14.
She walks in beauty like the night
Of cloudless climes and starry skies;
And all that's best of dark and bright
Meet in her aspect and in her eyes;
Thus mellowed to that tender light
Wich heaven to gaudy day denies.
Она идёт в венце красы
Как ночь, горящая звездой,
И блеск, и чары темноты
Она несёт в себе самой.
И в свете все её черты
Оттенены кромешной тьмой.
Дж.Г. Байрон.
Белые хлопья снега медленно кружили в воздухе, стремясь наконец к холодной земле. Первый снег в этом году был ранний — только середина ноября. За окном стояла минусовая температура, но всегда в пределах трёх или четырёх градусов по Цельсию. Слепившиеся в одно крупное облако снежинки, приземляясь, скатывались в хрупкую волокнистую ткань, покрывая тонкой вуалью ледяную корочку озера, серые холмы и башни волшебного замка.
Гермиона мечтательно разглядывала природу через узорчатую решетку окна. Стекло периодически запотевало от её дыхания, и тогда она тонким пальчиком вырисовывала странные узоры мутного конденсата.
Всё так невообразимо изменилось. В её серость ворвался могучий вал, клокочущий и неукротимый, он поражал девушку своим величием, и она просто не могла не влюбиться. Да, ей было страшно. Но такой страх необходим — он заставляет действовать, подогреваемый любопытством, совершать семимильные шаги по дороге к своему будущему. Счастливому или нет — никто не знает, но определенно лучше, ярче и светлее настоящего.
— Гермиона, можно? — Джинни аккуратно постучала в дверь, и теперь рыжая макушка виднелась в проеме.
— Да, конечно, — мысли мисс Грейнджер сбились и улетучились, наваждение схлынуло.
— Я хотела с тобой поговорить, но ты так быстро убежала после урока трансфигурации, что я не успела... — по лицу младшей Уизли было видно, что рыжую что-то тревожило.
— Что-то произошло? — Гермиона немного забеспокоилась.
Джинни необыкновенно серьёзно посмотрела на неё, потом вздохнула, собралась с духом, приосанилась.
— Гермиона, дорогая, Рон мой брат... Я должна знать, что там у Вас происходит...
— Джинни, я...
— Подожди. Рон считает, что у тебя появился кто-то другой. Это правда?
Гермиона молчала.
— Дорогая, пойми, никто тебя не осуждает. Мой брат балбес и совершенно тебе не подходит. И я вижу: ты его не любишь...
— Не люблю...- честно призналась гриффиндорка.
— Я беспокоюсь за тебя. Ты моя лучшая подруга, и я хочу, чтобы ты была счастлива, — Джинни тепло улыбнулась и взяла Грейнджер за руку. Тёплые, мягкие ладони легли в бледные и холодные.
— Так у тебя появился кто-нибудь? — в глазах младшей Уизли заблестели лукавые огоньки.
Мисс Грейнджер засмущалась, щеки покрыл багрянец, а глаза потупилась. Она опустила голову, слегка улыбнувшись.
— Ох, ну... Наверное, можно сказать и так...
Джинни чуть ли не подпрыгнула от восторга.
— Наконец-то! — она широко улыбалась, бесконечно радуясь за подругу. -Колись, кто это? — девушка заговорщицки зашептала.
Всё-таки Джинни Уизли была квинтэссенцией чувств — её настроения менялись быстро и не всегда оправданно, но в этом было её особое очарование.
— Какой гриффиндорец заполучил такую умницу?
— Он не с Гриффиндора.
— Вот как?! Когтевран? Пуффендуй? — рыжей явно не хватало чисто девичьих разговоров.
— Со Слизерина...
На секунду повисло молчание. Джинни удивленно застыла.
— Со Слизерина? Это что-то новенькое. Гриффиндор и Слизерин! А такие союзы вообще бывают?
— Джинни!
— Ой, да ладно тебе! По-моему, очень классно! — Уизли просто радовалась. Да, необычно, но ведь это Хогвартс! Здесь необычное — в порядке вещей.
— А кто конкретно? Стой, только не говори мне, что это Малфой! Этого моё сердце не выдержит! -Джинни звонко засмеялась.
Гермиона тоже развеселилась. Но не знала, можно ли раскрыть свой самый сокровенный секрет.
— Нет, не Малфой, но...скажем так, тоже весьма необычный вариант.
— Это уже интересно.
Гермиона долго вглядывалась в лицо подруги. А потом наконец решилась.
— Только не говори никому. Это должно остаться между нами.
— Конечно, Герми! А как иначе?!
— Так вот... что если это декан Слизерина?
Джинни сначала подумала, что не расслышала подругу. Но мечтательно-серьёзное выражение лица мисс Грейнджер заставило Уизли поверить в реальность сказанных слов. И теперь если сказать, что Уизли была в шоке, то значит ничего не сказать.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Вот ты, конечно... да...- Джинни переваривала информацию. — Я всегда знала, что ты выберешь кого-нибудь постарше, но кандидатура Снейпа была последней в списке.
— Он не так плох как кажется.
— Знаю. Просто очень невероятно.
— Я сама не верю в происходящее.
— А у Вас уже что-то было?
Можно было проследить как невидимый художник окрашивает лицо мисс Грейнджер ярко-пунцовой краской.
— Мы целовались... Два раза.
— Боже! — Джинни чуть не упала с кровати. Все её фантазии, основанные на женских романах, воплотились в жизнь в истории её подруги и мрачного профессора
зельеварения.
— Он сказал, чтобы я сегодня пришла к нему...
— Ты просто обязана пойти!
— Джинни!
— И не спорь! Я выберу тебе наряд! Ты должна блистать! Свидание как-никак! И с кем? С самим Северусом Снейпом! — Уизли захлопала в ладоши.
Ей почему-то нравилось происходящее, хоть оно никак было не похоже на реальность. Да и Снейп всегда пугал её. Но это выбор Гермионы. Особый выбор. И судя по всему, её подруга довольна. И мастер зелий не обидит её. Он слишком много всего пережил в прошлом, чтобы быть неблагородным, не джентльменом (в широком смысле джентельменом, этикет в общении, кажется, вообще игнорировался
Снейпом).
— Джинни, не надо стараться с нарядом. Я надену своё розовое платье.
— Даже слушать ничего не хочу! Во сколько он сказал тебе прийти?
— Ну, профессор не говорил точное время...
— Вот и отлично! У нас есть время для экспериментов! — и Джинни опасно посмотрела на подругу. А Гермиона уже пожалела, что так опрометчиво доверилась бойкой Уизли.
***
Северус Снейп мерил шагами свою гостиную. Волна сомнений, легкого страха, прошлой и уже пережитой боли, странного осознания одиночества нахлынула на него. Он всё барахтался, пытался выплыть на поверхность, но тонул глубже и глубже. В глазах уже помутилось, а легкие сдавило железными тисками. Мышцы рук и ног опасно расслабились и не слушались хозяина. Свет медленно начинал меркнуть.
Вдруг ему вспомнилась Лили. А ведь он даже не думал о ней последние дня три или четыре, хотя раньше её образ стоял перед глазами всегда, точно нарисованный на обратной стороне век. Что же изменилось?
Мисс Грейнджер. Теперь в его жизни была мисс Грейнджер. Во всяком случае, он надеялся на это. Ведь несмотря на всю его самонадеянность, последнее решение будет зависеть от миниатюрной девчонки.
А она определенно ему нравилась. Не то чтобы он был в неё влюблён (теперь он боялся слова «любовь», как огня, потому что опасность обжечься слишком велика), но Гермиона занимала его мыли. Лаванда витала в воздухе, и сводила его с ума, точно амортенция. Яркие пухлые губы, словно налившиеся солнцем персики, заставляли его сердце биться быстрее. А лебединая шея, точно сотворенная из мрамора рукой гениального Микеланджело, чтобы увековечить девичью невинность — хрупкую, как хрусталь, с тонкой, иногда пульсирующей морозно-синей жилкой порождали в груди Северуса непонятное во многих аспектах желание овладеть, присвоить, подчинить. И профессору безумно хотелось отдаться во власть этому желанию.
Снейп ждал её. Как далеко он зайдёт сегодня? Сможет ли он остановиться? И нужно ли вообще останавливаться?
Камин пылал. В гостиной повисла душная жара — редкость для сырого холода подземелий. Лицо мастера зелий покрыла легкая испарина. Он расстегнул первые две пуговицы чёрного сюртука, и белый, как сегодняшний снег за окном, воротничок выбился из строгого плена ещё больше, придав Снейпу раскованного очарования. Если бы не образ мрачного, саркастичного до гротеска зельевара, то добрая половина женского состава Хогвартса млела бы от одного его взгляда.
Профессор решил глотнуть свежего воздуха. Накинув свою извечную чёрную мантию, он направился к выходу из подземелий. Прогуляться по берегу заледеневшего озера, скрываясь под сенью ив, — не такая уж и плохая идея.
Морозный воздух ударил в лицо, окутал щеки, спустился ниже к шее, а потом забрался под рубашку, заставив Северуса поёжиться.
Сумерки уже вышли на свою первую за двадцать четыре часа прогулку и торжествовали, описывая порывами ветра голые стволы деревьев. Последние листы затравленно трепетали, отчаянно хватаясь за туманные надежды выжить.
Он бродил между старыми, витыми ивами, бродил под этим хмурым, низко нависшим, сумеречным небом. Место казалось неприветливым и безотрадным. Чтобы хоть как-то себя занять (отвлечь от ноябрьской тоски с солоноватым привкусом — кто-то плакал, но кто?), он собирал пожухлые листья. Кое-где они ещё отливали темно-бордовым и медным, но большинство уже полностью обратилось в скорбную коричневую сутану.
Северусом овладело нестерпимое уныние. Весь этот пейзаж напоминал ему о чём-то важном, но не гласном, о чем никогда не говорят вслух и о чем иные даже не думают. Уныние нестерпимым было оттого, что его не смягчала хотя бы малая толика той поэтической грусти, которую пробуждают в душе даже самые суровые осенние вечера, все равно, скорбные или одинокие. От всего становилось невообразимо тяжко на душе. Чувство это можно было сравнить лишь с тем, что испытывает, очнувшись от своих грёз, курильщик опиума: с горечью возвращения к постылым будням, когда вновь спадает пелена, обнажая неприкрашенное уродство.
— Здравствуйте, профессор... — сладкий, бисквитно-воздушный голос Гермионы Грейнджер порхал в густом воздухе.
— Мисс Грейнджер, как Вы меня нашли? — он мрачно усмехнулся.
— Увидела из окна гостиной, — она улыбнулась.
И только сейчас Северус заметил, что её волосы уложены совсем по-другому, чем было раньше: аккуратные золотистые локоны колыхались на ветру. И одета она была по-другому: нежно-голубое платье из тонкого кашемира обволакивало её точёную фигурку. Маленькая брошь в виде небесно-синей незабудки с прозрачным бриллиантиком посередине сдержано красовалась справа, чуть выше её груди. Она была в темно-синих оксфордах. А тонкие, точно стебельки ноги, почти ломались на ветру. Вот она — его незабудка.
— Вам не холодно, мисс Грейнджер?
— Нет, — и в этот момент предательский рой мурашек пробежал по телу, сковав Гермиону — всего на секунду- мелкой дрожью.
— Холодно, — и выпустив из рук ворох листьев, он раскрыл полы своей необъятной мантии, приглашая девушку в бархат тьмы.
Очарованная, она ступила вперёд, окончательно предав свет.
Это их вторые объятия. И каждое из них было разным. Хотя в общем-то каждое их взаимодействие, будь то разговор, объятия, поцелуи, отличалось от предыдущего. Если одно было пылким и жарким, то второе может стать нежным и умиротворенным.
— Вы такой тёплый, — она уткнулась носом в широкую мужскую грудь, вдыхая аромат яблок и зелий. -Почему от Вас всегда так пахнет?
— Как, мисс Грейнджер?
— Чем-то яблочным со спиртом и травами.
Он усмехнулся.
— Потом я Вам расскажу. А может быть, даже покажу.
Она подняла голову.
— Почему не сейчас?
— Всему своё время, — его ладони лежали на её талии. Гермиона чувствовала свою принадлежность. И ей это нравилось. Но вдруг одна ладонь исчезла. Северус потянулся к её лицу.
— Какая ты маленькая, Гермиона, достаёшь мне только до подбородка, такая маленькая и такая любопытная... — он нежно провел пальцем по скуле, а потом заправил воздушный локон ей за ушко.
— Пожалуйста, повторите. — в этом было особое наслаждение — слышать своё имя, слышать, как он его произносит. А это был первый раз за всё время знакомства.
— Что именно, Гермиона?
— Гермиона...
— Гермиона...- произнёс он, плавно растягивая гласные и мелодично останавливаясь на согласных.
А потом взял её за подбородок и поцеловал. Сегодня он был так настроен — нежность, печаль и красота. А Гермиона только подчинилась. С ним ей нравилось все.
— Разрешите пригласить Вас на чашку чая? — терпкое вино его голоса опьяняло гриффиндорку. В этом мире больше ничего не имело значения, кроме его баритона.
— Разрешаю.
И они исчезли с глухим хлопком аппарации.
А стоявший всё это время у окна своего кабинета Альбус Дамблдор довольно улыбался, доедая свои лимонные дольки.
***
Они приземлились на мягкий диван профессорской гостиной, где всегда прежде сидела Гермиона. Он всё ещё придерживал её за талию, а она куталась в его мантии. Во всем этом было какое-то спокойное умиротворение, и они его растягивали и смаковали.
Мисс Грейнджер никогда себя так не чувствовала. Ни с кем. Она будто бы наблюдала за бушующим свободным морем с вершины ночного маяка. Тьма поглотила всё небо, но Гермиона совсем не нуждалась в свете.
— Лаванда, — Северус провел носом по её щеке, а потом нежно поцеловал в шею — в ту самую морозно-синюю жилку. -Ты же всегда пахнешь лавандой.
— Это мои духи...- говорить Гермиона сейчас просто не могла. Сам Дьявол был слишком близко, чтобы думать о чём-то, кроме него.
— Никогда их не меняй. Тебе идёт, — он притянул её ближе, глубже вдыхая дурманящий запах.
— Можно? — тихо спросила Гермиона, желая дотронутся до его лица.
Брови зельевара самодовольно поползли вверх: ему нравилось, что она спрашивала разрешения. Да, верно, мисс Грейнджер, я тут главный.
Он кивнул.
И мягкие холодные пальчики коснулись его щеки, нежно описали скулу, потом провели тонкую нить по нижнему веку, очертили орлиный нос, спустились ниже — к губам. Губы были у него особенные, во всяком случае, так думала Гермиона. Тонкие, но мягкие, бледные, но невероятно тёплые. Указательный и средний её пальцы так и застыли на его губах.
И тут Снейп опять не выдержал. Он подался вперёд, вовлекая её в поцелуй. И вновь всё изменилось. Чистая власть вмешалась в этот поцелуй. Его язык толкнулся о её зубы и, не найдя препятствия, пустился дальше в свой адский танец Дьявола-искусителя.
В животе Гермионы скрутилась тугая пружина, ладони вспотели, а щеки горели жаром.
— Помните, мисс Грейнджер, я говорил, что заставлю Вас смущаться? — и вновь он шептал. Его низкий голос чуть с хрипотцой подводил Гермиону к краю бездны. Ещё шаг, и она сорвётся.
Профессорская правая рука опасно сжала бедро девушки, забравшись под платье. Гермиона пискнула.
— Профессор, пожалуйста... не надо...- ей стало страшно. Маленькие кулачки уперлись в мужскую грудь, как некий слабый протест, но Северуса это только распалило.
— Тихо, мисс Грейнджер, здесь я диктую правила. И вот Вам первое: никогда не перечьте мне. Если, конечно, не хотите быть наказанной... — и мочка её уха оказалась во влажном плену его рта. Он слегка её прикусил — так, чтобы остался след — а потом отпустил, пройдясь языком по месту укуса.
Проложил по изгибам шеи к ключицам, расцеловал каждую косточку — ему было жизненно необходимо показать всем, что эта маленькая незабудочка может расти только в его саду.
Ладони задрали платье и быстро сняли его через голову. Мгновение — и никому не нужный кусок ткани летит на пол.
Снейп на секунду остановился. Яркий багрянец её щёк сплетался в нежном противостоянии контрастов с белым кружевом её бюстгальтера.
— Ты восхитительна...
Своими длинными пальцами он подхватил тонкую кружевную лямку и потянул вниз, поцеловал в острое плечико, потом принялся за вторую. Очертил руками рёбра, добрался до застежки лифа на спине и...
И опять маленькие ладошки ему воспрепятствовали, но уже с целью расстегнуть бесчисленное множество чёрных пуговиц его сюртука.
Снейп горел.
— Быстрее, глупая девчонка... — он остановил её, самостоятельно сняв сюртук. За ним на пол полетела белоснежная рубашка.
— Я хочу Вас...
