2.
Утро первого учебного дня в Хогвартсе пахло свежеиспечëнным хлебом, жареным беконом и немного нервами. Толпы студентов, вцепившись в расписания и мятые обрывки домашних заданий, пытались найти себе место за длинными столами. Старшекурсники громко болтали о прошедших каникулах, первогодки вполголоса обсуждали, как Филч уже успел снять с кого-то баллы за — какая глупость — конфетную обертку, забытую в коридоре. Воздух в Большом зале гудел, как зелье, которое вот-вот выкипит: жаркий, плотный, пропитанный чужими голосами и ожиданием, — и именно это помогло школе казаться живой, несмотря на сонную тяжесть после праздников.
И всё держалось на грани «привычного»... Пока не вошла она. Кэтрин переступила порог, и устоявшаяся рутина рухнула, как карточный домик. Она не искала внимания — оно предпочло найти её самостоятельно. Слухи после вчерашнего распределения уже сделали своё дело: новенькая, чужая, непонятная. А значит, интересная. Люди любили заполнять пустоту, а про неё пока никто ничего не знал. Это было удобно: её прошлое было укутано в туман, и этот туман действовал на всех как приманка. Она двигалась по залу плавно, без суеты, но с такой уверенностью, что взгляды невольно следовали за ней, словно зачарованные. Чёрные облегающие брюки, белоснежная рубашка с пышными рукавами, подчёркнутая кожаным корсетом, и тяжёлые сапоги с металлическими пряжками — она выглядела как персонаж старинной баллады, случайно затерявшийся в школьных коридорах.
Опустилась за стол Слизерина Кэтрин будто не замечая перешёптываний вокруг. Но она, увы, замечала: раздражение, любопытство, лёгкий трепет — всё это читалось в их взглядах без особого труда. Особенно у Пэнси Паркинсон, которая глядела на неё так, будто пыталась прожечь взглядом дыру.
— Доброе утро, — произнесла Кэтрин, усаживаясь рядом с темнокожим парнем. Кажется, его звали Блейз Забини.
— Утро-то доброе, — протянул он, лениво скользнув по ней взглядом. Уголки рот растянулись в ухмылке. — Особенно для звезды вчерашнего вечера.
Её губы тронула лёгкая ответная усмешка, но она не торопилась принимать участие в диалоге.
— Ты же понимаешь, что все ждут, когда ты нас удивишь, — продолжил он, облокотившись на стол с грацией аристократа. — Какой смысл делать вид, будто ты обычная новенькая?
Она молча потянулась за тостом, откусила кусочек и только потом, словно нехотя, ответила:
— Рада слышать, что я развлекаю публику.
— О, ты не поняла, — Блейз склонился ближе, понижая голос, но от этого его тон стал ещё более провокационным, — публика ждёт большего. Они хотят настоящее шоу.
Кэтрин подняла взгляд, и что-то в её глазах заставило его замолчать на секунду.
— Шоу? Не люблю я такую банальщину, — голос был мягким, тягучим, как патока. — А вот хороший сюрприз... Может быть. Я подумаю.
Она улыбнулась, но улыбка вышла немного прохладной. Блейз ответил ей лёгким смешком и, не отводя взгляда, сделал глоток чая. Казалось, в его голове уже формировался следующий ход с учетом изменившейся расстановки фигур на доске.
***
Первым уроком у третьего курса была Трансфигурация с Минервой МакГонагалл. Профессор, чьё имя в коридорах произносили с осторожным почтением, славилась своей требовательностью и острым взглядом, способным насквозь просверлить любого, кто слишком расслабился. Кэтрин прекрасно знала: мнение студентов не стоит даже сломанного кната, а вот мнение преподавателей — совсем другая валюта. Её способности должны быть продемонстрированы чётко, безукоризненно — ровно настолько, чтобы произвести впечатление, но не дать повода для лишних вопросов. Это был тонкий баланс: достаточно блеска, чтобы запомнили, но не настолько, чтобы копались.
Хогвартс был другим. Там, где она училась раньше, волшебная сила пульсировала в теле, вторя сердечному ритму, горячая, необузданная. Её чувствовали. Ею жили. Волшебные палочки воспринимались как ненужные посредники, отвлекающие от истинной сути — единения с магией, которая должна быть частью тебя, естественная, как дыхание. А здесь? Здесь она была выхолощена до скучных формул, до взмахов палочки, таких правильных, что становилось противно. В этих старых каменных стенах магия не жила, её насильно заставляли маршировать строем.
Однако Кэтрин не собиралась давать повод для сплетен. Она знала: в Хогвартсе от неё ждали соответствия правилам. Вот только правила — это всегда игра интерпретаций. Потому накануне прибытия в новую школу она создала себе палочку — искусную иллюзию, плетёную из её природной магии. Чуть больше десяти дюймов, тонкое древко, обвитое лозой с крошечными, почти незаметными шипами. На вид изящная, утончённая, но на деле — не больше, чем дымовая завеса. Её настоящая сила оставалась спрятанной глубоко внутри, там, где никто не смог бы её контролировать.
Урок начался с превращения чайников в енотов: просто, но не без подвоха — требования профессора к точности были известны. Класс наполнился звуками: шёпот, неуклюжий стук палочек, звенящие заклинания. Некоторые чайники плавились в лужицы металла, другие начинали отчаянно вибрировать, но в зверьков превращались лишь у единиц. Драко, разумеется, справился первым, не забыв это подчеркнуть, словно искры от его заклинания должны были осветить всю его значимость. Блейз, напротив, работал медленно, лениво, равнодушно давая понять, что всё это ему не особо интересно. Кэтрин спокойно наблюдала, ожидая своей очереди, не испытывая ни волнения, ни предвкушения от предстоящей демонстрации своих навыков. Из всех разделов трансфигурации легче всего ей давалось превращение неодушевлённого в живое. А вот прочие метаморфозы, увы, выходили с переменным успехом.
И когда подошла её очередь, класс стих. В воздухе повисло ожидание, перемешиваясь с любопытством и духом соперничества. Взгляды студентов цеплялись за неё, пытались просчитать исход задания, но она оставалась невозмутимой, не позволяя ни одной эмоции прорваться наружу. Искусственная палочка мягко коснулась чайничка, и голос, уверенный и обволакивающий, заполнил тишину. Золотистая дымка окружила предмет, меняя его очертания. Чайник исчез, уступив место маленькому еноту, который тут же резво побежал по столу, вызывая тихий смех у некоторых учеников. Профессор МакГонагалл оценивающе посмотрела на неё и коротко кивнула.
— Превосходно, мисс Вэберн.
Однако не все в классе разделяли мнение преподавателя.
— Выскочка, — раздалось из-за спины шипение Пэнси.
Кэтрин проигнорировала это, не намереваясь тратить время на глупости. Но всё же обернулась и уловила, как уголок губ Драко дёрнулся в едва заметной ухмылке.
***
Вечера в гостиной Слизерина — это не просто отдых, это ритуал. Место, где дружба, зависть и амбиции переплетаются в клубки, из которых потом невозможно выпутаться. Зелёные стены, подсвеченные мягким светом плавающих в воздухе свечей, казалось нашëптывали тайны. Озеро над головой тяжело шелестело, словно напоминание, что ни под его водами, ни здесь, внутри, нет выхода. Воздух был пропитан влажным запахом камня, разбавленным ароматом алкоголя и терпким привкусом интриг.
Кэтрин вошла, позволив себе прилично задержаться исследуя замок. Разговоры стихли, но не сразу, а будто по цепочке — шёпоты один за другим прерывались, пока, наконец, зал не наполнился тишиной. Её шаги эхом раздавались по каменному полу, и эти звуки разрезали атмосферу. Она знала, что ещё какое-то время за ней будут наблюдать, изучать, примерять чужие мысли и суждения. Словно каждый сосредоточился на попытках найти, за что укусить. На секунду прикрыв глаза, Кэтрин едва заметно сжала пальцы в кулак, потом вдохнула и вскинула подбородок, оглядывая зал. В дальнем углу Блейз Забини нарочито поднял бокал, якобы в её честь; Теодор Нотт что-то шепнул ему на ухо, и оба рассмеялись, не отрывая от неё взгляды. Драко Малфой развалился в кресле, его пальцы неспешно играли с ободком бокала. А Пэнси Паркинсон, с её наигранными жестами, вновь громко защебетала рядом с Эдрианом Пьюси, будто не замечая Кэтрин. Хотя замечала, и очень даже.
— Ах, новенькая! — воскликнула она, и голос был таким же сладким и елейным, как кислый лимонад. — Решила всё-таки удостоить нас своим присутствием?
Кэтрин на миг задержала на ней взгляд, холодный, как здешние каменные стены, затем легко улыбнулась, словно Пэнси просто была предметом мебели. Она направилась к столу, за которым сидели Блейз, Теодор и Драко, и облокотилась на спинку одного из кресел, создавая вокруг себя ощущение невозмутимого спокойствия.
— Вижу, вечер уже набрал обороты, — заметила она, скользнув взглядом по Забини.
Блейз вновь поднял бокал, его улыбка была широкой, но с налётом ленцы, будто подчёркивающим: он ещё не решил, будет ли вечер действительно интересным.
— Ты выбрала отличный момент, — протянул он, ухмыляясь. — Как раз не хватало искры, чтобы этот затухающий котёл закипел.
Она слегка приподняла бровь, но ничего не ответила. Блейз склонил голову, расценивая её молчание по-своему, затем, как бы невзначай, пододвинул к ней бокал с чем-то тёмным, терпким, пахнущим дорого и слишком крепко.
— Каково это? — его голос был мягким, но в словах проскользнуло нечто провокационное. — Быть одной из нас?
Кэтрин взяла бокал, но не сделала ни глотка. Её губы дрогнули, растягиваясь в улыбке — лёгкой, почти пренебрежительной.
— Думаю, это вы ещё не осознали, каково это — иметь меня среди вас, — ответила она, встретившись с его взглядом.
Драко, до этого молча наблюдавший, тихо хмыкнул, склонив голову чуть вбок. Его глаза сузились, будто он пытался разобрать её на детали, найти механизм, по которому она работает.
— Звучит как вызов, — негромко бросил он, опуская свой бокал на лакированную столешницу с приглушённым стуком.
Кэтрин, вторя его движению, наклонила голову. Её взгляд был слишком спокойным. Слишком уверенным. Она будто давала ему возможность самостоятельно решить, где проходит та черта, за которой это действительно превращается в вызов.
— Может быть, — наконец проговорила она. — А может, просто констатация факта.
Он не ответил. Усмехнулся — коротко, беззвучно. Но в этой усмешке чувствовалось что-то ещё. Лёгкий оттенок напряжения, почти неуловимый, но от этого ощущавшийся только острее. Будто на мгновение между ними что-то хрустнуло — тонкое, незримое, похожее на трещину во льду, которую пока никто не спешил замечать. Но оба знали: она уже появилась.