На первых полосах

Утро понедельника. Редакция «London Voice»

— Грейнджер, зайди ко мне! — прямо из своего кабинета кричит Кэтрин.

Гермиона едва успевает переступить порог кабинета, как главред поворачивается в кресле и, не скрывая ухмылки, кидает на стол свежий номер журнала их конкурентов. На обложке — она и Малфой. Во время их прогулки по ночному городу. Они держатся за руки.

И крупный заголовок: «Очередная интрижка миллионера: Малфой соблазнил юную журналистку?»

— Мило, правда? — говорит Кэтрин, скрестив руки на груди.

Гермиона молчит. Глаза скользят по фото, и всё в животе скручивается в узел.

— Я не давала разрешения на съёмку, — тихо говорит она.

— Репортёрам плевать на твои желания, — легко парирует Кэтрин. — Как ты думаешь, сколько издания будут держаться на плаву благодаря этим снимкам?

Повисает пауза. Тяжёлая. Неловкая. Гермиона сглатывает и, наконец, поднимает глаза.

— Если ты вызвала меня, чтобы обсудить мою личную жизнь...

— Я вызвала тебя, чтобы напомнить: ты начала эту игру не из-за любви, а из-за материала. Я понимаю, он привлекательный, загадочный, богатый. Всё понятно, любая бы повелась. Но это бизнес. Ты должна быть профессионалом, а не влюблённой школьницей.

Слова бьют под дых. Гермиона замирает. Где-то внутри её свербит: а ведь я действительно... начала это из-за выгоды, но немного увлекалась.

Но вслух она, конечно, ничего не говорит. Просто сжимает пальцы, ногти впиваются в ладони.

Кэтрин, между тем, продолжает:

— Кстати. Малфой приглашает тебя в Париж на международный экономический саммит — деловая конференция с участием инвесторов, стартапов, корпораций.

— Он... сказал это тебе? — уточняет Грейнджер, нахмурившись.

— Его пиарщица связалась с редакцией, уточнить могут ли они взять тебя с собой. Видишь? Всё официально. Ни к чему не обязывает — просто рабочая поездка. Но я настоятельно советую: соглашайся.

Гермиона стоит на месте. Словно её держат в клещах. В груди всё сжимается. Внутри — сумбур: чувство вины, притяжение, сомнение и страх. Воспоминания о его взгляде, голосе, пальцах на её запястье... о том, как он не воспользовался моментом, когда мог бы. Значит ли это что-то? Или он просто хороший лжец?

— Подумаю, — произносит она наконец. Голос её звучит уверенно. Только внутри всё пульсирует.

Кэтрин улыбается — победно. Уже знает, что Грейнджер точно согласится.

— Не думай слишком долго.

***

Гермиона лежит на полу в своей спальне, босыми ногами упираясь в край кровати. Телефон лежит рядом, экран гаснет и снова вспыхивает при её прикосновении — она перечитывает сообщение от Малфоя уже в десятый раз.

«Надеюсь, ты занята сбором чемодана в Париж?»

Девушка слабо улыбается, вспоминая тот вечер: его пентхаус, его глаза, невыносимую нежность и то, как он укрыл её пледом, не притронувшись. Он был сдержан, когда она сама перестала быть такой. Он не воспользовался её слабостью. А теперь — эта поездка в Париж.

— Ну? — в комнату заглядывает Лина, держа в руках миску с попкорном. — Ты собираешься мне сказать, почему с утра ходишь, как лунатик?

Гермиона долго молчит, потом всё-таки говорит:

— Он пригласил меня с собой в Париж на форум.

Лина прищуривается, потом смеётся:

— Париж?! Серьёзно? Боже, это так романтично! Ты должна поехать.

— Лина... — Гермиона закатывает глаза. — Это всё слишком. Мы почти не знаем друг друга. Я не понимаю, зачем я ему. И Кэтрин тоже давит — хочет, чтобы я вытащила из него информацию. Это грязно.

— Подожди, — Лина садится на кровать. — Ты не обязана делать ничего из-за Кэтрин. Ты поедешь, потому что тебе самой хочется.

Гермиона откидывается назад, глядит в потолок. Сердце в груди колотится неровно. В Париже будет всё сложнее прятаться за иронией, за дистанцией. Там будет только она и он. И выбор. И она не сможет сбежать так легко.

— Я боюсь, — шепчет она.

— Это хорошо, — мягко отвечает Лина. — Значит, тебе не всё равно.

На экране телефона снова мигает сообщение, и она всё же решает ответить Драко согласием. Не ради Кэтрин, не ради Лины. Ради себя. Гори оно всё...

***

Утро среды начинается не с кофе, а с роскоши, которую Гермиона до сих пор воспринимает с осторожным недоверием.

Черный автомобиль с тонированными окнами подъезжает к частному терминалу аэропорта, и её имя проверяют быстрее, чем она успевает протянуть документы. Её встречают вежливо, сдержанно, почти как кого-то важного. Она нервно поправляет ремешок сумки на плече и ощущает себя чужой в этом безупречном мире.

И вот — он. Определённо, хозяин этого мира.

Драко Малфой стоит у трапа частного самолёта, в тёмно-сером пальто, с лёгкой тенью улыбки на лице. Волосы аккуратно зачесаны назад, солнце играет на его часах. Он кивает, не произнося ни слова — и ей, почему-то, становится легче.

Лайнер белоснежный, элегантный, с едва заметными золотистыми линиями на корпусе. Частный джет. Гермиона чувствует, как будто её провалило сквозь страницу в чужую жизнь.

Салон внутри — тёплый и уютный: молочные кресла, столики и свежие розы в вазе. Никакого показного богатства, всё будто выверено на вкус и чувствуется ощущение домашнего уюта. Она опускается в кресло у иллюминатора, машинально пристёгивается и ловит себя на мысли, что впервые в жизни летит не экономом, и даже не бизнесом — а вот так.

— Всё в порядке? — спрашивает он негромко, уже сидя напротив, держа бокал воды в руке. Его голос спокойный, почти интимный на фоне мягкого гула двигателей.

— Просто немного... волнуюсь, — признаётся она.

Он склоняет голову.

— Боишься летать? Попросить принести тебе шампанского?

— Нет, нет. Дело не в этом, — отвечает Гермиона. — Эта поездка...

— Ты думаешь, что это ошибка? — спрашивает Драко, глядя прямо в неё.

— Ещё не решила.

— Ты не пожалеешь, — заверяет её мужчина и дарит ей тёплую улыбку.

Самолёт отрывается от земли мягко, почти незаметно. За окном — полосы облаков, солнце, которое вдруг оказывается ниже их. Гермиона впервые с утра выдыхает. Не из-за страха, не из-за тревоги. А просто потому, что рядом — он. И всё это действительно происходит.

Через полчаса полёта им приносят кофе в фарфоровых чашках и завтрак — круассаны, фрукты, свежие ягоды в стеклянной пиале. Гермиона ощущает, как уходит напряжение. Всё происходит... легко. Неожиданно легко. Гермиона делает глоток кофе. В её взгляде — колебание, но она едва заметно улыбается.

— Ты не была в Париже?

— Нет, — качает головой Гермиона. — Я вообще не была за границей, если честно.

Драко немного приподнимает бровь, будто удивлён, и улыбается уголком губ:

— Тогда я определённо рад, что это путешествие — со мной.

Он делает глоток кофе, не отводя от неё взгляда.

— Париж — не самое плохое место, чтобы начать.

— Начать что? — она чуть хмурится.

— Изучать мир, — отвечает он просто. — Давно пора. Ты умная, независимая... и запертая в одной и той же реальности, в том же городе.

Он не произносит это укоризненно — скорее мягко, почти заботливо. Словно приглашает, а не давит.

— Это... сложно, — говорит она, не поднимая взгляда. — Я даже не думала об этом, но теперь вот думаю.

— Иногда достаточно просто выйти из привычного круга. Сделать шаг — и посмотреть, что будет дальше, — произносит он негромко, но уверенно.

Гермиона смотрит в окно. Под крылом — мягкие пласты облаков, небо бесконечно голубое, почти неестественно яркое. И где-то там, внизу — город, в котором она никогда не была. Новая территория. Новый масштаб.

И мужчина напротив, которого она всё ещё не может до конца разгадать. Но его голос, интонации, даже паузы — всё врезается в неё глубже, чем она готова признать.

Он продолжает, почти как бы между делом:

— Начнём с Франции. А потом... Я могу показать тебе и другие страны.

Она резко переводит взгляд на него. В глазах — то ли шутка, то ли обещание. Он уверен, спокоен. Опасно обаятелен. И она вдруг ощущает, как где-то под рёбрами тянет — смесь страха и волнения.

— Может... не будешь так торопиться? — спрашивает она с лёгким неверием, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Драко склоняет голову набок, изучает её. На губах — лёгкая, почти невидимая улыбка:

— Я не тороплюсь. Я просто предлагаю.

Он делает паузу, а затем добавляет, чуть тише:

— Остальное — за тобой.

Она снова отворачивается к иллюминатору, будто ей срочно нужно увидеть, как выглядят облака. Но внутри она дрожит. От неуверенности. От ощущения, что её мир начинает трескаться. И от желания... сказать, что он лгун. Наверняка говорил подобные вещи десяткам женщин. А если нет?

Самолёт уходит на снижение. Париж близко. А с ним — и всё, что ещё час назад казалось невозможным.

***

Машина плавно выезжает с территории аэропорта, и сразу же их обволакивает другой ритм. Неспешный, как в Лондоне, не шумный, как в Нью-Йорке, — утончённый, неторопливый, и в то же время — живой. Париж чувствуется во всём: в лёгком акценте водителя, в манере прохожих держать осанку, в ароматах свежей выпечки, просачивающихся сквозь приоткрытые окна.

Гермиона сидит у окна и жадно вглядывается в город, будто впитывает его каждой клеткой. Узкие улочки, черепичные крыши, фасады, покрытые зеленью. Кованые балконы с цветами, вывески книжных лавок, антикварных магазинчиков и уютных бистро мелькают за окном, сменяя друг друга в ритме убаюкивающей езды.

Где-то вдали виднеется Эйфелева башня, тонкая, почти нереальная в лёгком утреннем тумане. Она вырастает из пейзажа внезапно — будто нарочно подчёркивает, где они теперь.

На мостах играют уличные музыканты, вдоль Сены прогуливаются пары, и даже обычные прохожие выглядят как герои французского фильма. Всё пропитано этой непостижимой парижской эстетикой: очарованием, лёгкой недосказанностью, стилем, в котором даже трещины на фасаде кажутся уместными.

Малфой сидит рядом, с тем же спокойствием, что всегда, но взгляд его время от времени мечется к ней. Он наблюдает за её реакцией, за тем, как она разглядывает улицы, задерживает дыхание при виде какого-нибудь красивого кафе с вывеской на потёртом дереве.

— Очень красиво, — говорит она вполголоса, сама себе. — Даже воздух здесь другой.

Он усмехается, чуть качает головой:

— Добро пожаловать во Францию.

Машина въезжает на широкую улицу с идеально выложенной мостовой. За цветами в окнах и тонкими перилами виднеются старинные особняки, и один из них — их отель. Фасад вымытый до блеска, флаг над дверью колышется на лёгком ветру.

Они останавливаются, и Драко уже идёт к дверце с её стороны, чтобы открыть её. Гермиона ещё секунду сидит, будто не решаясь прерывать эту поездку, и только потом выбирается наружу, вкладывая свою руку в галантно протянутую ладонь Малфоя.

Отель выглядит так, будто его вырезали из открытки: лепнина, зеркала в золочёных рамах, сверкающие люстры, устланные коврами полы, будто шагнувшие из другого века. Париж — роскошный и откровенный, без капли стеснения.

Консьерж с белоснежной перчаткой вежливо и учтиво здоровается с Малфоем и вручает ключ-карты, словно всё заранее продумано. Один из носильщиков уже подхватывает их чемоданы и ведёт к лифту.

На пятом этаже — глухой ковёр, тишина, бронзовые таблички с номерами. Гермиона останавливается у своей двери, глядя на цифры, выгравированные на табличке. Рядом — дверь Малфоя. Он уже открывает свою и, встретившись с ней взглядом, говорит негромко:

— Через полчаса съездим пообедать. Собирайся.

Она кивает и входит в свой номер.

Внутри — ошеломляющая роскошь. Высокие потолки с барельефами, огромная кровать в центре комнаты с балдахином, пушистые подушки, мягкий свет от изогнутых настенных светильников. У окна — уютный уголок с креслами и столиком, а рядом — французский балкон с видом на реку.

Гермиона осторожно касается постельного белья — оно холодное, как шёлк, и безупречно выглаженное. Она идёт к зеркалу — здесь их несколько, и каждое в другой, ещё более вычурной раме.

Она разворачивается, проходит по ковру к балкону и распахивает его. С улицы доносится мягкий гул дневного Парижа — вдалеке звонят колокола, мимо проплывает туристический катер, и ветер несёт с собой запах выпечки и кофе. Впервые за долгое время она чувствует, что живёт. На секунду Гермиона задерживается у балкона, разглядывая красоту города.

Огромный номер. Огромная кровать. Огромные ожидания, с которыми она пока не знает, что делать.

И... Драко Малфой — за стеной.

***

Ресторан возвышается на одном из старинных зданий в самом сердце Парижа. Элегантная надпись, сверкающие стеклянные двери, и за ними — мрамор, золото, шелк и хрусталь. Всё здесь будто из другого мира. Того, к которому Гермиона не принадлежит.

Она ощущает это сразу, как только переступает порог. Взгляд мечется: огромные зеркала на стенах, скатерти, белоснежные до нереальности, хрустальные люстры, которые будто плавают в воздухе. Официанты двигаются почти бесшумно, и ни один из гостей — безупречно одетых и уверенных — даже не смотрит по сторонам.

Она инстинктивно сжимает ремешок своей сумочки, чувствуя себя не на месте. И особенно — когда берёт в руки меню. Цены — пугающе абсурдные. Даже не просто высокие — почти нереальные. Гермиона моргает, надеясь, что показалось. Но нет. Один салат стоит больше, чем её недельные расходы на продукты.

Драко замечает это сразу. Его взгляд мягкий, но внимательный.

— Не пытайся понять логику цен, — произносит он тихо, склонившись ближе. — Если сложно выбрать — доверься мне.

Она приподнимает брови, но облегчённо улыбается. Ладно. Если уж и оказаться в мире, где порции микроскопичны, а приборов больше, чем в лаборатории, — то лучше с кем-то, кто в этом мире как дома.

— Хорошо, — кивает она. — Я полностью доверюсь тебе.

Он улыбается и обращается к официанту на идеальном французском. Его голос — спокойный, ровный, почти ленивый, но с ноткой авторитета, которую невозможно не услышать. Гермиона не улавливает всех слов, но звучит это как музыка.

Когда официант уходит, она смотрит на него чуть растерянно:

— Что ты заказал?

— То, что тебе понравится, — уверяет он, не отводя взгляда. — Без улиток. Обещаю.

Она смеётся. И впервые за всё это время — по-настоящему расслабляется. Он не просто галантен — он внимателен. Малейший её жест, смена интонации — он улавливает всё. Подливает воды, чуть придвигает стул, невзначай касается её локтя, когда она говорит что-то про красоту Парижа. Всё это сводит её с ума — медленно, тонко, неуловимо.

И в какой-то момент она ловит себя на том, что больше не замечает ни интерьера, ни цен. Только его. Его глаза, голос, движения рук. Словно весь этот Париж вдруг сжался до одной точки — стола, за которым сидят они двое. А внутри — странное чувство: волнующее, тёплое... и пугающее.

***

После обеда они возвращаются в отель, чтобы переодеться и направиться на открытие форума. Позолоченные двери зала открываются плавно и бесшумно, будто приглашая в другой мир — тот, где деньги, власть и влияние правят без слов. Гермиона входит следом за Драко, ощущая, как взгляды скользят по ним: узнавание, оценка, сплетни... Но её спутник держится безупречно — с ледяным спокойствием и уверенностью человека, привыкшего быть в центре внимания.

Зал форума поражает размахом. Высокие потолки с лепниной, стеклянный купол над сценой, изящно подсвеченный дневным светом, ровные ряды кресел, собравшие сливки общества. Всё здесь пропитано важностью момента: от строгих костюмов до низкого гулкого шума, в котором слышны слова вроде «рынки», «стратегия», «цифровые трансформации».

Гермиона садится ближе к сцене. Поначалу чувствует себя лишней — она ведь простой журналист среди акул, — но, когда свет в зале тускнеет и на сцену поднимается Драко, весь её внутренний шум исчезает.

Он словно создан для сцены: сдержанный, собранный, безупречно элегантный. Его костюм сидит идеально, свет ловит блеск его волос, и каждый его жест — чёткий, уверенный, выверенный. В нём не просто внешность — в нём есть сила, интеллект, харизма.

Он говорит уверенно, сдержанно, без лишней помпезности. Тема выступления — «Инвестиции в технологическое будущее» — звучит сухо на бумаге, но в его устах обретает вес и даже красоту. Он не просто называет цифры и прогнозы, он рисует картины. Будущее, где прогресс не разрушает, а соединяет. Где возможности расширяются для всех.

Гермиона слушает, затаив дыхание. Вокруг звучат клавиши ноутбуков, редкие вспышки камер, тихие шепоты переводчиков. Но для неё весь зал как будто замирает. Есть только он и его голос.

Она впервые видит его таким. Его речь — выверенная, уверенная, пропитанная идеей. И при этом — понятная. Она улавливает каждую мысль. Её восхищение растёт с каждой минутой. Она не может оторвать глаз. Не из-за того, как он выглядит — хотя и это по-прежнему её впечатляет, — а потому что он звучит как человек, способный менять мир. Или уже меняющий. Уверенный в том, что делает. Тот, кто не просто держит власть в руках, а знает, зачем она ему нужна.

И вдруг Гермиона ловит себя на странной мысли: она гордится им. Не собой, не своим профессиональным чутьём, не тем, что оказалась здесь — а именно им. Тем, что этот человек существует. И тем, что здесь он — с ней.

Малфой заканчивает с речью и зал взрывается аплодисментами. Он не кланяется, просто благодарно кивает и спускается со сцены. Она едва успевает выпрямиться, прежде чем он ловит её взгляд издали — и на долю секунды между ними будто возникает какая-то химия. Она кивает едва заметно, и уголки его губ дергаются в почти незаметной улыбке. Она не знает, к чему всё это приведёт. Но сейчас она хочет быть рядом с ним.

***

Фуршет разворачивается в роскошном внутреннем дворике отеля, где раскидистые клены пускают тени на белоснежные скатерти, а среди колонн струится живая музыка — джаз, лёгкий, ненавязчивый. Гермиона стоит у одного из высоких столиков с бокалом шампанского, пытаясь прийти в себя после выступления.

Люди вокруг — важные, дорого одетые, разговоры наполнены именами, сделками, терминами, которые пока звучат для неё как другой язык. Но она не теряется. Она наблюдает.

— Наслаждаешься? — голос Малфоя появляется за спиной, и по телу тут же пробегает невидимая волна. Он подходит ближе, но не навязчиво. Его пальцы касаются её локтя — легко, едва ощутимо.

— Очень, — отвечает она, отрывая взгляд от фонтанчика в центре зала. — Хотя чувствую себя немного не в своей тарелке.

— Это нормально, — говорит он, наклоняясь чуть ближе. Его дыхание касается её щеки, и она замирает. — Здесь никто не говорит того, что думает. К этому просто надо привыкнуть.

Он берёт со стола два бокала, один протягивает ей. Они стоят немного в стороне от основного скопления людей. Рядом проходят представители разных стран, с миниатюрными флагами на лацканах и планшетами под мышкой.

— Все хотят чего-то. Каждый здесь — охотник, — продолжает он, тихо. — Кто-то ищет инвестиции. Кто-то — союзников. Кто-то — власти.

Она смотрит на него с удивлением.

— А что насчёт тебя?

Он поворачивает голову, его взгляд цепляет её.

— Я, может быть, просто хотел, чтобы ты увидела Париж. Со мной.

Она опускает глаза, чувствуя, как внутри всё медленно сжимается. Его слова звучат легко, почти шутливо, но в них есть другое — более глубокое. Он, кажется, не лукавит. Или лукавит очень профессионально.

И в этот момент Гермиона впервые чувствует, что с ним — опасно. Не потому, что он может причинить боль. А потому, что он умеет проникать вглубь. Видеть то, что прячешь даже от себя.

Из колонок звучит чуть громче медленная мелодия. В центре кто-то начинает танцевать — мягко, почти официально.

— Не хочешь тоже? — спрашивает вдруг Малфой.

Она смеётся:

— Только не говори, что ты ещё и танцуешь.

— Я всё умею, Гермиона, — отвечает он, и его голос звучит почти серьёзно.

— Сомневаюсь, — поддевает она, чувствуя, как улыбка сама поднимается к губам.

— Я докажу.

Он протягивает ей руку, и на секунду мир замирает. Шум, свет, люди — всё уходит на второй план. Она кладёт свою ладонь в его — и вдруг понимает, что даже если это игра, то она уже в ней.

Они выходят на импровизированный танцпол. Его рука мягко ложится ей на талию, её — на его плечо. Движения медленные, почти неслышные. Но между ними — напряжение. Тепло. Что-то зыбкое и настоящее.

Их лица близко, почти на уровне дыхания. Слишком близко, чтобы забыть этот момент потом.

— Ты пугаешь меня, — признаётся она, не отводя взгляда.

— Это не то, чего я добивался, — шепчет он, мягко проводя ладонью по её напряжённой спине. — Расслабься.

Он склоняется ближе, и её кожа реагирует на его дыхание. Прикосновение становится уверенным, но всё ещё деликатным — он будто чувствует каждый её импульс, считывает её напряжение и обращается с ним бережно.

— Я просто... не знаю, что с этим делать, — она вздыхает, не отводя взгляда. — С тобой.

— А может, и не надо знать, — отвечает он. — Может, достаточно просто... чувствовать.

Между ними снова — шаг. Ещё один. Она ощущает, как на её талию опускается его тёплая, сильная ладонь. Она замирает, но не отстраняется, наслаждаясь ароматом его притягательного парфюма.

— Может, уйдём отсюда? — тихо спрашивает она и он коротко кивает.

Он берёт её за руку — не торопливо, просто соединяя пальцы с её пальцами. И в этом жесте — больше близости, чем в любом прикосновении тел.

Они возвращаются в отель пешком. Ночь окутывает Париж золотистым светом фонарей, влажный воздух после лёгкого дождя пахнет липой и камнем, и Гермиона впервые за день чувствует приятную усталость.

Драко не торопится. Его рука ненавязчиво касается её спины, направляя. Иногда они молчат, но это молчание не неловкое — в нём есть смысл, как будто за день они уже сказали друг другу больше, чем могли бы выразить словами.

В фойе отеля он жестом пропускает её вперёд. Она слышит, как у неё чуть сбивается дыхание. В лифте повисает напряжённая тишина. Маленькое замкнутое пространство, и она вдруг остро ощущает, насколько он близко. Его плечо, его аромат — тонкий, пряный, едва уловимый. Он не прикасается к ней, но этого уже почти достаточно, чтобы чувствовать его.

— Ты устала? — спрашивает он, когда лифт останавливается.

Она качает головой. Улыбается. Слишком быстро.

— Нет.

Он смотрит на неё внимательно, будто оценивает — честный ли это ответ. Потом кивает.

— Не хочешь зайти ко мне? — спрашивает он спокойно. Без давления.

Она чуть вздрагивает. Не от удивления — от волнения. Его голос не несёт никакого принуждения. Только вопрос. Только шаг, который она может не делать.

— А ты... не боишься, что я снова буду к тебе приставать? — она пытается улыбнуться, но в голосе сквозит что-то трепетное, хрупкое.

— Нет, — он наклоняется ближе. — Я даже надеюсь на это.

Она смеётся — тихо, взволнованно. Внезапно весь день, всё напряжение, все слои сомнений будто осыпаются. Он открывает дверь своего номера, и она входит первой.

Номер утопает в мягком полумраке. Открытое окно, лёгкий ветер играет с краем плотной занавески. Париж шумит где-то внизу, приглушённо, как далекий сон. Она поворачивается к нему. Он закрывает за собой дверь — тихо, медленно. Между ними несколько шагов. Но воздух между этими шагами — уже дрожит.

Он приближается, даёт ей время. На каждый её вдох — один его шаг. Когда остаётся меньше метра, она поднимает взгляд. Его глаза не мигают. Он не улыбается. Он просто смотрит — и этого достаточно, чтобы у неё пересохло в горле.

Он касается её щеки — подушечками пальцев, и это ощущается легко, как прикосновение воздуха. И это прикосновение — как удар. Потому что в нём нет жадности. Только бережность. Как будто он трогает что-то ценное.

И тогда она тянется первой. Встаёт на носочки и касается его губ. Сначала осторожно. Потом чуть смелее. Поцелуй рождается не из желания — из накопленного молчания, из сотен слов, не произнесённых за эти дни. В нём — не страсть, а тяга. Настоящая, взрослая, тонкая. Она тянется к нему — и он отвечает. Медленно. Уверенно.

И когда они, наконец, отрываются друг от друга, ей не нужно ничего говорить. Всё уже сказано без слов. Он отходит ненадолго — а она остаётся на месте, прикасаясь пальцами к губам, будто всё ещё чувствует его вкус. Гермиона выходит на балкон и улыбается. Париж под ними сверкает огнями, тёплый, живой, будто созданный для ночей, в которых можно наконец позволить себе не притворяться.

Когда он возвращается, в руках — бутылка с красным вином и два бокала. Он наливает с безупречной аккуратностью, молча, но взгляд изредка скользит по ней.

— Это вино старше нас обоих, — говорит он, ставя бокал перед ней.

— Даже жалко его пить, — усмехается она, поднимая бокал.

Они садятся за маленький столик на балконе. Где-то вдалеке слышна музыка — джаз, уличный, живой. Лёгкий свет фонарей падает на её волосы, превращая их в мягкое золото. Они молчат. Но это уже не неловкое молчание. Это тишина, в которой уютно.

— Я рад, что ты поехала, — признаётся он, глядя на неё и прокручивая бокал в пальцах.

— Я тоже, — отвечает она, легко. — Здесь... здорово.

Он смотрит на неё. Долго и без слов. И в этом взгляде — не страсть, не азарт, а признание. Он будто запоминает её: такую настоящую, рядом. Она делает глоток. Медленно. Дорогой алкоголь обжигает, но мягко. Расслабляет. И добавляет к моменту ещё один слой — интимный, тихий, хрупкий.

Он вытягивает руку и касается её запястья — почти невесомо. Она не отводит руки.

— Я хочу, чтобы ты знала, — говорит он, тише, чем музыка на улице. — Я честен с тобой.

Её пальцы сжимаются чуть крепче вокруг бокала. Эти слова режут её без ножа. Как же тяжело... Она встречает его взгляд и кивает. Молча.

Он продолжает смотреть на неё, пристально, мягко, как будто ждал этого момента дольше, чем сам готов признать. Его ладонь медленно скользит с её запястья вниз — к колену, и замирает там, на тонкой ткани её платья. Пальцы скользят по обнажённой коже, чуть касаются, почти невинно, но этого достаточно, чтобы по её телу пробежала волна — тонкая, дрожащая, электрическая.

Она не двигается. Только дыхание становится чуть чаще. Ресницы дрожат. Губы приоткрыты. Вино в бокале остаётся почти нетронутым — теперь всё внимание сосредоточено на его прикосновении.

Он гладит кожу медленно, круговыми движениями, чуть сильнее с каждым разом. Подушечки пальцев словно читают её — каждую эмоцию, каждое сомнение, каждую слабость. Его рука двигается выше, по внутренней стороне бедра, и Гермиона ловит себя на том, что не хочет останавливать его. Внутри всё горит, будто кто-то разжёг пламя прямо под её кожей.

Она поворачивается к нему лицо. Глаза их встречаются снова — на этот раз взгляд молчаливый, но очень ясный. Она не отстраняется. Не протестует. Только чуть ближе подаётся к нему, едва заметно, но достаточно, чтобы он понял: она не против. Она хочет. Хочет его. Здесь. Сейчас.

Пауза — как затяжной вдох перед прыжком. Он приближается к ней, медленно, как в танце, и её рука ложится ему на грудь, чувствуя уверенный ритм сердца под дорогой тканью рубашки.

Он не торопится. В его прикосновениях — не поспешность, а внимание. Даже уважение. Драко медленно берёт бокал из её рук и ставит его на столик, не разрывая зрительного контакта. Пальцы обхватывают её щёку, с нежностью, которой она не ожидала. Он будто изучает её заново — глаза, линии лица, чуть приоткрытые губы.

И когда он целует её, то делает это осторожно. Почти трепетно. Его губы — мягкие, тёплые, внимательные. Он не торопит. Даёт ей самой задать темп. И она отвечает — движением, вздохом, дрожью.

Он обнимает её за талию, притягивает ближе, и она сама перебирается к нему на колени, легко, будто место её всегда было здесь. Платье чуть поднимается, обнажая ещё больше кожи, и его ладони гладят её спину, медленно, уверенно, как будто он хочет запомнить каждую линию её тела.

Гермиона тонет в его прикосновениях. Всё внутри — горит огнём. Сердце бьётся в висках. Вина больше не нужно, ей достаточно только его рук. Его голоса, когда он соблазнительно шепчет её имя. Она почти забывает, где они — на террасе, над ночным Парижем, в роскошном номере в центре города, где улицы утопают в мягком свете фонарей, и музыка доносится едва уловимо снизу.

Она зарывается лицом в его шею, вдыхает его запах: тепло, кожа, парфюм с древесными нотками — он становится её новым наркотиком. Девушка решается оставить короткий поцелуй на его шее и слышит, как его дыхание сбивается.

Драко на мгновение закрывает глаза, крепче прижимая её к себе, ладони скользят по её талии, медленно опускаясь ниже. Он будто проверяет, действительно ли она здесь — настоящая, тёплая, живая, рядом с ним.

Его пальцы скользят под её платье и замирают на её бёдрах. Сжимают их сильнее, и Гермиона выдыхает, запрокидывая голову. Всё тело откликается. Всё в ней тянется к нему. Взгляд становится рассеянным, мысли путаются. Она не думает — чувствует. Только ощущения: его кожа, его голос, его запах.

Его губы находят её снова, нежные и тёплые, и она отвечает с таким же трепетом, с доверием. Его руки тем временем спускают лямки её платья, обнажая часть груди, но не до конца. Будто оставляет самое интересное напоследок. Мучает самого себя. И её. Но его терпение не может длиться бесконечно. Он вдруг обхватывает её бёдра и поднимает, усаживая прямо на крепкий стол, едва не опрокидывая бокалы с дорогущим вином. Но им плевать. Это слишком неважно сейчас.

Он снова впивается в её губы — на этот раз с большей настойчивостью. Поцелуй — жадный, голодный, но не грубый. В нём нет спешки, только оглушительное желание быть ближе. Его пальцы скользят по её талии, по соблазнительным изгибам, будто изучают её заново. Он держит её так, словно боится, что она исчезнет, — уверенно, но с нежностью.

Гермиона чувствует, как дыхание сбивается. Мир сужается до одного момента, одного касания, одной секунды между вдохом и выдохом. Она замирает, когда он отстраняется на миг, чтобы посмотреть на неё — взгляд тяжёлый, как грозовое небо, и в то же время удивительно тёплый. В этом взгляде нет похоти — в нём что-то глубже, гораздо опаснее: одержимость.

— Скажи мне, если захочешь остановиться, — шепчет он, голос почти хриплый, но сдержанный.

Она не отвечает словами — только тянется вперёд, прижимаясь к нему теснее. Он устраивается между её разведённых ног. Его ладони находят её лицо, затем скользят по шее, по ключицам — и всё это с невероятной бережностью. Когда его губы накрывают нежную кожу шеи, она тихо стонет, выгибаясь ему навстречу. Драко теряет голову от её стона. Она такая чувственная. Такая отзывчивая...

Он вынуждает себя не торопиться, хотя в мыслях горит только дикое желание. Навязчивое желание обладать ею. Чувствовать её тепло, дыхание и ловить губами сладкие стоны. Драко касается её бёдер и задирает платье ещё выше, пальцами находя тонкое кружево её белья. Гермиона вздрагивает, но не отстраняется, только шире раздвигает ноги, позволяя ему продолжать. Гермиона горит от предвкушения, ощущая тепло его пальцев, которые аккуратно отодвигают бельё в сторону. Она не сдерживает стон, когда ощущает, как он касается её клитора с лёгким напором и проводит по складкам, распределяя влагу. Она уже мокрая. Настолько сильно, что ей становится немного стыдно. Но это лишь возбуждает его сильнее, и он начинает двигать рукой быстрее, теперь заглушая её стоны своими губами.

— Д-драко, — сбивчиво произносит Гермиона, цепляясь за его рубашку и закусывая губу.

— Не сдерживайся. Я хочу слышать твои стоны, — шепчет он, проводя языком по её нижней губе и с особой страстью целуя её. Грязно. Развязно. Слишком глубоко.

Гермиона подчиняется и стонет громче, когда он вводит в неё один палец, растягивая её пульсирующую плоть и задевая особенно чувствительные стенки. Затем подключает второй палец и чуть отодвигается, чтобы видеть её лицо с застывшим блаженством в глазах.

— Мне продолжать? — спрашивает Драко, будто дразня её этим вопросом.

Девушка лишь кивает, но ему этого недостаточно. Он останавливается, переставая двигаться пальцами внутри неё и вопросительно смотрит на неё, не скрывая лёгкой улыбки. Ждёт, что она сама скажет об этом. Попросит.

— Драко, да, п-пожалуйста, — произносит она хриплым голосом, сходя с ума от этой пытки. — Продолжай.

Он более чем удовлетворён этим ответом, поэтому продолжает, проникая в неё настолько глубоко, насколько может, подключая большой палец, который ласкает её клитор. Гермиона дрожит и выгибается навстречу его пальцам, утопая в его потемневшем от возбуждения взгляде. Стол начинает опасливо раскачиваться, но они не обращают внимания на это. Гермиона громко стонет, когда хрупкие бокалы, не удержавшись на краю стола, падают на пол, разбиваясь. Осколки утопают в терпком вине, пока пальцы Драко творят невероятные вещи, доводя её до сумасшествия.

В эту секунду между ними будто больше не существует времени — только жар, близость и страсть.

И вдруг — стук в дверь.

Резкий, громкий, словно удар. Они замирают. Сердца бьются в унисон, слишком громко для внезапно возникшей тишины.

— Чёрт, — разочарованно шепчет Драко, прижимая лоб к её лбу. — Извини.

Он не хочет отпускать её, но отходит с неохотой, ощущая влагу на своих пальцах. Она одёргивает платье, всё ещё дышит неровно, кожа пылает, губы припухли от поцелуев...

Драко поправляет волосы пятёрней и открывает дверь. На пороге — его пиарщица с извиняющимся лицом. Она кидает быстрый взгляд на его чуть потрёпанный вид и расстёгнутые верхние пуговицы на рубашке, которые чуть обнажают его грудь.

— Простите за беспокойство, мистер Малфой... Вы просили напомнить о звонке партнёрам в Россию.

Он несдержанно вздыхает, понимая, что вечер будет закончен не так, как он планировал.

Твою мать...