Глава 1. Начало
Гермиона сидела под одним из деревьев в саду за Норой. Этим летом, в преддверии свадьбы Билла и Флёр только здесь можно было укрыться от предпраздничной суеты и бдительного ока миссис Уизли. Во всяком случае, иного тихого уголка Гермиона не отыскала, поэтому и ускользнула сюда, на небольшой островок зелени с видом на лес.
Бисерная сумочка, которую она начала упаковывать пару недель назад, постоянно требовала внимания. При малейшем дополнении её содержимое превращалось в кашу. Подобный беспорядок нельзя было допускать, по крайней мере, не сейчас, когда они ещё даже не покинули Нору.
Вглядываясь в недра сумочки, Гермиона мысленно проводила переучёт вещей, которые они с Гарри и Роном брали в дорогу, но вдруг услышала хруст веток и шорох листьев под чьими-то шагами. Торопливо спрятав сумку под бедро, она открыла Стандартную книгу заклинаний для седьмого курса и начала читать со случайной страницы.
– Салют, Гермиона!
Фред. Значит, её тайное убежище найдено. Только бы он не вознамерился вернуть её в дом для бесконечного наведения лоска к приезду Делакуров.
– Не смотри на меня так, – с ухмылкой и лёгким укором бросил парень. – Не моя вина, что мама не даёт вам троим ни минуты покоя.
– Ты тоже это заметил, – в голосе Гермионы промелькнула досада. – И как вы с Джорджем умудряетесь отлынивать от заданий миссис Уизли?
– О-о-о... Это секрет близнецов. Боюсь, я не могу им поделиться... Главным образом потому, что ты вряд ли одобришь наш метод.
Завидев озорные огоньки в глазах напротив, Гермиона решила, что даже не хочет знать правду. Но улыбка Фреда заразила её. Обоим вспомнились бесчисленные случаи, когда Гермиона при исполнении обязанностей старосты ловила близнецов с поличным за очередной выходкой или апробацией нового изделия, а затем, как правило, громогласно отчитывала.
– Принимается, – согласилась она. – Меньше буду спрашивать...
– Меньше вранья услышишь. – Фред несколько ошарашенно покосился на Гермиону, узнав в её устах одно из их с Джорджем лучших изречений.
– Ты ведь не собираешься выдать меня и конвоировать обратно в эпицентр предсвадебного безумия, правда?
– По-твоему, я на такое способен?
Судя по серьёзному подозрению, с которым Гермиона смотрела на Фреда, она вполне допускала, что место её нахождения быстро станет всеобщим достоянием. Тот поднял руки в знак капитуляции и прекратил отпираться:
– Ладно-ладно... Грешен, каюсь. Но я не затем тебя искал.
Фред уселся на землю рядом с Гермионой. В воздух взметнулось облачко пыли, когда он плюхнулся пятой точкой на свободный от травы участок под деревом.
– Я искал тебя, чтобы вручить вот это, – и Фред протянул Гермионе свиток пергамента, перевязанный узкой голубой лентой. – Мы, то есть Джордж и я, знаем, что вы трое скоро уйдёте.
На этих словах Гермиона вмиг побледнела и вжала ногу в бисерную сумочку в безотчётной попытке увериться, что та никуда не делась. Они ведь старались быть максимально осторожными. Никто не должен был узнать об их плане.
– Гермиона... Гермиона! – Фред мягко потормошил юную волшебницу за запястье, дабы развеять её смятение. – Мы никому ничего не скажем. Но у нас есть просьба. Мама с папой заволнуются, когда вы отбудете... Особенно мы побаиваемся за маму, хотим поберечь её нервы, насколько это возможно. Гарри и Рон не станут утруждать себя письмами. Никому из них мы не готовы доверить роль связного с вашей троицей. Мы надеялись, ты согласишься хоть изредка черкать нам о том, что вы всё ещё живы.
Слабый заход на шутку не мог полностью закамуфлировать искренность их с Джорджем порыва.
Гермиона заколебалась, не решаясь давать ответ.
– Пожалуйста, пойми: я не смогу даже в общих чертах рассказывать о ходе дел, и, что бы вы с Джорджем себе ни напридумывали, вам придётся держать рот на замке. – Фред кивнул и Гермиона продолжила: – Нельзя рисковать. Нельзя допустить, чтобы хоть одно сообщение перехватили. Нас могут найти. Или одному из вас могут устроить допрос из-за информации, которую вы получите от меня. – В лице Гермионы не осталось ни кровинки, когда она прямо взглянула в глаза близнецу: – Фред, я не пойду на то, что даже гипотетически чревато утечкой сведений. Против нас может быть использовано что угодно.
Перед мысленным взором Фреда возник шрам, оставшийся у виска Джорджа. Он непроизвольно поднял руку и коснулся собственного уха. Гермиона примирительно сжала пальцы на его предплечье. Ночь операции по вызволению Гарри давила на них тяжким грузом воспоминаний. Кто-то навлёк на них беду по незнанию или, быть может, намеренно разоблачив планы Ордена доставить Гарри с Тисовой улицы в Нору.
– Понимаю, и потому-то... Мы бы не попросили ставить под удар вашу миссию, – снова заговорил Фред. – Это не обычный кусок пергамента, а новинка, которую мы разработали для магазина. Только его хозяин сможет прочесть исходящие и входящие послания. Два свитка связаны между собой. У тебя будет один, у меня – второй. Всякий раз как ты накарябаешь нам пару слов о том, что у вас всё в порядке, я увижу, прочитаю и подкину здешние новости. Чернила достоверно проявляются лишь перед тем, кто сделает самую первую запись на бумаге. Если до пергамента доберутся посторонние – кто-то, кроме двух изначальных авторов – они увидят произвольный текст, не имеющий отношения к переписке, но замаскированный под окружающую обстановку. Например, в прошлом году мы с Джорджем пустили в ход два других свитка в целях переговоров на занятиях. Когда в них заглядывали преподаватели, они хвалили наши эссе или в меру лаконичные конспекты. Этот пергамент – надёжная штука. Иначе мы бы вам его не предложили.
В конце концов Гермиона сдалась и приняла один из свитков-двойников, как нарёк их Фред. Она вывела несколько слов на своей бумаге и получила короткий ответ от близнеца, проделавшего то же самое с собственным свитком. Так они закрепили пергамент за собой, обозначив его принадлежность.
Гермиона сдержала обещание время от времени отправлять уведомления об их пребывании в живых. Когда она, Гарри и Рон начали жить в лагере среди гор и лесов, их с Фредом письма стали удлиняться. Ночные вахты и бесконечная монотонность вынужденного заточения в палатке один на один с собой или в неизменной компании из трёх человек побуждали Гермиону обращаться к Фреду. Она почти не распространялась о походе, предпочитая вместо этого ностальгировать по былым дням, проведённым в Хогвартсе или Норе.
К её удивлению, Фред оказался приятным собеседником. Он ни разу не проявил излишнего любопытства, не спросил об их координатах и вообще избегал тем, которые Гермиона не могла обсуждать честно. Его рассмешила знакомая цитата, которую она выдала, когда написала в самый первый раз: «Не задавай вопросов и не услышишь лжи».
Как-то в тёмное время суток в середине зимы свиток-двойник Фреда ожил, запестрив сначала словами, а затем – предложениями. Было изрядно за полночь, Джордж давно заснул, и Фред не ложился до самого утра, не смыкая глаз вместе с Гермионой. Они попеременно строчили друг другу записку за запиской.
Подошла её очередь стоять в дозоре, и ей хотелось отвлечься, дабы не дать разыграться воображению. Окружающий лес – она нечаянно упомянула об этом – наполняли безобидные шумы: шёпот ветра в деревьях, уханье филина, выслеживающего мышь, журчанье воды в ручье неподалёку. Как Гермиона по секрету поделилась, ей нужно было чем-то себя занять, чтобы обострить бдительность и не сойти с ума от невинных звуков.
Зная, что многое проще писать, чем говорить лично, Фред смело затеял игру с названием «То, чего я никогда не делал». Они ни на что не спорили, не ставили цели выявить победителя, а просто условились скоротать время. Фред выкладывал факт о себе, Гермиона ему отвечала, и он подхватывал снова.
«Я никогда... не пропускал десерт в Хогвартсе. Даже в дни отработок».
«Я никогда не сдавала книги в библиотеку позже положенного срока».
«Я никогда не ел за столом слизеринцев».
«Я никогда не получала «Тролля» за эссе».
«Я никогда не закрывал учебный год без «Тролля» по крайней мере за одно эссе».
«Я никогда не засиживалась до отбоя».
«Я никогда не заправлял кровать».
«Я никогда не понимала квиддич».
«Я никогда не пропускал матч по квиддичу по доброй воле. Тот фортель Амбридж не в счёт».
«Я никогда не горела желанием идти на матч по квиддичу».
Они так увлеклись, что забылись, а в какой-то момент и вовсе перешли к признаниям более личного свойства. Беседа опять свернула в новое русло с подачи Фреда.
«Я никогда никуда больше не приглашал Анджелину после Святочного бала».
«Я никогда не ходила в Хогсмид с кем-то, кроме Гарри и Рона».
«Я никогда не связывался с девчонками, к которым подбивал клинья Джордж».
«Я никогда по-настоящему не встречалась с парнем».
«Я никогда по-настоящему не встречался с девушкой».
«Я никогда... не целовалась».
Гермиона запоздало спохватилась: не «сболтнула» ли она лишнего? Тяготы охоты за крестражами заронили ей в душу сомнения в том, что жизнь вернётся в нормальную колею. Порой ей казалось, иные вещи из тех, что она не делала, уже не случатся.
Не первый раз Гермиона задумывалась, не слишком ли она открылась старшему брату Рона. Однако чем дольше велась переписка, тем больше ей верилось, что тот Фред, которого она начала узнавать, не обратит её слова против неё, – если когда-нибудь они ещё встретятся.
Фред тоже стал разглядывать начитанную подругу брата с непривычной стороны. Обычно они с Джорджем обращались к Грейнджер тогда, когда требовался самый ответственный человек из всех возможных. Но неделя за неделей его мнение о Гермионе, сложившееся за их нечастые взаимодействия, всё круче менялось. Теперь, когда никто не мог вторгнуться в их общение, они получили возможность быть собой. Фред с изумлением узнал, что Гермиона обладает отменным чувством юмора и способна поддержать пинг-понг остротами ничуть не хуже Джорджа.
Незаметно для себя самого он пристрастился к её корреспонденции. Рядовые рассказы о погоде или отзывы о свежепрочитанных текстах от Гермионы превратились в неотъемлемую часть его дня. Он даже поймал себя на мысли о том, что поджидает случая устроить с ней дебаты по какой-нибудь гипотетической теории. Как бы она удивилась, узнав, что благодаря их полемике во «Всевозможных волшебных вредилках» появились десятки новых товаров!
После той долгой ночи, проведённой за перепиской, оба стали выкраивать время на то, чтобы писать друг другу чаще. В итоге дошло до того, что они обменивались письмами ежедневно, а не раз в неделю или декаду, как было сперва, когда трио оставило близких.
Поскольку сеансы связи стали стабильными, Фред запаниковал, когда прошло целых три дня, а от Гермионы не прибыло ни весточки. Наступила весна, но на фоне разгоравшейся войны мир казался более мрачным. Фред не мог отделаться от чувства тревоги. Ему чудилось: что-то не так. Каждые новые сутки он всё тщательней проверял волшебный пергамент. Он перечитал беседы в верхней части свитка – все до единой, с самой первой до последней, нескольких дней давности.
Наконец на четвёртую ночь, многим позже захода солнца на заветной бумаге стали медленно проявляться чернила. Фред поначалу решил, что зрение подводит его. Время, которое ушло на то, чтобы буквы встроились в ряд, порядком потрепало и без того подпорченные нервы парня. Он сразу заметил изменение в почерке: тот будто внезапно стал детским.
«Я обновила список наших «никогда». После выходных пришлось вычеркнуть пару пунктов. Назадавай вопросов... Гермиона».
Развернув свиток, Фред просмотрел первый перечень вещей, которых они никогда не делали, а потом и другие, добавленные позже. Его сердце остановилось, а дыхание замерло, когда он увидел линию поверх фразы: «Я никогда не испытывала на себе непростительные заклятья». Он сполз на подвернувшийся стул, когда взгляд упал на ещё одно зачёркнутое предложение: «Меня никогда не пытали».
Не обнаружив других изменений в более старых записях, Фред снова свернул пергамент так, чтобы были видны лишь последние сообщения. Он обратил внимание, что Гермиона исказила их с некоторых пор общий излюбленный афоризм: она написала «назадавай» вместо «не задавай вопросов». Чем больше он вдумывался в её слова, тем больше сомневался: намеренно ли она это сделала?
Не успел Фред сформулировать ответ, как в дом тётушки Мюриэль, где обитали сейчас все Уизли, за исключением Билла и Флёр, примчался Билл. Живо вникнув в ситуацию, Фред сунул свой свиток-двойник в карман и поспешил за старшим братом в коттедж «Ракушка».
Открывшаяся глазам картина навсегда врезалась ему в память. Гермиона свернулась в клубок; её хрупкую фигурку то и дело пробирала дрожь. Перо, слабо зажатое в кончиках её пальцев, слезилось чернилами; их капли стекали на истрёпанный по краям пергамент. Она узнала его голос и откликнулась тенью улыбки, а затем забылась от боли и усыпляющих зелий, которыми её напоила Флёр.
Та ночь изменила для Фреда всё. Родство душ, которое могут закалить только время и опыт совместных испытаний, всколыхнуло в нём неведомое доселе рвение защищать, опекать, закрыть собой. Отныне и впредь в нём не меркла забота о Гермионе.
Гермиона тоже, проснувшись от ласковыхприкосновений к своим рукам и лицу, осознала какое-то необычное, особенноечувство, имевшее отношение к Фреду.