собой?
— Сначала идут любовные дела — тут вообще-то твоя подружка пришла.
С этими словами Блейз ушёл, а Панси в непонимании выглянула из-за стелажа. За соседним столом собралась вся Золотая троица:
— Всё, я так больше не могу, — вздохнул Рон, — я устал.
— Мы же только начали! — тут же ответила Гермиона.
— А вот и не только, — с грустью сказал Гарри.
Панси вернулась на своё место.
Было очень странным, что Блейз сказал про любовные дела и о подружке. Драко не мог сказать ему о Грейнджер, такого просто не может быть. Неужели у Панси всё написано на лице и он просто догадался? Тогда это неудивительно — Блейз всегда был наблюдателен. Вот только всё равно впредь нужно быть аккуратнее.
Панси решила подслушать разговор трио просто на всякий случай. Слизеринская натура никогда её не покидала.
Сейчас, например, Уизли, смачно зевая, сказал, что не будет заниматься в свой же выходной, и раз у самой Гермионы Грейнджер не было нужного конспекта, тогда это просто знак свыше ничего не делать.
— Какой ещё знак, Рональд, — возмутилась Гермиона, — учёбу никто не отменял! А конспект можно взять у...
— У кого? У слизеринцев? Не смеши меня, Герм, ты точно не захочешь просить его у Малфоя или Паркинсон...
— Гарри, ты то хоть скажи что-нибудь!
— Мне не нравятся слизеринцы, — безразлично сказал Поттер. — И почему у нас тогда был сдвоенный урок с ними, а не с пуффендуйцами? — он даже не старался показать заинтересованность в голосе.
— И почему вы не писали конспект на уроке, мальчики? Вам потом тоже сдавать зачёт.
— Обычно его пишешь ты, — очень аргументированно ответил Уизли.
— Но ты лежала в больничном крыле с простудой и...
— И мы решили его не писать, — не менее аргументированно пришёл другу на помощь Рон. — Да и вообще Бинс неинтересно рассказывает.
«Что ж, на моменте со слизеринцами было довольно обидно, но в целом по факту» — печально подумала про себя Панси. Но что если... Нет, предложить ей свой конспект было бы верхом безрассудства. Да и к тому же это было бы очень подозрительно, вот только если...
За стенкой послышались отодвигающиеся стулья. Уизли с Поттером окончательно повздоривши с подругой сказали, что пойдут обратно в гостинную. На вопрос пойдёт ли с ними Гермиона, та ответила отрицательно. Мальчики ушли из библиотеки, оставив подругу одну.
«Слишком рискованно» — сказала про себя Паркинсон, взяв в руку свою тетрадь по истории магии, и встала со стула. Она захватила остальные вещи, и начала уходить из библиотеки. Грейнджер на неё не обратила внимание — она судорожно листала учебник (наверное в поисках той самой темы), вот только профессор Бинс часто любил не сверятся с учебниками, а диктовать тему из головы. Некоторых дат не было даже в библиотеке, печально для Гермионы, от которой прямо-таки исходила злая аура. Брови были нахмурены, а спина сутулой. Паркинсон, немного понаблюдав за гриффиндоркой, поспешила удалиться.
***
Драко устал. Это была приятная усталость и именно то, чего ему так не хватало. Он начал снижение в сторону трибун, на которых виднелась одна маленькая одинокая точка. Волосы белые, такие же как у него, а взгляд смотрел куда-то вдаль.
— Здравствуй, Драко Малфой, — сказала девочка с какой-то неземной лёгкостью.
— Лавгуд? Ты что тут делаешь, перепутала башню когтеврана с трибунами?
— В гостиной вокруг всех летали мозгошмыги, а тут так тихо... Мне нравится тишина.
— Мозгошмыги? — спросил Драко и сел рядом с ней.
— О, они у тебя тоже есть, поэтому ты такой напряжённый. У тебя над головой их очень много — наверное ты думаешь о чём-то и это тебя беспокоит.
Драко знал, что никаких мозгошмыгов не было, это всё дурная фантазия Луны Лавгуд. Он думал, что сейчас она начнёт расспрашивать его о чём он думает, но нет, девочка сидела тихо и просто смотрела вдаль. В отличии от его друзей, она не пыталась разузнать, что же чувствует Драко, и ему это понравилось. Да и рядом с ней ему как-то спокойно. Драко остался сидеть на трибунах рядом с Полумной.
— Если у меня эти, как ты говоришь, мозгошмыги, то почему продолжаешь сидеть рядом? Да и вообще я злой слизеринец, которого все так боятся.
В ответ Луна посмеялась таким же лёгким смехом:
— Ты здесь один, и ты не будешь называть меня Полоумной.
— Тебя так называют? Я думал когтевранцы против подшучиваний, они же такие умные.
— Не все когтевранцы умные, пуффендуйцы добрые, гриффиндорцы безрассудные, а слизеринцы плохие. По-настоящему злых или добрых людей не бывает, у людей внутри всегда есть часть хорошого, и часть плохого.
Лавгуд любила давать неоднозначные ответы. Она бы точно стала кошмарным сном для шпиона.
«Наверное она так просто справляется со своими травмами, — подумал Драко, — убегая от реальности.»
Она носила странную одежду, это точно: какая-то непонятная разноцветная кофта, ушитая рюшами, вельветовые бежевые штаны, куртка с миллионами карманов, а в ушах у неё блестели сережки в форме редисок.
«Матушка точно бы удивилась с её стиля» — хмыкнул про себя Драко.
Малфой представил свою мать в таком наряде и улыбнулся — она бы точно ни за что в жизни не надела бы такое. Но представить всю такую серьёзную из себя мать, которая гладила бы его по голове и расхваливала свои серёжки-редиски, было довольно забавно.
Наверное они сейчас с Лавгуд тоже смотрелись забавно: Драко был мрачным пятном на фоне неё. На нём был обычный тёмный серый свитер, обычные чёрные штаны, и обычная обувь — из них двоих хоть как-то выделялась только когтевранка.
— И долго ты тут сидишь? — любопытно спросил Драко.
— Думаю, что недолго.
— У тебя что, нет часов?
— Нет.
— Понятно.
Что ж, Лавгуд была действительно странной, но почему-то рядом с ней ему было комфортно. Постепенно они начали разговаривать обо всём. Драко нравилась непринуждённость, и лёгкость при общении с Луной — он не чувствовал напряжения. А ещё он искренне улыбался — подметил неожиданно для самого себя Драко.
Время пролетало незаметно, начало темнеть, а погода стала намного холоднее, чем днём — даже согревающие чары не спасали. Да и время близилось к ужину — нужно возвращаться в замок.
— Пошли уже, небось в моём присутствии совсем потеряла счёт времени.
Под ногой Драко неожиданно появился камушек, и он чуть было не споткнулся об него. Малфой закатил глаза, Луна улыбнулась, и они начали спускаться.
Было хорошо впервые за несколько месяцев побыть обычным студентом Хогвартса с его обычными проблемами, и просто поговорить с однокурсниками. Но, как сказал Драко, пора возвращаться.
Звёзды на небе горели сегодня особенно ярко. Ребята невольно засмотрелись и решили остановиться.
— Знаешь созвездие Дракона? — Драко показал рукой на скопление звёзд рядом с Большой Медведицей. — Меня назвали в честь него.
— Мой папа говорил, что в день моего рождения луна впервые на его памяти светила так ярко, поэтому меня и назвали Луной.
— Что ж, не только Блэки любят странные имена.
— Я слышала в этом роду есть традиция называть детей в честь звёзд на небе — это очень красиво.
— Моя бабушка, Друэлла, захотела разрушить её и назвала одну из своих дочерей в честь цветка.
— Нарцисса, да?
— Да, — кивнул Драко.
— Эти цветы кажутся очень теплыми и уютными, наверное твоя мама такая же.
— По отношению ко мне — да, а вот для остальных она кажется холодной и сдержанной, — Драко захотелось перевести тему — он не любил, когда говорил о личном. — А твоя мама, как её зовут?
— Её звали Пандорой.
— Звали? Она...
— Она умерла, когда я была ещё ребёнком, — продолжила Полумна.
— Мне жаль. Уверен, она была замечательной волшебницей — не зря это имя переводится с греческого как «одарённая».
— Да, она любила экспериментировать с заклинаниями, но один раз оно сработало неправильно и я видела как её забрала смерть.
Драко не мог бы представить как он себя чувствовал, если бы его мать умерла у него на глазах.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось столкнуться с этим кошмаром, да ещё и в таком юном возрасте.
— Я считаю, что после смерти у каждого свой путь. Душа покидает тело, но она не умирает — умирает только сосуд, в котором она находится.
Полумна и Драко продолжили свой путь в тишине. Слышны были только звуки кузнечиков, а холодный воздух торопил их быстрее добраться до Большого зала, где уже наверное начался ужин.
— Слышишь? — спросила Полумна. Из замка доносился звук колоколов.
— Да, колокола зовут на ужин.
— У тебя есть любимое блюдо?
— Нет.
— А что тебе тогда нравится?
— Ничего.
— О-о, попробуй помадки из патоки в Сладком королевстве, они мои любимые, думаю, тебе тоже понравятся! — Полумна говорила так искренне и так по-доброму, что слизеринец улыбнулся.
Патока. Драко точно знал, что любимый пирог Поттера был с патокой — когда-то он случайно услышал его разговор с рыжим другом, а потом на отрез отказался есть что-либо с патокой. Сколько ему лет тогда было? Двенадцать? Какое ребячество...
— Обязательно попробую, — искренне сказал Драко.
Малфой и Лавгуд молча шли до самого зала: Драко пошёл к столу слизерина, а Луна к столу когтеврана. На ужине Драко взял себе печенье с патокой.