Снегурочка бесится

     Утренний свет пробился сквозь толщу мутного стекла и упал на несуразно, по отношению ко всей старой халупе, чистый пол. В глубине комнаты натужно заскрипела кровать, прогибаясь под весом мужчины, не желая стоически молча выдерживать смену положения хозяйского тела.

Мужчина рефлекторно, все еще пребывая в сладком забытье, тянет руку вбок, пытаясь нащупать податливое девичье тело и подмять его под себя. Но пальцы преступно натыкаются на пустующее место рядом, заставляя Северуса резко проснуться и непонимающе оглядеться, вскинув заспанную голову. До сих пор не привык...

Хотя более уместным будет понятие «отвык». Он не отвык просыпаться на рассвете, не отвык чувствовать ночью под боком жар чужого тела, не отвык, толком не проснувшись, обнимать лежащую рядом девушку, зарываясь носом в копну всегда так очаровательно приятно пахнущих волос, вслушиваясь в ее спокойное дыхание... отвык засыпать без нее. Вот уже вторую неделю подряд летних каникул профессор зельеварения подрывается в кровати то ночью, то с утра в одиночестве, чувствуя, как с каждым днем сердце все сильнее сжимается от тоски. Сердце, которое не должно так чутко реагировать на отсутствие рядом все также чрезмерно надоедливой на уроках студентки. Сердце, которому он запретил испытывать хоть сколечко нежные эмоции к кому-то, и которое вопреки всему любило. Опять болезненно любило, не понимая в своей слепоте глупости этого чувства, что может приносить ему, Северусу Снейпу, лишь боль.

Только в этот раз обстоятельства складываются совершенно иначе. Недопонимание, вставшее между ним и Гермионой, он вновь, как больше двух десятков лет назад, выстроил одним неосторожным словом, создал саморучно, но в этот раз — осознанно. «Так будет лучше для всех», — этим он пытался успокоить себя, не понимая, что всего лишь оправдывался перед самим собой. Потому что ее слезы, хрустальные слезинки, застывшие в карих глазах в обрамлении длинных пушистых ресниц, столь старательно сдерживаемые и скрываемые, ранили сильнее трагедии, произошедшей семнадцать лет тому назад. Кто-то скажет: «Всего лишь слезы очередной впечатлительной барышни, как можно сравнивать их со смертью близкого человека?» — и будет совершенно не прав. Как оказалось, сравнивать можно, когда сердце не замирает безразлично, отторгая потерю бывшей сокурсницы, а сжимается, словно в стальных ледяных тисках, и вновь начинает судорожно биться, медленно наполняясь все большей болью и горечью осознаваемой утраты. Утраты человеческого тепла рядом, ставшего уже таким родным и привычным. И оно не в состоянии более зачерстветь, ведь уже давно, истязаемое болью разума и ежегодным самокопанием рассудка, окаменело. Тем чудеснее были мгновения рядом с юной ведьмочкой, что так радостно могла улыбнуться ему, заглядывая не просто в глаза, в саму душу, заставляя сердце замирать.

Монотонные движения и действия: подняться, умыться, позавтракать — не приносят ровным счетом ничего в закипающую темную душу волшебника. Лишь наруч на правой руке в каком-то роде сдерживает Снейпа от необдуманных поступков, даря толику успокоения и пробуждая с каждым новым взглядом на него томительные воспоминания. Никогда еще, даже вспоминая детские годы, проведенные с Лили Эванс, не заставляли Северуса почувствовать себя скрягой, что сидит над омутом памяти и с нежностью перебирает в памяти те мгновения, когда мисс Грейнджер дарила ему свои, зачастую совершенно неосознанные и оттого еще более ценные, заботу, любовь, ласку.

Прокручивая прохладное украшение на руке, мужчина ощущает мимолетный покой, чувствуя, что с... любимой, как же трудно произносить это даже мысленно, хоть сердце готово кричать об этом на весь чертов мир, все в порядке. Она жива, здорова... А счастлива ли? На этот вопрос браслет ответ дать не в состоянии. В голове Северус надеется, что Грейнджер уже позабыла о нем и весело проводит время с кем-то... Стоит лишь об этом «понадеяться», как кулаки сами собой сжимаются, рука тянется к палочке, а скулы сводит судорогой. Загляни хоть раз во время таких «надежд» Снейп в зеркало, и не узнал бы себя в бледном мужчине с горящим ненавистью и желанием убивать взглядом, нервно дергающейся венкой на виске и выступающими желваками на скулах. Хотя он сам все сделал для того, чтобы Грейнджер забыла о нем. С ранее не проявленным усердием за один разговор, он так постарался отвратить от себя девчонку, что сам почувствовал к себе презрение с ненавистью за все обидные слова, несправедливые упреки и саркастические реплики. И он увидел в ее глазах, выражении лица желаемый результат. Гермиона обиделась, действительно сильно обиделась, но так и не возненавидела. Как бы зельевар ни готовился, но ее боль резанула слишком сильно, срывая маску высокомерного цинизма — хорошо лишь, девушка сама отвернулась от него, не выдержав тяжести разговора. Именно так, спиной к нему, глухим и слишком ровным голосом, резанувшим слух, она согласилась с ним полностью — небывалый результат. Согласилась со всеми его гнусными высказываниями, в которых не было и доли правды, лишь косвенной, совершенно извращенной и перекроенной под нужный лад. А затем она ушла, чеканя шаг, не обернувшись. За это он был благодарен Мионе. Одно разговаривать обычным, вымораживающим презрение, тоном, смотря на любимый затылок и совершенно другое выдавить из своей глотки «правильные» слова, когда на тебя пристально смотрят с нежностью и горечью.

БАХ!

Со стороны входа в скромное жилище профессора Снейпа раздается оглушительный звук взрыва, а по бледной коже зельевара, вновь предпочёвшего солнечным ваннам корпение над книгами и зельями, пробегается сотня электрических разрядов, все защитные и предупреждающие о приближении незваных (других тут просто не бывало) гостей, разом дали о себе знать, прежде чем исчезли навсегда. Мозг Северуса наконец-то включается и начинает действовать более продуктивно и молниеносно. Палочка выскальзывает из кармана брюк в руку мгновенно, а в дверной проем, разделяющем гостиную комнату и маленький холл-коридор с выходом на улицу, летит отнюдь не безобидное «Остолбеней!». Снейп и сам до конца не осознал, какое именно заклятие из своего самолично придуманного, усовершенствованного или просто экспериментального арсенала пошло в ход. Впрочем, ввалившийся в комнату мужчина тоже особо не раздумывает, парируя удар легким движением палочкой. Воздух незаметно для двух волшебников дрожит, наполняясь магией с привкусом грозы. Опасность разливается терпким ароматом вокруг, неприятным привкусом оседая на язык.

— Сев, прекрати! — ворвавшийся мужчина, по своему обычаю одевший в летний жаркий день темный камзол поверх светлой рубашки, отражает новый удар, перенаправив его в ближайшую стену этой хлипкой халупы. Серые, и местами пожелтевшие от старости, обои, отклеивающиеся то тут, то там, начинают неприятно дымиться и плавиться, мало приятной желеобразной массой сползая по стенам вниз, на паркет.

Подчиняясь логике и приходящему в себя сознанию, Гроза Хогвартса застывает на месте все в той же позе: стоя на прямых ногах с ровной и натянутой, словно струна, спиной, обтянутой черной рубашкой, в полуобороте к незваному гостю и с зажатой в правой руке палочкой, на кончике которой медленно угасает очередное смертельное заклятие. Он не спешит опускать палочку вниз и продолжает держать ее прицельно направленной на гостя, который внимательно вглядываясь в хозяина этого дома, медленно опускает палочку. Он тоже не собирается прятать ее, готовясь в любую минуту отразить очередной выпад «радушного хозяина», до тех пор, пока зельевар окончательно не придет в себя. А Северус, с трудом выдыхая, все-таки начинает осознавать и обозревать всю ситуацию, ее нелепость и глупость. Черные глаза нехорошо прищуриваются и он грозно интересуется:

— Какого черта, Люциус?!

Словно убедившись, благодаря этой фразе, что приятель осознал кто так неожиданно ворвался в дом, гость расслабляется, окончательно опуская волшебную деревяшку вниз. Где-то сбоку продолжают шипеть и интенсивно вонять старым расплавленным клеем и бумагой обои, но Пожирателей Смерти они сейчас мало заботят.

— Какого дракла, я тебя спрашиваю, Люциус, ты врываешься в мой дом, снося всю защиту, выбивая дверь и, — взгляд мечется к «сопливой стене», а именно такие ассоциации приходят в голову Северусу, — портя декор моего жилища, — с немалой долей желчи и холодной ярости конкретизирует свой вопрос Снейп.

— Там была защита? — интересуется невинно блондин, — Извини, не заметил, — раскаивающаяся улыбка на тонких губах совершенно не касается глаз, но хозяину дома достаточно и больших капель пота на лбу и висках раскрасневшегося аристократа, чтобы понять на сколь нелегко пришлось тому, исключительно силой, прожигать всю охранную магическую систему разом.

— Дом же, — небрежное стряхивание несуществующих пылинок с извечно чистого и выглаженного камзола вкупе со скривившейся физиономией лорда явно демонстрирует все отношение к жилищу Снейпа.

— Может хоть такие новшества заставят тебя устроить тут глобальный ремонт? — весело фыркает Люциус, теперь уже по-настоящему улыбаясь. — Хоть убей, Северус, а я не пойму, как ты тут живешь?

— Нормально и относительно спокойно, когда обнаглевшие типы с зажравшимися мордами сюда не вваливаются, попутно портя чужую собственность, — парирует зельевар, наблюдая, как раскованно и совершенно не боясь испачкаться Малфой проходит вглубь гостиной и падает в большое хозяйское кресло.

— Это я-то наглый и зажравшийся? — лениво вскидывает светлую бровь блондин, насмешливо глядя на вставшего в позу приятеля. А Северус не собирался садиться, скрестив руки на могучей груди.

— Так что тебе нужно? — узнать причину этого визита и выдворить друга из дома, а затем заняться ликвидацией последствий пребывания тут неожиданно опасного для окружения гостя — вот весь, на удивление бесхитростный, план Снейпа. А может, взгляд снова метнулся к стене, действительно устроить ремонт?

— А я не могу просто так прийти к тебе в гости? — вопросом на вопрос ответил Малфой, явно пытаясь потянуть время.

— Нет. Я не жалую гостей, а ты... Сколько нелицеприятных слов ты в предыдущее свое появление здесь нашел для моего дома, не напомнишь?

— Я не виноват, что ты живешь в такой дыре, — безразлично пожал плечами Люциус, не раз предлагавший другу съехать из этого злачного места, как бы не старался зельевар при приложении минимальных усилий исправить это плачевное состояние дома. — Но лучше сначала поговорим о тебе! — заявил блондин широко улыбаясь, смотря серыми глазищами на вздернутую бровь Снейпа. Благо у того руки более не чесались от желания врезать по холеной морде-лица приятеля. — Признаю, решение посетить тебя сегодня спонтанное и необдуманное, но опять же, незачем было так баррикадироваться здесь, словно на дворе война идет, — патетично восклицает Люциус, явно заразившись болячкой Темного Лорда к театральности. Хотя нет, порой Люциус обожал гиперболизировать проблемы и ситуации в шутливых интонациях, но такое настроение случалось у него крайне редко. Паршивое же настроение не только для самого лорда, но и окружающих его людей, кому как не лучшему другу блондина об этом знать, случалось гораздо чаще.

— У меня нет никакого желания выслушивать твои бредни и безосновательные претензии, — отрезал Снейп честно.

— Как и у меня выпытывать у тебя подробности твоей попытки захоронения себя в этом деревянном гробу, — волшебник был серьезен, хотя в глазах и сверкнул саркастический огонек при очередном взгляде на успешно разваливавшуюся от времени и без его помощи халупу. — Хотя ты скорее себя законсервируешь, Северус. Так что, поведаешь мне о своих очередных демонах или опять предпочтешь побежать к директору Хогвартса? К слову, ты и сам знаешь, чем для тебя кончаются подобные откровения...

С чего Люциус решил быть столь прямолинейным и жестким, в некоторой степени, Снейп не мог понять. Но он прекрасно вник в слова товарища, вновь подавив желание хорошенько врезать ему. Отчасти, друг сидящий в его испорченной гостиной, в его любимом кресле был прав. Но с чего он решил, будто Снейп начнет откровенничать с ним, Люциусом Малфоем? С Пожирателем Смерти, напрямую зависящим от Темного Лорда? У Волдеморта слишком много рычагов давления на Малфоя-старшего, а все же больше друзей у него нет. Советчики, помимо одного седобородого и седовласого старца, также отсутствовали. А зельевар прекрасно помнил, чем и как закончились договоренности с Альбусом Дамблдором почти семнадцать лет назад. И также понимал, самобичевание и, как выразился Люц, консервирование в собственных эмоциях отвратительный выход из любой ситуации. Более того, это совсем был не «выход». Но довериться кому-то вновь, рискуя всем?..

Черные глаза внимательно вглядывались в сидящего блондина, как будто пытались выжечь в нем дыру или что-то разглядеть. Что-то невидимое на первый взгляд. Холеная внешность, без сомнения элегантный костюм и трость, которую Люциус всегда носит с собой. Ничего примечательного в повседневном виде аристократа, ничего вызывающего хоть каплю доверия к обладателю дымчато-серых глаз. А все же, вот он, единственный человек, заметивший, что с Северусом что-то не так. Тот, кто на расстоянии понял, у Снейпа очередные проблемы и он поступает не как мужчина, а как... Нюниус. Самый настоящий Нюниус, сколь бы отвратительно ни было вспоминать полученное некогда от Джеймса Поттера прозвище. Вот только совершенно не понятны мотивы самого Люциуса, который вопреки своей заносчивости не был личностью бестактной, никогда ранее не лез к кому-то в душу. Раскрасневшийся вид и затуманенный взор подсознательно списались зельеваром на такие совпавшие факторы как, неподходящий для столь жаркого дня костюм друга и скудное освещение помещения. Правду говорят, хорошие оправдания не те, которые случились в действительности, а те, которые понапридумывают себе другие. Для окружающих именно самолично вымышленное будет звучать правдоподобнее. И Северус сдался банальному желанию выговориться хоть кому-то, а не ко всему безразличным стенам.

Повествование, если это можно было так назвать, сводилось к «влюбился, женился, убился». Правда в истории имелась только первая часть, вторая, к огромному сожалению Северуса, не предполагалась таковой, а третью предначертал другу Малфой, глядя на него стеклянными глазами. Желание расчленить товарища особо болезненными и изощренными способами, уже который раз за этот визит, начало превалировать в стремлениях профессора. Как некстати вспомнился Филч с его рассказами о старой школе и подвешенных за большие пальцы ног учениках, чтобы в очередной раз Снейп принялся давить в себе темное начало. Не уподобляться же извращенным мечтам смотрителя замка в истязании провинившихся учеников Хогвартса.

— И ты назвал свою маглорожденную подругу, — глаза двойного шпиона готовы были вылезти на лоб, когда, ранее вечно проявляющий снобизм к людям, родившимся не в магических семьях, и не чурающийся называть их «грязнокровками», лорд обошелся без своего излюбленного слова. Более того, даже ни один мускул на его лице не дрогнул в желании презрительно скривиться, и стоило бы насторожиться, но обсуждаемая тема была слишком животрепещущей, — «никчемной грязнокровкой», сообщил, что тебе надоело «играться с нею» и она столь же умственно отсталая, как и ее дружки, раз поверила, что между вами может быть что-то серьезное, настоящее? — подводил итог Люциус. — Но все это ты делал с тайным умыслом отвратить от себя девочку, дабы уберечь ее от нашего Лорда?

— Да, именно так, — вздохнул Северус, понимая, что сделал все исключительно верно, наверное...

— Поздравляю, Сев, — некогда лучший ученик Хогвартса, отличник и староста Слизерина, точно не испытывал сомнений после услышанного рассказа, — ты — болван! — и блондин вскинул руку вверх, словно желал отсалютовать бокалом, но в какой-то момент вспомнил, что салютовать нечем и просто опустил ладонь на подлокотник кресла.

— Люциус, можешь в течении десяти секунд найти причину, заставившую бы меня не убить тебя? — небывало ласково спросил Снейп. — У меня все уже закончились.

— Не горячись так, Сев, — вскинул изящные ладони вверх блондин, с трудом сдерживая улыбку. — Но я, даже будучи учеником в Хогвартсе, лучше расставался с девушками, — все-таки усмехнулся лорд, на мгновение прикрывая глаза и явно не волнуясь о возможности получить шальное проклятие от друга. — Ты бы еще подстроил сцену измены, чтобы в самый неподходящий момент вас застукала мисс Грейнджер и сама тебя бросила без сожаления... К слову, этот вариант пусть и звучит глупее, но у девушки было бы больше стимулов жить дальше, забыв о таком тебе.

— Зачем я тебе это все рассказал? — задал риторический вопрос профессор, явно сожалея о принятом ранее решении. Когда тебя тыкают в собственные, признанные уже между прочим, ошибки, ковыряя незаживающую сердечную рану — это никак не помогает.

— Допустим, ты хочешь получить от меня совет или помощь, — вольготно раскинувшись в кресле, протянул Люциус.

— Предположим, — через силу процедил Снейп. — Что бы ты сделал на моем месте?

— Если ставить так вопрос... — пауза, во время которой Малфой явно не размышлял, просто пытаясь сделать ответ более весомым и эффектным. — Прекратил бы морально себя истязать, теряя необходимое время в попытке убедить самого себя «что так будет лучше», цитирую, и всеми мыслимыми и немыслимыми, — а слизеринцам иначе действовать просто противопоказано, как мы видим, попытки удариться в благородство представителей данного факультета добром не заканчиваются, — способами вернул бы дорогую сердцу девушку.

Разумеется, Малфой немного приукрасил действительность, в которой он сам доходил до подобного решения полтора месяца. Полтора невероятно долгих, томительных и полных тоски месяца, из которых месяц он потратил на попытки забыть о белокосой принцессе с глазами цвета незабудки, укравшей его сердце за невероятно короткий срок общения, и еще половину задаваясь вопросом: «Почему она исчезла из его жизни ничего не сказав?». Проснувшись в опустевшей без временной хозяйки квартире первого января, Люциус почувствовал сильнейшее недоумение и с отголосками смутного понимания — его кинули, чего в природе случиться не могло! Ведь раньше он чаще всего был инициатором расставания с женщинами, исключением стала лишь супруга, выбранная родителями. Но до нее и, чего скрывать, после выгодного чистокровного брака все проходило по обыкновенной формуле — повстречались некоторое время, дама начинала наскучивать и с нею вежливо расставались, откупаясь... Задабривая на прощание щедрым подарком. Но Василиса... Успела исчезнуть первой из его жизни, сумев сделать, казалось, невозможное — забрать с собой сердце холодного английского лорда. Просто испарилась из квартиры, города и страны, словно никогда ее и не посещала, в память о себе оставив лишь подарок. Забавно и саркастично, но с Малфоем поступили точно так же, как он поступал с другими. Разница лишь в том, что девушка явно дарила подарок на Новый Год (по факту перед, очевидно не сумев предугадать неожиданный поступок лорда, решившего провести праздник вместе с ней) от чистого сердца, надеясь поднять настроение мужчине. Пожалуй, именно поэтому Малфой не мог расстаться с этим топазовым перстнем. Основа из черного золота, покрытая морозной вязью узора из белого золота поражала даже разум аристократа дороговизной и красотой, чего уж говорить о пятикаратном камне неизвестного ему вида, что при разном освещении становился то насыщенно зеленого цвета, то... напоминал глаза подарившей его девушки.

Смешно вспоминать сейчас, как Пожиратель Смерти поразился не столько дорогому подарку, как легкости, с которой Василиса его вручала. Волнуясь, словно действительно думала, что ему может не понравиться, а глаза ее при этом так сияли! Мысленно припомнив тот день, полный спокойствия и тихого, несмело испытываемого еще душевного счастья, когда она просто была рядом, Люциус рефлекторно дотронулся до кольца, украшающего левую руку. А в месте с облегчением, где-то глубоко внутри, что всегда дарил перстень после мимолетного касания, на лицо Малфоя набежала тень. Долго ломать голову над причиной такого неожиданного ухода девушки мужчине не пришлось, а вскоре они подтвердились словами Долохова: «Малфой, даже если ты сумел, применив все свое обаяние, затащить ее в постель, что на моей памяти случилось впервые, это не значит, что Василиса будет встречаться с женатым мужиком. Слишком уж принципиальная девушка, пусть и позволившая себе временную слабость к тебе, но нравы и воспитание у нее другие». К слову, Антонин категорически отказывался давать какие-то дополнительные сведения о своей подруге и не советовал искать ее, обусловливая это слишком сложной, нереальной задачей. Что, в конечном итоге, оказалось правдой, ведь до сегодняшнего дня он так и не сумел отыскать девушку на просторах ее родины, задействовав при этом чуть ли не все свои связи в министерстве магии и отделе по международным отношениям с другими министерствами. И меж тем, в голове все навязчивее мелькала мысль, а что если бы Малфой не навестил ее тогда в Новогоднюю Ночь? Она бы точно также сбежала, не сказав ни слова, и последней их встречей был бы мимолетный разговор на одном из устроенных Нарциссой в Малфой-мэноре приеме, а не очередная незабываемая ночь проведенная вместе? Последняя сумела вместить в себя не только страсть, но и теплую домашнюю атмосферу с вкусным ужином, включающим в себя селедку под шубой, оливье и другие блюда с не менее странными названиями. Впрочем, это все мелочи, потому что Люциус, как думал он, нашел выход из ситуации и принял довольно важное решение, обещающее кардинально изменить его жизнь. Но об этом не сейчас, сперва Малфою стоит заручиться поддержкой и помощью Снейпа. Не этого мистера Нюниуса, что последнее время практически не вылазит из ранее ненавистного отчего дома, а того прежнего, саркастичного, уверенного в себе и своих силах Северуса.

— Действительно, Сев, хватит волноваться о других, подумай наконец о себе, — и в этом весь лорд Люциус Малфой, эгоист до мозга костей. Впрочем, так ли не прав он в своих суждениях? Ведь думать в первую очередь о себе и своем счастье напрямую связано с мыслями о близких людях и их благополучии. Человек, будучи существом социальным и эмоциональным, не сможет долго выдержать, если окружающие его люди, близкие ему люди будут страдать.

— Ты... — процедил профессор Снейп и замолчал, следуя примеру друга и удерживая эффектную паузу. Но в отличии от Люциуса, он думал. Обдумывал все слова, произнесенные в этом разговоре, и буквально физически чувствовал, как начинает сдаваться. Это падение ранее выстроенных годами бастионов не ощущалось как провал. Наоборот, Северус ощущал небывалый подъем, словно с отброшенными стенами ушел и лишний балласт, тяготивший его душу все это время и становившийся с каждым днем только тяжелее, — прав.

— Постой! Ты куда? — дернулся в кресле Малфой, рассеивая ранее окутавшее его чувство легкости и неги.

Северус же, приняв решение, обернулся и направился к выходу из своего жилища. За все время разговора с товарищем и излиянием тому терзающих его ум переживаний, он так ни разу и не присел на чудом, так же как и кресло со столом, уцелевший после прихода Люциуса диванчик. Слишком сильны были разрывающие душу эмоции, испытываемые при одних только воспоминаниях о том злополучном разговоре с мисс Грейнджер. Поэтому мистер Снейп, оправдывая свое прозвище Летучей Мыши, широкими шагами меря комнату, даже без развевающейся черной мантии походил на милейшее создание.

— Извиняться, — просто ответил Северус, которому действительно не терпелось увидеть Гермиону. Вновь сжать ее хрупкое тело в объятиях, услышать родной голос и встретившись с карими глазами, зарыться в непослушные кудри, вдыхая ее манящий аромат и прижимать ее к себе все теснее и теснее, чтобы убедиться — вот она, опять рядом.

Вопреки своим привычкам, для этого простого действия ему не требовалось никаких хитроумных планов или уловок. Более того, энтузиазм слизеринца не убавило незнание местонахождения любимой, ведь он примерно представлял, где она планировала провести лето — в родительском доме. Конечно, был вариант, что девушка вновь решит провести время с друзьями в доме рыжего семейства Уизли, правда слишком маловероятный. Единственное, что тревожило Снейпа в этот момент — похолодевший наруч. Во время беседы Северус не придал этому особого значения, но теперь отчетливо понимал — браслет буквально обжигал холодом и больше не ощущался связующей ниточкой с Гермионой, словно его волшебство куда-то испарялось или...

— Не в таком же виде! — возмутился Люциус, подрываясь на ровные ноги и своим восклицанием обрывая мысли профессора. Северус обернулся в самый удачный момент, чтобы увидеть как товарищ пошатнулся, с трудом удерживаясь в вертикальном положении. Вскинув темную бровь и вернувшись в глубь помещения, Снейп вплотную подошел к покачивающемуся Малфою. Сейчас он, словно впервые увидел, отметил покрасневшее, отнюдь не из-за жары, лицо аристократа и стеклянный взгляд, подозрительно принюхиваясь.

— Ты пьян? — этот вывод не радовал, но и особо не огорчал.

— Выпил немного, был повод, — пожал плечами Люциус и наставил палочку на дернувшегося в сторону зельевара, — стой смирно и не рыпайся! — недовольно воскликнул он, концентрируясь на волшебстве. — Даже в таком состоянии, — голос Люца прозвучал насмешливо, пока Снейп не решался глубоко дышать, дабы не схлопотать случайную аваду, — я помню в каком виде следует извиняться.

Тем временем, одежда профессора трансформировалась. Видимые и невидимые складки на рубашке и брюках разглаживались. Образ Северуса не претерпел особых изменений, разве что крой одежды трансформировался в более вычурный из домашнего, а черная рубашка стала белой чуть ли не до рези в глазах. Пуговки стали серебряными и сперва самопроизвольно застегнувшись до воротника, быстро расстегнулись обратно по велению палочки аристократа. Подобный вид вечно застегнутого перед учениками на все двести семьдесят три пуговицы Северуса смотрелся довольно оригинально, свежо и расхлестано, придавая ему сходство с... пиратом. Темные пряди волос также растрепались и их Малфой трогать не стал, ведь подобный хаос на голове друга смотрелся куда лучше обыденной прически.

— И про цветы, — небрежно махнув палочкой на ближайший высушенный веник, который валялся где-то на книжной полке и явно намеревался стать очередным ингредиентом в редкостном зелье, расцвел, благоухая во все стороны, — не забываем, — букет подплыл к оторопевшему от всего случившегося Снейпу и игриво боднулся в раскрытую ладонь зельевара, вынуждая последнего взять его нормально в руки. — Готово! — довольно объявил Люциус, отточенным движением возвращая палочку в трость.

— Прибил бы, — прошипел вместо благодарности Северус, дивясь умению блондина столь профессионально колдовать в состоянии легкого опьянения, — чисто из жалости, — усмешка коснулась тонких губ черноглазого волшебника, как-никак настроение поднимается, когда на тебя не направлена палочка полутрезвого Пожирателя Смерти. — Но слишком многим обязан, — признал напоследок Снейп, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и аппарируя прямо из дома к тому месту, где сейчас должна была находиться мисс Грейнджер. Все равно все защитные пороги, не позволяющие проявлять плохое воспитание магов и переноситься им прямо в дом и из него, были сметены волшебством аристократа не более часа назад.

Люциус же довольно улыбался, при всем своем желании не опускаясь больше в удобное хозяйское кресло. Он медленно направился к выходу, ему воспитание уж точно позволить не могло так просто отсюда аппарировать. А ведь сейчас лорду предстоял один из самых важных и трудных моментов всего плана. Хотя основную проблему он практически решил, заручившись поддержкой Северуса, а в дальнейшем и помощью двойного шпиона, ведь тот был «обязан ему». Ну, а теперь — Нарцисса и вызов семейного адвоката.

❄️❄️❄️

Порыв прохладного ветерка пронесся по словно вымершей улочке пригорода, живительной прохладой расшевеливая ярко-зеленую траву одной из лужаек. Трава на ней продолжала исправно расти и зеленеть, радуя глаз хозяев и прохожих благодаря частым поливам газона заботливыми руками мистера Грейнджера. На территории других же газонов ситуация выглядела совершенно по разному и полностью олицетворяла соседское отношение к регулярному труду: на одних трава пожелтела и засохла под действием палящих лучей летнего солнца; на других травушка радостно топорщилась мягким зеленым ковром в ожидании знакомства с газонокосилкой; но находился на улочке и третий тип хозяев, у которых местами зелень зачахла, а местами выделялась темно-зелеными пятнами на менее удачливом желто-оранжевом фоне.

Но опустим все эти маловажные детали и сосредоточим свое внимание на миловидной девушке, сидящей на самодельной качели в тени дерева. Она медленно раскачивалась вперед-назад, задумчиво рассматривая снятый с шеи минутой ранее медальон. Снежинка, в виде коей был выполнен кулон, задорно поблескивала всеми своими гранями, словно призывая молодую ведьму одеть его обратно на тонкую шейку и почувствовать такую привычную волну облегчения и ностальгии. Воскресить в памяти те предновогодние мгновения, когда прохлада украшения впервые коснулась ее кожи. Припомнить, как именно медальон не позволил усомниться в правдивости того прекрасного сна и в последующий долгий месяц сомнений, случившийся после возвращения в Хогвартс, как грел душу долгими взглядами темных, почти черных глаз профессора зельеварения. Даже делая сосредоточенный вид и нависая над учебником в классе, мисс Грейнджер прекрасно знала, буквально кожей чувствовала, что взгляд мужчины устремлен в небольшое декольте школьной мантии, где она не скрывая носила его подарок. Ведь именно он заметил и поднял ожерелье в зимнем лесу, именно Северус Снейп надел его впервые на тонкую шейку гриффиндорки, заставив волну мурашек прокатиться по всему девичьему телу. И сколько же радости потом ощутила девушка, когда однажды во время урока профессор подкрался к ней сзади, как только он умеет. В привычной манере декан Слизерина принялся что-то нравоучительно вещать по поводу приготовления зелья возле мисс Грейнджер, усыпляя внимание класса, что редко прислушивался к его словам во время практической варки зелий. Позволяя Мионе во все глаза, будто зачарованной, смотреть на белоснежный наруч, который она когда-то нагло нацепила на руку своего преподавателя. Шипение зелья в котелке несколько отрезвило девушку, но ненадолго. Снятые баллы за «испорченные ингредиенты, предоставленные школой, превратившиеся в первоклассный яд», испарившееся содержимое, по велению палочки профессора, котла и назначенная на вечер отработка не испортили подпрыгнувшее до небес настроение мисс Грейнджер.

Новый порыв ветерка не принес с собой облегчения, как и наплывшие на солнце тучи. Тень упала на спокойную улочку пригорода, словно предвещая что-то неладное. Но мисс Грейнджер никогда не верила в предсказания или особые знаки, а в этот раз она даже не заметила толпу мурашек пробежавшуюся по спине после соприкосновения кожи с ледяным дуновением ветра. Она плотно зажмурила глаза, со всей силы сжав ладонь, держащую кулон, в кулак, в попытке прекратить вспоминать. Она не хотела помнить, как радостной идиоткой в тот далекий день пыталась сдержать широкую улыбку, растягивающую ее уста, а затем быстренько прихорошившись перед зеркалом и волнуясь, словно собиралась сдавать самый важный экзамен в своей жизни, бежала на отработку. Гермиона не желала вспоминать, как нерешительно замялась перед дверью в класс зельеварения и как двери сами собой распахнулись, а сильные мужские руки втянули ее внутрь, крепко прижимая к груди. Когда ее тело само откликнулось на тепло чужого тела и ответило на сильные объятия, обхватывая мужскую талию руками. Гермиона мечтала стереть из памяти все головокружительные поцелуи и жаркие ночи, полные страсти и, как тогда ошибочно предполагала она, любви. Удалить все воспоминания, связанные с профессором зельеварения, вплоть до первого поцелуя!

С этим отчаянным желанием забыть Гермиона соскочила с качели, чуть не навернувшись с нее из-за появившихся на глазах слёз обиды, боли и злости. Медальон, оставив напоследок краснеющий след на ладони, полетел в безмерную бисерную сумочку, с которой мисс Грейнджер никогда не расставалась за пределами своей комнаты. Давясь всхлипами, которые обещали перерасти в новую порцию рыданий, мисс Грейнджер с облегчением отметила, что родители сегодня с утра на работе. Прогремевший где-то неподалеку такой знакомый звук аппарации заставил напряженную девушку дернуться и резко обернуться назад, чтобы с ужасом увидеть представшую во всей своей безумной красе Беллатрикс Лестрейндж. Палочка из виноградной лозы отлетела куда-то в сторону, а тело Гермионы скрутил острый спазм боли, заставивший девушку судорожно вскрикнуть. Эта Пожирательница Смерти не приветствовала школьные заклятия по типу «Остолбеней», «Петрификус Тоталус» или «Экспеллиармус», поэтому оружие и возможность стоять на ногах мисс Грейнджер потеряла из-за непростительного «Круцио».

Последнее, что запомнила перед аппарацией в незнакомое место Миона была жесткая ледяная хватка миссис Лестрейндж на ее руке. Настолько омерзительным казалось ощущение соприкосновения с кожей этой женщины, что девушка сквозь боль попыталась безуспешно вырваться на волю.

Свидетелем всего произошедшего навсегда останутся зеленеющая на газоне трава, дерево с еще качающимися по инерции качелями и рыжий кот, слишком поздно услышавший вскрик своей хозяйки и выскользнувший на улицу. Остальные же обитатели данной прекрасной во все времена пригородной улицы, где проживало семейство Грейнджер, были ответственными жителями Великобритании и трудились на работе. Их дети разъехались к многочисленным бабушкам, а те кто остался дома смотрели телевизор на всю громкость и попали в зону особого вакуума, что так некстати извечно случается в самые трудные и необходимые для главных героев минуты.

Спустя несколько минут, а может и часов, на газон ступили чистые черные мужские ботинки. Они уверенно направлялись к дому, пока под ноги внимательного гостя не бросился рыжий жутко шипящий и вопящий комок шерсти. Живоглот был готов насмерть расцарапать мужчину, чуть не сломавшего палочку любимой хозяйки, пусть даже этот мужчина и казался опасным и знакомым одновременно. Ведь этот человек был самцом его несмышленой хозяйки, припомнил кот, прекращая свои нападки, внимательно вглядываясь оранжевыми глазищами в Северуса.

Бережно сжимаемый букет полевых цветов выпал из руки, рассыпаясь по земле...