Глава 6
Глаза Беллатрикс сверкнули в полумраке. — Оставь девочку, Аргус. Я сама провожу её к Минерве.
Филч, явно напуганный, попятился. — Но... но правила, профессор Блэк...
— Я сама позабочусь о её перевоспитании, — прошипела Беллатрикс, хватая Гермиону за руку. — Девчонка пойдёт ко мне на отработку, и будет драить котлы.
Беллатрикс потащила ошарашенную Гермиону по коридорам, шепча ей на ухо: — Не надейся что ты легко отделаешься, и отработки не будет. Я не шутила. В глазах женщины будто плясало безумие, и Гермиона поняла, что попала в ещё более страшную переделку, чем просто отработка у Филча. Она пыталась сопротивляться, но тело не слушалось, отравленное алкоголем и страхом.
Гермиона, от страха, будто ещё больше захмелев, покачнулась и уперлась взглядом в профессора. Обычно её пугающий образ внушал благоговейный трепет, но алкоголь развязал язык и притупил чувство самосохранения.
— Знаете, профессор, — пробормотала Гермиона, заплетающимся языком, — У вас... у вас очень... эээ... провокационный стиль.
Беллатрикс приподняла бровь, явно заинтригованная. — Провокационный? — переспросила она, с хищной улыбкой на губах.
Гермиона отважилась продолжить, хотя внутренний голос отчаянно молил её остановиться. — Ну да! Эти ваши... корсеты! И кружева! Отвлекают, ик, меня. Она попыталась изобразить возмущение, но вышла лишь невнятная гримаса.
Беллатрикс расхохоталась, запрокинув голову. — Грейнджер, вы меня сегодня прям веселите.
Гермиона, заплетающимся языком и с подозрительно румяными щеками, попыталась сфокусировать взгляд на профессоре Беллатрикс. Та, как всегда, была безупречна: облегающее чёрное платье, подчёркивающее точёную фигуру, высокие каблуки и фирменный надменный взгляд.
— Профессор... — начала Гермиона, с трудом удерживая равновесие.
— Вы, кажется, перебрали. Не умеете пить? Её голос был полон презрения, но в глазах мелькнуло что-то похожее на любопытство.
Гриффиндорка хотела было что-то ответить, но Беллатрикс властно взмахнула рукой, не удостаивая Гермиону взглядом, лишь бросила через плечо короткое: «За мной». Гермиона, всё ещё оглушённая внезапным появлением женщины и терпким привкусом огневиски, послушно поплелась следом. Внутренности её скручивало от неясного предчувствия, смешанного с любопытством.
Профессор Блэк, как её теперь следовало называть, вела её по запутанным коридорам, мимо тусклых гобеленов и пыльных бюстов. Наконец, они остановились у двери, обитой тёмным деревом. Беллатрикс буркнула заклинание и, взмахнув палочкой, открыла её. Гермиона вошла в просторную комнату, обставленную в мрачных тонах. Тяжёлые портьеры плотно занавешивали окна, а в камине лениво потрескивали дрова.
Гермиона почувствовала, как алкоголь отступает, уступая место панике. Она среди ночи, пьяная в дрова, стоит, в комнате Беллатрикс Блэк.
Гермиона огляделась, пытаясь уловить хоть что-то, что могло бы объяснить происходящее. Беллатрикс, тем временем, подошла к небольшому столику, где стоял графин с янтарной жидкостью и несколько стаканов. Она ухмыльнулась, замечая замешательство на лице Гермионы.
— Что? Думала, одна бухаешь? — предложила она, наливая себе щедрую порцию. Гермиона покачала головой, не сводя глаз с Блэк. Что всё это значило? Зачем она её сюда привела? Вопросов было слишком много, а ответов — ни одного. Она чувствовала себя загнанной в ловушку, как птица, попавшая в сети хищника.
Беллатрикс отпила глоток, не отрывая изучающего взгляда от Гермионы. В её глазах плясали искорки безумия, но вместе с тем проглядывало и что-то ещё — сложное и неуловимое, что Гермиона никак не могла разгадать. — Не бойся, Грейнджер, я не собираюсь тебя пытать. Пока, во всяком случае, — добавила она с лукавой улыбкой, заметив напряжение в позе Гермионы.
Гермиона почувствовала, как дрожат руки, но усилием воли заставила их подчиниться. Она не смотрела на Беллатрикс, сконцентрировавшись на графине, на мерном переливании янтарной жидкости в стакан. Аромат огневиски обжёг ноздри, вызвав странную смесь отвращения и притяжения. Она помнила вкус, терпкий и обжигающий, как слова Беллатрикс, как её взгляд.
Закончив, Гермиона отставила графин и подняла стакан. Только теперь она осмелилась взглянуть на Беллатрикс. В глазах темнело хищное любопытство. Ни насмешки, ни презрения — лишь ожидание. Это было хуже всего.
Гермиона сделала глоток. Виски обожгло горло, согревая изнутри. Она удержалась от кашля, подавив дрожь. Снова посмотрела на Беллатрикс, и в этот раз в её взгляде появилась твёрдость. «Что?» — прозвучало почти вызывающе.
Беллатрикс усмехнулась, приподняв бровь. — Ты смелее, чем я думала, Грейнджер. Что же, посмотрим, как долго продержится твоя храбрость. Она откинулась на спинку кресла, и продолжила сверлить Гермиону взглядом, полным скрытой угрозы.
Женщина сделала глоток виски, её глаза, казалось, проникали прямо в душу Гермионы. — поведай мне, что именно тебя беспокоит в моих... откровенных нарядах. Я всегда считала, что свобода самовыражения — это святое. Но, возможно, я упустила что-то важное? Поделись своими соображениями, Гермиона. Не стесняйся. Я хочу понять твою точку зрения.
Беллатрикс поставила стакан на стол и скрестила руки на груди, ожидая ответа.
Мир немного плыл, а фильтр между её мозгом и языком и вовсе отключился.
В животе Гермионы забродило необычное сочетание страха, алкогольной смелости и давно затаённой фрустрации. Девушка сделала ещё один глоток, осушив бокал.
— Эти ваши наряды, профессор, — воскликнула Гермиона, её голос становился все громче.
Усмешка на лице Беллатрикс стала чуть заметнее. — Мои наряды, Мисс Грейнджер? Кажется, они соответствуют академическому протоколу, насколько я помню. Она слегка шевельнула запястьем, и обсидиановые бусины зашуршали, ловя тусклый свет факелов.
— Не соответствуют! — выкрикнула Гермиона, забыв о всякой субординации. — Они... они меня сводят с ума! Я... я не могу учиться! Вот эти вот ваши... штуки!
Она беспорядочно махнула рукой в сторону Беллатрикс. — Каждый раз, когда вы входите в класс, я не могу думать ни о чем, кроме того, как эти... эти блестящие нити переливаются! Или как этот шёлк... или что это, черт возьми, такое... шуршит! Когда вы мимо проходите, это как... как симфония отвлечения!
Беллатрикс уставилась на неё, и её глаза расширились от удивления. Затем уголки её губ медленно поползли вверх, обнажая лёгкую, хищную улыбку. — Симфония отвлечения, говорите?
— Да! — страстно продолжила Гермиона. — Вот эти ваши плащи, которые словно живые! И вот эти... эти броши, которые выглядят так, будто могут укусить! Профессор Трелони со своими шарфами ничто по сравнению с вами! Я сижу на лекциях по Магическому Праву, и вместо того, чтобы вникать в детали контрактов гоблинов, я думаю: «Как она, ради Мерлина, умудряется ходить в ЭТОМ и не споткнуться?!» Или: «Эта ткань что, сделана из паутины?»
Беллатрикс молчала, сидя совершенно неподвижно, и внимательно слушала. Её обычная надменность, казалось, сменилась чем-то вроде... неподдельного любопытства, смешанного с глубоким, темным весельем. Смешок, низкий и хриплый, вырвался из её горла.
— Так, значит, мои наряды оказывают на вас такое... воздействие, Мисс Грейнджер? — промурлыкала она, вставая и медленно обходя Гермиону, а её рукава действительно слегка зашуршали, словно дразня. Тонкий аромат чего-то терпкого, похожего на смесь ладана и темной магии, окутал Гермиону. — Вы находите их настолько... захватывающими, что они отвлекают вас от ваших драгоценных книг?
Гермиона кивнула, её лицо было полно торжества и негодования. — Именно!
Внезапно Беллатрикс остановилась прямо перед ней. Её глаза блеснули, и в них не было и тени гнева, только чистое, хищное удовольствие. Она наклонилась к Гермионе, так что их лица оказались на одном уровне.
— Что ж, Мисс Грейнджер, — прошептала Беллатрикс, и её голос был похож на шелест листьев в полночь, — если мои наряды так сильно влияют на ваш разум... возможно, это просто доказывает, что некоторые вещи должны требовать вашего полного и неразделённого внимания. Не находите?
Неуверенная смелость, подогретая алкоголем, толкнула Гермиону вперёд. — Профессор... — язык не слушался, слова застревали в горле. Она сделала ещё один шаг, пошатываясь. Её взгляд был прикован к Беллатрикс, к её тонким, изящным пальцам, к тому, как свет от редкого факела играл на её глазах.
— Я вас слушаю, — усмешка, холодная и острая, тронула уголки губ Беллатрикс. Она не двинулась с места, но аура опасности вокруг неё сгустилась.
Гермиона, чувствовала, как её собственная решимость тает под этим взглядом. Но алкоголь не давал отступить. Это было похоже на сон, где все кажется возможным и последствия не имеют значения. Медленно, неуверенно, она потянулась. Её дрожащая рука двинулась вперёд, к рукаву темной мантии профессора, или, быть может, к оголённой коже запястья, которая выглядывала из-под слишком широкого манжета. Ей хотелось коснуться — просто почувствовать, что Беллатрикс реальна, что эта опасная красота не плод её пьяного воображения.
Но прежде чем её пальцы смогли хоть на миллиметр приблизиться к ткани, Беллатрикс отшатнулась.
Это было резкое, почти инстинктивное движение, столь быстрое и плавное, что Гермионе показалось, будто та просто рассеялась в воздухе. Как змея, скользящая прочь, её тело, казалось, изменило форму, мгновенно отшатнулось, оставляя за собой лишь холодок в воздухе и лёгкий шелест мантии, словно свист ветра.
Рука Гермионы застыла в пустом пространстве. Холодный отрезвляющий воздух ударил ей в лицо, и стыд начал проступать сквозь алкогольную дымку. Она почувствовала, как горячие щеки наливаются краской.
Беллатрикс теперь стояла на несколько шагов дальше, её глаза сияли пронзительным, холодным блеском в полумраке комнаты. Усмешка исчезла, уступив место неприкрытому презрению.
Гермиона уронила руку. Голова её прояснилась достаточно, чтобы понять весь ужас ситуации. Она только что, пьяная, попыталась прикоснуться к профессору Беллатрикс Блэк.
Профессор продолжала смотреть на неё ещё секунду, её взгляд был настолько ледяным, что Гермиона почувствовала, как по её позвоночнику пробежал мороз.
Гриффиндорка пулей вылетела из комнаты женщины. Алкоголь мгновенно выветрился, оставив за собой лишь пульсирующую головную боль и обжигающий, унизительный стыд. Она развернулась и поплелась к башне Гриффиндора, желая только одного — провалиться сквозь землю. Или хотя бы, чтобы это утро никогда не наступило.