Глава 6
Металлический привкус, возникший под давлением зверского уничтожения губной плоти, объял кончик языка, подавая сигнал о наличии проблемы. Она переполнена психическими процессами, склонными отражать всеобщее отношение к ситуациям.
Обычно это называют эмоциями.
Непроглядной дымкой обволакивает знакомое до спазма в желудке чувство, настолько обострённое, что ей необходимо сменить положение, иначе комфортной поездки до Малфой-мэнора можно не ждать.
Дикий абсурд сопоставлять между собой комфорт и Малфой-мэнор.
Это место шипами билось по запертому подсознанию Гермионы, умоляя впустить.
Впустить те мрачные воспоминания, от которых она смело отбивалась под нагромождением хлама вязких мыслей.
Но какой толк прятаться от них сейчас, если при первом ощущении ступней на пороге поместья её опять погрузит в пучину ужаса звенящего под рёбрами?
Грейнджер сидела в купе поезда, впервые порицая свою пунктуальность.
Она пришла раньше.
Время отправления на восемь вечера мостилось к пяткам, хлестая волнением по точкам, куда не коснулось вначале. Когда ей приходилось нервничать, на щеках, одарённых оранжево-коричневыми крапинками, выступал румянец, совершенно не такой, какой бывает при обыденном смущении.
Это окрас панической озабоченности.
Он налегал на неё, как штурмовое предупреждение, когда облака сгущаются, образовывая сгусток невзрачной мглы. Когда волны темнеют под пугающей красой неба, уважая настроение погоды, и бьются об скалы, такие острые.
Смертельно острые.
Гермиона могла только строить теории, почему Макгонагалл решила подарить им путешествие с помощью поезда.
Существовали другие пути передвижения, и у неё мимолётно проскочила интересная догадка о желании директрисы таким образом сплотить их буйные нравы, обмениваясь учтивой хитростью.
Парадокс.
Девушка елозит на сидении, позволяя себе последние нотки расслабления перед встречей с голодными по унижениям глазам и вторившим высоким самомнением, размером с Лондон.
Если не больше.
Воображение, взявшееся за наброски, где ей предстоит насладится «чудесной» компанией Пожирателя Смерти в двухместном купе, подкидывало исходы, откуда всплывал итог удушения или убийства с помощью подручных предметов.
Заманчиво.
Но хрустальная надежда вцепилась в возможность, что он не соизволит нести, по его излюбленной манере, крышесносную чушь.
Главным минусом всей операции произрастало опухолью конфиденциальности, отчего наглухо закрыло гриффиндорке единственную поддержку в виде Рональда и Гарри. Минерва настрого вклинила ей не сообщать об этом близким.
И потому теперь Гермиона едет не вместе со слизеринцем в его ядовитую яму, а к родителям по срочному вызову.
Прикрытие, заслуживающее премии.
Всё, о чём она успела подумать, погружается в зыбучие пески при всплывшем силуэте.
Малфой выбрал стиль, гармонируя в контрасте с почти алебастровой кожей. Чёрная классика смотрится богато и не нуждается в излишестве. Его выточенные скулы, словно работа ювелира, так и притягивали собранный янтарь во взгляде Гермионы.
Высокий, со стройным телосложением и размашистыми плечами, что опять наводит на тезис о квиддиче и его ярко выраженной работе над собственным телом.
Наверное, доминирующим преимуществом являлись волосы Малфоя.
Да. Именно они.
Суммировали превосходство, нарочитое фикцией.
Грейнджер подумала, был бы юноша окружён таким вниманием публики, как сейчас, так и предыдущие годы, если бы вместо платинового оттенка имел, к примеру, русый?
Должно быть, нет. Это среднестатистический цвет.
И поэтому, к её несчастью, утруждаться от сил показать свою уникальность ему не приходилось.
Это не любование на объект неровного дыхания, лишь обычное примечание перед тем, как восстановить в памяти мудацкое нутро, таящееся в скульптуре аристократии и идеализации его личности от пятикурсниц.
Он заходит, закрывая дверь, и тревожное ощущение тесноты стремительно возвышается.
Аромат крепкого цитруса, отдающий хвойной долей, расщепляет ноздри, заставляя непроизвольно потереть нос, сгоняя веретеном вторгнувшийся мужской одеколон. Резкость запаха перемешивается с женскими духами, нанесёнными несколькими брызгами вдоль шеи.
Корица и цитрус.
Новое благоухание, которое заполонило купе.
Гермиона поднимает ноги и, сгибая колени, полностью оказывается на сидении, оставляя холодный пол.
Большое количество размышлений расщедрились в сторону запретного, абсолютно точно вредного для её головы, человека.
Спасение приходит в книжной форме маггловского автора Дэниела Шактера.
Это помогает создать иллюзию отсутствия враждебности между двумя противоположностями и положить временную остановку в оскорблениях.
Малфой, проглотивший терпение, усаживается напротив, намеренно игнорируя её присутствие.
Ему сложно даже мельком оценить свою попутчицу. Кипящий внутри котёл справедливой, как он считает, злости просто не позволит понаблюдать за гриффиндоркой без едких комментариев.
Раздражение подбирается к кадыку, выражая желание словесно отравить ничего не подозревающую девушку, но тот ограничивает себя, прикусывая язык. Высмеивает собственную несдержанность и принимает женскую молчанку за начало ожесточённой битвы, в которой тот ставит цель растоптать Грейнджер, как вредителя, таракана, вечно шныряющего под ногами.
Если она планирует вывести его из себя своей отрешенностью, искажая несуразность ситуации, то он совершит акт насилия над её мозгами, принципиально маяча перед глазами.
Хотя особых стараний прилагать не нужно.
Она напротив.
Рефлекторный импульс посылает разряд к слизистой глаз, подстрекая неприметно осмотреть соседку. Ему показалось, что если не пойти на поводу, то его роговицы прожгут раскалённой иглой.
Малфой мазнул взглядом по профилю Гермионы, не забывая раскраситься брезгливостью в собственном выражении.
Она читает. Или только делает вид.
Её курносый нос подрагивает от тяжёлого вздоха, а ресницы, безобразно длинные и густые прячут под своим навесом карий омут. Тот самый, который Драко не против выколоть.
Собрала пару своих кудрей за ухо, но эти пружины, которые грязнокровка называет волосами, не поддаются её худощавым пальцам и возвращаются к щекам, скрывая молочную кожу.
Наощупь наверняка как мочалка.
Сегодня ты выглядишь даже хуже, чем обычно.
Поезд наконец приходит в движение.
Малфой прекращает бесстыдную деятельность и рассматривает в отражении окна своё чересчур помятое от недосыпа лицо.
Сменяющиеся пейзажи под одеялом подступающей ночи не сошли на милость быть сегодня главным увлечением до конца поездки. А он ненавидел скучать.
Но эта шкала ненависти всё равно не могла угнаться за Гермионой Грейнджер, которая добровольно, точнее почти, вызвалась сопроводить Малфоя до его покоев.
Такая мерзкая картина, где она ходит по Малфой-мэнору, не имея ограничений, конкретно вымораживает.
Какого ты, Грейнджер, дьявола не настояла своими сопливыми нотациями не ехать со мной? Нужно обозначить тебе твоё место, когда приедем. Ты не посмеешь важничать там. Совершенно не похожа на грёбанную самоубийцу, но сейчас хорошо подставляешься.
Разрывая контакт с собственным отражением, Драко берётся за Ежедневный Пророк, рекомендацию на прочтение которого он получил от Забини перед отъездом.
Интуитивно провёл указательным по выведенным буквам, разочарованно выдыхая.
Пустота написанного просачивалась ровным счётом с зевком, характеризуя сей печатный бред утомительным. Ничего цепляющего, из-за чего Малфой успел приплести Блейза к ценителям безвкусицы.
Гермиона прежде не замечала в юноше тягу к газетным изданиям, потому любопытно проскользнула по его выглядывающему из-под бумаги лбу.
Он недолго хмурится, после приходит в обычное состояние, убирая волнистые линии морщин.
На обратной стороне вестника тоже имеется информация.
Грейнджер, чувствуя себя неосторожной преступницей, которая в любой момент может попасться, склоняется ниже, дабы изучить материал.
Что-то про Гринготтс. Квиддич. Приезд мировой команды. Новое дело для Авроров. Волшебн-
Авроры?
Она пропускает несколько ударов в грудной клетке и читает заголовок заново, словно потеряла на секунду способность рационально размышлять.
«Новое дело для Авроров.
Министерство Магии встревожено появлением загадочной личности в волшебной Великобритании. Просим настоятельно сообщить координаты человека, облаченного в чёрную мантию и маску приспешника смерти. Последняя локация замеченного — Паучий Тупик. Очевидцы запечатлели в небе последствия заклинания Морсмордре».
Гермиона подрывается с места так, будто её сидение нагрелось до непереносимых градусов для человека.
Вырывает газету с рук Малфоя, и вчитывается вновь, получая ответное шипение на наглые действия.
— Что с твоими мозгами, Грейнджер? — он смотрит на очертание формы возвышающейся над ним кареглазой, отбрасывающую тень рядом, с омерзением отодвигается, опасаясь заражения. Пытливым взором сверлит её сквозь призму вестника, всё ещё недопонимая, с чем связан выброс неадекватности.
— Грейнджер, — ожидание, к которому она принуждает, наступает на горло.
Наконец-то гриффиндорка позволяет себе ещё один нелогичный поступок, суя парню под нос Пророк и тыкая пальцами по тексту.
Она заостряет внимание на «Авроры», «Министерство», «Морсмордре».
Драко горбится, касаясь подбородком шеи. Такой ракурс неудобен, впридачу чтение с рук Грейнджер унизительно.
Малфой грубо забирает пострадавший под натиском беспорядочной хватки вестник, находя взглядом новость. Стоящая над душой девушка запрягает его в барьер дискомфорта, где здраво переварить строчки можно только под дулом револьвера.
— Сядь уже, — обращается, приказывая.
Естественно, Гермиона не принимает его попытку управлять ею всерьёз, дозволяя лишь сдвинутся назад на дюймы, где икры уже касаются начала сидения.
Ему не нравится, но с напоминанием этого он решает повременить, пробегая по абзацу.
Морсмордре — заклинание, ранее известное исключительно последователям Волан-де-Морта. Призыв тёмной метки в целях запугивания.
Драко бы удивился, услышав на просторах общественности это треклятое слово раньше. До начала войны. До того, когда Пожиратели перестали сохранять анонимность.
Но, во время судебного слушания по делам предателей, некоторые не особо верные ПС'ы Лорда вывернули Визенгамоту карманы, целым историческим учебником раскрывая секреты, надеясь на помилование.
Малфой застывает на последнем предложении и ухмыляется, только теперь понимая, что имел Блейз под: «Тебе понравится».
Какой-то отшибленный фанатик гуляет по Великобритании. До ахуения забавно.
— И? — вскоре выносит гласную, смотря на почти, как ему почудилось, упавшую без сознания гриффиндорку.
Ногтями сдирая кутикулу, она ошеломлено пытается вобрать воздух в лёгкие.
— Печёшься по поводу ебанутого сумасшедшего? — скривил бровь. — Я возложил слишком много, говоря про твои мозги. У тебя их вовсе не имеется.
Вагон шатается, и девушка не удерживая баланс падает на обивку проплаченного Минервой места.
— Не время для сарказма, Малфой, — недовольная реакцией, вжимается в угол между окном и стеной. — Такое нельзя упускать. В прошлый раз это привело к необратимым последствиям.
— Само львиное благородство, — злорадствует, обесценивания её беспокойство. — Что же ты хочешь, Грейнджер? Развернуть поезд и побежать к Макгонагалл?
Уверяю Салазара, он попал точно в яблочко, исследуя очевидность, задорно играющую по ней.
— Нет, — отвлекается на шум колебаний, немного расслабляясь в плечах. — Я уверена, она уже в курсе.
— Если нет? Нужно обязательно проверить. Я даже позволю ради этого выбить окно и прыгнуть под рельсы, — откладывая в сторону измятый Пророк, Малфой продолжает череду остроты собственного юмора.
— Практикуйся в применении своих идиотских шуток над кем-то, кто подстать уму обидеться на такое.
Драко был готов почувствовать запах палёного. Если бы человеческая оболочка имела расположенность к воспламенению, Грейнджер сгорела заживо.
— М-м, — промычал слишком приторно, чтобы выглядеть недружелюбно, — Грейнджер, чем я сейчас, по-твоему, занимаюсь?
— Идиотизмом ты занимаешься, — над ней начал сгущаться ком тёмной материи. — Я понимаю, что тебе наплевать на всех и вся, кроме себя. Но иногда стоит сделать исключение, чтобы окончательно не стать врагом цивилизации, — вскользь намекая об утерянном статусе.
Гермиона замечает, как Малфой переворачивает фамильный перстень, нехотя притворяясь, будто это имеет большое значение и её слова знатно оскорбили родовую чистоту крови.
Но какая-то частичка проницательной Грейнджер понимает, что его повадка выглядеть задетым висит как предлог для продолжения конфликта.
Не было бы столько поводов для руганей, смог бы он выжить? Скорее быстрей просто сбросился бы с Астрономической башни.
— Хочешь, чтобы я в панике бился о косяк? Для этой должности ты существуешь, — откидывается на спинку сидения, неодобрительно рисуя вдоль впалых женских щёк взглядом.
По раме оконных перегородок ударили дождевые капли. Ландшафты, когда-то виднеющиеся за пределом пролёта стекла, окончательно исчезли, превращаясь в клубок темени. Одна лампа, над затылками разгорающихся в споре, временами мигала.
— Напротив. Это была попытка увидеть в тебе каплю серьёзности.
Малфой усмехается.
— Я полон этой тошнотворной серьёзности до краёв, Грейнджер. Тебе же не хватает хромосом понять одну вещь, что даже удивительно для героини войны, — он готов забрать свои слова обратно, перефразируя последние два на что-то более гадкое, но маховику времени не посчастливилось оказаться поблизости.
— Неужели? — Гермиона, ощущая вспышку моральной силы, выпрямляет спину. — Тогда просвети в подробности моей глупости. Возможноя мне действительно придётся принять поражение, если навыки убеждения порадуют тебя своим присутствием.
— Поражение? — ему хочется рассмеяться. — Думаешь, я с тобой в чёртовы игры играю?
Она пожимает плечами.
Он закипает.
— Грейнджер, твой рассудок покинул тебя? Мне не сдалась эта ёбанная гонка умов, — ложь. — Я знаю, что правда за мной, — продолжил.
— В чём твоя правда, Малфой? — она поддаётся вперёд, и он невольно ощущает душок корицы. — Именно сейчас. В чём?
Грейнджер вновь проводит незримые манипуляции, которые вводят Драко в состояние оскорбление-грязнокровной-всезнайки.
Его спина отрывается от опоры, и он следует примеру девушки, оказываясь в роковой близости от её лица.
— В том, что ты дура, — от яростного Малфоевского дыхания пряди Грейнджер колыхаются.
— О, какое взрослое заключение, — немного улыбается.
Никто не решил развивать эту тему дальше. Никто не продолжил ряд броских взглядов в осуждении. Они замолчали. И почему-то показалось, что это молчание было комфортным.
Возможно, комфортным из-за того, что это последний раз перед тем, как оказаться в тюремной камере, размером с поместье.