Пять секунд тишины

Неделя. Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов этого странного, хрупкого, ослепительного счастья, которое я, как воришка, таскал в кармане под презрительными взглядами Слизерина и подозрительными – Гриффиндора. Неделя, когда каждый вдох был наполнен ею. Семь дней, когда Хогвартс перестал быть просто школой, а стал ареной для нашего с ней странного, прекрасного танца. Я жил в ее ауре. Дышал ею.

Я не отлипал. Это мягко сказано. Я был ее тенью, ее отражением, ее назойливым, но (надеюсь) желанным приложением. На переменах – ловил у дверей класса, притягивал за талию, утыкался носом в висок, целовал в макушку под предлогом: «Привет, малыш». Она сначала отмахивалась, краснела, бормотала «Малфой, хватит, все смотрят!», но смех в глазах выдавал ее. Потом привыкла. Стала сама прижиматься, проходя мимо, как бы случайно касаясь плечом.

Носил на руках. Буквально. Закидывал на плечо, как собственность. В пустом коридоре после астрономии – подхватил, закинул (она вскрикнула от неожиданности), и пронес до поворота, пока не услышал шаги Филча. Ее лицо, прижатое к моей шее, ее смех, горячий и смущенный, ее шепот: «Идиот!».

И я был идиотом. Счастливым, безнадежным идиотом. Был ближе, чем когда-либо. Физически. Душевно? Почти. Сидели в библиотеке, ее голова на моем плече, моя рука – небрежно перекинута через спинку скамьи, почти касаясь ее руки. Читали вместе, вернее, она читала, а я смотрел, как двигаются ее губы, шепчущие заклинания. Дышали одним воздухом. Делили одно яблоко на двоих (я откусил с той стороны, где были ее следы зубов). Это была близость, которой не нужны были слова. Но слова были.

Я говорил «люблю». Часто. Вслух. Шепотом в волосы, когда нес по коридору. Глядя в ее карие озера во время скучной лекции Снейпа. «Люблю тебя, Грейндж». Просто так. Без повода. Потому что чувство распирало грудь, рвалось наружу, и сдержать его было невозможно. Как дыхание. И она отвечала тем же, теплым, доверчивым голосом: «Я тоже тебя люблю, Драко». Она вкладывала в это дружескую нежность, чистоту. А я – всю свою правду, всю боль и все безумие. Каждое ее «люблю» было и бальзамом, и лезвием. Она расцветала от этого, а я... я тонул.

Комплименты лились рекой, легко и искренне, как никогда. За завтраком, передавая ей тост с джемом (две дольки лимона и три ложки сахара в чай я клал автоматически): «Твои кудри сегодня яркие, как медь на солнце». — На уроке Травологии, когда она ловко обезвредила капризный стебель мандрагоры: «Малыш, ты гений. И пусть Спраут тебе завидует». — Она краснела до корней волос, но улыбалась во весь рот. В библиотеке, когда она, уткнувшись в книгу, закусила губу в сосредоточении: «Знаешь, когда ты так хмуришься, у тебя появляется милая складочка тут..» – я касался пальцем места между ее бровей. Она отмахивалась, но потом ловила мою руку и не отпускала под столом, пока мы читали.

И вот он, этот миг. Ужин. Гул Зала. Я сижу со Слизеринцами. Блейз и Тео разливают очередную порцию огневиски (под столом, конечно), строят дурацкие рожи, пытаясь меня развеселить. Тео что-то лопочет про «а если бы у Хагрида была метла вместо зонта», а Блейз парирует еще более абсурдным: «Он бы ее сломал на первом же уроке, и тогда бы мы все летали на гиппогрифах под дождем!». Я улыбаюсь. Почти искренне. Потому что знаю – сейчас она войдет. И...

Входит. С Парвати. Смеется, откинув голову назад, кудри прыгают. Солнце в этом мрачном Зале. Моя улыбка становится настоящей. Я инстинктивно отодвигаюсь на скамье, освобождая место свое, место ее. Жду. Ловлю ее взгляд. Вижу, как ее глаза находят меня, как в них вспыхивает ответный огонек. Она направляется... И тут – холодный шелк, легкий аромат дорогих духов. Астрид скользит на освобожденное место, изящно подбирая складки платья.

— Надеюсь, я не помешала? – ее голос, как всегда, вежливый и ледяной. Я замираю. Весь воздух вышибает из легких. — Это место занято, – выдавливаю я сквозь зубы. Она поворачивает ко мне свое безупречное лицо. Голубые глаза – пустые озера. — О? Не вижу, чтобы здесь было написано чье-то имя. — Улыбка. Тонкая, как лезвие.

И я не могу. Не могу сидеть рядом с этим холодным призраком договора, когда «она» тут. Когда «она» моя жизнь. Я встаю. Резко. Скамья скрипит. Блейз и Тео замолкают, следят за мной. — Приятного аппетита, – бросаю в пространство, голос звучит резко, неестественно. Поворачиваюсь спиной к столу Слизерина и иду. Прямо к столу Гриффиндора. Чувствую на себе сотни глаз. Шепот, как волна, идет за мной. Мне плевать.

Снова подхожу к ней сзади. Она что-то оживленно рассказывает Парвати. Поттер и Уизли смотрят на меня с привычной настороженностью, граничащей с презрением. Я ловлю взгляд Поттера. Качаю головой. Один раз. Четко. «Не мешай». Он хмурится, но Уизли что-то тихо говорит ему. Они отводят взгляд. На секунду.

Я закрываю Гермионе глаза руками сзади. Знакомые ладони. Знакомый смешок.
— Драко! – узнает она мгновенно, даже не пытаясь угадать. Ее руки тянутся вверх, чтобы снять мои, но не настойчиво. Смеясь. — Ну что опять? Я ж ем!

— Угадай, кто? – глупо, но так надо. Для видимости. Она перечисляет нелепые имена, смеясь все громче. Потом: — Драко Малфой! Ты невыносим! — На радостях от того, что она узнала, что она здесь, что она смеется, я выдергиваю ее из-за стола. Легко. Она визжит. И снова – на плечо. Фирменная доставка. — Малфой! Поставь! Я не игрушка! – кричит она, но смех перевешивает возмущение. Она бьет меня кулачком по спине, но беззлобно.

— А вот и посылка прибыла! – ору я на весь зал, не обращая внимания на шок, смешки и ледяной взгляд Астрид Грейр со стола Слизерина. — Срочная доставка в библиотеку!

И я несу ее. Несмотря на крики, на протесты, на хохот Парвати и недоуменные взгляды. Несу свою солнце, свой цветок, свою правду. В нашу тихую гавань. В библиотеку. Туда, где пахнет пылью, пергаментом и нами.

Ставлю на ноги среди знакомых стеллажей. Она поправляет платье, заправляет выбившиеся кудри, пытается сохранить строгий вид, но глаза смеются.
— Соскучился? – дразнит она, зная ответ.
— Ужасно, — честно говорю я, притягивая ее за талию. — Целых пять минут не видел. Катастрофа. — Она качает головой, но позволяет прижать себя к себе. — Мы же весь день вместе, Драко. От завтрака до ужина. И ты всегда будешь меня так уносить, когда заскучаешь?

— Всегда, — клянусь я, целуя ее в макушку. — Это входит в условия нашей дружбы. Пункт первый: право фламинго на экстренную транспортировку. — Она смеется, этот звонкий, беззаботный звук, который заставляет мое сердце биться чаще. — Ладно, безумец. Но теперь отпусти по-настоящему. Нужно подготовиться к завтрашнему ЗОТИ. Контрольная. И ты тоже, кстати.
— Угроза, — вздыхаю я, но отпускаю ее. С неохотой. — Ладно. Но только если ты объяснишь мне эту чушь про оборотные зелья. У меня в конспекте сплошные каракули.
— Потому что ты не слушаешь, а рисуешь драконов на полях, — укоряет она, но уже достает книги и тетради, усаживаясь за наш стол.

— Они красивые, — оправдываюсь я, садясь рядом так близко, что наши плечи соприкасаются. Достаю свой конспект, испещренный не столько рунами, сколько профилями с кудрями и схемами квиддичных маневров. — И отвлекают от скуки.

— Сосредоточься, Малфой, — говорит она, но ее рука под столом находит мою. Пальцы сплетаются. Тепло. Уверенность. — Начинай с раздела про фазы луны. И никаких драконов! — Я киваю, пытаюсь вникнуть в слова. Но мир снова сужается до точки соприкосновения наших ладоней под столом, до шелеста ее страниц, до ее сосредоточенного взгляда на тексте, до легкого движения губ, когда она про себя проговаривает сложное заклинание. До ее тепла, бьющегося в такт моему сердцу. Здесь, в святилище книг, под ее строгим, но любящим взглядом, даже ЗОТИ кажется терпимым. Потому что она рядом. Потому что это наша неделя, наша жизнь, наше украденное у всего мира счастье.

Утро начиналось с того же, что и всегда. Я снова ловил ее у входа в Большой Зал после завтрака Гриффиндора. Неважно, что мы виделись час назад. «Соскучился,» – бросал я, и прежде чем она успевала фыркнуть или сказать что-то про «Малфой, мы только что сидели рядом на Астрономии!», я уже подхватывал ее на руки. Не через плечо, нет. На руки. Как принцессу. Обхватив под коленями, прижимая к груди. Первый раз она вскрикнула от неожиданности, второй – засмеялась, к третьему – уже обвивала руками мою шею, качая ногами и приговаривая: «Драко, ну когда ты угомонишься? Весь Хогвартс уже ржет!». Но в ее глазах светилось удовольствие. Она цвела. Сияла. Как будто я поливал ее не просто комплиментами, а живой водой.

Астрид Грейр была тенью. Холодной, навязчивой. Она появлялась внезапно. В библиотеке, когда мы сидели плечом к плечу над древними фолиантами. «Драко, не подскажешь, где найти трактат о чистокровных линиях?» – ее голос, как поскрипывание льда. Я не отрывал взгляда от Гермионы, бормотал: «Спроси у Пинс». Гермиона сжимала мою руку под столом чуть сильнее. На прогулке у озера, когда я пытался научить Гермиону пускать плоские камешки (она ужасно неловко это делала, и это было чертовски мило). Астрид возникла рядом, элегантная и не по-школьному одетая. «Какая... милая картина. Дружба между домами. Так трогательно». В ее голубых глазах не было ни капли тепла. Я просто развернулся, взял Гермиону за руку и увел прочь, оставив Астрид стоять на берегу, как ледяную статую. В Большом Зале за ужином. Она пыталась подсесть к нам со Слизеринцами. «Место свободно?» – вежливо, но с вызовом уж. Я парировал, не глядя: «Занято. Ожидается посылка». — Блейз фыркнул в суп. Гермиона под столом наступила мне на ногу – предупреждение, но я видел, как ее губы дрогнули в улыбке.

Блейз и Тео. Мои ангелы-хранители с дьявольским чувством юмора.

После особенно мерзкой выходки Астрид на уроке Трансфигурации (она деликатно поправила мне галстук перед всем классом), они загнали меня в пустую аудиторию.
— На, выпей, братишка, — Блейз сунул мне фляжку с огневиски. Голос был серьезным, но в глазах – знакомый озорной огонек. — Держись. Она же явно не твой типаж. Слишком... отполированная. — Как гроб, —блеял Тео, уютно устроившись на столе. — Представь, целоваться с ней. Будто лизать зеркало. Холодно и... отражательно. — Я хмыкнул, глотнув огненной влаги. Горело приятно. — Выбора-то у меня нет, — пробормотал я, глядя в окно, где мелькнула знакомая кудрявая голова, спешащая в библиотеку. — Выбор, — поправил Блейз, выхватывая фляжку обратно. — Есть всегда. Особенно когда речь о нашей Грейнджер. — Он подмигнул. — Просто напомню: если снова схватишь ее и потащишь через плечо – предупреди. Мы припасем попкорн.

И вот ужин. Блейз и Тео разошлись не на шутку.

— ...и тогда он говорит этому гоблину: — Это не подделка, это винтаж! — Тео захлебывался от смеха, рассказывая про какого-то несчастного торговца в Косом переулке.
— А гоблин ему: «Винтаж? Да это просто старый носок с дыркой!» — вторил Блейз, стуча кулаком по столу. Я смеялся. Искренне. Чувствовал, как напряжение недели потихоньку тает. Гермиона на другом конце зала улыбалась, что-то оживленно обсуждая с Поттером. Все было... нормально. Почти.

Пока не появилось Ледяное Сияние. Астрид подошла к нашему столу с грацией снежной пантеры. Улыбка – холодная, выверенная.
— Драко, Блейз, Теодор, — кивнула она. Голос – шелк по лезвию. — Не против, если присоединюсь? Пора, наверное, перестать быть незнакомцами. — Она скользнула на скамью прямо между мной и Тео, будто так и было заведено. Запах дорогих духов – ледяные цветы и что-то металлическое – ударил в нос.

Тео поперхнулся огневиски. Блейз замер с куском пудинга на вилке. Весь наш уголок стола накрыло гробовым молчанием. Я посмотрел через зал. Гермиона больше не улыбалась. Ее взгляд, острый и напряженный, был прикован к нашей группе.

— Приятно, — сказал я, вставая так резко, что скамья скрипнула. Голос звучал гладко, как полированный мрамор. — Очень приятно... «подружиться». Но я, к сожалению, должен идти. Дела.

Я не смотрел на Астрид. Не смотрел на ошарашенных Тео и Блейза. Я шел. Прямо через зал. К столу Гриффиндора. К ней. Чувствовал на себе сотни глаз. Шепот, как змеиный шелест, пополз за мной.

Поттер и Уизли увидели меня первыми. Их взгляды – сталь и презрение. Рон даже привстал. Но я лишь едва заметно покачал головой. «Не сейчас. Не мешайте». Гарри схватил Рона за рукав, удерживая на месте. Его взгляд был тяжелым, оценивающим, но... без немедленной агрессии.

Я опять подошел к Гермионе сзади. Она сидела, сгорбившись, копалась в тарелке. Не оборачивалась. Но плечи были напряжены как струны. Я закрыл ей глаза ладонями. Теплые веки дрогнули под моими пальцами.

— Угадай, кто? — прошептал я ей в самое ухо, чувствуя, как она вздрагивает.

— П-пивз? — выдавила она, голос дрожал.

— Хуже. Глупее. И гораздо более родней.

— Филч?

— Теплее. Очень самоуверенный...

— Профессор Локонс?

— Фу, Грейнджер, жестоко! — я засмеялся тихо. — Последний шанс.

Она глубоко вздохнула. Руки ее поднялись, накрыли мои.

— Драко, — выдохнула она. Имя прозвучало как облегчение. Как ключ, повернутый в замке.

Радость, дикая и безумная, ударила в виски. Я не стал ничего говорить. Просто сгреб ее со скамьи, закинул через плечо (ее знаменитый протестный визг: «Малфой, я не мешок с картошкой!») и понес прочь, к дверям Зала. Мимо ошарашенных гриффиндорцев, мимо ледяного взгляда Грейр, мимо хихикающих Тео и Блейза (Блейз даже крикнул: «Попкорн! Я же говорил»).

— Библиотека? — спросила она, уже перестав вырываться, болтая ногами у меня за спиной.

— Куда же еще, принцесса? — Я ускорил шаг, чувствуя, как ее смех вибрирует у меня в спине. — Нам нужно готовиться к завтрашнему дню.

Семь дней. Они пролетели как один ослепительный миг. Миг, когда «люблю», сказанное в шутку, было единственной правдой, которую я мог ей дать. Миг, когда ее цветение было моей водой и солнцем. Миг перед бурей, которую я чувствовал кожей – в ледяном взгляде Астрид, в натянутой тишине за столом Слизерина, в тревожных взглядах Поттера и Уизли.

— Просто интересно, — как-то начал Блейз, — ты когда-нибудь устаешь? От... этого всего? — Он неопределенно махнул рукой в нашу сторону. Я посмотрел на Гермиону. Она спорила с Поттером о чем-то, жестикулируя вилкой, ее глаза горели, щеки розовели. Она ловила мой взгляд, улыбалась той своей, солнечной улыбкой, и что-то внутри меня расправляло крылья.

— Нет, — ответил я просто, откусывая тост. — Ни капли. — Блейз покачал головой, но усмехнулся: — Ну, тогда продолжай в том же духе, брат. Только, ради Мерлина, если увидишь Снейпа – опусти ее на землю. Он и так еле сдерживается. — Они понимали. Без слов. Они видели, как я смотрю на нее. Видели, что это не игра. Тео как-то даже передал ей через меня старую книгу по рунической магии, которую она искала, пробормотав: «Скажи принцессе... что это у меня завалялось».

Дни сливались в череду ее смеха, ее прикосновений (дружеских, всегда дружеских!), ее голоса, читающего лекции или спорящего, запаха ее волос (я научился различать – сегодня пахло пергаментом и чем-то цветочным, вчера – дождем и травой после леса у Хагрида), тепла ее тела рядом. Это был рай. Мой собственный, безумный, пахнущий ее кудрями рай. И я намеревался оставаться в нем как можно дольше. Даже если для этого придется носить ее на руках через весь Хогвартс каждый божий день.

Весть прилетела как шальной золотой снитч. Блейз, развалившись на диване в гостиной Слизерина с видом коронованного бездельника, лениво бросил: — Вечеринка. Наши покои. Пятница. Приводи свою Грейнджер. — Он не спрашивал. «Приводи». Как будто речь шла о принесении интересной книжки, а не о том, чтобы провести Гермиону Грейнджер сквозь львиный зев слизеринского логова.

Я замер, кусок тоста завис на полпути ко рту. Тео рядом хихикнул, пряча улыбку в чашке с чаем. — Мою... Грейнджер? — уточнил я, стараясь, чтобы голос звучал небрежно, а не так, как будто внутри у меня только что взорвался бочонок с огненным виски. — Ну да, — Блейз зевнул, разглядывая ногти. — Ты же не отлипаешь от нее, как слизняк от капусты. Пусть развеется. Увидим, как она танцует под нормальную музыку, а не под завывания тех скрипок, что в гриффиндорской башне включают.

«Танцует». Слово ударило током. Я представил ее. Не в мантии. Не с книгой. В чем-то... легком. Может, в том сиреневом платье? Ее кудри, свободные от заколок, рассыпанные по плечам. Смех, настоящий, громкий, не заглушенный библиотечной тишиной. И музыка... не та дурацкая волшебная свистелка, что любит Уизли, а что-то с ритмом. Что-то, под что можно...

— Она не придет, — выпалил я, отбрасывая сладкую картинку. — Скажет, что шумно, что учиться надо, что скоро контрольные...

— Уговори, — Блейз поднял на меня насмешливый взгляд. — Ты же мастер уговоров. Носил на руках — носить не будешь? Скажи... что без нее скучно. Или что Забини будет грустить. — Он кивнул на Тео, который закатил глаза, но ухмыльнулся. Я задумался. Блейз хлопнул в ладоши и сказал: — Давай, брат! Мы в тебя верим!

Я нашел ее в библиотеке, конечно. Уткнувшуюся в фолиант толщиной с кирпич, с пером, торчащим из кудрявой гривы. Пристроился сзади, обнял за плечи, уткнулся носом в шею под предлогом посмотреть, что она пишет.

— Соскучился? За полчаса? — она не оторвалась от пергамента, но плечо расслабилось под моим прикосновением.
— Ужасно, — признался я, целуя ее в висок. — Блейз вечеринку устраивает. В пятницу. У нас. Говорит, приводи Грейнджер.

Она наконец оторвалась. Повернула голову, карие глаза широкие от недоверия. — В общежитии Слизерина? Вечеринка? Я? Драко, ты... шутишь?

— Ни капли, — я улыбнулся во весь рот, ловя ее взгляд. — Будет музыка. Не Уизли. Будет... весело. И Забини будет грустить, если ты не придешь. Очень грустить.

Она закатила глаза, но уголки губ дернулись.
— У меня Армимент в понедельник...
— Идеально! — перебил я. — Отвлечешься. Свежий воздух для мозгов. Помнишь пятый курс? Ты зарылась в книги, чуть не взорвалась, пока я не вытащил тебя на озеро. Потом сдала все на «Превосходно».

Она прикусила губу. Смотрела на меня. Я видел, как в ее глазах борются прагматизм и любопытство. Любопытство к моему миру. К тому, что скрыто за холодными стенами Слизерина, когда никто не видит.

— Это будет... очень шумно?
— Умеренно-невыносимо, — честно признался я. — Но я буду рядом. Отбиваться от назойливых слизеринцев — моя святая обязанность. И... — я наклонился, шепнул на ухо, чувствуя, как она вздрагивает, — ...я покажу тебе секретную коллекцию огненного виски Блейза. Ту, что он прячет от Снейпа под доской пола.

Она рассмеялась. Звонко. Заставив пару старшекурсников за соседним столом недовольно поднять головы. — Ладно, безумный фламинго, — сдалась она, ткнув перо в мою щеку. — Но только ненадолго! И если будет слишком скучно или слишком... слизерински...
— Я лично доставлю тебя обратно в башню, —пообещал я торжественно. — Через плечо. С песней.

Потом я нашел Блейза.
— Она придет. Но, Заб...
— Что? — он поднял бровь, разбирая стопку пластинок с какой-то мрачной магловской группой. — Астрид. — Имя прозвучало как проклятие. — Если она появится в радиусе мили от своей комнаты в ту ночь... — Блейз усмехнулся, холодно и понимающе. — Расслабься, Малфой. Ледяная королева получит личное приглашение... на ночную прогулку с призраком Кровавого Барона. В самый дальний угол подземелья. Надолго.

Пятница. Гостиная Слизерина, пропитанная дымом от нелегальных (спасибо Тео) благовоний, грохотом магловской музыки, которую Блейз добыл бог знает где, и гулом десятка перевозбужденных голосов. Я сидел в глубоком кожаном кресле, ноги заброшены на низкий столик, заваленный пустыми стаканами от сливочного пива и обертками от шоколадных лягушек. Блейз что-то орал мне в ухо про последний матч «Холихедских Гарпий», размахивая руками, Тео рядом хихикал, подливая нам в стаканы что-то золотистое и шипучее из кувшина. «Огневиски по-техасски», как он это назвал. Жгло горло прилично.

В голове гудело, но не только от напитка. От предвкушения. От нервного напряжения. Я уговорил ее прийти. Уговорил. Гермиона Грейнджер на вечеринке слизеринцев. Это было как привести единорога на пир гоблинов. Но она согласилась. Сказала: «Ладно, Драко, но ненадолго! И если там будет слишком...». Я обещал, что буду рядом. Всегда рядом.

Я ловил каждое движение у двери, каждую тень в проеме. Она задерживалась. Может, передумала? Может, Поттер и Уизли уговорили не соваться в «логово змей»? Червяк сомнения грыз изнутри.

— ...и тут Джонс просто врезает бладжером прямо в стойку! Представляешь?! – орал Блейз, тыча мне пальцем в грудь.
— Представляю, — пробурчал я, глядя мимо него на дверь. — Оху... енно.

Слово замерло у меня на губах. Застыло. Отвалилось. Потому что дверь открылась.

И вошла... она.

— Твою мать... – прошептал Тео где-то за моей спиной.

Это была не Гермиона в мешковатом свитере и юбке до колен. Не «книжный червь» с торчащими во все стороны кудрями. Вошла... кто-то другой. Кто-то, от кого у меня мгновенно перехватило дыхание, а в ушах заглушило даже оглушительный бит магловской музыки.

Короткий топ. Алый, как кровь дракона. Обтягивающий, как вторая кожа, открывающий плоский живот и линию талии, о которой я, казалось, знал каждую косточку, но никогда не видел так... явно. Обтягивающие синие джинсы, сидящие на ней с убийственной точностью, подчеркивая каждую линию бедер, каждый изгиб. И белые кроссовки – нелепые, дерзкие, по-гриффиндорски бесшабашные.

Все ахнули. Не в прямом смысле. Просто гул в гостиной резко стих на пару секунд, сменившись гробовой тишиной. Потом – взрыв шепота, приглушенных возгласов, чьих-то присвистов (я мысленно пообещал Забини сломать нос).Но даже Блейз замолк, рот приоткрылся. Тео поперхнулся своим «техасским огнем».

Она стояла в дверном проеме, залитая светом люстр гостиной Слизерина, медные кудри, сегодня особенно пышные и блестящие, рассыпались по плечам. Лицо было слегка раскрасневшимся – от холода в коридоре или от смущения? Но в ее карих глазах не было ни капли неуверенности. Только знакомый огонек вызова и... легкая, едва уловимая улыбка, играющая на губах, накрашенных чем-то прозрачно-блестящим. Она искала меня взглядом.

Я встал. Резко. Кресло отъехало назад с противным скрипом. Весь мир сузился до этой точки – до нее в алом топе и убийственных джинсах. Кровь ударила в виски, в пах, застучала в ушах громче любого баса. Я чувствовал, как все взгляды в комнате – от ошарашенных слизеринцев до хихикающих девчонок – метались между ней и мной. «Моя. Она моя».

Я шагнул к ней, отбрасывая Блейза, не замечая Тео. Шел сквозь толпу, которая расступалась как по волшебству. Шел, не сводя с нее глаз. Она улыбнулась шире, увидев меня, и этот взгляд – теплый, доверчивый, полный ее – вернул мне дар речи. Немного.

— Ты, — выдохнул я, остановившись перед ней. Голос звучал хрипло, чужим. Я не мог отвести взгляд от линии ее ключиц, от обнаженного живота, от того, как топ облегал ее грудь. «Мерлин, она...» — Огонь! — Я сглотнул комок в горле. Это было все, что смог выдавить из пересохшего горла. Не «Привет», не «Ты пришла». Огонь.

Она смущенно улыбнулась, отводя взгляд, но не отступая. — Блейз сказал... дресс-код свободный. Я... — она мотнула головой в сторону своих джинсов, — ...решила рискнуть. Не слишком? — В ее глазах читалась неуверенность, смешанная с вызовом.

— Слишком, — сказал я хрипло, и моя рука сама потянулась, коснувшись пальцами огненной ткани на ее боку. Легко. Почти невесомо. Я почувствовал, как она вздрогнула под прикосновением. — Слишком... идеально. — Я поймал ее взгляд, не позволяя отвести. — Ты сожжешь это место дотла, Грейнджер. И я буду первым, кто сгорит.

Она засмеялась, коротко, нервно, но счастливо. Щеки ее пылали. — Драматично, Драко. Как всегда. — Ответила она, ее голос звенел чуть громче обычного, пробивая шум музыки. Она оглядела гостиную, ее взгляд скользнул по замершим слизеринцам, по Блейзу, который наконец закрыл рот, по Тео, который все еще давился. — Ого. Весело тут. И... людно. — Она посмотрела на меня, и в ее глазах мелькнул знакомый огонек азарта. — Не передумаешь быть моим телохранителем, Малфой?

— Ни за что на свете, — выпалил я, и рука моя сама потянулась к ней. Не к руке. К талии. К тому оголенному, невероятно теплому участку кожи между краем топа и поясом джинсов. Мои пальцы коснулись ее, и она вздрогнула от неожиданности, но не отпрянула. Наоборот, чуть прижалась. Моя ладонь легла на ее бок, чувствуя под тонкой кожей ребра, тепло, быстрый стук ее сердца. «Моя».

— Воу, Грейнджер! – донесся голос Блейза, который оправился первым. Он подошел, широко улыбаясь, оценивающе окидывая ее взглядом. — Ты... преобразилась! Драко, брат, ты скрывал такую жемчужину? — Гермиона слегка покраснела, но улыбка не сошла с ее лица. — Я всегда здесь была, Забини, —парировала она. — Просто... в другом дресс-коде.

— Дресс-код сегодня: «сногсшибательный», —вставил Тео, подмигнув. — Добро пожаловать в логово, львица. Драко, дай ей выпить!

Я не хотел отпускать ее. Ни на секунду. Моя рука на ее талии казалась единственным якорем в этом внезапно перевернувшемся мире. Но я налил ей шипучки из техасского кувшина Тео. Она сделала осторожный глоток, скривилась. — Ого! Это что?

— Огонь, — сказал я, глядя не на стакан, а на нее. На капельку напитка, блеснувшую на ее нижней губе. «Хочу стереть. Языком». — Буквально... прямо, как ты!

— Мне нравится, — заявила она неожиданно и сделала еще глоток, смелее. Потом повернулась ко мне, ее глаза сияли в полутьме гостиной. — Ну что, Драко? Покажешь, как тут... веселятся? Или будем стоять у барной стойки? — Она кивнула на кувшин Тео.

Я не успел ответить, как она схватила меня за руку и потащила в самую гущу танцпола. Толпа расступилась перед Красной Грейнджер. Я следовал за ней, как завороженный, чувствуя, как каждый нерв на моей коже кричит от ее близости, от запаха ее кожи – сегодня это были цитрусы и что-то пряное, смелое, как ее наряд.

Музыка накрыла нас волной – тяжелый, ритмичный магловский бит. Она начала двигаться сразу, естественно, ритмично, отдаваясь музыке всем телом. Я замер на секунду, оглушенный видом: как изгибается ее спина, как подчеркивает каждое движение этот проклятый красный топик, как блестит кожа на ее животе при поднятии рук...

Потом инстинкт взял верх. Я шагнул вплотную. Прижал ее спину к своему торсу. Одной рукой крепко обхватил ее талию – такую тонкую, такую хрупкую и безумно горячую под тканью. Другую руку положил ей на живот, чувствуя мышцы, напрягающиеся в такт движениям. Она запрокинула голову мне на плечо. Ее затылок коснулся моей ключицы. Ее волосы пахли. Ее шея была открыта, пульсирующая в такт музыке... и моему бешеному сердцу.

И тут ударило. Не метафорически. Физически. Волна жара, спазматическая, резкая, пронзила меня от точки соприкосновения наших тел прямо в пах. Током. Горячим, сладким, невыносимым. Так сильно, что я аж ахнул. Каждое ее движение, каждый изгиб, каждый смех, отдававшийся вибрацией в моей груди, бил по самому нутру, по самым интимным, диким струнам. По ногам пробежали мурашки. Ток бил все сильнее – жгучий, сладкий, невозможный. Я зажмурился, впиваясь подбородком в ее плечо, пытаясь перетерпеть, взять себя в руки. Дышать. Просто дышать. Но ее тело двигалось против моего, скользило, терлось. Каждый изгиб, каждый толчок бедром отзывался огненной волной где-то глубоко внутри.

— Драко... – она прошептала, поворачивая голову, ее губы оказались в сантиметрах от моего уха. Голос был хриплым от музыки и... чего-то еще. — Ты... в порядке?

— Никогда лучше, — прохрипел я, заставляя себя открыть глаза. Заставляя руки начать двигаться. Скользить вверх по ее животу, к ребрам, чувствуя каждый вздох. Потом вниз, к бедрам, обводя их контуры поверх джинсов. Она вжалась в меня сильнее, ее дыхание участилось. Я чувствовал его горячими точками на своей шее. Это было самоубийство. Безумие. Но я не мог остановиться.

На краю танцпола мелькнули знакомые лица. Тео и Блейз стояли, оперевшись о колонну, ухмыляясь во весь рот. Тео поднял бокал в мою сторону, Блейз непристойно присвистнул, явно оценивая ситуацию и мое явное «состояние». Я послал им мрачнейший из возможных взглядов, но они только рассмеялись. Идиоты. Но в их взглядах читалось не злоба, а... поддержка? Понимание? «Валяй, брат, лови момент».

Мы танцевали так. Ее спина прижата к моей груди. Мои руки скользят по ней, владея, но не слишком дерзко. Наше дыхание сплеталось в один горячий клубок. Мир сузился до точки соприкосновения наших тел, до ритма, который бил в нас, как пульс. Я забыл про все. Был только этот красный огонь в моих руках, ее кудри, пахнущие дерзостью, и жгучая, сладкая боль желания, которая грозила разорвать меня изнутри. Казалось, так может длиться вечность. — Люблю тебя! — крикнул я сквозь музыку, не в силах сдержаться.

— Люблю тебя больше! — крикнула она в ответ, кружась, и ее глаза сияли так, что затмевали все огни в комнате. Она думала, что это игра. Дружеское соревнование. А для меня это был крик души.

Потом Забини подтащил нас к столу с напитками. Тео что-то бормотал про сложное заклинание, которое они с Блейзом пытались повторить (Мерлин, помоги). Гермиона оживилась, вступила в спор, ее пальцы летали в воздухе, рисуя невидимые руны. Я стоял рядом, обняв ее за плечи, подпирая ее спину своей грудью. Гордый. Счастливый. Моя гриффиндорская львица, укрощающая слизеринских змей своим умом.

И тут я почувствовал взгляд. Ледяной. Прожигающий. Я обернулся. Астрид стояла в паре шагов. Она не подошла ближе. Просто смотрела. На мою руку на плече Гермионы. На то, как она жестикулирует, касаясь моей руки. На нашу близость. В ее глазах не было злобы. Было презрение. И... удовлетворение? Как будто она видела подтверждение какой-то своей низкой теории. Она подняла бокал в нашу сторону – едва заметное движение. Не тост. Надгробие. Потом развернулась и растворилась в толпе.

Жар сменился ледяным комом в груди. Я машинально притянул Гермиону ближе. Она прервалась, посмотрела на меня. — Все в порядке? — спросила она, нахмурившись.
— Да, — солгал я, целуя ее в висок. — Просто... соскучился. — Она улыбнулась, доверчивая, и вернулась к спору с Тео. А я смотрел туда, где исчезла Астрид. Рай трещал по швам. И я знал – веселье только начинается.