Наследница темного лорда

- Дафна Реддл

Я шла по холодному каменному коридору, камни под ногами были холодные и неровные, и каждый шаг отдавался эхом, будто предупреждая о грядущей опасности.

Внезапно свет впереди разлился ярче, и я вышла из каменной тьмы прямо на арену, устроенную в виде величественной горы. Каменные трибуны возвышались вокруг, словно сторожевые башни древнего амфитеатра, а над ними парили бессчётные взвешенные в воздухе требуны - будто зрители, многозвучно оживляющие пространство. На самом же сердце этой площадки, на выступающем большом камне, лежало оно - золотое яйцо, сверкающее в солнечных лучах, словно маленький символ надежды и силы. Я знала, что должна забрать это яйцо.

Не раздумывая ни секунды, я побежала вперед, сердце бешено колотилось, а ноги сами несли меня к заветной цели. Но вдруг, словно молния с небес, налетело нечто огромное и мощное: кроваво-красный гигант с чешуей, подобной огненной лаве, размахнул своим хвостом и с силой откинул меня на несколько метров в сторону. Я с глухим стуком ударилась головой об жёсткую стену, боль пронзила виски и заставила закрыть глаза на миг.

Открыв их с трудом, я увидела это чудовище во всей его ужасной красе - дракон, поражающий не только размерами, но и величием. Его кожа была покрыта плотной, грубой чешуёй оттенков багрового и медного, переливающейся на солнце. Вытянутый и мускулистый корпус придавал ему непреклонную силу, а огромные крылья, свёрнутые по бокам, походили на паруса, готовые развернуться и поднять меня в воздух в любой момент. Его голова увенчана множеством острых шипов и рогов, отрастающих назад, словно природная корона дьявольской власти. Глаза - жёлтые и мудрые - словно прожигали меня насквозь, выражая одновременно угрозу и

надломленную тоску. Его дыхание было тяжелым, а тонкий пар клубился из ноздрей - тёмные мотки дыма и запах горечи, обещавший пламя.

Я пыталась подняться, сердцем чувствуя страх, но и не давая ему захватить меня целиком. Медленно, по складкам и шершавой поверхности камня, я судорожно поднималась на ноги, когда почувствовала - существо подошло ко мне.

И вдруг, словно осознав моё присутствие, дракон остановился. Его злобная ярость угасла, уступив место чему-то иному - печальной грусти и смирению. Моя рука дрогнула, когда я заметила цепь, туго обвивавшую широченную шею зверя. Она была ржавая, старая, и словно символизировала узды, которыми был скован его гнев и сила. Я выдохнула с облегчением - значит, это не просто дикое и бездумное создание, но пленник.

В этот момент огромная пасть дракона открылась, огненный взрыв вырвался наружу - пламя, прожигающее пространство и воздух вокруг. Я едва успела отскочить в сторону и прикрыться каменным выступом. Жар обжёг лицо, запах гари залил ноздри, и сердце забилось в бешеном ритме.

Дракон с бешеной скоростью напал снова, размахивая хвостом с такой силой, будто хотел разметать меня в клочья. Я была словно игрушка в его могучих лапах - меня кидавало из стороны в сторону, и я летела, словно пыль, и лишь немногим удавалось соприкосновение с твёрдой почвой. В конце концов, с силой и болью от удара, я приземлилась прямо у подножия камня, на котором сверкало золотое яйцо.

Боль пронзала всё тело - суставы ныли, дыхание прерывистое, из раны полилась горячая кровь. Ноги сковывало онемение, боль жгла каждую клеточку - но я должна была продолжать, даже если тело отказывалось слушаться.

Взмах хвоста вновь полетел в мою сторону, но я, собрав остатки сил, вызвала из складки одежды волшебную палочку. Сжав её пальцами, я закричала - "Avada Kedavra!"

Из палочки вырвались яркие зелёные лучи силы смерти. Они пронизали воздух, летя прямо в сторону грозного дракона, словно лучи света сквозь тьму. Могучее существо завыло, словно пронзённое болью, и я чувствовала, как из меня уходит энергия, темнеет взгляд...

Я не удержала равновесие и палая в бездну тёмной неведомой пустоты, теряя сознание.

Я проснулась постепенно, как будто солнце стороною заглядывало в палату через тонкие жалюзи и осторожно касалось лица. Тело ныло - не резкой болью, а мягкой. Это была та усталость, что оставляет в мышцах спокойное, почти приятное эхо усилий: каждая подвёрнутая нога, каждое напряжённое плечо напоминали о сегодняшнем дне.

Рядом на стуле у моих ног сидел Теодор. Он уткнулся лицом в мои колени и спал. Его чёрные волосы лежали небрежной тёмной массой, несколько прядей торчали, другие переплетались между пальцев. Я смотрела на него минуту - не потому что хотела, а потому что просто не могла оторвать глаза.

Его дыхание ровно подрагивало под тканью пижамы, грудь поднималась и опускалась, и в этой медленной ритмике было что‑то успокаивающее, как будто весь мир аккуратно перестраивался вокруг этого дыхания.

Я протянула руку. Пальцы нашли его волосы, и я начала гладить их, мягко, как будто старалась не разбудить самое доверчивое существо на свете. Волосы были гладкие и прохладные у корней, тёплее у кончиков; между пальцами чувствовалась их густота. Я провела ладонью от затылка к вискам, затем легонько пробежала кончиками пальцев по тем прядям, что падали на щёку.

Это было такое невычурное, почти детское движение - без всяких мыслей о том, что оно значит, просто прикосновение, которое успокаивает.Он ворочался, губы чуть прижались, как будто хотел улыбнуться, но остался в полусне.

Я улыбнулась в ответ без звука и позволила пальцам скользить дальше, словно проглаживая не только волосы, но и усталость, как гладят смятый платок. Это было интимно, но не напористо; я не ждала ничего в ответ, только наслаждалась теплом и близостью момента. Мне было странно легко - будто кто‑то поставил на паузу все сложные слова и договоры, оставив только простую заботу.

Когда я отпустила его и легла обратно на подушку, под сердцем остался лёгкий след его присутствия - будто от горячего предмета. Глаза сами собой прищурились от света. Я собиралась отвлечься на мысли о соревновании, о том, что можно было бы сделать лучше, как вдруг в палату вошла врач.

Дверь тихо отворилась и голос её оказался аккуратной пружиной в тишине.Теодор услышал звук мгновенно и подскочил, на секунду потеряв ту расслабленную уязвимость. Он посмотрел на меня, и я, открыв глаза полностью, увидела в их глубине ту смесь облегчения и лёгкой настороженности, которую обычно испытываешь, когда понимаешь, что с тем, кого любишь, всё в порядке.

Врач подошла к кровати, быстро глянула в медицинскую карту и произнесла ровно, по делу:

- Показатели хорошие. Можно выписать, но день строгого покоя - постельный режим.

Я кивнула, соглашаясь в духе: действительно, ещё один день в тишине не помешает. Тело было благодарно за любую паузу. Я потянулась, собираясь сесть, как вдруг врач добавила:

- Подожди, тебя будет нести твой молодой человек.

Эта фраза ударила по мне неожиданно. Я запротестовала сама собой, не успев даже сформулировать:

- Но он не мой парень...- Я успела лишь выдохнуть эти слова, и они повисли в воздухе. Врач посмотрела через мою руку на Теодора и с лёгкой улыбкой ответила:

- Он сам сказал, что является твоим молодым человеком.

Я вскочила уже совсем. «САМ сказал?» - думалось мне. Теодор выглядел совершенно спокойным, но в его глазах было то, чего я не ожидала увидеть - тихая твёрдость и нежность одновременно.

- Я сказал, что хочу нести её, - произнёс он низко, но без тени смущения. Его голос был ровен, и в нём не слышалось ни шуточной брани, ни показной романтичности. Были только факты и пожелание.

Я хотела возразить, отбросить это определение, вернуть наши привычные рамки «друзья». Но когда он сделал шаг ко мне, мои возражения слетели будто листья.

Он подошёл близко, положил одну руку под мою спину, другую - под колени, и его движения были настолько естественны и уверены, что я поняла: здесь не место для споров. Его руки не задавали вопросов - они давали опору.- Подожди, - прошептала я, пытаясь построить новое, более уважительное «нет».Он улыбнулся - лёгкая, почти детская улыбка, от которой рассеивался любой сарказм.

- Если это сделает тебя спокойнее, - сказал он, - называй меня как хочешь. Главное, чтобы ты была в безопасности.

Врач не стала мешать. Она лишь кивнула и отошла в сторону, предоставив им пространство. Теодор аккуратно поднял меня. Я ощутила подъём - не резкий, а плавный, как восходящее судно. Его руки были тёплые и надёжные; в них таилось спокойствие, которое можно доверить.

Он держал меня так, словно был уверен, что моя хрупкость не разобьётся, а усталость исчезнет от простого переноса.

- Ты тяжёлая, - пробормотал он тихо, но в этом была не обида, а небрежная шутка.Я фыркнула, пытаясь опровергнуть, но слова потеряли смысл в том мягком, домашнем чувстве безопасности, которое окружило меня.

Он нёс меня легко, но уверенно, словно мой вес был для него делом привычки. Ступени под нами скрипели знакомыми интервалами, портреты шевелились и шептались. Каждый шаг казался отмеренным, без лишней суеты - он вел, и этого было достаточно, чтобы не чувствовать паники.

Пока он держал меня, я разглядывала его. Его карие глаза - глубокие, с ореховым теплом - смотрели прямо на меня. В них не было осуждения и не было жалости; был тихий, устойчивый свет. Я будто могла прочесть в них простое обещание: я с тобой. В мире, где всё дрожало и требовало объяснений, его взгляд был якорем.

Когда он аккуратно поставил меня у рамки портрета, я подтянулась на ноги. Ноги немного подкосились, но баланс вернулся; я увернулась, словно проверяя себя.

- Спасибо ,- произнесла я

- Не за что, до завтра. - Его рука легла на мою плечо на мгновение, и я поняла, что это было больше, чем прощание.

Проход через картину ткань холста отодвинулась, запах красок и старого дерева смешался с теплом гостиной. Она раскрылась передо мной: большой зал, мягкий свет от камина, громоздкие кресла, шторы, стяг с львом. Люди сгущались вокруг, голоса подхватывали моё имя и сразу же переходили в вопросы.

- Зачем ты использовала это заклятие? - прозвучало первое.

- Что собираешься делать дальше? - добавил другой голос.

Вопросы были резкими, требовательными, как будто от них зависела не только моя репутация, но и судьба школы. Я услышала в них страх других - и в ответ ощутила усталость. Не имея сил объяснять всем сразу, я ушла. Быстрым шагом направилась в спальню и захлопнула дверь, чтобы спрятаться от вопросов и от взглядов, которые требовали отчёта.

В комнате было тихо, и лампа бросала тёплый круг света на кровать. Там, в самом центре, лежало оно - золотое яйцо, которое я выиграла в состязании сегодня. Оно блеснуло холодным, странным светом, словно хранило в себе и радость, и новую тревогу.

Я взяла его в ладони; оно было тяжелее, чем казалось, и в его отражении мелькали лица, воспоминания. Я села на край кровати, держа яйцо у сердца.

На следующий день

Я шла по холодному, слегка приглушённому коридору, ощущая под ногами знакомый скрип старого каменного пола, и вслушивалась в эхо своих шагов. С одной стороны коридора висели портреты магов с суровыми лицами, с другой - высокие окна, сквозь которые лениво просачивался свет. Воздух пахнул дымкой от свечей и едким, но манящим оттенком серной пыли - остатком того хаоса, который ещё не успел рассеяться в меня всюду после турнира.

Гермиона шла рядом. Её голос был ровным, привычно быстрым, и в нём чувствовалась тревога, которая пыталась держать себя в узде, но время от времени просачивалась, как вода через тонкое стекло.

- Ты выглядишь так, будто видела призрак, - сказала она, и в её тоне было не осуждение, а тревожная забота. - Расскажи мне ещё раз, что случилось.

Я остановилась на мгновение, как будто собирая по крупицам воспоминания, и позволила себе снова увидеть тот день. Тот металл, эти крылья, жар и грохот, запах палёной чешуи и крови, и - самое главное - то заклинание, которое я произнесла, тяжёлое и холодное, как лёд в сердце.

- Дракон был огромен, - начала я, и слова шли медленно, будто через густую вату. - Всё шло по плану до того момента, как он выдохнул в мою сторону. Я видела, как приближается смерть, но не как гибель - как... как точка, которую можно стереть. Я знала, что обычные заклинания не помогут. Если бы я попыталась обойтись обычным, он просто разорвал бы меня на куски.

Гермиона вслушивалась, её глаза отказывались от спокойствия и становились широкими, почти детскими.

- Запретное заклинание - прошептала она. - Ты использовала запретное? Как ты вообще могла подумать о таком?

Я почувствовала, как внутри меня сжалось что-то холодное, но голос оставался ровным. Говорить было легче, чем молчать - молчание давило тяжелее.

- Я знала, что это запрещено, - сказал я самому себе и вслух. - Я знала, что это изменит меня или, по крайней мере, изменит то, как люди будут смотреть на меня. Но было слишком поздно. Дракон уже наступал, и у меня не было времени для рассуждений о моральных дилеммах. Это был выбор между моей жизнью и соблюдением сводов. Я выбрала жизнь.

Мы шли дальше, и Гермиона молчала некоторое время, складывая в уме очередной аргумент, как будто пытаясь соединить два несовместимых образа: мою решительную, независимую сущность и тот поступок, что противоречил её представлениям о справедливости.

- Ты знаешь, - наконец сказала она, - что последствия будут серьёзными.

Я почувствовала, как под кожей поднимается усталость. Возможно, она и права. Слова Гермионы будто приземляли мои ноги обратно в реальность.

- Я это понимаю, - признала я. - Но всё, что было можно сделать в тот момент, я сделала. Я не искала славы, Гермиона. Я просто не хотела умирать.

Гермиона вздохнула, и её плечи опустились на долю миллиметра. Мы продолжили путь, и разговор потихоньку смещался в более приземлённые темы - о том, что уже слышно о турнире, о слухах в столовой. Я старалась переключиться, но мысли снова возвращались к тому моменту, когда произнесла запретное слово. Его смысл уже не позволял мне простого забвения.

И именно в тот момент, когда мои мысли плутали между страхом и облегчением, звук шагов с противоположной стороны коридора вырвал меня из внутреннего разговора. Голос, смешанный с хихиканьем, разлетелся как удар по стеклу: легко, дерзко, наполнено обаянием.

- Ну-ка, подождите-ка здесь на минутку, красавица, - раздался он, и перед нами появился Фред. Он улыбнулся так, будто мир был заранее настроен на его шутки, и его глаза сверкнули озорным светом.

Я почувствовала, как мои щеки немного вспыхнули. Его появление всегда что-то вытягивало из меня - улыбку, легкую отдачу в голосе, неловкость, которую не так-то просто скрыть.

- Привет, - сказала я, стараясь вернуть голос к нормальному тону. - Привет, Фред.

Фред приблизился на шаг, наклонился как будто случайно к моему лицу и в этот момент его взгляд был одновременно и заигрывающим, и искренним.

- Слышал я тут сплетни, - начал он, и в его голосе был услышан деликатный трепет, будто он выбирал слова с особой осторожностью. - Говорят, у нас есть герой. Кто-то прямо как рыцарь только что вернулся с поля боя.

Гермиона бросила на меня вопросительный взгляд, и я почувствовала, как ещё ярче загорается воображение Фреда.

- Только не смеши меня. Это было не так романтично.

Фред рассмеялся, и его смех был глубоким, заразительным.

- Да ладно тебе, - сказал он, продолжая смотреть прямо мне в глаза. - Ты выглядишь так, будто могла бы расплавить лёд одним только взглядом. Но видно, сердце у нас тоже горячее. Как насчёт того, чтобы пойти со мной на бал?

Эти слова прозвучали как внезапное прикосновение к теплой струне внутри меня. Фраза была простой, но в ней было столько обещаний: веселье, музыка, возможность быть рядом с кем-то, кто может заставить забыть на несколько часов о тяжести принятых решений.

Я моргнула, пытаясь понять, шутит ли он. Фред, конечно, любил шутить, но иногда в его голосе проскальзывала искренность, и тогда шутка превращалась в приглашение.

- Какой бал и когда? - спросила я осторожно, словно берегла себя от очередной ловушки.

Фред улыбнулся ещё шире, и эта улыбка раскрыла в его взгляде отдельную историю.

- Бал в честь Турнира трёх волшебников, - ответил он. - Сегодня вечером. Будет музыка, танцы, избыток свечей и изысканная еда. Всё, чтобы забыть о днём и устроить ночь, которую никто не забудет. Я бы хотел, чтобы ты пошла со мной.

Я почувствовала, как моё сердце немного пропустило удар. Бал уже сегодня. Мысль о музыке, шуме, смехе и свечах как будто рисовала передо мной картин

у по другую сторону груза. На мгновение я представила себя в платье, с мягким светом, с волосами, распущенными или уложенными - неважно, главное, что это было бы пространство, где можно позволить себе быть просто человеком, не героем и не преступником в своих глазах.

- Сегодня? - повторила я, удивлённо. - Прямо сейчас?

- Сегодня, - подтвердил Фред. - Вечером. Ты согласна?

Гермиона снова взглянула на меня; её глаза говорили больше, чем слова. Она одобрительно подняла бровь, словно считая, что мне стоит отвлечься, что мне нужно немного восстанавиться. И, может быть, она права. Может быть, иногда лучше позволить себе забыть, чем постоянно носить камень на сердце.

- Я согласна, - сказала я тихо. - Но сначала мне нужно кое-что выяснить. И, может быть, поговорить с тобой позже насчёт... всего этого.

Фред кивнул, и в его взгляде было что-то тёплое и понимающее.

- Конечно, - сказал он. - Только знай: я буду ждать тебя. И если ты захочешь, я превращу этот вечер в лучший, который у тебя был.

Его уверенность была заразительной. В этот момент раздался слабый смех Гермионы, который звучал больше как освобождение от напряжения.

- Ладно, - сказала она, - если уж ты так настаиваешь, я тоже иду. Но только чтобы следить, не сбежит ли ты с кем-нибудь ещё.

Фред поклонился с театральностью, подходящей к его характеру, а затем - неожиданно для меня - он сделал шаг ближе, аккуратно взял мою руку и поцеловал её тыльную сторону, так, будто заключая договор.

- Тогда до вечера, - прошептал он, и это было по-настоящему по-рыцарски.

Он ушёл так же внезапно, как и появился, оставив в коридоре лёгкое послевкусие шутки и обещания. Я стояла ещё минуту, ощущая тепло на коже там, где он коснулся моей руки, и удивлялась, как быстро одно приглашение может растопить лёд вокруг сердца.

Гермиона снова повернулась ко мне лицом, глаза сверяли моё выражение, как будто пытаясь прочесть карту моей души.

- Ну? - спросила она уже без притворной строгости. - Он тебе нравится?

Этим вопросом она словно повернула зеркало, и мне пришлось заглянуть в себя.

Я почувствовала, как в голове вспыхнули разные образы: его озорной смех, глаза, которые умели быть серьёзными в нужный момент, руки, которые никогда не были робкими. Но рядом с этими мыслями висело ещё нечто более важное - сомнение, которое я не могла прогнать.

- Он милый, - ответила я, вздыхая. - Он весёлый, храбрый по-своему, и ему можно доверять в момент абсурда, но... я не уверена, что чувствую. Это странно. Я не могу сказать, что влюблена или не влюблена. Я просто... путаюсь.

Гермиона усмехнулась, но в её улыбке было сочувствие.

Мы идём по тропинке к поляне, где обычно собираются наши друзья. Камни под ногами холодят, а воздух наполняет лёгкое предвкушение. Мы приближаемся, и я сразу вижу их на траве: Гарри сидит, опершись на локоть, Рон жестикулирует, Пенси уютно устроилась, Драко держится в стороне, а Теодор наблюдает спокойнее всех.

Мы садимся рядом, и я поворачиваюсь к Гарри

- Гарри, - спрашиваю, - ты знаешь, как открыть это яйцо?

Он хмурит брови и честно отвечает

- Нет. Я перепробовал много вещей. Alohomora не действует, Lumos ничего не вызывает, Accio не реагирует. Пробовал нагревать - оно лишь тёплеет.

Рон подкидывает идею насмешливо

- Может, оно обижено и требует извинений, - говорит он. - Спросите, может, оно хочет чаю.

Пенси покачивает головой серьёзно

- Не шути, Рон. Это может быть опасно. Такие артефакты редко просты.

Драко бросает саркастичное замечание, но в нём слышится любопытство

- Или это очередная каприза турнирных магов. Становится только для избранных.

Я краснею и опускаю взгляд на своё яйцо. Гермиона наклоняется и внимательно осматривает поверхность

- В книгах о древних реликвиях писали, что ответ часто в символике или эмоциях, - говорит она. - Возможно, яйцо откликается на воспоминания или на то, кто держит его.

Гарри прикладывает ухо и шепчет

- Я слышу какой‑то гул. Не слова, скорее... ритм. Как будто что‑то дышит или ждёт.

Теодор, который до этого молчит, подходит и бережно берёт моё яйцо в ладони. Его прикосновение мягкое, как обещание.

- Ты пробовала опускать его в воду? - спросил он рассматривая яйцо.

Я улыбнулась, потому что в глубине понимала: это не столько технический вопрос, сколько проверка. Я уже чувствовала, что яйцо хочет контакта с водой, но не была уверена, что это безопасно. В конце концов, магия может быть обманчива и капризна. Но ответила честно, без намёков на драму:

- Нет.- сказала я. Поднявшись на ноги я побежала к ближайшими водоёму.

Я наклонилась к воде. Что-то, может быть интуиция, а может - следы того, что яйцо запомнило от испытания, толкнуло меня. Я положила его в воду, позволив ощутить ему холод воды. Как только золото коснулось озёрной глади, яйцо издал тонкое дрожание, словно пробуждаясь, и вскоре открылось. Свет, мягкий и ровный, прошёл сквозь трещины, и озеро отразило этот свет, как зеркало, будто поверхность сама стала сиять.

Я позвала ребят. Не потому что мне требовалась помощь - это было скорее инстинктивное желание разделить момент с теми, кто был рядом, с теми, кто мог понять, насколько странным и важным это было. Голос вышел неподдельно громким, и я успела произнести почти крича:

- Гарри! Драко! Рон! Пенси! Гермиона! Теодор!

Они подошли быстро, лица у всех были разными оттенками удивления: кто-то в панике, кто-то в научном интересе, кто-то в неприкрытом восхищении. Гарри, не раздумывая, поставил своё яйцо в воду рядом с моим. Оно тоже открылось, и два света слились в общее сияние, которое казалось не просто отражением, а живой речью, как будто глаза озера наконец-то начали разговаривать.

Я наклонилась ближе, прислушиваясь. Шёпот был, да, но он не был составен из слов, которые я могла бы сразу понять. Это был целый узор звуков: низких, как шепот ветра через траву, и высоких, прозрачных, как звон стекла. Я напряглась, словно внимая музыке, пытаясь уловить смысл. Но смысл приходил не словами, а образами - вспышками видений, которые не подчинялись логике языка.

Я вынула яйцо из воды, и, по странной, почти механической привычке, начала снимать с себя верхнюю одежду: мантию, сумку, потом ботинки. Драко остановился, его голос прозвучал резко от неожиданности:

- Что ты делаешь?

Я посмотрела на него и ответила только одно, просто и твёрдо:

- Не беспокойся. Я знаю, что делаю.

Это было правдой в самом глубоком смысле - не потому, что я была уверена, а потому что моё сердце подсказывало, что сейчас нет места страху. Я прижала яйцо к груди, почувствовала, как оно тёплело, потом закрыла глаза и прыгнула в воду.

Погружение было резким. Холод ударил о кожу как шипы льда, но в тот же момент всё тело наполнилось светом изнутри. Вода вокруг меня словно превратилась в плотную ткань, её звук стал более густым, а шёпот в голове - яснее. Я слышала мелодию - и затем слышала слова, хотя они и не были в языке, который я знала. Это было не понимание, а принятие смысла:

- Мы тебе шлём зов чудесный, но

Мы на земле не поём,

Ведь дан тебе один лишь только час,

Чтоб найти, что скрыто у нас.

Эти строчки, показавшиеся мне в виде звукового образа, вошли в меня не как приказы, а как обещание. Час - это звучало как срок, ограничение. Я почувствовала пульс страха - один час на поиск чего-то, возможно, сокрвенного, возможно, опасного. Но следом пришла решимость. Что, если это приглашение - именно тот шанс, ради которого стоят все риски?

Я вынырнула. Мир вокруг меня снова стал резок и видим: лица, одежда, чьи-то крики. Теодор уже нырнул за мной, и его рука крепко схватила меня под мышки, выталкивая к поверхности. Я плеснулась на берег, кашлянула, вода стекала по волосам, по лицу, по шее. Драко поспешил к нам, снял с себя пиджак и укрыл меня; я почувствовала тепло ткани и запах его духов - он был знакомым и немного раздражал, но сейчас не было места для раздражения.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил он, и в его голосе было столько тревоги, сколько и заботы.

Я сжала яйцо в руках, крепко и попыталась вдохнуть ровно. Сердце ещё колотилось так, словно я только что пробежала милю. Я хотела сказать что-то умное, рассудительное, но из моих губ вышло только:

- Нормально. Это было... как будто меня просили. Или приглашали. Они дали мне час.

Гермиона, которая всё это время стояла рядом с блокнотом, уже готовым фиксировать каждую деталь, нахмурилась и подошла ближе:

- Какой «они»? Ты слышала голоса? Была ли там конкретика? Это - заклинание или какой-то... ритуал? - её вопросы посыпались, как зерна, и каждое требовало ответа.

Я попыталась объяснить всё, что удалось ухватить: ощущения, фрагменты песни, образную карту, которую мне показали во время погружения. Я говорила медленно, как будто выбирая слова, чтобы не исказить воспоминание. Гермиона слушала, время от времени проверяя нотки логики в моих словах.

- Песня указала на то, что есть скрытое, - сказала я наконец, - и дала час. Она не объясняла, где именно скрытое.

Рон, за который я всегда была благодарна за способность сдерживать драму в голосе, попытался пошутить, чтобы снизить напряжение:

- Ты видела сундук с сокровищами? Надеюсь, там не написано «Вернись в целости, но без головы», - сказал он, и небольшая улыбка возникла на его лице.

Все рассмеялись, но смех был натянут - как натянутая струна. Это ощущение, что за этим всем скрывается истинная глубина, не позволило нам полностью расслабиться.

Теодор не отводил глаз. Он держал мою руку, и это простое прикосновение было для меня якорем. Его присутствие было тихой поддержкой: он не задавал лишних вопросов, не пытался перехватывать руководство. В какой-то момент он просто сказал:

- Я могу вместе с тобой разгадать эту загадку если ты не против.

Его предложение было мне нужно. Я вздохнула и ответила:

- Спасибо, буду очень рада если ты будешь рядом.

Придумав план мы разошлись по своим маршрутам. Драко с Гермионой пойдут в Выручай‑комнаты, Рон, Гарри и Пенси погрузятся в тишину библиотеки, а я с Теодором сходим к процессору Снейпу - вдруг он что‑то знает.

- Слушай, - сказал Теодор, немного смущённо, - а не пойдёшь ли со мной на бал? Я хотел бы, чтобы ты составила мне компанию.

Я посмотрела на него. В мыслях моих свежие образы песни яйца, час, который мы должны были уложить в действия, и другие, более мирские заботы - бал, приглашение, танцы. Я почувствовала укол неловкости: как будто две жизни пытались одновременно потребовать меня. Сердце сжалось. Я погладила яйцо рукою, которая всё ещё дрожала.

- Фред уже пригласил меня, - ответила я, и в голосе моём прозвучала искренняя жалость. - Мне очень жаль, Тео.

Он улыбнулся так, что эта улыбка была больше благодарностью, чем разочарованием:

- Ничего страшного. Я рад за вас. Просто если вдруг планы изменятся - дай знать. Я буду рядом.

Это было так просто и так по-мужски - уважение, принятие отказа без претензий. Я чувствовала тепло и облегчение одновременно.

Вечером

Я всегда думала, что утро перед балом пахнет особым образом - смесью волнения, духов и горячего воска свечей, если бал давали в старом зале, и сегодня это ощущение казалось усиленным. В комнате было тепло: огни свечей танцевали по стенам, зеркало передо мной слегка запотело от паров чая, который Так важно было выпить, чтобы успокоить дрожь в руках. Гермиона сидела напротив меня за маленьким туалетным столиком, склонившись над моей головой, пальцы её двигались уверенно и мягко, как у человека, который знает, что делает. Она собирала мои волосы в причёску, и каждая её рука, каждое завитое прядь казались мне актом заботы, почти ритуалом.

- Ты уверена, - спросила я, чувствуя, как подбородок щекочут её ладони, - что сможешь это сделать быстро? Время уходит.

Гермиона окинула меня взглядом, в котором проскользнула улыбка - та самая, спокойная и немного самодовольная, которой она всегда спасала меня от беспочвенной паники.

- Конечно, - ответила она, и её голос был таким тихим, что казался частью шепота зеркала. - Просто встань прямо и не верти головой, как бы тяжело тебе ни было.

Я усмехнулась и послушалась. Её пальцы работали ловко: она сначала разделила мои волосы на секции, затем аккуратно подкручивала пряди на щипцы, фиксировала локоны невидимыми шпильками, отдавая предпочтение не слишком тяжёлым украшениям, чтобы причёска выдержала до самого конца вечера. Когда она накладывала последний штрих - тонкую, почти прозрачную заколку, украшенную маленькими кристаллами - я почувствовала, как внутри меня утихает какая‑то неуловимая тревога. Гермиона всегда умела волшебным образом выравнивать кривую моей уверенности.

Она откинулась назад, оценила свою работу и, едва заметно кивнув.

- А с кем ты пойдёшь на бал? - спросила я

- Меня пригласил Виктор Крам, - прозвучало из её губ почти небрежно, ровно и спокойно.

Я не сразу сообразила, что должна ответить. Слова вытекали медленно, как густой мёд, и каждое из них бьётся о стенки внутренней сцены. Виктор Крам. Имя, которое, казалось, прилипло ко всем газеткам и к разговорам в коридорах, как блестящая медаль на мундире

- Что? - выдохнула я, не в силах удержать смесь из удивления и какой‑то внутренней иронии. - Виктор Крам? Серьёзно?

Гермиона лишь пожал плечами, и её глаза сверкнули, как будто за ними пряталась тайна, которую она пока не собиралась раскрывать.

- Серьёзно, - подтвердила она. - Он спросил сразу же после урока по защите. Сказал, что давно хотел пригласить меня, и если я не против, то...

Она улыбнулась и замолчала, давая понять, что разговор не требует продолжения. Я почувствовала, как моё удивление медленно сменяется на нечто более сложное: смесь гордости за неё, лёгкой зависти и странного, болезненного любопытства.

Гермиона закончила с последней прядью, поправила выровненные локоны у меня за ухом, и у меня нахлынуло чувство благодарности - не только за причёску, но за то, что она была рядом в этот вечер, разделяя со мной последние минуты подготовки.

- Ты в порядке? - прошептала она, глядя мне прямо в глаза.

Я чуть улыбнулась и кивнула.

Когда причёска была окончательно закреплена, я встала и посмотрела на себя в зеркало. Свет свечей падал мягко, подчеркивая изгибы моего лица и словно подчёркивал мои новые локоны. Гермиона отступила в сторону, и я увидела в её взгляде признание: она действительно справилась.

- Всё в порядке, - сказала я, и звук моего голоса показался мне чужим и ровным одновременно. - Спасибо.

Она улыбнулась и вышла из комнаты, чтобы дать мне пространство переодеться. Я вздохнула, и в этот момент в комнате наступила особая тишина - тишина перед началом чего‑то большого.

Я открыла шкаф и достала своё платье. Оно было красным - не броским, но глубоким, как вино в погребе. Ткань на ощупь была прохладной и шелковистой, обволакивающей ладони. Я приложила платье к своему телу, представляя, как оно ложится по моим формам, как складки будут играть с движениями. Красный цвет давал ощущение силы; он словно говорил всем, что сегодня я не буду прятаться.

Надевая платье, я чувствовала, как каждая строчка, каждая складка садится на меня идеально. Тонкая вышивка по лифу слегка царапала кожу, но в этом было что‑то интимное и напоминающее о том, что каждая деталь создана для того, чтобы подчеркнуть мою индивидуальность. Юбка струилась волнами, и когда я сделала шаг, ткань мягко шелестнула, словно шёпот волн.

Когда я вышла показать себя Гермионе, её глаза расширились, и на её лице расцвела восхищённая улыбка. Она прошла к зеркалу, близко подошла и оглядела меня с головы до пят.

- Ты... великолепна, - сказала она, и в её голосе звучало искреннее восхищение. Эти два слова утюжили по моей коже и оставили тёплую зарубку где‑то у сердца. Я почувствовала, как плечи у меня расправляются, и на несколько секунд мир казался ясным и простым.

Она отступила, слегка поправив мою прядь у виска, и я видела, как в её взгляде мелькает что‑то похожее на зависть - но добрую, не разрушительную. Мне это приятно, потому что я знаю: мы всегда были друг для друга опорой, и сегодня её оценка - важнее любой похвалы извне.

Гермиона кивнула, поманила меня пальцем и уселась за своё зеркало. Её руки уже тянулись к сумке, где были аккуратно разложены её украшения. Я знала, что она собирается переодеться.

Она встала, улыбнулась мне тёпло и исчезла за занавеской переодевалки. Мне вдруг захотелось задержать момент подольше, оставить себя в этом красном пузыре спокойствия. Но секунды текли бесцеремонно, и уже через минуту занавеска распахнулась, и Гермиона вышла.

Её платье было как из другой истории - лёгкое, многослойное, из тончайшего шифона, переливающееся оттенками от нежного розового к насыщенному ягодному. Лиф аккуратно подчеркивал талию, а многослойная юбка спадала каскадом рюшей, каждая из которых ловила свет, создавая иллюзию движения, даже когда она стояла неподвижно. Маленькие полупрозрачные рукава едва прикрывали плечи, придавая облику лёгкость и мечтательность. В её волосы были вплетены крошечные сверкающие украшения, которые делали её образ ещё более неземным.

Я задержала дыхание. В этом платье Гермиона казалась не просто красивой - она была сущностью, сконцентрированной в одном образе. Её глаза светились, а губы искривились в лёгкой, почти победной улыбке. Она повернулась и посмотрела прямо на меня.

- Что скажешь? - спросила она, и в голосе её слышалась робкая надежда.

Я подошла ближе, оценивая каждую деталь. Ткань струилась с её бедер, переходя в мягкие волны; цвет отдавал оттенками, как будто она была сделана из самого заката. Я провела рукой по юбке, и ткань ответила прохладой, будто весь вечер был обещанием чего‑то нового и доброго.

- Тебе очень идёт, - произнесла я искренне. - Это платье - ты. Оно подчёркивает всё лучшее.

Она улыбнулась и слегка покраснела. Я знала, что для Гермионы любые комплименты - это редкость, так как она сама рикошетом отбрасывает похвалу. Но сейчас её лицо стало мягче, и в нём был отблеск дитя, получающего долгожданный подарок.

Мы стояли так немного, и мир вокруг нас сузился до этих двух фигур, двух платьев, двух историй. Я думала о том, как странно и прекрасно переплетены наши судьбы: мы одновременно сильные и уязвимые, каждую из нас оберегает собственное прошлое и надежды.

И вдруг - стук в дверь.

Звук был резким, отрывистым, словно пробуждение от сладкого сна. Он заставил меня отвернуться и вслушаться: стук повторился, теперь более настойчивый. Я почувствовала, как моё сердце резко забилось; момент застывания был почти болезненным. Гермиона тоже притихла, и её глаза быстрым, тонким лучом уперлись в меня.

Я встала - автоматично, будто кто‑то управляет моими движениями. Жанр момента сменился с задумчивого на реальный, здесь и сейчас. Подходя к двери, я ощущала под пальцами холод бронзы ручки. Влёгкую дрожащей рукой я приподняла засов и отворила дверь и на пороге оказался Виктор.

Он стоял прямо, будто только что сошёл с плаца: высокие плечи, уверенная осанка и взгляд, который не проверял меня, а словно оценивал всю ситуацию целиком. Его наряд был прост и одновременно внушителен - тёмно‑красный туникоподобный халат с высокой горловиной, почти военный по крою, подчёркивал плечи и талию. Через грудь перекинута кожаная портупея с латунной пряжкой, а на плече лежал плащ, подбитый густым, мягким мехом - он придавал образу северную суровость и тепло одновременно. Пояс с массивной пряжкой и узкие тёмные штаны завершали образ: вся одежда говорила о дисциплине, силе и какой‑то суровой элегантности.

Он улыбнулся, но улыбка была сдержанной и короткой. Первые его слова были просты и прямы.

- Ты прекрасно выглядишь, - сказал он, и в его голосе не было ни фальши, ни излишней сладости. Это было замечание, которое нельзя было принять за пустую вежливость - он видел.

Его взгляд мелькнул направо, как будто он проверял, готова ли Гермиона.

- Гермиона готова? - спросил он затем, спокойно, как человек, который привык рассчитывать на точность времени.

Я ответила утвердительно и позвала её. Она появилась в дверном проёме. Когда Виктор увидел её, его лицо на секунду осветилось искренним восхищением.

- Ты великолепна, - произнёс он, и это было не просто комплимент: в этих словах слышалась оценка, как будто он обращался к произведению искусства, которое наконец увидел целиком.

Она покраснела, но не отрешилась; они обменялись коротким взглядом - без слов, но с тем пониманием, которое рождается между теми, кто уже давно шагал рядом. Затем Виктор слегка пригнул голову передо мной и протянул руку Гермионе. Они уточнили друг другу что‑то ещё шёпотом - несколько слов, которые не предназначались мне - и вместе направились вниз по лестнице, их шаги были уверенными, как шаги людей, знающих, куда идут. За их спинами слышался лёгкй шорох платья и стук каблуков.

Я закрыла дверь за ними и на мгновение осталась одна в комнате. Я подошла к туалетному столику, распахнула флакон духов и, закрыв глаза, провела несколько лёгких брызг над запястьями и за ушами. Аромат лёг ровно, как последний штрих перед выходом - свежий, тёплый и немного дерзкий; он словно закреплял моё собственное настроение.

Я ещё раз проверила причёску в зеркале и прислушалась. В коридоре стихло; казалось, что в зале развернулась музыка и разговоры, но за нашей дверью воцарилась краткая пауза, как перед вторым актом. И вдруг - снова стук в дверь, точный и настойчивый, который вернул меня в настоящий момент.

Я сделала шаг к двери, ладонь положилась на холодную бронзу ручки, и в груди забилось предвкушение.