Пролог
Тот год для Фракии был щедр как на солнце, так и на дожди. И потому урожай винограда осенью выдался настолько богатым, что его с лихвой хватило на то, чтобы заполнить им корзины и погреба всех домов и таверн.
Винограда было так много, что его стали готовить к отправке в соседние города и государства.
Той же осенью во Фракию пришел Дионис со своей многочисленной свитой и вместе с виноградом в Та-мери стали отправлять еще и вино, поскольку именно младший сын Зевса научил виноделию племя эдонов.
Этот напиток до того понравился людям своим цветом и насыщенным вкусом, что вскоре о нем заговорили во всех уголках земли. Однако вино приносило людям не только радость, но и беды, так как не у всех жителей Фракии была возможность заметить в частых возлияниях существующую для каждого вероятность познать всю палитру безумия под влиянием алкогольных паров.
Как уже потом рассказывали сами фракийцы, ставшие свидетелем тех событий, незадолго до прихода Диониса царя Фракии посетил еще один гость, пожелавший остаться неизвестным. По некоторым немногочисленными сведениям, этот гость обладал не только острым умом и умением поддержать беседу, но и магическими знаниями, к которым правитель имел особую слабость.
Располагая большим влиянием и авторитетом на Ликурга, чужеземец убедил царя в том, что по земле путешествует безумец, провозгласивший себя Богом, который, ко всему прочему, еще и прельщал женщин городов, которые посещал, присоединиться к кругу его последователей.
Латины, что соседствовали с фракийским племенем эдонов, и принявшие будущего олимпийца со всеми почестями, прозвали Диониса Вакхом, что в переводе означало «любитель пирушек», а сопровождавших его женщин — вакханками или менадами, поскольку те с большим эмоциональным неистовством и безумием поклонялись своему молодому и прекрасноликому Богу.
Но не только богатым урожаем ознаменовалось появление Диониса, но и трагическими событиями, которые наслал на себя сын Дрианта — Ликург.
Под влиянием речей таинственного мага-чужестранца, отнесся царь Фракии к будущему олимпийцу с большой враждебностью. Решил не признавать правитель эдонов, поклонявшийся одному лишь Аресу, посетившего его сына Зевса. Усомнился он в божественном происхождении Диониса. Помнил он речи мага, который насмехался над историей рождения Вакха, и вознамерился царь убить Бога и всю его свиту.
Все это произошло примерно за тридцать лет до трагедии, повлиявшей на Диониса и повлекшей гибель тысяч людей по всему Олимпу, и до встречи с Александром, ставшим впоследствии близким другом и любовником сына Персефоны, а также до клятвы, которую дал дактиль у склепа своего единственного сына.
А пока этого не случилось, Дионис, как и прежде предпочитал войне философские дебаты, веселье и пышные пиры в кругу своих последователей.
Итак, земля по традиции встретила очередную мягкую осень, а в тенистой долине сын Бога Небес со спутницами своими менадами весело пировал под раскидистым вековым дубом, чьи листья уже успели окраситься в золотистый цвет.
Охмелев от вина, под звуки музыки и пения жриц-вакханок, не заметил Дионис подкравшегося к нему с воинами царя эдонов Ликурга, которые убили кормилицу его — Амброзию.
В ужасе разбежались менады, побросав на землю священные сосуды Бога. Посмеялся царь над словами Диониса, когда тот сказал ему, что он — сын Громовержца. Приказал Ликург своим воинам поместить будущего олимпийца и его спутников под стражу.
***********
Запертые в клетке словно преступники, вакханки оплакивали смерть своей подруги Амброзии, а сатиры, постепенно приходящие в себя после атаки эдонов, хмуро поглядывали то друг на друга, то на дверь, то на своего господина.
Брошенные под стражу, они ничего не знали своей участи и могли о ней лишь догадываться.
День близился к вечеру, а солнце стремительно приближалось к горизонту.
Менады, которые были одеты довольно-таки легко для этого времени года, зябко ежились и прижимались своими полунагими телами к наполовину мохнатым сатирам, чей теплый мех согревал их замерзшую кожу.
Когда тепло сентябрьского дня постепенно сменилось на по-осеннему прохладную ночь, а длинные тени на неровных каменных стенах добавили окружающей атмосфере еще большую нервозность, Загрей-Дионис поднял голову к кромке неба, виднеющегося сквозь решетку окна. Губы его беззвучно зашевелились, а в глазах блеснул торжествующий огонь.
Сатир Силен, воспитатель и кормилец молодого Бога, сопровождающий его в походах, подошел, прихрамывая, к сыну Зевса и, тяжко вздохнув, присел рядом с ним.
Лишенный своего любимого напитка, он становился куда менее разговорчив и куда более ворчлив, чем когда был пьян. А пьян Силен был большую часть времени.
Ко всему прочему, его пессимистичный взгляд на происходящее сейчас давил на окружающих похлеще тисков.
— Ты слышал шум во дворе? Кажется, у здешнего царя большие планы на наш счет. Думаю, это либо плаха, либо дыба... — Вакх мрачно хмыкнул и, словно бы медитируя, прикрыл глаза.
— Они никогда не признают в тебе Бога, Дионис. В его пантеоне тебя просто нет. Это священная война, в которую он искренне верит. Этот фанатик хочет твоей, а заодно и нашей смерти.
— Ну что ж, тогда в копилку твоих сказок добавится и еще одна. Правда, без классического «и жили они долго и счастливо». Клянусь моим отцом Зевсом, они ответят за смерть Амброзии, Силен. Но нужно дождаться ночи.
Сын Громовержца стянул с себя широкий, изумрудного цвета плащ, и накинул его на близко сидящих друг к другу менад. Он подал знак рукой участникам своей свиты и когда те собрались в круг, зашептал им что-то очень тихо, так чтобы эта информация не смогла дойти до ушей охраняющей их стражи.
************
На Фракию опустилась ночь. Приближенные царя Ликурга вместе со своим господином отправились ко сну, приказав слугам приглушить свет лампад и громкие звуки улиц.
Захмелевший правитель вместе со своими домочадцами и многочисленной свитой остался доволен тем, что схватил безумца, возомнившего себя сыном Зевса.
Праведным считал Ликург, почитавший Бога Ареса, свой поступок, и ничто в мире не смогло бы его переубедить.
Шум города понемногу стихал и на смену ему стала приходить тишина и умиротворение.
И вот, с наступлением ночи, задрожал под ногами каменный пол, в небе оглушительно загрохотал гром и поднялся сильный ветер. Но не прекратилось все на этом, а стало лишь хуже.
Пошла земля трещинами. Стали подниматься оттуда языки пламени, а люди, бросив в страхе вещи, в ужасе покидали свои дома, убегая из города как можно дальше.
Зная, чем грозит разрушение города для его свиты, Бог растительности и виноделия упросил отца защитить его проводников. И Громовержец, услышав своего любимого сына, отвел от сатиров и менад смертельную угрозу.
К тому времени часть домов процветающего города Фракии стала уходить под землю и даже дворец царя эдонов не пощадил разгневанный Зевс, карающий людей за неуважение к его сыну.
Успел покинуть свое жилище Ликург с сыном, названным в честь деда — Дриантом. Убежала из дворца и любимая жена царя — Проскудия. Но не знал правитель Фракии, что его пленник и свита смогли освободиться.
Взирал царь на город и не мог поверить своим глазам. Обуревало его отчаяние в тот момент, когда он, стоя на холме смотрел, как погибает его государство.
Повсюду в городе и его окрестностях разносился плач и стенания простого народа.
Взмолились люди Зевсу, прося его о милости и спасении. Но тот оставался глух к их просьбам.
Во второй раз содрогнулась земля и разбежались в панике кто куда все спасшиеся обитатели дворца, а вместе с ними и сын царя, потеряв из виду своего отца.
Дождался Дионис того момента, когда не осталось подле Ликурга никого, кто смог бы ему помочь, наслал он на правителя страшное безумие.
Потерявший рассудок царь Фракии возненавидел Бога виноделия еще больше, проклиная того в своем безумии. И отправился он обрезать ненавистные ему виноградные лозы, а когда увидел в поле своего единственного сына, то принял он юношу за виноградную лозу и в злости убил своего преемника, не слыша просьб мальчика и горестных его криков.
Видя это, не остановился Загрей-Дионис. Пожелал он еще больше отомстить царю за смерть своей кормилицы, а также за пленение близких и за свое собственное. Знал он, что в сердце своем желал царь их гибели, решив, что нет в мире ничего выше, чем его слово. Не стал Бог виноделия и экстаза прощать глупца, вознамерившегося пойти против него.
И тогда сделал сын Зевса так, что земля Ликурга стала бесплодной. Перестали расти на ней посевы и на давала она уже плодов, как раньше. И страшный голод пришел во Фракию.
Снова взмолились жители города к Дионису и отцу его Зевсу. И тогда вышел будущий олимпиец к людям и сказал подданным безумного царя, что есть лишь один способ сделать землю вновь богатой на урожай: должны жители убить своего правителя и этим искупить свой грех.
Устали люди от свалившихся на них бед и повиновались олимпийцу, признавая его силу и свое поражение.
Отвели люди обезумевшего Ликурга на вершину холма и связали ему руки и ноги крепкими веревками. Там они оставили его на растерзание диким лошадям, а когда вернулись, то поняли, что прощены.
Но не спешил Дионис покидать город. Использовал он свое обаяние, выступая перед людьми. Нашел безумный Бог в толпе фракийских граждан и гражданок себе последователей, которые согласились идти за ним в другие города.
И в нахлынувшем на него экстазе не заметил он того, как на площади, среди собравшихся на народном собрании людей, за ним неотступно следила пара черных женских глаз, полных ненависти и неутихающей с той поры злобы.