II Глава.
Серая пыль запретного отдела стала их общим, удушающим миром. Прошла неделя с того дня, как их приговорили к этому совместному наказанию, и за это время между ними установился странный, токсичный ритуал.
Гермиона приходила первой. Она расставляла перья, раскладывала пергаменты и наливала чернила в тяжелую, стеклянную чернильницу — ритуал, дававший ей ощущение контроля. Ровно в четыре часа пополудни раздавался точный, отмеренный шаг по каменному полу. Он никогда не опаздывал. Дверь открывалась, впуская не столько человека, сколько ауру ледяного высокомерия.
Драко Малфой появлялся на пороге, его беглый, оценивающий взгляд всегда находил что-то, достойный его презрения. Сегодня это была её прическа.
— Грейнджер, твои волосы достойный так, будто в них ночевала семья диких гиппогрифов, — это было его «доброго дня». Он сбросил с плеч дорогую, темно-зеленую мантию и аккуратно, точно вешая на невидимую вешалку, перекинул её через спинку стула. — Надеюсь, ты хотя бы помыла руки, прежде чем прикасаться к этим фолиантам. Некоторые из них старше и ценнее всей твоей родословной.
— Добрый день, Малфой, — ответила она, не поднимая глаз от переплета, который аккуратно чинила заклинанием. Её голос был ровным, почти механическим. Она выработала иммунитет. Его слова были как укусы комаров — раздражающие, но не причиняющие реальной боли. Не той боли, которую она уже знала.
Он занял свою привычную позицию — прислонился к высокому стеллажу, скрестив руки на груди. Он никогда не работал. Он наблюдал. Он был надсмотрщиком на каторге, которую отбывала она.
— Ну? — он мотнул головой в сторону полок. — Не заставляй меня скучать. Покажи, на что способна знаменитая эрудиция грязнокровки. Развлекай меня.
Гермиона вздохнула и потянулась за очередным томом. Сегодня они разбирали полку с мемуарами тёмных магов XIX века. Книги были холодными на ощупь и отдавали сладковатым запахом тлена.
Работа шла в привычном режиме: она диктовала название и состояние, он изредка бросал циничные замечания.
— «Воспоминания Алаяна Мракса». Переплет разорван, страницы… —Выбросить, — перебил он её, глядя в окно на наливающиеся свинцом тучи. — Старый нудный хвастун. Читать его — все равно что жевать пыль. —Это исторический документ, — возразила она, но уже без прежней горячности. —Это макулатура, — парировал он. — Как и большинство вещей, которые ты считаешь важными.
Она отложила книгу в стопку «на реставрацию». Она всегда делала это вопреки его словам. Это был её маленький, молчаливый бунт.
Тишина снова повисла в воздухе, густая и натянутая. Она чувствовала его взгляд на себе. Он изучал её, как биолог изучает под микроскопом странный, незнакомый организм.
— Почему ты это терпишь? — вдруг спросил он. Его голос потерял свой привычный язвительный оттенок и стал просто любопытным, почти нейтральным.
Гермиона вздрогнула от неожиданности.
—Что именно?
—Это, — он мотнул рукой, указывая на пространство между ними. — Мои замечания. Моё присутствие. Ты же знаменитая Гермиона Грейндер, победительница, героиня. Тебя носят на руках. А здесь ты позволяешь мне говорить с тобой, как с… ну, как с тряпкой. Тебе нравится? Это какой-то извращенный гриффиндорский фетиш — быть унижаемой?
Вопрос был задан без злобы. С холодным, научным интересом. Это было даже хуже.
Она отложила книгу и на мгновение посмотрела на свои руки. На едва заметные шрамы, оставленные кинжалом Беллатрисы.
—Нет, — тихо ответила она. — Мне не нравится.
—Тогда почему?
—Потому что твои слова… они просто слова, Малфой. Они не могут причинить мне боль. Не такую, какую я уже знаю.
Он замер. Его ледяная маска на секунду дрогнула, и она увидела в его глазах нечто похожее на понимание. Крайнее, циничное, но понимание. Он тоже знал эту боль. Просто его реакция на неё была противоположной.
Он фыркнул и отвернулся, но больше не возвращался к теме.
Час тянулся медленно. Дождь забарабанил по витражным стеклам, наполняя библиотеку уютным, монотонным шумом. Гермиона потянулась за тяжелым томом на верхней полке. Книга зацепилась за соседний фолиант, и когда она потянула её на себя, с верхушки полки градом посыпались старые, забытые свитки и обрывки пергамента.
Она отпрыгнула, но тучка пыли осела на её волосах и плечах. Она закашлялась.
Раздался короткий, резкий звук. Щелчок. Гермиона обернулась.
Драко стоял всё в той же позе, но его палочка была в руке. Он только что молниеносно и бессловесно наколдовал щит, который принял на себя основную массу хлама. Он смотрел на неё с выражением крайнего раздражения.
— Неуклюжая, — прошипел он. — Ты не только грязная, но ещё и кривая. Мне приходится теперь защищать тебя от библиотечного мусора?
Но в его интонации не было прежней ярости. Была лишь привычная, наработанная годами манера говорить свысока. Он убрал палочку.
— Извини, — автоматически сказала она, отряхиваясь.
—Не извиняйся. Просто будь осторожнее, — бросил он и снова уставился в окно, явно давая понять, что разговор окончен.
Это было почти по-человечески. Почти.
Она снова принялась за работу, но внутри всё перевернулось. Он защитил её. Не позволил ей испачкаться. Он, для которого её «грязь» была главным оскорблением.
К концу их «урока» буря разыгралась не на шутку. Гром грохотал над замком, освежая вспышками молний старые стены. Гермиона собрала свои вещи. Он всё ещё стоял у окна, наблюдая за разгулом стихии, его лицо было освещено очередной вспышкой. Он выглядел… задумчивым. И очень молодым.
— Я всё, — сказала она, надевая мантию. — До завтра.
Он не обернулся, но его плечи напряглись.
—Грейнджер, — его голос прозвучал глухо, почти потонув в раскате грома.
Она остановилась у двери.
—Да?
Он помедлил, всё так же глядя в ночь.
—Эти свитки… те, что чуть не свалились на тебя. Они из архива Мраксов. Там могут быть… опасные чернила. Язвительные. Не трогай их голыми руками.
Он сказал это так, будто делал ей выговор. Будто она уже совершила ошибку, и он был вынужден её поправлять.
Но это был совет. Предупреждение.
Гермиона замерла, пытаясь найти скрытый смысл, насмешку в его словах. Но их не было. Была лишь сухая, практическая информация.
— Спасибо, — наконец выдавила она, ошеломлённая.
— Я не для тебя это сделал, — тут же отрезал он, оборачиваясь. Его лицо снова было холодной маской. — Просто если ты отравишься и умрёшь, Макгонагалл заставит меня разбирать этот хлам с кем-то ещё. А я не хочу тратить время на обучение новой… помощницы.
Он произнёс это слово с нужной долей презрения, но прозвучало это уже как-то ненастояще, заученно.
— Понятно, — кивнула Гермиона. — Тогда… до завтра.
Он ничего не ответил, снова повернувшись к окну.
Она вышла в коридор и прислонилась к холодной стене, стараясь перевести дух. Её сердце бешено колотилось. Это было нечто новое. Не просто прекращение атаки, а нечто, почти похожее на заботу. Пусть и выраженную в уродливой, ядовитой форме.
Она шла по пустынным коридорам, и её мысли путались. Он был её мучителем, её надзирателем. Но сегодня он защитил её от падающих свитков и предупредил об опасности. Он стал предсказуемым. Его колкости стали частью её рутины, своеобразным звуковым фоном её работы. И теперь, когда этот фон изменился, в нём появился новый, тревожный диссонанс.
Она поймала себя на мысли, что завтра она снова придёт сюда. И не только потому, что должна. А потому, что ей стало интересно. Интересно, что же он скажет сегодня. Какой новый, уродливый цветок распустится в этом ледяном саду его ненависти.
И это осознание пугало её больше, чем все его оскорбления, вместе взятые. Она начала привыкать. А привычка, как известно, — страшная сила.