На первых полосах

Утро вползает в номер медленно, через незадвинутые шторы — мягким, золотистым светом. Он ложится на помятые простыни, скользит по полу, касается обнажённых плеч, еле заметно касаясь кожи и возвращая память о минувшей ночи.

Драко просыпается первым. Глаза открываются неохотно, как будто он не хочет терять тепло сна, в котором всё было также просто и естественно, как и сейчас. Первое, что он чувствует — её вес. Она лежит на его груди, совершенно расслабленная, в абсолютной тишине утреннего покоя. Волосы растрёпаны, щёка уткнулась в его грудь. Дышит ровно, чуть глубже обычного.

Он замирает на мгновение, не двигаясь, просто позволяя себе наблюдать. Простыни помяты, и в их хаосе всё ещё живёт ночь: обрывки страсти, шёпоты, стоны, поцелуи. Всё это ещё ощущается на коже. На губах. Под пальцами.

Драко медленно проводит рукой по её волосам, от лба к затылку, стараясь не разбудить. Потом осторожно подтягивает одеяло выше, укрывая её плечи. Его движения непривычно мягкие, почти ласковые. И где-то внутри, на глубоком уровне, он понимает: это не просто забота. Это не просто ночь. Он чувствует нечто большее. Неуверенное. Но пугающе реальное.

Впервые за долгое время ему не хочется вставать, выскальзывать из-под одеяла, натягивать броню из костюма. Впервые он хочет остаться. Просто лежать. Просто быть.

С ней.

Драко слушает её размеренное дыхание, прижимаясь ближе. Он кладёт ладонь ей на спину и закрывает глаза. Пока есть немного времени. Пока утро ещё только начинается.

***

Гермиона просыпается медленно, словно пробуждаясь не только от сна, но и от какой-то внутренней неги. Сначала она ощущает тепло, спокойствие, тяжесть мускулистой руки у неё на талии. Потом — запах его кожи, пряный, едва уловимый, теперь уже слишком знакомый. И только потом приходит сознание. Мелькают вспышки воспоминаний о ночи. О том, как его губы ласкали её. Как он шептал её имя, как она стонала его...

Она открывает глаза и поворачивает голову. Он уже смотрит на неё с лёгкой тенью улыбки на лице.

— Доброе утро, — произносит он негромко, почти шёпотом, как будто не хочет разрушить хрупкость момента.

Она улыбается в ответ, немного сонно, но искренне.

— Доброе, — отвечает она. Голос чуть охрипший. — Очень доброе.

Он приподнимает бровь, и она хихикает, пряча лицо в его плечо, слегка краснея. Мышцы приятно ноют. Всё тело будто налито мягкой усталостью, и это ощущение — лучшее, что она испытывала за последнее время. Ей не хочется вставать, не хочется говорить ничего лишнего. Просто хочется быть рядом. Дышать в унисон. Тихо, медленно, по-настоящему.

Она чувствует, как его пальцы мягко гладят её по спине, и прикрывает глаза снова — не потому что хочет уснуть, а потому что здесь, в этой кровати, в этом номере, в его руках, ей безопасно.

— Я не хочу никуда идти, — говорит Гермиона, не открывая глаз.

— Я могу всё отменить, — отвечает Драко. — Если ты обещаешь провести в моей постели весь день.

Гермиона усмехается и поднимает голову, смотря на него с лёгким прищуром.

— До чего вы ненасытный, мистер Драко, — произносит она. — Но я бы не хотела ограничиваться только постелью.

Драко приподнимает брови, а она вмиг краснеет, понимая, что выразилась не совсем правильно.

— Это вполне можно устроить, — с готовностью произносит Драко. — Балкон, гостиная, ванная... Вариантов масса...

— Я имела ввиду, что хотела бы увидеть Эйфелеву башню прежде, чем мы отсюда уедем, — отвечает она, не скрывая усмешки.

— Это тоже можно устроить, — кивает Драко, притягивая её к себе. — К чёрту этот форум, Гермиона. Давай сегодня побудем туристами.

***

В золотом свете рассвета мостовые блестят, будто вымыты дождём, а воздух пахнет свежей выпечкой и кофе. С балкона роскошного номера открывается вид на город — живой, зовущий, непохожий ни на что другое.

Гермиона кутается в лёгкий кардиган и выходит к нему — Драко уже ждёт, с двумя стаканами кофе и спокойным взглядом, в который вкладывает нежность.

Он подаёт ей чашку, касается её пальцев чуть дольше, чем нужно, и говорит просто:

— У нас есть один день. Проведём его весело.

И они уходят — без охраны, без помощников, без планов. Сначала — Эйфелева башня. Они подходят к ней не спеша, со стороны Трокадеро, где открывается панорама, от которой у Гермионы перехватывает дыхание. Он смотрит не на башню — на неё.

— Нравится?

— Да, — её голос тихий. — Я не думала, что она такая... потрясающая.

— Точно, — говорит он, и в его голосе нет ни тени иронии. — Я тоже был поражен, когда впервые увидел её.

Они не поднимаются — просто стоят, касаясь плечами, наблюдая, как город просыпается окончательно.

Потом они гуляют по набережной Сены. Старые мосты, художники с этюдниками, книги на развалах. Драко покупает ей тонкий сборник стихов на французском. Не потому что она попросила — потому что он захотел. Гермиона благодарно ему улыбается. Солнце скользит по её волосам, она слегка прищуривается, когда он откидывает прядь с её лица. Рядом с ним — всё кажется легче.

В кафе у площади они приходят на поздний завтрак. Столы прямо на улице, хрустящие круассаны, кофе, который обжигает губы. Она смеётся — легко, по-настоящему, как не смеялась давно.

— Ты удивляешь меня, Малфой.

— Это ещё не всё. Подожди до вечера.

Следом — Лувр. Они не заходят внутрь — лишь гуляют по двору, мимо стеклянной пирамиды. Он берёт её за руку так, будто это самое естественное, что можно сделать. И она не убирает руку. Против обыкновения — позволяет себе быть в моменте.

По дороге через Сады Тюильри — они ведут неспешные беседы. О книгах. О детстве. О том, кем они стали. Он слушает внимательно, не перебивает. И чем больше она говорит, тем больше он хочет слышать.

На Елисейских полях — толпы туристов, витрины, запах духов и кофе. Гермиона немного теряется в этом мире. Он замечает это, и не отпускает её ладонь.

— Всё хорошо, — шепчет он у уха. — Я рядом.

Вечером — Монмартр. Лестницы. Уличные музыканты. Вино из пластиковых бокалов. Вид на город с площадки у Сакре-Кёр. Она опирается на перила, ветер играет в её кудрях. Он подходит сзади, обнимает за талию и замирает. Молча.

В этом моменте нет прошлого. Нет страхов. Только они — вдвоём. Над городом, в котором невозможно не влюбиться.

Ужин проходит в маленьком ресторане с видом на Эйфелеву башню, которая уже светится сотнями огней. Её бокал вина остаётся почти полным — она пьянеет не от напитка, а от его взгляда. Он смеётся в ответ на её тихую реплику и касается её руки на столе.

— Не хочу, чтобы этот день заканчивался, — шепчет она, когда они покидают ресторан.

— Он и не закончится, — говорит он, не отпуская её ладонь. — Всё только начинается.

***

Париж за окном начинает дремать. Мягкий свет витрин сменяется отражениями фар, улицы редеют. В салоне машины — тишина, но не неловкая. Спокойная, усталая. После длинного дня, полного шагов, разговоров и впечатлений, всё, что нужно — просто быть рядом.

На коленях у Гермионы — бумажный пакет с фастфудом. Она удерживает его бережно, как нечто драгоценное. У входа в отель он пахнет особенно остро — картошкой, специями, чем-то почти неприлично вкусным.

— Ты правда никогда не ел это? — с недоверием спрашивает она, уже открывая дверцу.

Драко кривит губы:

— Я... не из принципа. Просто не было повода.

— Богатая жизнь, — шепчет она, смеясь.

Они входят в лифт, и запах еды заполняет тесное пространство. Она сдерживает смешок, когда он нюхает воздух и улыбается.

— Ну и? — она заглядывает в пакет, вытаскивает длинную картошку фри. — Начнём с малого?

Он с сомнением берёт одну — и пробует. На лице появляется удивление, за которым тут же прячется ехидство.

— Это... нереально.

— Да?

— Потому что чертовски вкусно.

Она смеётся, пока лифт едет вверх. Смех лёгкий, искренний, словно освобождение от всех напряжений прошлого.

Дверь номера захлопывается за ними, и они плюхаются на кровать, не включая даже верхний свет — лишь тёплые лампы по углам освещают комнату мягким янтарным светом.

Гермиона сидит скрестив ноги, подгибая их под себя, раздаёт «коробочки»: картошка, чизбургеры, какие-то соусы. Драко смотрит на всё это как на ритуал. Словно видит настоящую часть её — простую, забавную, не приукрашенную.

— Ты часто это ешь? — спрашивает он, разворачивая бургер.

— Чаще, чем стоило бы. Особенно когда нет настроения, и мир кажется слишком тяжёлым.

— А сегодня?

Она улыбается, медленно.

— Сегодня всё иначе — потому что счастлива и потому что ты обязан это попробовать.

Он наблюдает за ней, за тем, как она ест, как улыбается. За лёгкостью, которая всё ещё его удивляет. И впервые за долгое время он чувствует: именно эта простота — самая большая роскошь.

Пакеты пустеют, бумажные салфетки лежат на столике, а за окном Париж продолжает светиться. Они лежат рядом, не касаясь, но дыша в одном ритме.

— Гермиона? — произносит он вдруг.

— М-м?

— Ты умеешь делать сложные вещи простыми.

Она не отвечает. Только тянется ближе — и укладывает голову ему на плечо. Ночь обнимает номер. За окнами — огни Парижа, словно звёзды, упавшие на мостовые. В комнате тихо: шуршание простыней, редкое дыхание. Они лежат, расслабленные, на широкой кровати — слишком близко, неразделимы.

Гермиона поворачивается на бок, смотрит на него в полумраке. Её волосы чуть растрёпаны. В этом мягком, неуловимом свете она выглядит иначе — тише, нежнее. Настоящим.

— Драко? — тихо зовёт она, не желая нарушать тишину, но не в силах больше молчать.

Он открывает глаза.

— Да?

— А ты всегда был таким? — она говорит это осторожно.

Он поднимает бровь.

— Таким — это каким?

— Замкнутым. Очень умным. Но будто бы... в броне.

— Ты анализируешь меня?

— Привычка, — признаётся она. — Но вообще, просто... Хочу знать тебя лучше.

Он долго молчит. Смотрит в потолок, будто там можно найти подходящий ответ.

— Мне пришлось научиться не подпускать никого слишком близко. Так проще. Так безопаснее.

— А сейчас? — она говорит это неуверенно.

— Сейчас я думаю, что устал от брони, — говорит он медленно. — Но снимать её... Всё ещё страшно.

Гермиона не отвечает. Просто аккуратно тянется и кладёт ладонь на его руку, сжимающую край простыни. Лёгкое прикосновение, почти невесомое. Он не отдёргивает руку.

— А ты? — спрашивает он через пару секунд. — Расскажи о своём детстве.

Он смотрит на неё — внимательно, без нажима. Словно даёт ей выбор: говорить или нет. В его глазах нет ни давления, ни любопытства из праздного интереса. Только тишина и искреннее ожидание. Это удивляет её больше всего.

Гермиона чуть прикусывает губу и опускает взгляд. Тишина между ними становится плотнее, но не тяжёлой.

— Моё детство? — она повторяет, будто пробует это слово на вкус. — Оно было... Счастливым. Удивительно спокойным. Мои родители добрые и умные. Они всегда были рядом, никогда не давили на меня, не требовали слишком много. Я росла с книгами... Вечера проходили под пледом с какао, или за настольными играми в кругу семьи. Я знала, что любима. И знала, что могу быть собой.

Она опускает взгляд на их переплетённые пальцы. Говорить об этом одновременно легко и чуть страшно — будто делиться чем-то слишком тёплым, слишком личным.

— Думаю, поэтому я такая упрямая, — добавляет с иронией. — Когда ты знаешь, что имеешь право быть собой, потом сложно позволить кому-то диктовать тебе правила.

Драко слушает её, не перебивая. Его взгляд меняется — становится ещё внимательнее, почти задумчивым. А потом он шепчет, едва слышно:

— Повезло им с тобой.

Она поднимает глаза — удивлённо, но с улыбкой, потом спрашивает чуть тише:

— А каким было твоё детство?

Он отводит взгляд, в его лице мелькает что-то напряжённое. Драко не спешит с ответом. А затем говорит негромко:

— Одиноким. Даже когда вокруг были люди. Особенно — когда они были.

И вот теперь её ладонь крепче обхватывает его руку. Молчание между ними снова заполняется. Но теперь — другим. Не воздухом, а пониманием. Согласием. Ничем не афишируемым, но честным. Они не сказали многого, но, кажется, услышали главное.

Она делает последний шаг — пододвигается ближе и кладёт голову на его грудь. Его рука обнимает её почти сразу, будто именно там — её место. И в этот момент они оба знают: спрашивать больше ничего не нужно.

В эту секунду им не нужны слова.

Потому что всё, что могло быть сказано, уже звучит в тишине между ними.