Глава 3
Убежденному убеждать других не трудно.
Иоганн Кристоф Фридрих фон Шиллер
В Малфой-Мэноре необычайно светло. Здесь горели свечи, огромное множество свечей. А еще в Малфой-Мэноре было очень шумно. Все портреты горланили с необычайной злостью: «какая наглость, Нарцисса!»
А Нарцисса продолжала идти с гордо поднятой головой.
Арманд, Николас, Люциус I, Брутус, Септимус, Абраксас и сам Люциус — все они смотрели на нее своими горящими ледяными глазами и проклинали.
«Ты очернила нашу родословную».
«Ты посмела пойти против крови!»
«Предательница».
«Осквернительница».
«Как ты могла, Нарцисса?»
А Нарцисса шла с высоко поднятой головой и широкой улыбкой.
Потреты семьи Блэков бушевали меньше: кто-то, такой как Сириус I, был доволен своей дальней дочерью, а кто-то, вроде Элладоры или Поллукса, были вне себя от ярости. А кто-то, вроде Дореа Блэк, придерживался нейтралитета.
Ее пробивала мелкая дрожь — она с тяжелым сердцем шла и улыбалась. Все эти выкрики и упреки убивали ее изнутри, но она знала, что им ответит. Она знала, что может им сказать!
«Вы сами виноваты!»
«Вы довели нас до того!»
«Из-за всех вас мой сын страдает!»
«А теперь страдайте, не имея сил что-то исправить!»
— Вы звали меня, хозяйка? — Спросил домовик, остановившись у ног Нарциссы.
— Убери портреты тех, кто протестует. Самые надоедливые — сожги. Те, кто не протестует, пусть остаются на стенах. И сообщи мне, как закончишь с этим.
Портреты гудели все громче и громче, а Нарцисса им улыбалась. Ей плевать на чистую кровь, если то причиняет боль ее дражайшему сыну. Да пусть в огне горит та чистая кровь! Она желает сыну счастья. И то счастье заключается не в чистой крови.
— Все сделано, хозяйка. — у ног женщины вновь появился Дарвин
Малфой осмотрела опустевшую гостиную и выдохнула, ее плечи опустились, а взгляд устало пробежал по пустым диванам.
— Спасибо, Дарвин. Можешь идти. Только сначала позови Драко ко мне. Я буду на поляне возле усадьбы.
Вдыхая свежий воздух, Нарцисса не чувствовала цепей сковывающих ее. Она дышала — она жила. И она будет жить до тех пор, пока ее сын не будет счастлив А после смерти она будет взирать на его счастье с портрета.
— Ты посылала за мной? — услышала женщина и опустила голову.
— Спасибо что пришел, Драко. Я хотела поговорить с тобой. Сядь, разговор будет долгий.
Драко сел, повинуясь словам матери. Она смотрела на него серыми и посветлевшими глазами. Как давно он видел их такими? Не угнетенными словами отца? Давно, невообразимо давно!
— Помнишь ли ты, Драко, как бегал по этой поляне? Помнишь ли, как собирал для меня букеты из ромашек, вопреки запретам отца? Тебе было четыре года, Драко, это было так давно, но я ясно помню. Ты так широко улыбался, Драко. Умеешь ли ты еще так улыбаться? Я хочу увидеть это еще раз. Перед тем как умру, мой милый Драко.
Платиновый мальчик немного сжал губы. Его мать все больше и больше отдалялась от образа забитого зверька и становилась той, которую Драко почти забыл, любящей матерью.
— Я не помню всего того, — признался платиновый мальчик. — Но хотел бы помнить — потому что тебе эти воспоминания дороги.
***
Гермиона Грейнджер — староста школы от девочек. Блейз Забини — староста школы от мальчиков.
Гермиона предполагала на месте слизериновца Тристана Кухербекера с Пуффендуя. После того, как предыдущая староста факультета Верности отказалась от этой ответственности из-за семейных проблем, старостой назначили Тристана. С ним Гермиона встречалась в библиотеке До войны. Юноша очень любил читать книги о легендарных личностях. На этой почве у них с гриффиндоркой были несколько долгих разговоров, которые заканчивались приятными дисскусиями.
Но Гермиона была удивлена — правда удивлена! — что ее партнером на весь следующий год станет Забини.
Против самого юноши гриффиндорка не имела ничего против: он умный, довольно спокойный, хоть и со Слизерина. Он не задирал учеников гриффиндора, как Малфой, и не был мальчишкой на побегушках, как Крэбб или Гойл, — и этого Гермионе было вполне достаточно.
Ужились они в башне старост довольно быстро. Забини ничего не говорил Гермионе на счет ее книг, которые заполонили небольшую гостиную, а Гермиона ничего не говорила по поводу очень поздних возвращений в башню старост, иногда с девушками. Забини не мешал жить Гермионе, Гермиона не мешала жить Забини.
В башне старост была гармония.
Однако гармония между слизериновцами и гриффиндорцами в этой башне и заканчивалось.
«Драко Малфой — большое дерьмо», — так судачили семикурсники, смотря на платинового мальчика. Он оставался «Малфовской мордой» даже после войны. Многие из учеников говорили, что его только смерть исправит, и то — не факт. Тот-Чье-Имя-Нельзя-Называть не исправил же. Драко чесал языком как и прежде.
Но больше семикурсников и других студентов Хогвартса устрашал новый преподаватель Защиты от Темных Искусств.
Тридцати семилетний Скалл Юрэй был очень строгим учителем. Многие даже Снейпа считали не таким холодным и суровым, как Скалла. Профессор уважал дисциплину, ум и сообразительность. Но больше всего он ненавидел неповиновение. Да и выглядел он устрашающе. Он был высокого роста, крепко сложен. У него были устрашающе-синие глаза с темными кругами под ними, красные волосы со сбритыми боками и темные мрачные татуировки на лице, переходящие на шею. Скалл пришел в Хогвартс из Министерства Магии. Как он выразился на первом уроке, его отправили сюда, потому что «в этой школе сменилось столько учителей ЗОТИ, что в Министерстве опасаются за знания учеников». Профессор, как и многие другие из Министерства, участвовал в отлове Пожирателей Смерти, во время чего потерял часть правой руки.
— Если кто-то осмелится противостоять мне, я не побрезгую воспользоваться магией против него, — заявил профессор в первые же минуты своего урока и велел открыть учебники.
Уроки проходили в полной тишине, которую разрезали лишь скрипы пера о пергамент. Все студенты боялись поднять голову, даже Невилл как-то умудрялся свои нелепости скрыть за усердной работой. Выходя за пределы кабинета ЗОТИ, многие ученики вздыхали с облегчением, а бедный Невилл, у которого начинали трястись колени и учебники сыпались из рук, стирал холодный пот со лба.
Малфой часто ходил вместе с Забини, а обделенные вниманием Крэбб и Гойл копошились где-то позади. Блейз рассказывал другу о его поездке и приключениях, пока в Англии шла Вторая Магическая Война, а Драко его слушал. Просто слушал и никак не комментировал слова слизериновца.
Но когда мимо них с Забини проходила Золотая Троица, Малфою хотелось что-то сказать. Однако, он ничего не говорил.
Грейнджер, идя под руки с Поттером и Уизли, о чем-то говорила. И даже холодный-Малфой видел, что девушка в те моменты была очень даже счастлива. Она мимоходом здоровалась с Забини и напоминала ему, что сегодня будет патрулирование, и шла дальше со своими гриффиндорскими мышками.
Платиновый мальчик сжимал губы и хмурился. Он видел чертово-кольцо на ее пальце и машинально прикасался рукой к груди. Если гриффиндорка переодела кольцо с безымянного на средний палец, то он повесил его на цепочку и носил на шее, «чтобы не потерять». И осознание того, что он связан с мерзкой грязнокровкой и зазнайкой Грейнджер, Малфоя скребло настолько, что ему хотелось разобрать на себе кожу голыми руками.
Он еще явственно помнил те прикосновения Гермионы, которые ему пришлось ощутить на себе. Объятия, рукопожатия, хождение бок о бок. Малфою казалось, что от него до сих пор несет Грейнджерской семьей. Он пытался смыть с себя этот запах, но все равно что-то оставалось. Корица, выпечка, маггловские духи — что-то невесомое и противное до боли в легких.
— Ты чего так ощетинился? — внезапно для платинового студента спросил Блейз.
Малфой посмотрел на него взглядом полного непонимания, а потом приподнял левую бровь.
— Я не ощетинился. Меня просто бесит святой Поттер, его грязнокровка Грейнджер и бездельник Уизли.
Забини пожал плечами и дальше пошел по коридору вместе с Малфоем.
***
Нарциссе снилось, что вокруг нее лишь мрак. И этот мрак настолько темный и от него исходит такой страх, что Нарцисса боялась его. Ей не было так страшно со времен правления Темного Лорда. Мрак сгущался, кружил вокруг ее ног, поднимался ближе, заглядывал в ее лицо, в ее душу. Малфой боялась. Она явственно чувствовала в этом мраке чье-то присутствие.
То ли Темного Лорда, то ли бушующих ненавистников.
Нарцисса была гола перед этим мраком. Он касался ее оголенной кожи и жалил. Так жалил, что Нарциссе хотелось кричать от боли. Но из ее горла вырывался лишь жалкий хрип. И ей было тяжело дышать.
А потом во мраке стало холоднее. Этот холод пробирал до костей, и Нарцисса могла лишь сжиматься сильнее. Шрамы и рубцы на ее бледной коже болели и будто расходились, пропуская мрак внутрь нее.
Нарцисса пыталась открыть глаза и проснуться, но у нее не получалось.
Души предков воздавали ей сполна за предательство крови.
***
Отшумел пестрыми кленовыми листами День Гриффиндора, и студенты вернулись к урокам. Подготовка к ЖАБА занимала очень много времени, и Золотой Троице только и оставалось, что сидеть в гостиной Гриффиндора и зубрить с однокрусниками материал. Гермиона, как староста школы, Гарри и Парвати, как старосты факультета, иногда уходили в кабинет к профессору МакГонагалл, чтобы обсудить школьные дела.
Гермиона и Забини объясняли старостам факультетов, что именно нужно подготовить к Хеллоуину, а те внимательно слушали. Тристан Кухербекер и его помощница, Алиса Вон, должны были заняться украшениями Большого Зала вместе с Падмой Патил и Энтони Голдстейн. Что касалось Малфоя и Пэнси, то их взял на себя Забини, утверждая гриффиндорке, что они втроем будут усердно работать над тыквами. Гермиона на это лишь попросила Блейза сильно не задерживаться, потому что если директор МакГонагалл узнает о том, что школу патрулировала только Грейнджер, Забини попадет.
— Эта Грейнджер, — вздыхала Пэнси, хватая под руку платиновго мальчика, — как же она достала. Возомнила себя Бог-знает-кем, и теперь указы раздает налево и направо. А сама поди со своим Поттером и Уизли вечера у камина проводит.
— Я ослышался или Паркинсон заговорила устами Малфоя? — Изумился Блейз и пихнул подругу в бок. — Пожалуйста, не пугай меня так. А то я решу, что ты изменяешь мне с Драко.
— Эй, куда ты запускаешь свои грязные мыслишки, Забини? Чтобы я и ты? Да ни за сундук галлеонов!
— Ты разбиваешь мне сердце, Пэнси! — Вздохнул слизериновец и приложил руку к груди.
— Ребят, давайте вы уединитесь в выручай-комнате и там все решите сами? — Предложил платиновый мальчик и усмехнулся, убрав цепкие руки сокурсницы.
Пэнси этот жест юноши не понравился, но она лишь гордо вздернула подбородок и посмотрела на юношей.
— Драко, ты предлагаешь мне пойти с ним в выручай-комнату? Что ты будешь делать, если я действительно пойду туда с ним? — Спросила она и скрестила руки на груди.
— Я? — Уточнил Малфой, сунув руки в карманы брюк. — Ничего.
— Ах ты! .. — Растерянно выдохнула Паркинсон и начала хватать ртом воздух от возмущения.
— Ты становишься похожей на рыбку, щеночек, — пролепетал Блейз, за что получил увесистый подзатыльник от девушки.
Юноши сдержанно рассмеялись, а обиженная девушка прибавила шаг и скрылась в темноте пустеющих коридоров. Еще около пятнадцати минут слизериновцы шли по пустеющим коридорам, после чего Блейз остановился около одной из лестниц.
— Мне надо к Гермионе. Сегодня мы патрулируем коридоры.
— Ого, а она уже не «Грейнджер», а «Гермиона», — усмехнулся Малфой и скривил губы.
— Она нормальная, — как-то с осуждением заметил Блейз и потянулся, — я сам удивился. Эх, теперь я понимаю, почему Поттер держит ее рядом с собой. Она умная, красивая, интересная. Получше Паркинсон и Грингарсс уж точно.
— Ты под чем? — Спросил Драко и приблизился к другу. — Кто ты или почему из уст Блейза Забини льется такой несусветный бред?
— Малфой-Малфой, — покачал головой юноша. — Иди в свою спальню, а мне пора на патрулирование.
Похлопав друга по плечу, Забини скрылся в темноте, шелестя подолом школьной мантии.
А Драко осталось только чертыхнуться и пойти в другую сторону, стуча каблуками своих туфель. Забини-Забини... Драко не думал, что этот человек, сможет проникнуться к Грейнджер. Драко не понимал, просто не мог понять, почему его друг так говорил об этой грязнокровке. Драко, Драко-которому-пришлось, не увидел в этой девушке ничего за то время, которое провел рядом с ней, а Забини? Забини умудрился увидеть в ней нечто красивое и интересное.
Это выводило Драко из себя.
Его выводило то, что даже если он и не думал о сложившейся ситуации, то все равно что-нибудь да напомнит ему о ней. То это директор, которая Слизерин и Гриффиндор ставит вместе на лекциях, то это Скалл, который своим суровым видом лишает всех возможности сопротивляться и садит всех так, как ему хочется, то это Помона Стебль, которая нахваливает Его, Драко, на ровне с Ней, грязноковкой-Грейнджер, то даже глупышка-Пэнси, которая виснет на нем, надеясь перепихнуться после занятий.
Рухнув в свою кровать, Малфой снял с шеи цепочку и поднял ее над своим лицом. В свете свечей золотой ободок переливался теплыми и яркими переливами, скрывая жуткую загадку в своей красоте. Он еще помнил, с какой наигранной улыбкой Гермиона смотрела на него, надевая это кольцо. Натянуто, но так счастливо она улыбалась! Но, ясное дело, не для него.
Для родителей.
Каждый из них был согласен на то, чтобы играть перед Джин, Гэем и Нарциссой. Каждый из них понимал, что ломая перед ними комедию один-чертов-год, они спасут свою жизнь. А потом Малфой сможет сойтись с какой-нибудь чистокровной семьей вроде Грингарссов, а Грейнджер со своим Святым Поттером или Бездельником Уизли.
А пока Малфой устало смотрел на золотой ободок, висящий на цепочке и убеждал себя, что на этот абсурд согласился только из-за матери.
Его мать любила его всем сердцем и всегда — всегда! — была на его стороне. Когда его оправдал Поттер, когда тот оправдал его мать, которая не выдала его стучащее сердце Сами-Помните-Кому, мать всегда думала о Драко. А Драко любил мать. Он любил ее своим вновь слатаным сердцем, впуская ее туда всю. И дело было даже не в том, что его отец сдох где-то в Азгабане. А в том, что его мать, его прекрасная мать, всегда была для него личным счастьем во тьме его жизни.
А теперь мать просила сойтись с магглами и магглорожденной волшебницей.
«Чтобы восстать из пепла, в который превратил нашу семью твой отец».
«Чтобы зажить счастливо, не озираясь на наше прошлое».
«Чтобы доказать им, — им всем! — что мы можем быть другими».
«Мы с тобой, Драко, другие. Не такие, как они!»
«Ты и я, Драко».
Малфой уснул в постели, сжимая кольцо на цепочке. И этой ночью ему снилась счастливая мать, гуляющая по полю рядом с Малфой-Мэнором.
В ее руках был букет ромашек.