13 глава
Боль, слезы, секс. Кровь.
И это то, к чему они пришли.
Он не знал, почему так было. Не имел ни малейшего понятия, почему в голове не мелькало даже подобия мысли с тех пор, как это случилось. Безмолвие. Почти полная тишина, пока Драко сидел в кресле в углу ее спальни. Только неясный шум в сознании и расслабленность, которые проскальзывали через пустые участки его собственного неверия. Легкий шум в ушах, ровное дыхание, затихающее биение сердца — он чувствовал его кожей... и больше ничего.
Драко сидел в тишине с того самого момента, как положил ее на кровать столько часов назад, когда за окнами ее спальни сквозь гущу деревьев еще не пробивалось бледное сияние рассвета. Он просто опустил ее туда — на белые простыни, — со следами синяков и кровоподтеками, обессиленную.... И, возможно, она ждала, что он ляжет рядом с ней. Или что он уйдет вообще.
Драко понял, что не может сделать ни того, ни другого. Поэтому он просто пересек комнату и сел. Все время на одном месте, устремив взгляд на ее спящую фигурку, почти не мигая.
В тот момент, когда они оба лежали на полу в ванной комнате... пол в ванной комнате. Первая связанная мысль проникла в голову Драко. Он до сих пор не убрал разбитое стекло.
Но затем мысль покинула его так же быстро, как и появилась до этого. Неуместно. И снова вернулась оцепенелая тишина.
Они лежали на холодных каменных плитах: незащищенная кожа, бросающиеся в глаза синяки, отчаянно бьющиеся сердца. И возможно, он должен был сделать что-нибудь. Ему, несомненно, нужно было прикоснуться к ней еще раз, чтобы остудить горячую кровь и убить внезапный порыв серьезности, который вспыхнул в его возвращающемся сознании. Потому что Драко не был готов. Он не был готов прийти в себя и вернуться, а еще думать о том, что только что случилось между ними. И да — ему просто необходимо прикоснуться к ней еще раз. Он не имел ни малейшего понятия, почему или как. Он все еще мог чувствовать покалывания в ладони, в то время как рука покоилась на подлокотнике его кресла.
Не то чтобы он не думал об этом. В голове было пусто, если не считать неверия, конечно. Только образ ее, лежащей на кровати. Спутанные локоны, разбросанные на подушке, на щеках следы слез. Драко догадывался, что она плакала во сне.
Она была красивой. Израненная и покалеченная, но всецело его. Ужасно. Нельзя думать об этом. Не сейчас, по крайней мере.
Он лишь ждал момента, когда его сознание не позволит ему больше решать, когда он не сможет наслаждаться тишиной и забывать про боль. Забыть, насколько он был близок к краю, и всего лишь несколько часов назад.
Гермиона.
Пэнси.
Отец.
Но Драко не был глупцом. Он знал, что ничто не длится вечно, в особенности что-то хорошее. Как его губы на ее губах — всегда так мало. Как его наказания — всегда слишком быстрые. Он до сих пор мог чувствовать ее. И так же, как ненавидел, он наслаждался этим чувством.
Гермиона перевернулась, издав болезненный звук. Этот звук что-то сделал с его сердцем, послал что-то стремительное в голову — несомненно, что-то важное. Драко был рад пришедшей мысли и в тоже время пристыжен. И он должен был отреагировать незамедлительно.
Он поднялся с кресла. Это движение привело к легкому головокружению. Он знал, что должен чувствовать усталость, и, возможно, так и было, но это не важно. Он тихо пересек комнату, распахнул дверь в ванную, которую оставили приоткрытой.
Приглушенный свет — не настолько яркий, чтобы отражаться от осколков стекла, которыми был усыпан пол. Свет был мягким, чтобы не вызывать рези в глазах, но он все еще чувствовал легкую боль, когда скользил взглядом в поисках нужной вещи.
Он заметил свою палочку около раковины. Осколки поранили его несколько раз — ничего такого, на что Драко мог бы обратить внимание, — пока он шел за палочкой, наклонился, сжимая холодные пальцы вокруг нее. Что было странным — он не почувствовал обычной связи с ней, словно это был не он вовсе. Может, это имело отношение к оцепенению, которое все еще оставалось в нем, проникая между частицами сознания, не позволяя сконцентрироваться на одной-единственной мысли.
Драко вернулся тем же путем. Она все еще лежала в том же положении, то слабо, то глубоко дыша. Он забеспокоился, и это чувство заставило его действовать.
Он сделал три шага к краю кровати, ощущая незначительный риск от ее близости. Опасность и смущение — и ему не понравилось, что сознание стало более оживленным, нежели минуту назад. Драко поднял палочку и прошептал заклинание.
Плохие воспоминания. Ужасные вещи.
Гермиона слегка пошевелилась. Ее веки задрожали, а затем медленно открылись. Взгляд ее не выражал эмоций, тусклый, но сфокусированный прямо на нем.
— ...Малфой? — ее голос был глухим, бессвязным и путанным, все еще ослабленным болью.
— Молчи, Грейнджер, — звук собственного голоса удивил его. Как будто камни перемалывали друг друга в его глотке. Он опустил свою палочку ниже, прикасаясь кончиком к коже на ее плече.
Ее глаза немедленно закрылись, голова немного отклонилась назад, спина выгнулась, и Драко против своего желания облизал губы при виде изгиба ее шеи. Мерлин, это так неправильно — все еще так желать ее.
Но, тем не менее, он хотел. И никогда не останавливался, не прекращал бороться с собой, пока его палочка медленно двигалась, пока ее кончик прикасался к каждому кровоподтеку, который он смог заметить, пока его рука мягко потянула покрывало, пока она лежала там, тяжело дыша от действия волшебства. Ее грудь вздымалась и опадала. Дважды он чуть не потерял контроль: первый раз, когда он легонько коснулся рукой ее бедра, и снова — убирая спутанные локоны с ее лица.
И она все еще была там, дрожа всем телом. Позволяя волшебству нахлынуть на тело успокаивающими волнами, ставшими такими привычными для него с годами. Это притупляло чувства, понижало температуру бегущей по венам крови. И он знал, как она должна была себя чувствовать: полностью во власти, поглощенная, погруженная в меланхолию оздоровительных чар, опьяненная заклятием.
Драко знал, почему она позволила ему прикасаться к ней так. И он даже не пытался притвориться, что не это стало причиной его учащенного дыхания. Член затвердел.
Он использовал Гермиону в своих интересах. И неважно, что это было извращенно, безнадежно, безнравственно — он не мог остановиться! Пробегая пальцами по дорожкам на ее коже, которыми ранее двигалась его палочка, ведя вверх по ее ноге. Чтобы проверить заживление царапин? Он хотел наклониться, чтобы слизать последние следы засохшей крови с ее тела влажным языком.
Грейнджер. Всегда — такая абсолютно желанная, и всегда — этого недостаточно! Как он мог когда-то предполагать, что можно исправить эти ошибки?
Как только последние слова заклинания замерли на губах и растворились в воздухе, Драко с неохотой убрал палочку и заставил себя сделать шаг назад. А затем еще. Снова и снова, пока тело не уперлось в стену, а голова не прислонилась к холодному камню; только голодное, острое, прерывистое дыхание. Он уставился на ее дрожащее тело и позволил палочке упасть на пол.
Как просто и близко — взять ее еще раз. Почему он не позволил себе этого?
Гермиона моргнула. Она оглядела себя, а затем, медленно потянув одеяло на себя, попыталась сесть, поморщившись от боли.
— Тебе все еще больно.
Она повернула голову к нему, глаза широко распахнуты.
— Что ты?.. — ее голос был слабым.
— Я вылечил тебя.
На какой-то миг Гермиона пристально посмотрела на него, прежде чем снова отвести взгляд. Она явно была смущена.
— Это займет какое-то время, чтобы боль утихла. Но синяки быстро сойдут.
Это не должно было ее удивить, только не после всего.
— Малфой...
— Хорошо бы тебе остаться в кровати сегодня. И завтра. Тебе будет лучше притвориться больной.
— Но...
— Иначе будет слишком много вопросов, — и вдруг сознание Драко пронзил внезапный факт. Острое напоминание о том, что перед ним Грейнджер. Гриффиндорка. — Если только, — он помедлил. — Если только ты не подумываешь о том, чтобы рассказать об этом кому-нибудь.
Хотя с чего бы ей это делать? Пэнси и Миллисент заслужили все, что получили, и исключение из школы было бы слишком мягким наказанием, по мнению Драко. Хотя — а он мог с уверенностью сказать это, ведь он знал Пэнси, — она сможет найти способ отомстить им. И наиболее вероятным было бы рассказать Дамблдору о...
И здесь Драко оборвал ход собственных мыслей. Это был самый темный угол, какой он только мог себе представить, самое жуткое воспоминание, и он не мог заставить себя ворошить его. Эту потерю собственного контроля. Что-то, что не было им самим, но было от отца, и теперь уже — его неотделимой частью.
Гермиона покачала головой.
— Я не скажу никому, — пробормотала она, теребя одеяло. Она все еще была в платье. Порваном, покрытом пятнами и измятом. Несмотря на это, Драко считал его великолепным. — Я не думала об этом.
Драко не ответил. В комнате повисла тишина. Он почти слышал ее сомнение.
— Спасибо тебе за... — она перевела взгляд на дверь в ванную. — Э...
Наверное, это был самый простой звук, слетевший с ее губ, который он только слышал. В любое другое время — нормальное, рациональное, до-того-как-все-это-произошло — он бы усмехнулся, потому что Гермиона Грейнджер никогда не теряла дар речи.
Это могло означать только одно. — крах. От этого скрутило желудок.
— Я тебя оставлю, — невнятно пробормотал он. Его возбуждение пошло на спад из-за неуклонно растущего понимания горьких фактов. — Тебе нужно отдохнуть.
Она все еще смотрела на дверь.
— Я приберусь там, — проворчал он, почти улавливая мысли о разбитых и окровавленных осколках, мелькавших в ее глазах.
Гермиона отрицательно покачала головой.
— Нет! Я сама.
Драко неодобрительно покачал головой.
— Я же сказал, что сделаю это, Грейнджер.
Она повернулась к нему. Ее лицо внезапно потемнело от гнева.
— А я сказала, что сделаю сама, понятно?
Его глаза сузились в легком недоумении. В легком «какого черта ты оспариваешь мое решение?» недоумении.
— Я уже сказал. Тебе нужно отдохнуть. Заклятия бесполезны, пока ты не дашь себе возможности восстановиться, Грейнджер. И уж поверь, я знаю, о чем говорю.
— Мне все равно.
Она вдруг разозлилась, и он не должен был удивиться. Должны же они были когда-нибудь переступить эту черту.
— Извини, — Гермиона неловко заерзала, покусывая губу. — Я имела в виду, что это неважно.
Драко все еще хмурился.
— Да уж. Неважно.
Снова тишина повисла в воздухе, и Драко уже не мог дальше игнорировать постепенно возвращающиеся в сознание мысли. Холодные, горячие, нахальные. И ему было неуютно — что-то вроде неловкости от того, что он считал себя слишком опустошенным для любых чувств, но испытывал все те же чувства. Находясь в этой комнате с одной-единственной девушкой, обладать которой хотелось снова и снова, и в то же время, наконец, совсем забыть о ее существовании.
Да, она имела полное право злиться. Несомненно. И даже больше, чем просто злиться. На Пэнси, Миллисент, на него. Он же не был ее проблемой? Он не мог не чувствовать, что она бы ни за что не позволила ему взять ее, если бы не похоть. Весь этот болезненно-сладкий разврат — только его вина.
Да. Он хотел сломать ее. Сейчас от этого стало только хуже. Теперь он выблевал свои жалкие мозги на ее грязную гребаную кожу, и все, к чему это привело, до чего дошло — просто упрек.
Он утянул ее вниз за собой. И все, что видел, глядя в ее глаза — сплошную путаницу, созданную им самим. И он знал — она понимала, что это только его вина.
«Хочу, что бы ты наорала на меня, Грейнджер. Ты должна. И я не знаю, с какой радости я тебя вообще остановил».
— Может, тебе и вправду лучше прибраться самой.
— Что?
— У меня есть дела поважнее.
Она открыла рот. Закрыла.
— Хорошо.
Что? Да что, черт побери, с ней происходило?
«Заглотни уже приманку, Грейнджер. Я даю тебе реальный шанс швырнуть все это мне в лицо. Очевидно, что именно это ты и хочешь сделать, и я не виню тебя. Это пришло намного раньше, чем я думал, но, в любом случае, пришло. Я вынесу это».
— И мне действительно лучше притвориться больной.
— Что?
— Если я туда вернусь. Ну, ты понимаешь. Воспоминания о том, что произошло между нами.
Она пристально глядела на него, а он ждал в предвкушении.
— Ну, если ты так говоришь.
Какого хера она вытворяла? Потакать Малфою — с какой радости она делала?
— Естественно. Потому что, мать твою, чем скорее мы забудем об этом, тем лучше.
И затем... она снова только усложнила все еще больше — Гермиона судорожно вздохнула.
— Просто уйди, Малфой.
Нет. Не без борьбы. Почему он только... он даже не... Мозг почти лихорадило.
— Да что, черт подери, с тобой происходит? — естественно, он не хотел спрашивать это таким тоном. Он вообще не хотел говорить, и теперь все только усугубилось.
— Я не позволю тебе этого, тем более, сейчас! — ответила она уверенным голосом, напряженно сжимая зажатые в кулаках простыни.
— Не позволишь что, Грейнджер? — рявкнул он, окончательно сбитый с толку всем происходящим. Ее реакцией. Своей собственной непроходимой тупостью.
— Довести меня снова.
И что-то в этих словах, похожее на правду, ранило.
— А почему нет? В любом случае, только это мне и удается на ура!
— Брось это, Малфой! Хорошо бы тебе немного отдохнуть.
— Перестань говорить со мной так, мать твою, — он уже почти кричал.
— Так — это как?
Ее выражение лица «в-точности-как-я-ожидала» — это доканывало его.
— Словно... — Драко помедлил. — Словно тебе плевать.
— На что?
И вдруг слова ринулись стремительным потоком.
— Ну, не знаю. Может на то, как я повалил твое искалеченное тело на пол и отымел тебя в первый раз в твоей жизни, хотя мы оба знали, — я знал! — что это совсем не то, чего бы тебе хотелось! Неужели тебя это не волнует, Грейнджер? То, что я отнял у тебя таким образом? О том, что я просто воспользовался?
— Просто уйди, Малфой.
— Тебя должно заботить, что я подвел тебя к той черте в первый гребаный раз, а дальше — толкая член в твою девственную грязную пизду. А самое забавное — если бы я опередил Паркинсон, ты все еще была бы девственницей, и ничего из этого не случилось! Ты бы не дошла до ручки, чтобы просто отдаться мне вот так, Грейнджер. И я знаю, тебе есть дело. Уж я-то знаю. Поэтому хватит ебать мне мозги, выскажись и покончим с этим.
Его сознание наконец прорвало потоком слов, только произошло это во всеуслышание. Как, мать твою, вовремя, как легко поправимо.
Гермиона смотрела на него в изумлении. И, по всей видимости, он отвечал ей тем же.
— Я думаю... — она замерла.
Слишком много недосказанности. Она снова открыла рот:
— Думаю, тебе все-таки стоит уйти. Сделай одолжение.
— Да сваливаю я, Грейнджер, — его голос был слишком тихим, почти шепот.
Она кивнула, он повернулся к двери.
— И да...
Драко покосился в ее сторону, все еще хмурясь, все еще колеблясь где-то между злостью, отчаянием и воспоминаниями.
— Мне не плевать.
Еще бы. Как может быть иначе, если она только что потеряла девственность с ублюдком, который презирал ее до ебаного мозга костей? С тем, кто бы только ухмыльнулся при виде ее избитого тела не более, как месяц назад...
— Но я отдавала себе отчет в своих действиях, — тон ее голоса был неприятно спокойным. — Ничего ты меня не лишил. По крайней мере, не прошлой ночью. Поэтому мне жаль, Малфой.
— Тебе жаль?
— Мне жаль, если это выглядит именно так в твоем понимании.
Замешательство вернулось.
— Если это именно то, что ты мечтал сделать, подавись и наслаждайся этим.
— Грейнджер...
— Это все, — она отвернулась. — Я просто хотела, чтобы ты знал, до того как...
— До чего?
— До того, как ты закроешь дверь за собой.
Зачем? Зачем она все это сказала?
— Я не черта не понял, Грейнджер.
— Тебе лучше поспать.
— Не до того, как...
— Убирайся, Малфой. Я серьезно, — ее холодные глаза — что-то в них было не так.
— Ладно, — прорычал он, сжимая зубы от разочарования. — Но ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что я хотел, чтобы было именно так, — он рывком открыл дверь. — Ты слышишь меня, Грейнджер?
Она отстраненно смотрела в окно.
— Я сказал, что ты не права!!!
Но Гермиона не ответила.
Тогда хер с этим. И хер с ней.
Драко захлопнул дверь.
***
Проснувшись, Гарри минут пять тупо пялился в потолок, затем натянул на себя джемпер и направился к двери, ведущей из спальни мальчиков. Солнце только-только встало, и воздух за пределами полога кровати, полоснувший по голым ступням, был ощутимо холоднее. Гарри настолько устал, что даже не заметил — Рон проснулся задолго до него. Только на последнем шаге в общую гостиную он заметил лучшего друга у камина. Здесь было теплее — потрескивание в камине, успокаивающие отблески огня и тепло, нахлынувшее умиротворяющими волнами спокойствия, пока он устраивался напротив этого теплого света.
Рон устроился в кресле рядом с ним.
— Ну, как повеселился прошлой ночью?— негромко поинтересовался Гарри, прежде чем снова повернуть голову к камину.
— Мне жаль, приятель. Правда, жаль! — он услышал, как Рон запнулся.
— Не стоит.
— Я просто не хотел, чтобы ты оставлял ее одну на всю ночь, понимаешь?
— Это и не входило в мои планы.
— Я знаю, — ответил Рон. — И я знаю, что Гермиона намного важнее какого-то там бала. Просто Джинни — моя сестра, Гарри. Ты ведь понимаешь, каково это?
— Понимаю, Рон, — Гарри кивнул и, подумав, добавил. — Честно.
— И, наверное, не стоило так орать на тебя.
— Не волнуйся на этот счет, Рон.
— Я просто был немного не в себе. Расстроен, что Гермиона так просто оставила нас.
— Слушай, Рон, я рад, что ты сказал мне все это. Нет, серьезно, — настаивал Гарри, бросив взгляд на друга. — И думаю, что под конец я был паинькой. Ну, когда мы вернулись.
Рон слегка усмехнулся:
— Джинни сказала, что прекрасно провела время.
— Да, было здорово! — ответил Гарри, улыбаясь своей шутке.
И затем они оба повернулись к огню. Гарри натянул рукава джемпера на ладони.
Было странно — хотя и вполне ожидаемо, — но Гарри чувствовал вину за то, что позволил Рону утащить себя обратно в зал. Он должен был остаться, чтобы продолжить поиски Гермионы. Но вот что странно: то-то было в том, как разговаривал с ним Малфой — первый раз на памяти Гарри, — в его словах был явный намек на правду.
Это одновременно и раздражало, и успокаивало Гарри. Ведь если Гермиона, в самом деле, просто почувствовала недомогание, тогда это было нормальным. Это было естественным.
Но она должна была сказать ему. По меньшей мере дать знать одному из них — вот все, что она должна была сделать, и все же это сделал Малфой. Во всяком случае, он был, кажется, единственным, кто знал, что с ней, и это не понравилось Гарри. Потому что Малфой не ее лучший друг, он ей вообще никто. Он существовал только ради того, чтобы портить им жизнь. И почему, во имя Мерлина, Малфой стал тем человеком, который сказал ему о Гермионе? Бессмыслица. И поэтому Гарри, в конечном счете, имел полное право что-то подозревать.
— А знаешь, я врезал ему.
— Кому?
— Малфою. Как раз перед тем, как ты пришел.
— Серьезно?
— Ага.
— Молодец, парень.
Не то чтобы Гарри сомневался насчет Малфоя в течение этого семестра или, если быть точным, на продолжении всего знакомства с ним. Только всегда там было что-то — пусть слишком незаметное и слабое, чтобы проявиться, — голос разума, талдычивший ему на задворках сознания, что, возможно, он был всего лишь в шаге от цепких объятий навязчивой идеи. Убедить всех вокруг в своей правоте? Малфой был злом до кончиков волос и так далек от исправления, что одна мысль об этом являлась чистой воды абсурдом.
Кроме того Малфой не мог быть способным на раскаяние.
Или... тог? Ублюдок был холодным, жестоким и с перетраханными мозгами, но были моменты, когда Гарри мог бы увидеть это — почти раскаяние. Мутный, потерянный взгляд, устремленный в никуда. И в эти чрезвычайно редкие и поразительные моменты, проходя мимо Гарри, он выглядел таким опустошенным, что даже не пытался кинуть очередное оскорбление. Такие моменты — настолько странные, что могли и привидеться — вызывали холодную дрожь вниз по позвоночнику, заставляя холод проникать глубже. Потому что этот парень выглядел зловеще — слишком темное зло, терзающее его изнутри. И что, какая-то его часть должна жалеть ублюдка?
Драко действительно верил во тьму — и этого было достаточно. Но возможно ли, что существовала какая-то частичка в нем, способная начать признавать аморальность его убеждений? Да, и это было еще хуже, потому что означало, что Малфой не настолько глуп, чтобы оставить это без должного внимания. Он знал о злобе, пропитавшей его верования, и, тем не менее, продолжал.
— Нам следует проведать ее сегодня, — пробормотал Рон.
— Угу.
Это было реальностью, целиком и полностью. Гермиона. Единственная девушка, которую он любил, о которой заботился, которая была ему нужна.
Гарри отдал бы жизнь за многих людей, и это не было геройством. Героизм — это всего лишь избитое веками выражение, всего лишь клише, еще один мираж, аллегорическое чудо, созданное, чтобы искушать людей мыслями о триумфе, чести, восхищении. Это не имело ничего общего с героизмом. Это просто любовь. Ну, и что-то еще. Смысл жизни, необходимость защищать, оберегать? Он не мог понять этого, и говорить, что он отдал бы свою жизнь за таких людей, как Гермиона и Рон, было бы недостаточно. Потому что есть разница — такая смутная и почти не ощутимая, но все же она была. Гарри отдал бы свою жизнь ради них не только ради спасения. Ведь со знанием того, что он не смог... что они погибли... он просто не сможет жить дальше.
Вот почему это имело смысл. Вот почему вся эта ситуация бесила, раздражала, действовала на нервы. Гермиона находилась рядом с одним из самых опасных людей во всей школе, и она была в опасности. Возможно, ей не грозили ни смерть, ни даже физический вред, но он достанет ее. Малфой найдет способ навредить. И Гарри видел:
— Что-то происходит между ними.
Рон взглянул на него. Они сидели молча довольно долгое время. Солнце уже ярко светило в окно, и ребята могли видеть лучи сквозь покрытое инеем стекло.
—Ты прав.
Гарри был почти удивлен. Он ожидал услышать усталый вздох, слабый намек на то, что Рону реально осточертело обсуждать эту тему. Не то чтобы он не был этому рад, но это немного смутило Гарри. Простое согласие Рона прибавило еще больше сомнений.
— Нужно что-то с этим делать, — сказал Гарри.
— Ну, мы вроде уже попытались, разве нет?
— И все еще не имеем ни малейшего понятия, что происходит, — ответил он. — Если бы мы могли выяснить хоть что-то, то разобрались бы.
— И как ты себе это представляешь? — переспросил Рон. — Мерлин знает, сколько раз я пытался поговорить с ней. И, раз уж на то пошло, крики и кулаки здесь — тоже не вариант.
— Я просто пошел искать ее, когда они вышли из зала.
— О чем это ты?
— Ну, ты знаешь. После того, как Малфой хотел поговорить с ней прошлой ночью. Во время бала. Все выглядело так, словно я им помешал, прервал что-то важное.
Рон пожал плечами.
— Не знаю, Гарри, по-моему, пора кончать с этим.
— Она была расстроена. Почти напуганная.
— Да ладно тебе, ты постоянно это говоришь. То же самое ты говорил в тот раз, когда вы с Малфоем чуть не расквасили друг другу морды в подземельях.
— И? Я ведь не врал.
— Уверен, что нет, — ответил Рон. — Я просто пытаюсь донести до тебя, что мы ходим кругами. Это, черт побери, бессмысленно.
— Едва ли это можно назвать словом «бесмысленно».
— Уж поверь, можно.
— И что ты тогда предлагаешь? — нахмурился Гарри. — Просто забыть об этом?
— Само собой нет!
— Тогда что?
— Слушай, не знаю я! — вздохнул Рон. — Я просто пытаюсь объяснить, что у нас нет ничего, что помогло бы нам разобраться.
Гарри нахмурился сильнее.
— Единственное, что у нас есть, — ответил он, едва клацнув зубами. — Та фигня, что несла Пэнси.
Боковым зрением он заметил, как Рон напрягся.
—Да, — пробормотал он. — Но я абсолютно уверен, что если Малфой... ну, ты понял... — Рон неловко заерзал в кресле. — Попытался что-нибудь... она бы нам рассказала, ведь так?
Только этих слов было достаточно, чтобы заставить кровь Гарри закипеть.
— Если Малфой, конечно, не угрожал ей, — рыкнул он. — Что вполне вероятно.
— Гермиона не стала бы этого терпеть, — неуверенно ответил Рон.
— Без понятия, стала бы или нет, — пробормотал он в ответ. — Но... ладно. Есть еще одна важная вещь, — он запнулся. Гарри хотел произнести это до того, как станет слишком поздно произносить хоть что-то. — Просто... хм ... фигня в чистом виде. Ну, то, о чем говорила Пэнси.
Брови Рона поднялись вверх:
— И что же это?
— Полный абсурд, — Гарри колебался. — Просто какая-то хрень о том, что Гермиона влюблена.
— В кого?
— А как ты думаешь, Рон?
— Ну...
Гарри уставился на друга в ожидании, но тот, кажется, все еще не уловил сути. Ему снова пришлось заговорить:
— Пэнси сказала что-то о том, как они смотрят друг на друга. Я не знаю. В смысле, это заметно...
— Чушь собачья!
— Именно.
— Истеричка чертова.
— Я должен был рассказать о домыслах Паркинсон.
Лицо Рона малость перекосило:
— Я не удивлюсь, если она уже начала распускать идиотские слухи по этому поводу.
— Вряд ли, — возразил Гарри. — Сомневаюсь, что она предпримет что-то подобное, что унизит ее собственное достоинство. Идея о том, что Гермиона нравится Малфою...
— Но это не так, Гарри, — вспылил Рон. — В смысле, он мог бы думать о ней как о привлекательной девушке или что-то подобное — многие ребята так думают. Но она...
Гарри заскрипел зубами. Он хотел, чтобы все это оказалось ложью, действительно этого хотел. Но какая девушка отважилась бы признаться в том, что ее парень кричал в постели чужое имя?
— Не знаю, Рон.
Тот явно чувствовал себя крайне неловко. Между бровями залегла глубокая морщинка, и от его постоянных ерзаний в кресле Гарри уже трясло. Вся эта ситуация действовала ему на нервы. Он даже в точности не знал, что хочет от Рона, но было бы неплохо услышать: «да, Гарри, ты абсолютно прав. Давай вытащим Малфоя из гостиной старост и набьем ему морду бессчетное количество раз».
— Мы должны проследить за белобрысым, — пробормотал Рон, забираясь в кресло с ногами и устраиваясь в нем поудобнее. — Может, узнаем что-нибудь его странных делишках.
— Что я и пытался сделать. И ты, кстати, начал плести что-то о том, как далеко я зашел.
— Слушай, друг, — Рон серьезно посмотрел на Гарри. — Я всего лишь беспокоюсь за Гермиону...
— А мне, по-твоему, на нее плевать?
— Ты просто не видел ее той ночью в библиотеке. Она была так расстроена, Гарри. Я даже не знал, что сказать.
— Неужели не понятно, почему?
— По-твоему, я идиот?!
— Почему она плакала, Рон?
— Она сказала, что это из-за обязанностей старосты, но...
— Вряд ли.
— То же самое ответил и я.
— Значит, из-за него.
— Возможно.
— Нет, Рон. Никаких возможно, а так оно и есть!, — Гарри был дико раздражен. — Я не понимаю тебя. Неужели ты не замечаешь их разговоров с глазу на глаз? Это напряжение между ними или недосказанность? Гермиона очень изменилась с тех пор, как стала делить одну гостиную с этим ублюдком, и знаешь что? Я жутко устал от того, что только меня это волнует!
— Тебя? — огрызнулся Рон, возвращая ноги обратно на пол. — Конечно, только тебя! Мне чертовски хочется врезать ему при всяком удобном случае, но кто-то же должен трезво оценивать ситуацию? Этот кто-то явно не ты, согласен?
— Но ведь и ты его ненавидишь, Рон! — прорычал Гарри.
— Конечно, я его ненавижу... И с трудом сдерживаю себя. Но если я позволю ему достать меня так же, как он достает тебя, тогда мы трое застрянем в таком дерьме, что отмыться уже не выйдет. Я пытаюсь сдерживаться, Гарри, действительно пытаюсь, поэтому не надо делать вид, будто я ничего не делаю. Возможно, меня это беспокоит еще больше, чем тебя.
— О чем это ты?
— О Гермионе. Пока ты одержим навязчивой идеей о Малфое, я стараюсь выяснить, что к чему, просто разговаривая с ней.
Гарри опустил взгляд, глубоко вздохнул и потер лоб рукавом.
— Возможно, ты прав, — выдохнул он. — Но не думай, будто я не пытался вести с ней задушевных разговоров. Как будто, черт побери, есть вероятность, что она будет говорить со мной об этом.
— Гермиона увидит, что ты пытаешься действовать разумно.
— Но как я могу заставить ее увидеть это?
— Понятия не имею, — пожал плечами Рон. — То есть, я думаю, она все понимает. Как считаешь? Если бы у тебя реально отсутствовала причина действовать разумно, — никаких шансов на то, что она все еще разговаривала бы с тобой. С нами обоими, если быть точным.
— Думаешь, она... и в самом деле все понимает?
— Надеюсь.
— Значит, действительно что-то происходит.
— Видимо так. Но мы ведь знали об этом.
Гарри снова потер лоб, делая продолжительные и глубокие вздохи. Он снова уставился на огонь.
— Не думаю, что я смогу долго оставаться в стороне, Рон, — выдохнул он. — Зная, что что-то не так, и не имея понятия, что именно.
Рон согласно кивнул.
— Думаю... ты прав, — промямлил он. — Ей не становится лучше, она падает все ниже. Она словно больна.
— Может, мне следует сказать Дамблдору? — предложил Гарри. — Рассказать ему о непомерных нагрузках, возложенных на нее как на старосту. В любом случае, это оградит ее от присутствия Малфоя.
— Она прикончит тебя, Гарри, — ответил Рон. — Совершенно точно и с особой жестокостью.
— Да, — выдохнул Гарри.
— Должен представиться другой удобный случай.
— Я на это надеюсь... — он оборвал себя, кивая головой.
Гермиона принадлежала им, ему и Рону, и именно поэтому сердце ныло так сильно. Гари был настолько близок к тому, чтобы потерять ее.
Гермионе были подвластны разные вещи. Порой она сдавалась, порой плакала, но она всегда могла собраться и сосредоточиться в нужный момент. Теперь она нуждалась в их помощи.
Нужно было спасать Гермиону.
***
Как получилось, что она потеряла контроль? Должны были быть причины, почему она сказала все это.
Мысли о том, как Драко схватил ее, повалил на стол в общей гостиной, а затем оборвал этот возбуждающий, пропитанный влагой момент... она не могла забыть то чувство. И ощущение, что это была просто игра, время его триумфа и ее унижения. Такое страшное и омерзительное мгновение, когда Драко был уверен, что мог поиметь ее, если б только захотел.
Но прошлой ночью все было иначе. Она знала это по его стонам, гулко отражавшимся внутри нее, выворачивая наизнанку. Она никогда не сможет забыть слез злости, отчаяния и абсолютного поражения, опустошенная, потрясенная и жаждущая — Мерлин! — жаждущая почувствовать его рядом.
Сделать что-нибудь, что угодно, лишь бы они оба смогли забыть — пусть на краткий недопустимый миг, — и потеряться друг в друге. Это был единственный выход, чтобы не сидеть там, умирая вместе с ним.
Она не знала, почему позволила ему трахнуть ее, да еще так грубо, жестко, больно. Если бы не потеря контроля, этого никогда не случилось. Она бы не склонилась к его лицу с поцелуем. Не выкрикивала бы его имя.
Но это не вина Драко. В таком состоянии он вряд ли пытался сыграть в какую-то извращенную игру. В конце концов, она поцеловала его первой. Просто чтобы почувствовать эту непреодолимую тягу прижиматься губами к его губам, ощущать кончиками пальцев его плоть и кости, тепло его разгоряченной кожи, накачанных мускул.
Гермионе не нравилось думать, что они оба потеряли контроль над собой, потому что это пугало. Это было причиной — по крайней мере, одной из многих, — почему она хотела выбраться из этой грязи, жажды, необходимости, бешено бьющихся в унисон сердец. Она боялась той единственной минуты, что сбивала дыхание, отбрасывала все запреты, затыкала голос разума, давая возможность навязчивой идее полностью завладеть ею. Неудержимо, опасно и так необъяснимо...мерзко.
Гермиона не была такой беспомощной, какой себя чувствовала. Значит, она лгала.
Она приподнялась и оперлась спиной о подушку. В голове шумело, странное недомогание охватило тело. Не хватало только, чтобы ее сейчас вырвало. Это слишком напоминало о нем и его собственной неразберихе.
Сделав несколько глубоких вдохов, она попыталась выровнять бешеный ритм сердцебиения и замедлить стремительное движение крови под пульсирующей кожей. Только сейчас она начала ощущать эффект лечащих чар. Синяки исчезли, но боль все еще нещадно отзывалась в костях. У нее кружилась голова, и все было словно подернуто дымкой.
На какой-то краткий миг мысли Гермионы вернулись к словам Драко о желании забыть все это. Теперь они не имели смысла.
Она даже не наорала на него. Она была зла, напугана, дрейфуя в обрывках воспоминаний о разбитом стекле и именах, но не смогла заставить себя ответить тем же. Опустошение — вот что она почувствовала, когда говорила о ничтожности ее желания прибраться в ванной. Гермиона почти владела ситуацией, но лишь до тех пор, пока он не ушел, хлопнув дверью и уносясь вниз по лестнице.
Время, видимо, близилось к полудню. За последний час она несколько раз слышала его через стену. Он не спал.
Гермиона медленно потянула ноги на себя, чтобы осторожно спустить их с кровати, подождала пару минут — вдох-выдох, — всем сердцем желая, чтобы головокружение прекратилось. Драко был прав — никаких шансов на то, что сегодня она сможет с кем-нибудь встретиться, даже с Гарри и Роном, независимо от того, насколько они могли быть на нее злы.
Она подалась вперед и поднялась, ухватившись за спинку кровати. Убедившись, что может уверенно стоять на ногах, она направилась в ванную — возможно, всплески холодной воды приведут ее в чувство.
Гермиона открыла дверь и замерла.
Здесь ничего не изменилось. Словно ковер, осколки стекла покрывали пол, отражая крошечные блики света на стены и потолок, на ее бледную кожу. Их было намного больше, чем она помнила. Она мельком взглянула в угол рядом с раковиной, на секунду закрыла глаза и вспомнила.
Почему он все еще не убрался? Она бы сделала все сама, будь у нее волшебная палочка, Гермиона вспомнила о ней пару часов назад, корчась в постели от боли. Бесило, что он не потрудился все исправить, и Гермиона не могла понять, какого хрена.
Обойдя острые осколки на полу, она остановилась напротив двери в спальню Драко. Ей была нужна палочка. Она опустила взгляд на свое разорванное платье, не веря, что спустя столько часов оно все еще на ней.
Гермиона тихонько постучала в дверь. В такие моменты она старалась действовать осторожно. Ее мнимое хладнокровие оставило ее — стоять под его дверью и только...
Она открылась намного раньше, чем она ожидала. Драко стоял перед ней, широко раскрыв глаза в удивлении.
— Грейнджер...
— Почему ты все еще не убрал тут? — она отступила на шаг от неожиданной близости.
— Я как раз собирался.
— Не считаешь, что это надо сделать побыстрее?
—Я сказал, что сделаю это. И я сделаю, — она заметила, что даже в такой ситуации он ухитрился держаться в своей исключительной малфоевской манере.
Гермиона прикусила губу.
— Малфой, я хочу свою палочку.
— Она в кабинете у МакГонагалл,— она заметила его взгляд, прикованный к потускневшему синяку на ее плече.
—Тогда не мог бы ты, пожалуйста, пойти и забрать ее для меня?
Драко снова посмотрел ей в глаза, и она смотрела в ответ.
— Малфой? Я не могу сама пойти за ней.
— Я понял, Грейнджер, — пробормотал он. — Хорошо.
Коротко кивнув, она произнесла тихим голосом:
— Спасибо.
— Что если я увижу Поттера и Уизли?
— Просто скажи им, что я все еще плохо себя чувствую.
— Они захотят увидеться с тобой.
— Потерпят, — ответила она, ощущая укол вины. — Скажи им, что я заперлась и никому не открываю, — она запнулась на секунду. — Пожалуйста?
— Они не сильно обрадуются.
— Знаю.
— Чудно. Тогда прошу не винить меня, если на их рожах будут красоваться несколько синяков.
— Не смей, Малфой, — сказала она, метнув в него презрительный взгляд.
— Погоди, то есть ты и вправду считаешь, что они успокоятся, если я им скажу, мол, сегодня вы не увидитесь?
— Просто держись от них подальше и тебе не придется беспокоиться об этом.
Гермиона развернулась и направилась к своей двери.
— Погоди, Грейнджер.
Она притормозила. Он не глядел на нее.
— Что?
— Просто... — он колебался. — Приведи себя в порядок.
Видит бог, она хотела быть выше этого.
— Ублюдок! — она развернулась и стремительно направилась в комнату.
Она услышала что-то в духе: «да, это про меня», когда хлопнула дверью, оборвав его на полуслове.
***
«Просто иди за ней. Ворвись в ее спальню и скажи, что хотел сказать совсем не это», — думал он, пока его ноги пересекали пол ванной, а кулак замахнулся для громкого стука.
— Грейнджер, открой эту гребанную дверь.
— Что ты...
— Просто открой ее.
Он услышал вздох.
— Открыто.
Рука Драко тотчас же потянулась к ручке. Он открыл и вошел.
— Что еще? — снова спросила она, слегка сбитая с толку.
— И что, теперь будет так?
Ему хватило какой-то доли секунды осознать, что все это приобрело оттенок внезапности. Драко и сам был весьма озадачен тем, что ему было просто необходимо снова выкрикивать слова ей в лицо, анализировать вещи лицом к проблеме.
— О чем это ты?
Ну уж нет. Хрен с этим тупым гребаным замешательством, плескавшимся на грязнокровном лице.
Драко хлопнул дверью.
Гермиона сидела на краю кровати. До чего занимательный факт — они оба были все в той же одежде. Печальное и постыдное зрелище. Сильная боль мешала ей делать резкие движения, а какое у него было оправдание?
— Я только хочу разобраться во всем. Прямо сейчас, пока не затянулось хрен знает на сколько.
— А я только хочу свою палочку, Малфой.
— Ты ее получишь, когда поговоришь со мной, Грейнджер.
И было абсолютно не важно, как низко он пал — Драко все еще наслаждался приливами власти, охватывающей его всякий раз, когда он бросал угрозы или условия прямо в ее упрямое маленькое личико. Ему почти нравилось видеть гнев или отчаяние, мелькавшее в ее взгляде. Это напоминало ему о прошлом — о мудаке, которым он был, о том, что тот все еще был охуенно хорош. Крошечный элемент контроля.
— Прекрасно. Знаешь, Профессор МакГонагалл, вероятно, решит принести ее сама, если по какой-то причине никто ее не заберет. Я староста девочек, и я больна, между прочим. А у старосты должна быть палочка.
— В таком случае, староста мальчиков будет, вероятно, тем, кому она отдаст ее, раз уж она все равно припрется сюда, не так ли?
Гермиона открыла рот, но так и не издала звука. Драко почувствовал едва ли не упоение.
— Чего ты от меня хочешь?
— Я хочу правду, Грейнджер, — ответил он низким голосом с мягкой угрозой. — Я хочу знать что, черт возьми, ты имела в виду, желая мне наслаждаться твоим сожалением?
Она уставилась на него, не мигая:
— И это мы должны выяснить прямо сейчас?
— Да.
— Обычно мы склонны оставлять все как есть, по крайней мере, часов на двенадцать, до следующей серии нашей трагедии, Малфой. Я надеялась на перерыв.
— Перерыв?
— Мне больно. Я устала. Мы оба устали. Мы можем поговорить об этом завтра?
— Нет.
— А еще лучше вообще не говорить.
— Принимая во внимание мое «нет» на первое предложение, я думаю, мы оба можем считать...
— Но ведь это не только тебе решать!
— Грейнджер, ты хочешь свою палочку?
— Не будь скотиной, Малфой.
— Поздновато.
— Кто бы спорил.
Создавалось ощущение, что минуло целое десятилетие с тех пор, как все началось. Незначительная борьба, бесполезные, в конце концов, фразы и бесчисленное закатывание глаз Грейнджер — это было именно тем, по чему он почти скучал. Почти. Если бы не тот факт, что это было бы охренительно немыслимо. Еще бы — скучать вообще по чему-нибудь, имеющему отношение к ней. Оставалось только догадываться, почему, нахер, у него всегда теплело на сердце, когда она по-идиотски закатывала глаза.
— Как я, по-твоему, должна принять ванну, когда там везде разбитое стекло, Малфой?
Она снова говорила о проклятой ванной. И тяжело дышала. Драко бы заметил, что он тоже, но был полностью загипнотизирован тем, как вздымалась и опадала ее грудь.
— Малфой?
Гермиона все еще выглядела сбитой с толку.
— Мне только нужно знать: что ты имела в виду?
— Я не хочу говорить об этом сейчас, — сказала она твердым голосом. — Ты что, не видишь? Мерлин. Я все еще в окровавленном платье, Малфой. Мои волосы, лицо, эта комната, — она ткнула дрожащим пальцем в сторону ванной. — Да и ты тоже. Ты даже не смыл кровь с ладоней.
— А у тебя все еще кровь на подбородке, Грейнджер, и что с того? — сказав это, он тут же почувствовал себя отвратительно.
— Я просто хочу привести вещи в порядок.
— Зачем? — спросил Драко. — Потому что ты мечтаешь забыть?
— Вовсе нет.
Драко не должен был обманываться. Все, что случилось прошлой ночью, все еще никуда не делось, и было бессмысленно отрицать, что последствия, мать их, порхали в недалеком будущем, готовые, разрезая воздух, вонзиться в его горло.
— Ладно, — Драко скривился.
— В каком смысле — ладно?
— А что, ты думаешь, я скажу? Высшие силы против того, чтобы я поступил по-своему, Грейнджер.
— И что бы это значило?
— Это значит, что ты несешь полную ахинею. И это не самый большой сюрприз, учитывая то, что жалкие попытки донести до твоего понимания мои слова равносильны попытке запихнуть голову в лошадиную задницу.
Гермиона недовольно поморщила носик. Как будто не она сидела здесь в окровавленном, разорванном платье и, вероятно, все еще в тех же влажных трусиках, которые он отпихнул в сторону прошлой ночью.
Драко облизал губы.
— Ты собираешься сходить за моей палочкой, Малфой? — осторожно спросила она, и это рассердило его.
Потому что оказалось, что они и вправду не собираются говорить об этом. По крайней мере, не сейчас. Но он найдет другое время. Он и Грейнджер всегда находят другое время.
— А у меня есть выбор?
Она внимательно его разглядывала.
— Ну, очевидный ответ: «да», — и, сделав паузу, добавила. — Но я была бы признательна.
Он закатил глаза:
— А как же, Грейнджер, — он развернулся и направился к двери. — В конечном счете нас все равно несет черт знает куда, со скоростью сотня миль в час.
— Спасибо.
— Нахера мне твои благодарности?!
— О, ну...
На этих словах Драко закрыл дверь.
Мерлин. Он испытывал чувства к девчонке. Большие, херовые, жалкие чувства к тупой грязнокровке, и был так подчинен им. Был так-разрывая-душу подчинен.
А вот у нее все было наоборот. Абсолютно подобранная и цельная по сравнению с его гниющими кишками, валяющимися на полу у ее ног. И он ненавидел это. Он, блять, ненавидел это так сильно.
Словно все сосредотачивалось на этом: на неравенстве, невысказанных словах, жалкой ненависти и похоти, и жестоком трахе, который перекрывал все остальное. Какая ирония.
Вся жизнь Драко была охуенно ироничной.
***
Едва ли кто-нибудь присутствовал на обеде. Едва ли кто-нибудь вообще проснулся. Рон страстно желал быть в числе тех счастливчиков — валяться в койке и досматривать сны, — это гарантировало бы Рону еще несколько бесценных часов до неизбежного столкновения с суровой реальностью.
Они с Гарри так и не сдвинулись с места. Лишь вышли за своими палочками и почти сразу же вернулись в гостиную, к камину, предварительно согнав с насиженного места первокурсников. За все время они обменялись не более, чем пятью фразами.
Рон оглянулся на Гарри. Тот жевал шоколад.
— Может, сейчас?
— Нет.
Когда Гарри высказал догадки о том, почему Гермиона чувствовала себя виноватой, оказалось, похоже, что он сам в них поверил. Это и было причиной его раздумий, ведь именно раздумья давались ему лучше всего.
Но все домыслы Гарри были абсолютно нелепы; если он что и знал о Гермионе, то сама идея, что у нее что-то могло быть с ублюдком Малфоем, выглядела смехотворной. И каждый раз, поглядывая на друга, Рон мог видеть картинки, который тот себе мысленно рисовал. Он должен бы спросить — зачем, во имя Мерлина, Гарри так себя вел? Чистый воды идиотизм.
Рон знал, что Гарри был одержим Малфоем, но где-то должна была быть граница.
— ...граница, Гарри.
— Не понял?
— Граница. И все эти твои мысли уже за ее пределами.
И в этот момент дверь в общую гостиную открылась. Они машинально повернули головы на звук.
— Джинни?
— Привет, — ее голос прозвучал как-то странно тихо.
Рон заметил, что Джинни смотрит на Гарри, в то время как тот снова уставился на огонь в камине.
Нравилось Гарри или нет, но поход с Джинни на бал — это ответственность, выходящая за рамки одной ночи. Было так очевидно, что она влюблена в него. И если он нашел время разбираться в нелепых домыслах о Гермионе и об одном мудаке, то...
— Привет, Джинни.
Слабая улыбка коснулась ее губ. Нет, это была почти усмешка.
Но было в этом что-то еще. Что-то неправильное в том, как она подошла к ним и что-то несла в руках.
— Что ты... господи, что это?! — спросил Рон.
Он заметил, как Гарри метнул взгляд на объект обсуждения, и его тоже захлестнуло чувство тревоги. Потому что то, что Джинни держала, выглядело тревожно...
— Туфли Гермионы.
...знакомым.
— Что за?.. — Рон выхватил их прежде, чем Джинни успела отвести руку.
Она открыла было рот, чтобы возмутиться.
— Мать твою, — перебил ее Рон. — Что с ними случилось?
Он повертел их. Один каблук был сломан, а потертости, грязь и мелкие царапины покрывали всю поверхность переливающейся материи, словно их таскали лет десять.
Джинни выхватила их обратно.
— Только не надо, ладно? — пробормотала она. — Гермиона рассказала мне о неприятностях, которые вы оба ей доставляете, и, просто... не надо! Давайте без поспешных выводов! Вероятно, она просто поскользнулась и упала, и...
— В канаву? — оборвал ее Гарри, соскочив с кресла и потянувшись к туфлям.
Джинни поспешно отвела руку в сторону и начала отступать назад, в то время как Рон тоже поднялся из кресла.
— Вы, двое! — прикрикнула она. — Это так естественно для вас — не разобравшись...
— О, только не делай вид, что это выглядит неоднозначно! — отрезал Рон.
Потому что, мать твою, именно так это и выглядело. Он почувствовал себя отвратительно.
— Где ты их нашла? — рявкнул Гарри. Несколько пятикурсников оглянулись на них.
— В туалете для девочек, — откликнулась она. — Она могла снять их и забыть забрать.
Рон не смог игнорировать, что впервые за все время тон Джинни был совсем неубедителен, а ведь ей всегда хорошо удавалась невинная ложь.
— И она, по-твоему, ушла без них? — спросил он. — Сняла их и даже... даже не заметила, что босиком, так что ли? Не пори чушь, Джинни!
— Ох, ради всего святого, — отмахнулась она, возводя глаза к потолку. — Успокойтесь немного. Ну, хорошо. Хорошо, они выглядят жутко. Выглядят так, словно она упала или что...
— И пролетела, по меньшей мере, три лестничных пролета, — крайне обозленный Гарри очень тяжело дышал.
— Только не стоит бросаться к ней со своими бредовыми идеями, договорились? — попросила Джинни. — Я показала вам их только потому, что рассчитывала на трезвость ваших суждений. Похоже, я ошиблась... Она ведь приболела, помните?
— И стоит только догадываться, из-за чего, — ответил Гарри. — Дай их мне, Джинни.
— Нет!
Рон подошел к ней и попытался забрать туфли, но она крепко в них вцепилась.
— Рон, пожалуйста! — попросила она почти шепотом, осознавая, что сейчас все уставились на них. — Пожалуйста, не устраивай сцен. Давай ты спросишь об этом тогда, когда ей станет лучше?
— Она может быть без сознания, Джинни, — Рон нахмурился. — А теперь, ради Мерлина, отдай мне эти гребаные туфли.
— Она бы непременно...
— Отпусти! — прорычал он.
Джинни взглянула на него. Долгий, тяжелый, раздраженный взгляд разочарования, усталости и безграничного беспокойства.
Рон знал — что-то случилось. Но он не ожидал, не был готов к такому невероятно очевидному доказательству, итолько сейчас заметил, что Гарри обошел их и быстро направился к двери.
— Гарри... — окликнула Джинни.
— Мы будем осмотрительны, — ответил Рон, сжимая ее пальцы. — Мы будем... спокойными или как там еще, хорошо? Просто дай нам увидеть ее.
— Тогда и я иду.
— Нет. Дай нам сделать это самим, Джинни.
— Но я тоже ее друг, идиот!
— Это только... только нас троих касается, понятно?
Джинни вырвала свою руку.
— Отлично! — пробормотала она. — В любом случае, Рон, это твои поминки. Не горю желанием устраивать допрос бедной девушке, не дав ей возможности прийти в себя! Я не настолько слабоумная.
Рон коротко кивнул и пошел прочь.
— Рон, я серьезно!
Серьезно? Все это, мать его, было серьезно.
Рон ускорил свой шаг, чтобы догнать Гарри.
***
Если быть предельно честным, то теоретически Драко не о чем было беспокоиться. Просто ей придется засунуть свои принципы куда поглубже, потому что — да, только так. Не получится по-моему, то и по-твоему, Грейнждер, не будет.
И до чего он докатился? Спускался вниз по ступенькам из ее дурацкой спальни, готовый вернуть ей дурацкую палочку. Что было дурацкой идеей.
Неужели она не понимала? Ничто никуда не денется, даже если по-быстрому сменить одежду и восстановить заклинанием зеркало.
Впервые в жизни Драко был рад, что не увидит своего отражения, проходя через ванную. Он похлопал по внутреннему карману мантии, где припрятал палочку. И если он когда-либо чувствовал тайную угрозу, то это было именно тот случай. Не то чтобы он чего-то там ждал....
Тупая грязнокровка. Все ее действия этим утром довели его до состояния беспредельного замешательства вкупе с яростью. Она что, забыла все, чему стала свидетелем? Ему не понравилось, что она проигнорировала это. Казалось, что она делала все это из жалости.
Она видела его слезы. Драко вздрогнул, почувствовав, как сжалось сердце. Она не упомянула об этом лишь потому, что не знала, как. И, наверное, никогда не узнает.
В конце концов не так уж далеко он зашел. Все еще. Ведь да, он был все тем же испорченным, пропащим, эмоционально нестабильным придурком, который мысленно общался с умершим отцом.
Драко вышел из проема за портретом в коридор, повернул налево и направился прямо к лестничному пролету. Чем быстрее он покончит с этим, тем быстрее сможет выкинуть из головы то, что он в принципе выполняет ее просьбы.
Внезапно кто-то появился на верхней ступеньке, перегородив дорогу. И, как обычно это бывало при их встречах, они окинули Драко уничтожающими взглядами, а он одарил их презрительной ухмылкой.
— Что теперь, Поттер?
И очень быстро — почти мгновенно, едва осознав, что почти весь воздух вышел из легких — Драко почувствовал, как его отбросило к стене, а Поттер, схватив за ворот мантии, вдавливал его со всей силы в холодный камень.
— Какого черта, Поттер? — выкрикнул Драко, восстанавливая дыхание и прилагая все усилия, чтобы оттолкнуть его нахер, что он и сделал в конечном счете.
Гарри отшвырнуло, сильно, но его успел поймать подоспевший Уизли.
— Да что вы, мать вашу, хотите? — Малфой окинул их яростным взглядом, выхватывая палочку из кармана и оборонительно сжимая. Те двое тоже не пришли с пустыми руками.
Драко внутренне усмехнулся словам Грейнджер: «просто держись от них подальше, и тебе не придется беспокоиться об этом». О, да! В высшей степени забавно.
— Мы хотим увидеть Гермиону, — прорычал Рон. Гарри, выровняв равновесие, встал рядом с ним.
— Или мы можем просто спросить у тебя, — выплюнул Поттер. — Я больше чем уверен, что ты, мать твою, в курсе, — добавил он, снова толкая его к стене.
— Не смей, бля, прикасаться ко мне, Поттер! — прорычал Драко, мгновенно выпрямившись и сделав несколько шагов вперед.
— Гарри, прежде поговорим с Гермионой, — предупредил Рон, оттаскивая его назад и одаривая Драко злым взглядом.
— Заткнись, Рон! — воскликнул Гарри. — Какого черта ты меня удерживаешь?
— Разберемся с ним позднее, приятель. Но сначала...
— О, ну, мать вашу, — Драко вклинился в их диалог. — Мистер и миссис Спешим-На-Помощь.
— Заткнись нахер, Малфой, — Рон начал закипать. — Я больше чем уверен, что ты имеешь к этому отношение. И я буду первый в очереди, чтобы выбить твою гребаную...
— Потрясающе, — кивнул Драко, искривляя верхнюю губу.
С каждым разом обвинения становились все более меткими, и его все больше тянуло ответить им: «да! Она пострадала из-за меня! Это все гребанная правда! И что, черт побери, вы собираетесь предпринять?».
Рон отступил и поставил на пол... туфли.
Грязные, убитые — как напоминание, что ее пнула по ребрам та самая сучка, которую Драко не принял в расчет.
Он стиснул зубы. Ему было необходимо выдать комментарий, едкий, насмешливый, только бы сохранить хладнокровие.
— О, Уизли, ты снова воспользовался дамской комнатой?
— Как, черт возьми, ты узнал, что их нашли там? — переспросил Гарри, опешив.
Молчание. Черт. Какое, нахуй, молчание? Слова. Он не мог ничего ответить.
— Какого хера ты с ней сделал?
Драко выпрямился.
— Да нихера я не сделал! Она говорила, что оставила их там, — да, так уже лучше. Это возвращало его в игру.
— Ты лжешь, Малфой! — выкрикнул Гарри.
— Ты так считаешь? — откликнулся Драко. — А ты не подумал, что она просто не сказала тебе о своем плохом самочувствии прошлой ночью?
— Кажется, ты упустил важную деталь.
— Да неужели?
— Взгляни на них, Малфой, — Гарри звучно выдохнул. — А теперь еще раз — что, мать твою, ты сделал с ней?
— Ничего.
— Не ври! Не смей, блять, лгать о...
— А что я должен сказать? — лицо Драко перекосило от переполнявших его чувств злости, безнадежности, глупости, от необходимости оправдываться лишь заступив за проклятый портрет. Он крепче перехватил свою палочку. — Хватит втягивать меня во все гребанные проблемы, возникающие у вас с Грейнджер. И хватит искать виновных. Если у тебя есть доказательства, Поттер, дерзай! А так — освободите меня от необходимости копаться в грязном белье вашей троицы. Не мое это призвание — возиться в дерьме, ясно?
Драко всегда был хорош в искусстве лжи, если правда не придавливала его своим грузом.
— Я тебе говорил, помнишь? — резко возразил Поттер. — Я говорил, что мы докопаемся до сути. И вот доказательство, Малфой! Такое же дохера твердое, как твой чертов лоб, идиот. Теперь ты не можешь отрицать. Ты не можешь, мать твою, дальше притворяться и надеяться, что мы не заметим! Гермиона — наша лучшая подруга. И ты думал, что мы не выясним?
— О, и что же вы выяснили? — Драко был на грани, и удерживать язык за зубами становилось все труднее.
Рон подхватил речь Гарри.
— Я тебя предупреждал, что если ты хоть как-нибудь испортишь ей вечер, ты заплатишь. И, похоже, именно это ты и сделал...
— О, захлопни свою грязную пасть, Уизли, — насмешливо прервал Драко. — Ты порешь всякую хрень и знаешь это. Как будто я мог бы причинить вред этой суке. У меня есть принципы.
— Что-то я в этом очень сомневаюсь.
— Я НЕ БЬЮ ДЕВЧОНОК.
— О, да неужели? — прошипел Рон.
Нет, блять. Именно сейчас это было последней вещью, о которой ему нужно было помнить.
— Как видишь, Малфой, перед тобой только факты, — Гарри злобно выплевывал слова сквозь зубы. — От нее прежней ничего не осталось с тех самых пор, как она живет на расстоянии десяти метров от тебя. Но теперь-то ты из кожи вон лезешь, правда? Потому что Гермиона упорно сопротивляется, и мы оба это знаем. Может, она просто все время посылала тебя на хуй? Не так ли? На все твои бесчисленные приставания, и тогда ты...
— Заткнись! — воскликнул Драко, ощущая, как ладони становятся влажными, и он удобнее перехватил свою палочку. — Ты не имеешь ни единой гребаной мысли о...
— А у Паркинсон, похоже, сформировалась очень интересная мысль, — огрызнулся Гарри. — И ты думал, что я просто проигнорирую тот факт, что ты даже не пытаешься отрицать все, Малфой?
— И что же ты меня еще не прикончил, Поттер? — твердым голосом спросил Драко.
— Если ты ничего не сделал, — прорычал Рон. — Тогда что случилось на самом деле, Малфой?
— Ты, кажется, собирался спросить у грязнокровки? Потому что я нихрена не знаю о том, что...
Гарри выбросил кулак ему прямо в челюсть, оборвав на полуслове. Голова Драко метнулась вправо, а рука — ко рту; острая, резкая, пульсирующая боль волной прокатилась по костям. Драко постарался выпрямиться как можно быстрее, но снова встретил еще один внушительный удар Поттера, который опрокинул его на пол.
— Достаточно, — он услышал голос взбешенного Гарри где-то над собой. — Хватит, мать твою, делать вид, что ты лучше, чем есть на самом деле...
Но Драко вскочил на ноги до того, как он успел закончить, и на этот раз он был в ярости. На этот раз он, твою мать, почувствовал себя прежним. Несгибаемым, потому что никто не отправляет в нокдаун Драко Малфоя. Даже из-за правды. И то, как его кулак почти изящно опустился ровно по центру лица Гарри, было единственной осознанной вещью.
Он мгновенно подметил, что Гарри свалился на Рона, который тут же помог ему вернуться в вертикальное положение, но все же не достаточно быстро, чтобы отреагировать — не успел схватить того за свитер, чтобы притянуть на себя. С громким рычанием Гарри снова бросился вперед, наотмашь ударяя кулаком в левую скулу Драко.
Уизли кричал. Кровь яростно ударила в виски в то время, как Драко со всей силы врезал локтем в ребра Поттеру.
— Ты хочешь знать, в чем проблема? — выкрикивал он, снова и снова впечатывая кулак в лицо Гарри, не давая возможности ответить. Тот был вынужден выставить руки перед собой. — Это ты ее оттолкнул. Может,у нее были тяжелые времена, Поттер? И что мне с того? Неужели ты ждал, что я облегчу ей это бремя? И где же ты был, чтобы выслушать, чтобы... — очередной удар прилетел ему переносицу. Уизли пытался встать между ними, но Драко достаточно сильно оттолкнул его, чтобы пустить в ход второй локоть — дотянуться до шеи Поттера и долбануть со всей силы чуть ниже подбородка.
Гарри немного отпрянул назад, откашливаясь.
— Нет, Малфой, проблема не в этом! Все дело в тебе! Ты ее никогда не получишь! И ты думал, что, применяя силу, сможешь облегчить задачу? Думал, что силой заставишь полюбить себя, Малфой?
Драко схватил его за плечи и, подтащив к себе, пнул полусогнутым коленом в живот, заставляя того эффектно завалиться на пол. А затем он почувствовал, что сам летит туда же — Уизли схватил его за ноги, и, потеряв равновесие, Драко встретился подбородком с каменным полом. Он попытался подняться, но Гарри, который к тому времени был уже на ногах, пнул его, заставляя согнуться пополам, сильно откашливая на пол.
— Ты всегда был больным! — Гарри сорвался на крик. — И ты всегда, блять, хотел ее, Малфой! Ты никогда не получишь ее, услышал?
Драко дернул Поттера и свалил с глухим звуком на пол. Он подполз к Гарри — зубы стиснуты, в глазах полыхает злость, так много злости, — потому что если бы он только знал всю гребаную правду...
Он встал на колени, опираясь на руки, а затем стал наносить удар за ударом по роже Поттера, один за другим, снова и снова, пока не почувствовал, как его оттаскивают чьи-то руки, швыряя на пол и снова пиная со всей силы в живот. И снова кашель, бессвязное бормотание, удушье... краем глаза он заметил, как с трудом поднимается Гарри, и снова чудовищный удар прямо в нос. Отхаркивая кровь, внутренности, обжигая рот, пытаясь приподняться и ударить куда-нибудь... куда угодно... но снова удар в лицо от кого-то, кто был сверху сейчас, и глаза закрылись от боли.
— Гарри! Нет!
Ее крик.
Прикосновения, ругательства, одновременно тепло и прохлада, исчезающая ярость. Драко открыл глаза и увидел Гермиону прямо над собой, не в силах понять, поверить в то, что она кинулась к нему и, присев на карточки, удерживала ладонь на его щеке.
— Гермиона, — Рон недоуменно окликнул ее.
— Заткнись! Просто заткнитесь, оба!
Драко начал кашлять. Его желудок словно выворачивало наизнанку.
— Какого черта вы здесь оба творите? — он слышал ее шок, гнев, протест, которые она выплескивала одно за другим. — Ради всего святого, вы идиоты! О чем вы только думали?
— Почему ты?.. — Поттер запнулся.
Потому что... ей не все равно. И этим двоим было нужно гребаное объяснение.