ОКСЭР

Раян

Я упал на холодную землю рядом. Рядом с телом Кёнмина? Нет — рядом с ним.

Руки дрожали, но я заставил себя выдохнуть. Не нервничать. Не истерить.

Фонариком осветил его лицо. Затылок. Волосы. Он лежал на боку.
Кровь? Было слишком темно, тени от фонаря мешали что-то разглядеть. Трава. Чернота вокруг.

Я дотронулся до его шеи — там, где бьётся пульс.
Пальцы онемели, ничего не чувствовал— словно клещи. Встряхнул руку, потянулся снова.
Тёплая кожа. Гладкая.

Замер. Услышал пульс. Свой. Не его.
Вдох. Выдох.
Пальцы были ледяными — его шея обожгла меня. Я затаил дыхание.

Тук... тук... тук...

Слёзы потекли по лицу.
Он жив.
Он жив.

Я достал телефон. Набрал номер Марка.

— Я нашёл его. У поваленного дерева. Приезжай на джипе.
— Он...
— Да, да. Жив. Но без сознания.
— Сейчас.

Вызвать скорую не имело смысла. Она не приедет.
Мы — на краю света.
А точнее, в самом его центре, но не на поверхности — а глубоко внутри.

Надо самим везти. Или вызывать вертолёт. Но сначала — понять, как он.

Я снова наклонился, подсветил фонариком.

Наклонился. Подсветил фонариком. Трогать — нельзя. Если переломы — будет хуже.
Аккуратно, как мог, открыл один его глаз.
Свет. Зрачок отреагировал. Моментально.

Слава богу.
Я даже не заметил, что не дышал.

Улыбнулся. Вытер слёзы.
Погладил его по голове. Волосы были влажными.
Наклонился. Поцеловал в лоб.

— Извини... извини, Кёнмин. Прости меня...

Капля упала на его лицо, скатилась к глазам. Я поймал её губами.
И вдруг... он зашевелился. Поморщился. Глаза — медленно, с усилием — начали открываться.

Он поднял руку, тихо застонал:

— Голова... — едва выдавил, поморщившись.

— Ты как? Где болит? Можешь пошевелить ногами?

Я сыпал вопросами, задыхаясь от чувств. Он не просто жив — он в сознании, он отвечает, он шевелится.
А значит... ничего страшного. Значит, всё будет хорошо. Почти.

Он услышал меня, еле заметно повернул голову.
Фонарь светил прямо в лицо — он тут же закрылся рукой.

— Убери... ты меня ослепишь.

— Извини, — я сразу положил фонарь на землю.

— Ты упал с лошади... — начал я. — Неизвестно, сколько пролежал без сознания.

— Пить хочу, — перебил он, глухо.

— Сейчас, — я засуетился, встал, подошёл к Стар — она стояла рядом, спокойная. Взял бутылку, вернулся.

Сел рядом. Открыл крышку и попытался придержать его голову, чтобы напоить.
Но он резко вырвал бутылку из моих рук — на удивление сильно для человека, который только что валялся без сознания.

— Я сам, — бросил он. Руки у него дрожали. Он еле заметно приподнялся на локтях, кряхтя. Я потянулся, чтобы помочь, — он толкнул меня, снова рухнул, бутылка покатилась, вода пролилась на землю.

— Не трогай меня! — прошипел он. — Из-за тебя я разлил воду.

Я поднял бутылку. На дне ещё оставалось немного.

— Кёнмин, я просто хотел помочь. Считай, что как доктор.

— Ты не доктор, — процедил он. Но, после паузы, всё же кивнул.

Я приподнял ему голову, подал бутылку. Он сделал глоток, поморщился.

— Голова кружится? — спросил я, стараясь звучать ровно. Не реагировать на его резкость. Заслужил.  Да, и сейчас это неважно.

— Болит, не кружится, — отрезал он.

— Хорошо...

Я сглотнул. Протянул руку. Так хотелось дотронуться — просто убедиться, что он в порядке. Успокоить себя. Его?

Пальцы дрогнули, но я всё же коснулся его лба, убирая влажные волосы.
Он тут же оттолкнул меня, резко дёрнул головой — и сразу застонал.

— Не трогай меня, бля... — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Из-за тебя голова стрельнула.

Слова давались ему с трудом, дыхание сбивалось. Но он всё равно предпочёл оттолкнуть меня, чем поберечь силы.

Я отдёрнул руку. Прижал её к животу. Он всё ещё болел — не от удара, от стресса.
От осознания: всё кончено.

Несколько часов назад мы ещё были «мы».

Теперь — нет.

— Извини... — пробормотал я едва слышно.

Он бросил на меня взгляд. 
В свете фонаря его глаза вспыхнули — злобой. Почти ненавистью.

— Что, играешь несчастного саба?.. — голос дрогнул. Он тяжело задышал, сделал паузу.

— Кёнмин, тебе сейчас опасно нервничать, — тихо перебил я.

Он не ответил. Только прикрыл глаза. Но продолжил.

— Хочешь вызвать сочувствие?.. Чтобы я себе казался уродом? Эгоистом?.. Ах, бедный Раян, так страдает...

Слова били. Как плети. Как ножи.
Как его взгляд.

Что я мог на это ответить?
Что это не игра?.. Что не притворяюсь?.. Что не хочу разжалобить?..
Что просто — не могу иначе?
Что просто... умираю тут с ним. Тихо. Молча.

— Нет, Кёнмин, — всё же сказал я. После паузы — тяжёлой, как глыба.
— Я просто хотел убедиться, что ты в порядке. Я... очень испугался, когда нашёл тебя.

— А чего так?.. — резко бросил он.
И тут же поморщился от боли.

Я машинально подался вперёд, хотел помочь, но он вскинул руку — резко, предупреждающе.
Не смей.
Ты мне уже никто.

Это было... слишком.
Я стиснул зубы. Удержал слёзы. 
Меня отталкивал человек, который был для меня всем.  Это рвало. Это убивало.

— Ну, откинулся бы я тут... — усмехнулся он, зло. — Разве не всем было бы легче?

— Зачем ты так?.. — выдавил я. — Ты правда думаешь, мне всё равно? Что я ничего к тебе не чувствую?

Он не ответил сразу. Только тяжело вздохнул. Потом — прикрыл глаза. Тихо. Почти беззлобно:

— А откуда мне знать?.. Может, тебе просто жалко стало.

Я взглянул на часы.
Марк должен быть с минуты на минуту.
И я понимал: времени почти не осталось.
Потом начнётся суета, и мы не успеем сказать друг другу ни слова.
А хотя сейчас — он злой, оглушённый болью... Я просто хотел убедиться, что с ним всё более-менее. И хоть немного поговорить.

— Нет, Кёнмин, — сказал я твёрдо, хотя внутри всё дрожало. — Я за тебя переживаю. Сильно. Ты это знаешь. Можешь шипеть, отталкивать, кричать... Но дай мне хотя бы проверить тебя. Убедиться, что ты цел. Что нет ушибов, гематом, чего-то опасного...

— Всё у меня хорошо! — почти выкрикнул он, когда я посветил фонарём на его спину и ноги. — Болит... поясница... и башка... Но не так, как болит, когда ты до меня дотрагиваешься.

— Кёнмин! — я сорвался. — Ну не веди себя так! Это глупо! Просто глупая упрямость! Я ведь только помочь хочу!

— А я хочу быть глупым. И упрямым, чёрт возьми! — прошипел он. Голос сорвался, дыхание стало чаще. — Я что... не имею права? Не имею права злиться?.. Гореть?! Или мне, как послушной сучке... надо всё принять?.. Твою ложь?.. Твоё предательство?..

Он запнулся. На долю секунды прикрыл глаза. Устал. Слишком много слов. Слишком много чувств. Но всё равно — выдохнул последнее, будто плевок:

— Или мне... благодарить, что хоть позволил трахать...

Он смотрел на меня снизу вверх, и голос у него был сорван.

— Ты ведь мне ничего не обещал. Сам твердил: "нас нет", у тебя долг, долг, долг... Так вот. Иди нахуй со своим долгом, Раян. И оставь меня в покое.

Он кричал. Это забрало все его силы. Он застонал, зажмурился, тяжело дыша. Я замолчал. Ему сейчас опасно волноваться. 
Он и так на грани — если сотрясение серьёзное, любой стресс может только навредить.
Лучше позже. Лучше помолчать. Переждать.
Только я не знал — а будет ли это «потом»?

Извиниться? Он простит?
Вряд ли.
Поймёт? Может...
Я надеялся. Только на это и оставалось надеяться.

Я не смогу его забыть. Не смогу вычеркнуть из сердца.
А он...
Я не хочу, чтобы он меня ненавидел.
Не ради себя — ради него.
Потому что ненависть выжигает изнутри. Забирает силы. Уничтожает.
Пусть лучше будет равнодушие.
Пусть лучше так.

— Прости меня, — всё-таки вымолвил я. Едва слышно. — Я не хотел...

— Не хотел? — его голос был сдавленным, тихим, но колючим. — Хотел же. Скажи правду, Раян. Хотел. С самого начала. И до самого конца. Хватит врать. Хватит.

Он говорил, не открывая глаз. Грудь вздымалась, дыхание сбивалось. Он снова начинал нервничать. Руки дрожали.
Не трогай его. Не провоцируй.
Он всё равно сейчас тебя не услышит.
Потом. Потом, может быть...

Но я не выдержал. Всё же сказал:

— Я хотел... Быть с тобой. Хоть как-то. Хоть в обмане. Хоть на время. Хоть во лжи.

Он медленно убрал руки с лица и посмотрел на меня.
Долго. Прямо. Безжалостно.

— Набылся? Наигрался? Я могу уже уезжать в Корею?

— Ты находил причины остаться. Сам, — буркнул я. Слишком быстро. Не сдержался.

Он скрипнул зубами.
— Извини, что раньше не свалил, песик. 
Он усмехнулся злобно.

— Ой, прости — Тан Чао Фа. Или как там тебя официально?.. Мать твою королевскую.

Я дёрнулся. Почти усмехнулся.
Он был злой. Жестокий.
И, чёрт возьми, красивый в этом гневе. Пусть орёт. Пусть рвёт, если ему так легче... а я собирать своё сердце буду потом.

— А ещё, — прошипел он, срываясь на ярость, — ты сцены мне устраивал. С Тьютором. Ревновал, бесился, спрашивал, зачем он приехал ... А у самого, блядь, невеста!
Он чуть не взвыл:
— Когда свадьба, жених?!

Я опустил голову. Это было самое страшное. Не слова — его голос. Его боль, которую он пытался закапывать под матами.

— Через четыре месяца, — пробормотал я.

Он рассмеялся — коротко, глухо, будто захлебнулся этим смехом. Мне показалось, я увидел блеск в его глазах. 

Слёзы?—Нет. Отблеск фонаря.

— В сентябре значит... — повторил он. — И ты не мог сказать? Когда ты говорил про долг, про обязательства — ты не мог, сука, сказать про неё?!

Он поднял на меня глаза.
Я хотел уйти, исчезнуть.

— Ты уже почти женат. Уже. Что это было? — он скривился, как будто его вырвало. — Твой прощальный тур перед свадьбой? Немного экзотики перед колечком? Невеста хоть знает?

— Да, знает, — выдавил я. — Не мог сказать...

Он тут же перебил:

— Конечно не мог! — он сорвался на крик. — Потому что ты трус! Потому что ты эгоистичный принц, который думает, что мир будет прощать ему всё — и молчание, и ложь, и предательство!

— Я... боялся. Ты прав.

Он поморщился, нахмурился — будто не знал, что ответить.

— Я знал, что когда ты узнаешь — возненавидишь. Знал, что всё кончится.  И оттягиваю этот момент.

Я вдохнул, не отводя взгляда:

— Я просто не хотел тебя отпускать. Эгоистично. Жалко. Я горел, Кенмин... И не хотел, чтобы ты спас меня. Я хотел, чтобы ты... сгорел вместе со мной. Вместе. В этом огне.

Молчание.

Только тень на его лице дрогнула.
Он отвернулся. Или просто опустил взгляд.

А потом — тихо, ровно, будто устало:

— Ну вот. Сгорели. Только ты выпрыгнул в последний момент. А я остался там. Один.

Я не ответил. Просто сидел. Молчал.

Он тоже замолчал. Прикрыл глаза — как будто даже смотреть на меня больше не хотел.

Секунды тянулись, как кисель.
Слишком много слов. Слишком мало смысла. Я открыл рот — и снова закрыл. Всё было лишним.

Тогда — просто спросил. Тихо, по-деловому:

— Ты можешь пошевелить ногами?

Он повернул ко мне голову, пробормотал что-то по-корейски. 
Я уже ждал, что сейчас снова огрызнётся, но... он просто поднял одну ногу. Потом другую.

Я заулыбался, но сдержался.
Спина цела. Жив. Он жив...

— Значит, позвоночник не задет, — пробормотал я скорее себе, чем ему.

— Я же говорю: со мной всё нормально, — выдохнул он. — Упал и упал. Голова пройдёт. Я могу встать и идти обратно.

— Марк сейчас приедет на машине. Ты не дойдёшь сам.

— Ах, Марк... Твой друг Марк, — усмехнулся он, и в этом смехе было больше яда, чем иронии. — Стояли с ним в конюшне и смеялись надо мной. Бедный кореец, влюбившийся в почти женатого принца. На что он, интересно, надеялся?

Желчь хлестала из него, как из старой, плохо обработанной раны.
Её невозможно было остановить.
Она воняла, текла.

А я? Я смотрел на него — на перекошенное от боли лицо, дрожащие пальцы, лоб, покрытый потом.
И всё равно он был для меня он. 
Мой господин. Мой человек. Моя любовь.

— Никто не смеялся, — тихо, но твёрдо сказал я. — Марк только просил меня быть осторожным. Стараться держаться на расстоянии. Чтобы не ранить тебя. Чтобы уберечь...

— Уберечь, — горько рассмеялся он. — Как мило. Как трогательно. Он мне тоже говорил, что я не пара тебе.

Пауза.

— А ты? Ты, — он резко взглянул на меня, глаза потемнели. — Ты, значит, тоже «старался» держаться на расстоянии? Когда сосал мне в кабинете?

Его голос дрожал. Он смеялся, но этот смех больше напоминал кашель или рвоту.
Ему было плохо. Но он всё равно бил.
Больно. Мерзко. Метко.

— Чёрт, Раян... — он усмехнулся, сплёвывая слова как яд. — Ты даже в этом облажался. Ни хрена у тебя не вышло. Ни «держаться», ни «не ранить».

Я хотел что-то ещё сказать — извиниться, объяснить. Но тут на траву упал свет фар.
Марк.
Наконец.

Высокий джип — тот самый, что мы используем в экстренных случаях. Я тут же поднялся, махнул рукой. Машина остановилась с другой стороны поваленного дерева.

— Сейчас перенесём тебя, — пробормотал я, наклоняясь к Кёнмину.
Он не ответил. Только закрыл глаза.

Сердце будто немного отпустило, но живот — нет. Всё ещё крутило.
Сильно.
Так, что, перешагивая через бревно, мне пришлось напрячь пресс от боли.
Это всё нервы?
Такие сильные?..

Я на мгновение прикрыл глаза, глубоко вдохнул. Спазм чуть отступил.

Из машины вышли Марк и Мин. Обошли сзади, Марк открыл багажник, достал складную носилку.

— Как он? — спросил, подходя.

— Голова болит, руки-ноги двигаются, в сознании. Соображает.

— Значит, жить будет, — хмыкнул Марк, уверенно переступая через бревно. Мин — за ним.

Фары от джипа залили поляну ярким светом, но кусты, где лежал Кёнмин, оставались в тени. Я подсветил фонарём .

— Ну что, кореец, как самочувствие? — усмехнулся он, присаживаясь на корточки. — Сколько пальцев?

У Марка было образование фельдшера. Когда-то, как он сам сказал — «в другой жизни» — мечтал стать врачом.
Мозгов и денег не хватило, пояснил он тогда с ухмылкой. Но на фельдшера выучился.

— Три, — ответил Кёнмин, прищурившись.

— А их четыре, — хмыкнул Марк. Пальцев было три. 

Кёнмин поморщился, фыркнул.

— Ты собираешься меня поднимать?

— Подожди. Сначала осмотр. Могут быть переломы или внутренние кровотечения.

Он едва заметно кивнул. Усмехнулся — устало, но без злости.

Марк начал осматривать его: аккуратно, спокойно, по-деловому. Кёнмин морщился, но не отталкивал. Не шипел. Он позволял ему прикасаться.

...А мне — уже нет.

Наверное, сегодня я поцеловал его в последний раз. Тогда, утром.
Он хотел потом — ещё.
Хотел заняться любовью.
А я оттолкнул.

«Потом», сказал я.

У нас было слишком много дел.

И теперь...

Я стоял, грызя ноготь на большом пальце. Сердце снова бешено стучало, живот сжимало.
От нервов. От боли. От страха, что всё ещё не закончилось.

— Как вы его тут нашли? — спросил Мин тихо.
Он держал в руках носилки. Взгляд встревоженный — видно, что переживал.

— Стар нашла Принца. А Принц — его, — ответил я.

— Что? — почти выплюнул Кёнмин.

Марк как раз приподнимал его за спину, аккуратно усаживая.
Тот морщился, кряхтел, но слушался.
Всё хорошо. Позвоночник цел, — отметил я про себя.
Узел в животе немного ослаб.

— Голова? Кружится? — спросил Марк.

— Нет. Не кружится, — ответил Кёнмин, не открывая глаз.

— Ты ехал на Стар?.. — он вдруг поднял на меня взгляд. — Она могла уже понести...

— Я бы сам не нашёл, — ответил спокойно. Легко.

— Придурок, — зло выпалил он. — А если она потеряет жеребёнка? Моего, напомню. Проданного за миллион долларов. Ты вообще мозгами думал?

Он просто жалил. Хотел уколоть. Хоть за что-то.

— Будем поднимать тебя, вроде цел, — сказал Марк, кивая нам. На наш разговор он не обращал внимания.

Мы с Мином подошли. Марк поддерживал его за спину, Кёнмин опирался на его плечо.
Я сделал шаг к другой стороне, но:

— Не трогай, — тут же отрезал он. — Мин, помоги.

Мин замялся. Посмотрел на меня. Потом на него. 
Снова кольнуло в груди. Или оно и не отпускало.

Я кивнул Мину:

— Помоги ему.

Тот подошёл, подставил плечо. Они медленно подняли его.

— Так что ты молчишь, Раян? — прошипел Кёнмин. — Что ты сделал с моим жеребёнком?

— Ничего. Я ехал медленно.

— Ага. Так я тебе и поверил. Если Стар потеряет его — ты мне должен миллион долларов.

— Хорошо, — отозвался я тихо.

Он правда думает, что жеребёнок — самое главное? Что это могло бы меня остановить? Кто из нас сейчас придурок?..

— Принц был у ручья, — продолжил я. — Не вернулся в поместье, наверное... не хотел отходить далеко от тебя. Мы туда почти не ходим — я бы сам не догадался. Так что да, я взял Стар. Понимая риски. И всё равно сделал бы так же ещё раз.

Кёнмин посмотрел на меня пристально, долго. Сквозь темноту, в которой мерцали лишь фары. Не ответил ничего. Просто оперся на плечо Мина, Марк подхватил его с другой стороны, и они пошли, шаг за шагом, медленно.

Носилки не понадобились. Я теперь нёс их сам — без толку.
Обойти поваленное дерево было сложно: с обеих сторон густые кусты. Поэтому они аккуратно усадили его прямо на ствол. Я видел, как он стиснул зубы от боли. Видел, как перешагнул через бревно, кривясь, хромая.

Марк и Мин держали его, помогали, вели к машине. Открыли заднюю дверь. Осторожно уложили его на сиденье. Всё это время я просто стоял — в паре шагов позади.

Смотрел.

На три согбенные спины. На его плечи.
На походку, ставшую вдруг чужой, тяжёлой.

Кёнмин... Прости меня, если можешь.

— Поведёшь? А я могу лошадей домой отвести, — спросил Марк, открывая водительскую дверь.

— Нет. Я поеду сам. На Принце.

Марк прищурился, опёрся на дверцу.
Секунда. Другая.
Наверное, он хотел оставить мне возможность —  отвезти его домой, может быть... просто быть рядом. Держать за руку. Молчать. Дышать вместе. Мин бы мог сесть за руль.

Но я снова покачал головой. И Марк кивнул.

— Хорошо. Встретимся в поместье. Вызывать врача будем? — уточнил он. — Вроде бы, по виду ничего серьёзного... но сотрясение — штука опасная.

— Вызовем, — кивнул я. — Поеду за ним сам. Привезу.

— Окей.

Марк сел в джип. Я — на Принца. Машина тронулась первой, фары рассекли темноту. Я двинулся следом. Уже не было смысла спешить... 

Я уже не успел... Опаздал.