Ненаписанное будущее

Утро для Гермионы началось в половину восьмого с дикой суматохи и энергичной стоярдовой пробежки по замку в Северусовых брюках и его же парадной рубашке, уменьшенных магией — и это было только начало. Ей нужно было многое успеть, а времени до выходных оставалось все меньше. Она заскочила домой, быстро ополоснулась под душем и тут же кинулась обратно на улицу. К полудню ее лихорадочная энергия схлынула, а с ней и иллюзия того, что она держит ситуацию под контролем.

Она чувствовала себя отвратительно — настолько, что когда в дверь постучали, она рявкнула:

— Кто там? — вместо того чтобы схватиться за палочку, как сделала бы на ее месте любая здравомыслящая ведьма.

— Я, конечно, кто же еще? — послышалось в ответ.

— Ох! — она завязала поясок халата и поспешила к входу, перескакивая и обходя преграждающие ей путь вещи. Убрала охранные чары и распахнула дверь. — Северус!

Он стоял у нее на пороге, сжимая в руке букет белых роз, и выглядел взволнованным и немного смущенным.

— Ты по мне скучала? — выпалил он и густо покраснел.

— Ужасно скучала! — она встала на цыпочки и поцеловала его — он с энтузиазмом вернул поцелуй, подталкивая ее обратно в квартиру и закрывая за собой дверь.

Когда они отстранились друг от друга, он протянул ей цветы:

— Это тебе. Я знаю, что в таких ситуациях обычно дарят красные, но я вдруг понял, что мне чрезвычайно нравятся белые розы.

— Я тоже считаю, что они лучше, — с широкой улыбкой сказала она.

Он посмотрел на нее, словно только теперь заметил, во что она одета.

— Почему ты в домашнем? Уже половина первого. Ты плохо себя?.. — он осекся и огляделся. — Что это у тебя творится?

Модные журналы и книги о старых звездах кино валялись по всей квартире, загромождали стол и кровать. Перекрывая проход, поперек комнаты тянулась бельевая веревка, на которой висели пять одинаковых коричневых мантий.

— Чем это ты занимаешься? — он обвел взглядом комнату и недоуменно посмотрел на Гермиону, склонив голову набок, словно сомневаясь в ее психическом здоровье.

Она фыркнула, вытащила из стоящей на столе кружки столовое серебро, налила в нее воды и поставила розы.

— Паникую. Сейчас у меня полноценная паника, и до истерики осталось совсем чуть-чуть.

— А в чем проблема?

— В Нарциссе. Она считает, что у меня есть чувство стиля!

— Она права.

— Нет, не права! — Гермиона отчаянно всплеснула руками и в несколько шагов пересекла комнату.

— То платье, в котором ты пришла на бал, было восхитительным.

— Это плагиат! Я позаимствовала дизайн у одной из маминых кукол.

— Ну так позаимствуй у другой.

— О да, я буду шикарно смотреться в костюме гейши. А может, мне лучше одеться, как французская школьница? Или викторианский младенец? О! Точно! Стану маленькой голландкой в деревянных башмаках!

Она спихнула с кровати стопку журналов и плюхнулась на освободившееся место.

— Черт возьми, где я — и где мода? Да я никогда в жизни такими вещами не заморачивалась! А единственному человеку, у которого я могла бы попросить помощи, сейчас месяцев семь. Что же мне делать? Нарцисса хочет увидеть мои эскизы, но у меня их нет!

— Специалист из меня так себе, — он показал на одинаковые коричневые мантии, — но это как-то не впечатляет.

Она фыркнула и возвела глаза к потолку.

— Я их еще не переделывала, купила сегодня утром в лавке на первом этаже. Со скидкой, уж больно они уродливые. У меня нет лишних денег, чтобы тратить их на одежду — я на этой неделе отдала пятнадцать тысяч долларов за акции компьютерной компании.

— Я в состоянии купить тебе платье, — вскинулся он.

— Это очень мило с твоей стороны, но дело-то совсем в другом. Мне нужно не просто платье — нужны потрясающие наряды, такие, которые мы не можем себе позволить даже вдвоем. Так что придется мне поработать философским камнем и превратить свинец в золото.

Он наклонился над столом, закрыл один журнал и посмотрел на обложку.

— А это ты взяла себе в помощь?

— Я надеялась, что найду там что-нибудь полезное. Пробежалась по Шотландии и натаскала журналов у стоматологов — Нарцисса вряд ли в курсе маггловской моды, она не поймет, откуда я черпаю вдохновение. А еще я вспомнила о старых звездах кино — может, их наряды мне что-нибудь подскажут. Моя бабуля обожала Джун Дюпре, — она схватила с подушки книгу и открыла на последних страницах. — Вот она, — сказала Гермиона, просовывая книгу между мантиями. — Я подумала, что стоит попробовать подплечники — через годик-другой они все равно войдут в моду.

— Что ж, если тебе важно мое мнение, это смотрится идеально.

— Но какого цвета его сделать? На этих проклятых фотографиях все черно-белое!

— Гермиона, мне кажется, у тебя уже истерика. Выбери любой цвет — хотя бы розовый, как то твое платье до переделки. Ты в нем отлично выглядела.

— Что, правда?

Северус встревоженно нахмурился:

— А разве нет?

— А разве да?

— Ну, мне так показалось. С другой стороны, ты казалась мне привлекательной и в моем покрывале. И даже когда ты валялась в грязи попой кверху, то тоже смотрелась вполне соблазнительно. Так что мое мнение можно назвать пристрастным.

Он отодвинул мантию, наклонился и пролез под бельевой веревкой. Взял сразу стопку журналов, сел рядом с Гермионой на кровать, открыл верхний, облизнул палец и принялся листать страницы. Прикусив губу, она следила за тем, как он просматривал фотографии — словно оценивал ученические работы. Довольно скоро он начал листать быстрее.

— Что они тут продают — одежду или сиськи?

— Сложно сказать, — ответила она.

— Вот. Это тебе подойдет. Цисси могла бы такое надеть.

Он протянул ей журнал и открыл следующий. Она рассматривала выбранный им классический женский костюм с юбкой-карандашом от Ива Сен-Лорана, когда Северус ляпнул:

— А это что за хрень? — показывая на платье-рубашку из бежевого крепа. — Эта модель словно мошонку на маскараде изображает.

Гермиона рассмеялась; он ответил ей сексуальной усмешкой и помахал журналом в сторону висящих мантий.

— Давай, твори. Два костюма мы подобрали, и у нас есть о чем поговорить и помимо твоего гардероба.

Она достала палочку и занялась переделкой ближайшей мантии.

— Не то чтобы я возражала, совсем даже наоборот, но все-таки — что ты здесь делаешь?

— Я пришел, как только проводил на поезд своих мелких паршивцев. Дамблдор хотел, чтобы я с тобой кое о чем посоветовался. Ты отпросилась с работы на субботу и воскресенье?

— Да.

— Хорошо. Вот тоже неплохой вариант, — он выдрал страницу и отдал ей.

— На мне это будет ужасно выглядеть. Армани для высоких и тощих.

— Как раз тебе такое отлично подойдет, это на модели оно дерьмово смотрится.

— Северус...

— Честное слово.

Она вздохнула и покачала головой. После этого они работали почти в полной тишине; он отложил журналы и принялся листать книги. Под конец общими усилиями они отобрали два повседневных и три вечерних платья.

— Ну что ж, — сказала Гермиона, глядя на преображенные мантии. Последнее платье, то самое Армани, отливало оловянным блеском с журнальной страницы, словно предостерегая ее от самоубийственной глупости. — Хорошо, что в выходные мне не придется демонстрировать уверенность в себе, — беспечно закончила она.

— Померь их, — предложил он.

К тому времени он вытянулся на кровати, подложив одну руку под голову и скрестив в лодыжках обутые в сапоги ноги, и выглядел довольным и самоуверенным. Внезапно ее точно током прошило от осознания того, что это не просто ее новый парень, а сам Северус Снейп, преподаватель зелий в Хогвартсе и легендарный подземельный летучий мыш. И то, что он сейчас лежал в ее постели... картина перед ее глазами вдруг обрела резкость и новизну, и Гермиона почувствовала возбуждение. А он догадался — она заметила, как на его лице медленно появляется интимная усмешка, и чуть опускаются веки.

— Или лучше сними свой халатик...

Она шагнула к кровати, но потом остановилась и прикусила губу:

— Но как же часы Дамблдора?

— Слишком поздно. Боюсь, что сигналка, которая у него установлена на этот случай, уже сработала. А раз унижение неизбежно, то пусть оно хотя бы не будет напрасным, — он поддел ногой сапог и с громким стуком скинул его на пол.

Она хихикнула.

— Теперь о нас знают и клиенты магазина одежды.

Второй сапог так же шумно последовал за первым.

— А мне совершенно неохота скрывать, что ты моя. Любой, у кого есть мозги, поймет, чем я тут с тобой занимаюсь. Иди ко мне.

Он поднял бровь, когда его интонации заставили ее задрожать, и ей стало ясно, что его власть над ней не просто сильна — огромна. Она облизнула губу, прикусила ее и принялась медленно, глядя ему в глаза, развязывать поясок халата.

Поменяться ролями оказалось невыразимо приятно. И уже она обрела над ним власть, и он подался ей навстречу — поднялся с кровати и встал напротив, и его ладони легли ей на плечи.

— Позволь мне, — хрипло сказал он.

Он смял ткань в руках и потянул с плеч — и дальше вниз, отмечая путь легкими касаниями больших пальцев. Когда обнажилась грудь, у него перехватило дух; он наклонился и поцеловал ее в плечо, провел губами по шее, по щеке, дотянулся до рта и произнес, дразняще щекоча дыханием ее губы:

— Я не могу ни о чем думать — только о тебе, Гермиона, — он поцеловал ее, медленно и предвкушающе, а потом слегка отстранился и сказал: — Я схожу с ума от страсти. Веду урок у пятикурсников — и вдруг ловлю себя на том, что смотрю в одну точку и вспоминаю, какая ты соблазнительная, и влажная, и жаркая, и узкая внутри, и как чудесно ты пахнешь.

Колени у нее ослабели; она прильнула к нему, а его ладонь накрыла ее грудь. Другой рукой он нежно, но крепко обнял ее за талию.

— Мысли о тебе не отпускают меня; с ними я просыпаюсь и с ними же засыпаю. По утрам мне теперь приходится дрочить, иначе хоть из комнаты не выходи, а вечером, когда я заканчиваю с делами и ложусь в постель — на подушке запах твоих духов, — он коснулся губами ее подбородка. — Такой мучительно-волнующий аромат...

Она застонала — каким-то странным, утробным стоном.

— А знаешь, что мне нравится больше всего?

Она покачала головой, с нетерпением ожидая ответа. Он ласково провел губами по ее щеке, жарко дохнул в ухо:

— Засыпать, зная, что ты меня любишь.

— Ох... — она притянула его к себе, повернула голову и нашла его губы своими.

Они не хотели и не могли сдерживать себя, охваченные отчаянной, животной жаждой обладания. Его руки, казалось, касались каждого дюйма ее кожи, а она теребила его шейный платок и сражалась с четырьмя пуговицами — застежкой на мантии.

— Твоя кожа... — выдохнула она ему в рот. — Дай же мне до тебя дотронуться.

Вместо ответа он довольно заурчал, стянул через голову мантию вместе с рубашкой и кинул в сторону. Ткань мягко шлепнулась на пол.

— Ох, — вновь вырвалось у нее при виде его обнаженной груди.

Он медленно притянул ее к себе; его темные глаза пылали. Кожа касалась кожи, и каждый их вздох был исполнен наслаждения. Она начала гладить его член через брюки, и их поцелуи стали исступленно-жадными. Он застонал и отстранился.

— Нет, подожди, — сказал он, разворачивая ее к себе спиной.

Она оказалась лицом к зеркальной двери в ванную; он обнял ее и принялся ласкать ее груди. Его рука опустилась вниз по животу, стянула трусики на бедра, легко скользнула между ног. Длинные пальцы погладили ее там, губы поцеловали в висок.

— Скажи, что именно тебе нравится, — тихо попросил он, опаляя дыханием ее лицо.

Она потянулась вниз, поймала его руку и направила в нужное место, показывая, где ее трогать и как правильно гладить. Он оказался отличным учеником, и очень скоро она откинула голову назад, упираясь в него затылком и закусив губу, а его пальцы все выписывали круги у нее между ног, пока ее не начала бить дрожь.

— Тебе это нравится, правда? Нравится, когда я касаюсь тебя... и твое тело дрожит и трепещет.

— Да, — почти проскулила она.

— ...и ты вся течешь...

— О, да...

— Раздвинь для меня ножки. Шире. Вот так. Боже, ты отпадно выглядишь со спущенными трусиками — сексуально и развратно, настоящая маленькая бесстыдница.

— Ой, ё-о-о... — закричала она — его слова оказались для нее последней каплей. Она громко и протяжно застонала, а его пальцы продолжали свой танец, посылая по телу волны дрожи. Оргазм сотряс ее, она завопила, и тогда он вогнал пальцы внутрь, резко и глубоко. Гермиона взвыла.

— О да... Ты просто офигительно красива, — его голос хрипел и срывался; он крепко держал ее, не убирая ладони от промежности и мягко толкаясь ей в ягодицы.

Когда схлынула последняя волна оргазма, он наклонил потрясенную и едва стоящую на ногах девушку вперед — чтобы не упасть, ей пришлось опереться о зеркальную дверь, — и завозился с застежкой на брюках. Туман у нее в голове едва начал рассеиваться, когда он резко вошел в нее; толчок, другой — и он скользнул внутрь до упора. Даже не думая притормозить, он продолжил самозабвенно вколачиваться в нее, и ей пришлось постараться, чтобы удержать равновесие. Сначала она подумала, что он вот-вот сорвется и кончит, но Северус, словно одержимый, не останавливался и не сбавлял темпа. Она смотрела на его лицо в зеркале, и в ней вновь начало разгораться возбуждение. Голова его была запрокинута, зубы стиснуты до скрипа. Потом он наклонил голову набок, открыл глаза, посмотрел на нее с бесконечным обожанием — и его взгляд упал на ее колышущиеся груди.

— Как же с тобой охуенно, — выдохнул он.

Он погладил ее по спине — удивительно нежно, совсем не похоже на неистовый ритм его движений. Гермиона прикрыла глаза и принялась ласкать себя между ног; он одобрительно заурчал. Она уже ощущала приближение пика, еще чуть-чуть, еще капельку — и тут Северус со сдавленным криком в последний раз толкнулся в нее и замер. Ее пальцы лихорадочно затанцевали, словно стараясь ухватить ускользающий оргазм; Северус вцепился в нее дрожащими руками, бормоча: «Ну, давай... О, да...» — и она тонко, прерывисто застонала, когда ее захватило и понесло на волне наслаждения. Мышцы внутри сжались, он вскрикнул и тяжело навалился ей на спину, одновременно пытаясь удержать ее на весу.

Не вышло.

Рука, на которую она опиралась, не выдержала и подломилась. Охнув, Гермиона упала на пол. Северус дернулся было ловить ее, но не совладал с силой тяжести и грохнулся рядом.

— Ты в порядке? — спросил он и притянул ее к себе, чтобы посмотреть, не ушиблась ли она. — Тебе не больно?

Гермиона захихикала и откинула голову ему на плечо.

— Боже! Это было потрясающе! — воскликнула она, поворачиваясь, чтобы заглянуть ему в лицо.

Его губы дернулись в улыбке, он наклонился и поцеловал ее.

— Неужели каждый следующий раз будет настолько лучше предыдущего? — спросил он. — Потому что если так, то я уже не уверен, что выживу.

Она вновь прыснула.

— У нас с тобой? Понятия не имею. Конечно, опыт тоже важен, но вообще-то мы еще в самый первый раз побили все мои прошлые рекорды. И я никогда не занималась сексом не в постели.

Он гордо ухмыльнулся. На лице человека, сидящего враскоряку посреди комнаты со спущенными штанами, это выражение смотрелось уморительно.

— Да, на кровати было бы элегантнее, но, по-моему, и так отлично вышло. Жаль только, конец мы немножко смазали.

— Ничего, будем практиковаться, пока не добьемся идеала. Но откуда у тебя такие навыки? Мне правда интересно.

Он фыркнул.

— Скажи спасибо моему отцу за его коллекцию порнографии. Кажется, мне было двенадцать, когда я на нее наткнулся, а в работе с информацией я всегда отличался дотошностью. Так что все сводится к практическому применению глубоких теоретических знаний.

Она засмеялась; он хмыкнул и легонько шлепнул ее по попе, ссаживая с коленей.

— Как ты смотришь на то, чтобы немного вздремнуть? — лениво протянул он. — Лично мне для полного счастья просто необходимо поваляться с тобой в обнимку.

— Отличная идея, — повернувшись, она поцеловала его.

Она поднялась на колени и натянула трусики, глядя, как он неловко поднимается и приводит себя в порядок. Он помог ей встать, подвел к кровати и сдернул вниз покрывало. Они залезли под одеяло, и он крепко обнял ее, чмокнул в макушку и прошептал:

— Я люблю тебя.

— Боже, как же я рада это слышать! Я тоже тебя люблю. Больше всего на свете. Я так счастлива, — сказала Гермиона. Она не помнила, чтобы когда-то произносила эти слова вслух.

Северус замурчал от удовольствия, и она почувствовала, что засыпает под мерный стук его сердца.

* * *

Она проспала чуть больше часа. Проснувшись, аккуратно повернулась и увидела, что Северус все еще спит у нее в постели, расслабленный и обмякший. Она прижалась к нему в поисках тепла. Согревающие чары развеялись, и в квартире стремительно холодало. Хорошо, что они оба были худыми, иначе им просто не удалось бы уместиться в маленькой кровати. Подняв голову, она принялась наблюдать за ним. Под его веками подрагивали глазные яблоки. Уголки губ, похожих на лук Купидона, еще больше изогнулись вверх. Гермиона вздохнула. Поразительно, насколько непропорциональными были его черты. У него была сильная челюсть, красивый рот, изящный нос и брови — но всё вместе почему-то не сочеталось. Слишком узкое лицо, слишком маленькие глаза, слишком большой нос, а рот — но нет, рот выглядел идеально, особенно когда он был так расслаблен. С зубами надо бы поработать, но в Британии восьмидесятых этим никого не удивишь. Если бы не родители-дантисты, она бы, наверное, и внимания не обратила.

Был ли он красив? Нет. Обаятелен? Без сомнения. Северус Снейп представлял собой живую иллюстрацию того, что целое больше суммы его частей. На него невозможно было наклеить ярлык. Был ли он озлоблен? Да. И не без оснований. Но в то же время отличался щедростью и добротой. Бездумно заимствовал чужие суждения, при этом его собственные мысли таили в себе непознанные глубины. Бывал неприветлив и угрюм, но стоило узнать его получше, и становилось ясно, что все это лишь попытка защититься от неприязни окружающих. А его блестящий, почти пугающий интеллект как-то сочетался с очаровательной наивностью, которая удивляла и восхищала Гермиону.

Не человек, а настоящий клубок противоречий.

Прошлым вечером его кидало из крайности в крайность, и она не поспевала за непредсказуемыми перепадами его настроения. Сегодня все стало совсем иначе. Он был умным, спокойным и уверенным, поддерживал ее и, что самое главное, с пониманием отнесся к ее полуистерической вспышке. Рон всегда реагировал на подобную несдержанность так, что она ощущала себя дурой, а Северус сел с ней рядом и попытался помочь. Кажется, помогать другим вообще было для него привычно и естественно. Как тогда, в их первую встречу, он даже не спросил, нужна ли ей помощь — просто принялся поднимать ее вещи и очищать с них грязь.

Она усмехнулась, вспомнив тот вечер. Он и тогда вызывал противоречивые чувства: помогал и раздражал, был ужасающе неуверенным в себе и в то же время запросто болтал с совершеннейшей незнакомкой. С тех пор прошло всего полгода, и подумать только, насколько он изменился.

Уверенности в нем определенно прибавилось.

Она покачала головой и прикрыла глаза, вспоминая, как Северус одними словами почти довел ее до экстаза. Едва ли похабные журнальчики учат подобному. Неспроста он впитывал любовные премудрости, как губка. Может, он и не относился к людям, способным взять от жизни все, что захочется, но когда жизнь сама преподнесла ему дар, он вцепился в него обеими руками — не раздумывая, безоглядно, словно ребенок, ухвативший протянутую конфету.

Казалось, чувственность была присуща ему от рождения — поразительное открытие, которое напрочь противоречило всему, что она знала о своем бывшем учителе. Снейп, погибший в Визжащей хижине, выглядел закрытым и закомплексованным до последней пуговицы на мантии. Здешнего, молодого Снейпа страсть к пуговицам пока миновала, так что логично было предположить, что событие, которое так перекорежило его природу, еще не успело произойти. И это тоже неспроста. Старшего Снейпа жизнь не баловала любовью и привязанностями, и неудивительно, что его горе после смерти Лили переросло в трагическую одержимость. Добавить к этому неизбывный груз собственной вины — и человек ставит на себе крест, посвятив остаток своей жизни возмездию. Однако теперь, когда она получше его узнала, становилось ясно, что непроницаемая броня, которой он себя окружил, шла вразрез с самой его природой. Гермиона боялась, что с ним случилось что-то еще.

Она подозрительно нахмурилась. Снейп пришел к Дамблдору задолго до гибели Лили, а значит, существовала большая вероятность того, что Лили знала о том, что он сменил сторону — во всяком случае, в этот раз ей быстро стало обо всем известно. Возможно ли, что в изначальной реальности она тоже принялась играть с ним? Еще как возможно. Характер у нее одинаковый — что в той временной линии, что в этой. Гермиона прищурилась. Перед глазами вставали картины того, что могло тогда произойти, и внутри начала подниматься злость. Она возвела взгляд к потолку. Нельзя так накручивать себя из-за глупых, необоснованных догадок. Что бы ни случилось с ним в той, другой жизни, сейчас все будет иначе. Она об этом позаботилась. Лили жива, а Северус уже начал распутывать клубок эмоций в своей душе. Ему нужно было, чтобы Гермиона любила его, а не защищала территорию, распугивая соперниц.

Громкое голодное бурчание выдернуло ее из задумчивости. Она торопливо прижала руку к животу, но было уже поздно. Его глаза распахнулись, и он хмуро воззрился на нее.

— Черт возьми, ты когда последний раз ела? — спросил он хриплым со сна голосом.

Она сморщила нос.

— Вчера вечером на балу. Сегодня я была слишком занята. Но чаю я с утра выпила, — добавила она в свою защиту.

Северус фыркнул, чмокнул ее и сел на кровати.

— Сколько сейчас времени? — спросил он.

— Почти три.

— Тогда тебя точно надо кормить, — он скинул одеяло и тут же натянул его обратно. — Ну тут и холодина!

— Согревающие чары развеялись, а здешнему обогревателю сто лет в обед. Я не хотела перелезать через тебя, чтобы найти палочку. Покажешь мне, как делать невербальное беспалочковое Акцио?

Он ухмыльнулся и вытянул руку.

— Вот так, — его палочка выпорхнула из складок мантии и влетела к нему в руку.

— Зараза ты, — пробурчала она, глядя, как он накладывает чары на обогреватель.

Когда комната прогрелась достаточно, чтобы без опаски вылезти из постели, они стали собираться в кафе. Гермиона вышла из ванной, потянулась к плащу и увидела, что пока она одевалась, Северус успел убрать бельевую веревку и аккуратно сложить журналы и книги.

— Какой ты, оказывается, полезный, — сказала она с улыбкой.

— Ну мне же надо убедить тебя в своей незаменимости. А это всё — часть моего хитрого плана.

— И он работает. А готовить ты умеешь?

— Разве что сладкие, вкусные булочки.

— Для начала неплохо, — засмеялась она.

— Вот. Взгляни-ка сюда.

Она увидела, как он что-то вынимает из кармана и кладет на стол. Когда она поняла, что это такое, то расплылась в улыбке, хоть по телу побежали мурашки.

— Вы их нашли! Как замечательно! — она сделала шаг, другой — и остановилась. — Нет. Это не они. — Потянулась к дневнику, провела над ним кончиками пальцев, не касаясь обложки. Потом поступила так же с золотой чашей с изящными ручками. — Очень хорошие подделки, — произнесла она, подняла со стола чашу и повертела в руках. — Я чуть было не поверила, что они подлинные.

— Работа Филиуса, — сказал он. — Как ты догадалась?

Она пожала плечами.

— Я их не ощущаю. В настоящих крестражах чувствуется тьма. Зло. Они взывают к тебе, вытаскивают на поверхность все плохое, что в тебе есть. Играют на твоих страхах. Но ты и сам это знаешь, ведь кольцо уничтожили при тебе.

Он покачал головой.

— Я ничего не ощущал. Пока кольцо было целым, оно казалось мне просто безделушкой. Потом — да, я увидел зло. Но другие говорили, что чувствовали что-то, когда стояли рядом.

Она склонила голову набок.

— А почему на тебя оно не действовало? Ты знаешь?

Он приподнял левую руку и задрал рукав, обнажая Темную метку.

— Когда постоянно живешь рядом со злом, чувствительность притупляется. Поэтому Дамблдор и хотел, чтобы ты отправилась со мной: сам я не сумею опознать подделку.

— Я думала, чашу надо искать в сейфе Беллатрикс.

Северус покачал головой:

— Дамблдор воспользовался своими связями и сам сходил в банк. Чаши там не было. Наверное, Беллатрикс еще не успела ее туда положить.

— Что, если твой Лорд пока ничего ей не передавал?

Он остановил на ней серьезный взгляд.

— Тогда мне придется искать в его доме, — ответил он. — И нам надо будет скорректировать свои планы, потому что в сроки мы наверняка не уложимся: я пока не приближенный Темного Лорда, чтобы являться к нему без вызова, и неизвестно, когда стану.

— Значит, будем надеяться, что чаша найдется у Лестрейнджей.

— «Надеяться» — это слишком слабо сказано, — он взял дневник и сунул во внутренний карман. — Но если мы все-таки обнаружим чашу на выходных, то поменяем ее на эту. Пожиратели смерти разницы не заметят. А я как можно быстрее отнесу оригинал к Моуди в Министерство. Мне не хотелось бы, чтобы ты присутствовала там, когда его будут уничтожать. Крайне неприятное зрелище.

— Я знаю, — прошептала она. Сжала губы и посмотрела на него в упор. — Я несколько месяцев носила медальон на шее — ела, дышала, спала, пока он нашептывал мне, какая я ничтожная. Нелюбимая. Никому не нужная. — Она взмахнула чашей: — И с такой вот штукой я уже один раз имела дело. Проткнула ее клыком василиска, — она содрогнулась и положила чашу обратно на стол. — Наверное, поэтому мне так не хотелось вновь в это ввязываться... вот почему я отказала директору летом, когда он предложил мне вступить в Орден. Подобные вещи оставляют в душе осадок, от которого так просто не избавиться.

— Ты сказала Дамблдору, что не хочешь помогать? — тихо спросил он.

В его голосе ей послышалось осуждение, и она принялась оправдываться:

— Ты должен меня понять! Мне было двенадцать, когда я впервые столкнулась с твоим Темным Лордом! Он пробрался в школу в затылке Квиррелла и опять охотился на Гарри — моего Гарри. Мне было тринадцать, когда меня окаменил василиск — тот самый, которого ты летом разобрал на ингредиенты. Тринадцать! Я несколько недель не ходила на занятия! Когда мне было четырнадцать, мы с Гарри и Роном бегали от дементоров, гонялись за Пожирателем смерти в крысином обличье и едва не стали добычей оборотня. Два года назад мы бросили школу и жили в палатке, разыскивая эти чертовы штуковины, а за нами охотились Пожиратели и егеря. Тогда нас поймали, и случилось то, что ты видел: ковер в Малфой-мэноре и пытки Беллатрикс. К тому времени как с Лордом было покончено, школа лежала в развалинах, а множество дорогих мне людей либо погибли, либо остались калеками. Во мне тоже что-то умерло. Когда этим летом Дамблдор обратился ко мне за помощью, я знала, что стоит на кону, но... я не смогла снова... Прости меня.

Он обошел стол и притянул ее к себе.

— Тебе не за что просить прощения. Я ни в чем тебя не виню. Просто... — он вздохнул и крепко обнял ее. — Он ведь меня использовал, чтобы затащить тебя назад, да?

Она закрыла глаза и прильнула к нему, впитывая его тепло. По щекам текли слезы облегчения.

— Неважно. Я могла отказаться, но мне хотелось помочь — в этот раз. Хотелось помочь тебе, понимаешь? Благодаря тебе у меня вновь появились силы бороться. Не ради спасения мира, а для того, чтобы освободить тебя из сетей, в которых ты запутался. Ну а если при этом мы еще и мир спасем, то тем лучше для мира.

— Ох, Гермиона, — прошептал он ей в ухо. — Чем я только тебя заслужил?

Она шмыгнула носом и усмехнулась:

— Ты помог мне вытащить книги из грязи. Мы, заучки, такого не забываем.

Он поцеловал ее в висок.

— Главное, чтобы ты знала, что ты теперь никуда от меня не денешься. Будешь моей личной заучкой.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Не хочу никуда деваться.

Он хохотнул и крепко ее сжал.

— Можно у тебя кое-что спросить?

— Конечно.

— Что у вас на самом деле вышло с тем, другим парнем? Роном. Не могу понять, почему он упустил тебя из рук, даже не попытавшись удержать.

Она вздохнула, отодвинулась и принялась объяснять:

— Там дело было не только в нем, но и во мне тоже. Мы с ним оба через многое прошли, но переживали свой опыт совершенно по-разному. Ему хотелось, чтобы жизнь продолжалась, а я не могла отпустить и забыть тот ужас. Ошибкой было заводить роман посреди битвы, но тогда это казалось нам естественным. Он был моим лучшим другом. Тем, кто всегда рядом. Но очень скоро все начало меняться. Я вдруг стала всего лишь слабой женщиной, которую не интересует ничего, кроме книжек, учебы и вязания. Обо всем остальном он благополучно забыл. С каждым его пересказом мой вклад в войну все уменьшался, пока не оказалось, что настоящая мужская работа всегда доставалась ему и Гарри, а я только и делала, что таскалась за ними по пятам, готовила чай с тостами, ну и иногда советовала что-нибудь умное. От того, что он сам верил в свой бред, отношения между нами становились все более натянутыми. Он не мог понять, почему мне так тяжело, когда я практически всю войну просидела сложа руки.

Он поцеловал ее в макушку.

— Ты меня прямо успокоила.

Она изумленно взглянула на него.

— Что-то я тебя не понимаю.

Он хмыкнул.

— Я боялся нечаянно чем-то оттолкнуть тебя, а выходит, чтобы не оказаться на месте этого Рона, мне достаточно просто не вести себя, как полный мудак.

Она громко фыркнула и слегка стукнула его по руке.

— Ну, хватит. А то такими темпами моя квартира скоро станет слишком мала для твоего раздутого эго. Ты ведь собирался меня накормить — так корми. Умираю от голода.

— Да, дорогая, — он достал плащ и с усмешкой накинул его на плечи. — Что ты скажешь насчет местечка, где готовят приличное карри?

— Скажу «пожалуйста».

Он хмыкнул, подал ей руку, и они вышли за дверь.

* * *

Гермиона с шумом втянула последние капли напитка и потыкала соломинкой в дно стакана, раскалывая лед.

— Спасибо, — сказала она. — Я двадцать лет не ела чечевичных лепешек.

— Очень смешно. Хотя вообще-то тебе следовало сказать, что ты съешь их только через двадцать лет.

Она хихикнула и попыталась стащить последнюю лепешку с его тарелки — он отмахнулся вилкой.

— Не дам — даже в обмен на секс.

Она вновь хихикнула и откинулась на диванчик, поглаживая живот.

— Так значит, ты не просто так увел меня из Хогсмида, и дело не только в карри?

Он одобрительно посмотрел на нее и наложил Муффлиато.

— Нам нужно получше обговорить свои действия на выходных. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь нас подслушал.

Она кивнула и жестом попросила официантку принести ей другой напиток.

— Я так и подумала.

— Ах ты, маленькая всезнайка, — усмехнулся он.

Глаза у нее сузились.

— Ты это в моей памяти подсмотрел?

— Нет, а что?

— Когда я была твоей ученицей, ты меня точно так же называл, только тон был гораздо холоднее.

— Да уж надеюсь. Я не какой-то там сраный педофил, и вряд ли после двадцати лет общения с мелкими гаденышами у меня прибавится к ним любви.

Гермиона хихикнула; официантка поставила на стол новый стакан.

— Тебе и не придется двадцать лет преподавать. На этот раз мы с ним точно разделаемся, и тогда ты сможешь сам выбирать занятие по душе.

Он рассеянно кивнул и повозил куском лепешки по пустой тарелке, собирая с нее остатки соуса.

— Есть у тебя какие-нибудь предпочтения? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Я даже не представляю, на что вообще способен. Пожалуй, я мог бы наняться в аптеку, как ты.

— А как насчет работы в Министерстве?

— Какой работы?

— Не знаю. Что тебя интересует?

Он вздохнул и откинулся на спинку диванчика.

— Я уже и сам не понимаю. До нашей с тобой встречи я бы сказал, что мечтаю о деньгах и власти, хотя и с той, и с другой целью я облажался еще тогда. Наверное, профессия учителя не хуже любой другой. Крыша над головой есть, кормежка бесплатная, с голоду не умру. Правда, платят гроши, так что если я вдруг решу уволиться, тут-то мне и конец придет.

Она вздохнула.

— Северус, ты же ненавидишь преподавать. Наверняка есть другие варианты.

— Думаю, это еще от предмета зависит. Вести ЗОТИ мне может даже понравиться.

— Разве что после смерти Того-Кого. Эта должность проклята: Риддл постарался, когда его туда не взяли.

— Я думал, это обычные слухи.

— Не-а.

Северус разочарованно ссутулился.

— Вот ублюдок. Все-то ему надо испоганить.

— Это точно.

Он вздохнул.

— Ну а ты как думаешь, чем мне стоит заняться?

— Понятия не имею. Я недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы давать такие советы. Спроси меня еще раз через год.

Он поморщился.

— Ты и правда собираешься так долго разбираться в моем внутреннем мире? Я не настолько сложный.

Она засмеялась:

— Снейп, ты вообще-то один из самых сложных людей из всех, кого я знала в обеих реальностях.

— А по-моему, нет. Я довольно просто устроен.

— Да ну?

— Мне всего лишь хочется чувствовать, что я для кого-то важен, — он пожал плечами. — Это все, чего мне когда-либо было надо от жизни.

Она потянулась через стол, взяла его за руку.

— Ты очень важен для меня.

Он ухмыльнулся и провел большим пальцем по ее ладони.

— Ну вот, видишь — я уже счастлив. Все просто.

Она засмеялась, потянула его к себе и сама наклонилась вперед, чтобы поцеловать его.

— А теперь рассказывай, что мне следует знать.

Он сжал пальцы, а потом отпустил ее, скрестил руки и оперся локтями на стол.

— Во-первых, я сомневаюсь, что мои защитные чары устоят против их подслушки, так что даже наедине мы не должны говорить ничего такого, что не сказали бы им в глаза. Это ясно?

— Как день.

— Тебе предстоит иметь дело с людьми, которые воображают себя новыми властелинами мира, хотя по сути они просто сборище недоумков. В свое время я был серьезно разочарован, когда это понял. Я видел в них каких-то небожителей, а реальность оказалась куда банальнее. Наблюдать за ними — все равно что смотреть третьесортную пьесу, вот только смеяться над ней я бы тебе не советовал. Если, конечно, ты дорожишь своим здоровьем.

И еще, есть некоторый шанс на то, что Темный Лорд тоже там будет. Белла в своем письме об этом не упоминала, так что шанс небольшой, но на всякий случай тебе стоит иметь это в виду.

— О Боже.

— Не нужно волноваться. У тебя неплохие щиты, от случайного взгляда они тебя прикроют. Лорду ты безразлична, и если никто не привлечет к тебе его внимание, то так оно и останется. Помни: ты знаешь о том, кто я такой, и поддерживаешь меня, а значит, и его тоже. А если он все-таки заговорит с тобой, не вздумай смотреть ему в глаза, а лучше вообще не отрывай взгляда от пола. Бояться тут не только можно, но и нужно. Именно этого он и ждет, и требует. Как думаешь, ты справишься?

— А у меня есть выбор?

— Нет.

— Тогда справлюсь. Еще что-нибудь?

— Да, на Новый год мы приглашены к Малфоям.

— Черт побери! Опять мне платья мастерить.

— Тебя это в первую очередь волнует? Больше одного за раз ты все равно не наденешь, так что тех платьев, что есть, более чем достаточно. И ты, кажется, говорила, что все эти девчачьи штучки не в твоем характере?

— Я уже и сама не знаю, какой у меня теперь характер.

— Да, это я могу понять, — с чувством произнес он. Похлопал ее по руке. — Главное, помни, что ты моя девушка, а все остальное приложится.

Она улыбнулась ему; он поднял бровь и усмехнулся:

— Еще вопросы у тебя есть?

— Помнишь, ты говорил, что они попытаются увести меня у тебя, чтобы растоптать в пыль мою невинность? Меня от этого еще на балу жуть брала, а уж провести так целые выходные... боюсь, что у меня сдадут нервы.

Его лицо мгновенно закаменело, глаза сузились.

— Я сумею тебя защитить. Нам не так долго нужно продержаться: за ужином в субботу и за завтраком в воскресенье, а затем мы сразу же уйдем. Я не выпущу тебя из виду.

Его убежденность подействовала на нее ободряюще, и она кивнула.

— Я верю в тебя.

Его глаза блеснули, а губы чуть изогнулись в улыбке.

— Так вот что это за чувство.

Ей понадобилось пара мгновений, чтобы понять, о чем он говорит, а потом она накрыла его руку своей, улыбнулась и сказала:

— Да, это именно оно.