Глава 16
Детские сны, как загадка и ребус для взрослых. Никогда не поймёшь, что тревожит, почему воображение создаёт такие картины. Обиженный ребёнок, преждевременно отправленный спать (ну и что, что всегда спать укладывали на час-два раньше, тут же о папе рассказывают!), на удивление быстро заснул. Рассказ бородатого друга семейства подействовал, как чудотворная сказка.
Вокруг всё такое странное. Пожухлые листья ссыплются, будто с неба, как пушистые хлопья снега. Крепкое древо, выросшее в центре поляны, напоминает лицо старика — кора будто сморщилась и местами потрескалась под давлением времени. Пожелтевшая трава под ногами простирается далеко на восток, к горам. И в этом месте становится страшно.
— Мама? — испуганно окрикивает ребёнок, сильнее сжимая в руках плюшевую игрушку, и отступает к стволу дерева, осматриваясь. Вокруг никого. Холодный порыв ветра подбрасывает вверх опавшие листья, и девочка с силой жмурит глаза, желая проснуться. Почему здесь так страшно?
Шорох примятой травы. Эвелин открывает глаза, присматривается. Впереди на холме возвышается белый олень. Он смотрит прямо на неё светло-голубыми глазами, но отчего-то ей не становится спокойнее. Он слишком далеко от неё.
— Неправильно... Это всё неправильно...
Этот мир пугает её, и на глаза находят слёзы. Почему он не подходит к ней? Почему так далеко и так неприветлив, как и это место? Олень разворачивается и медленно уходит в сторону леса.
— Постой! — девочка протянула руку, желая поймать, но пальцы хватают лишь воздух. Не обернулся, не остановился. Спотыкаясь, она бежит следом, пытаясь догнать. — Не уходи!
Камень попадает под ногу, и девочка оказывается на земле. Больно и обидно до слёз, но она слишком упряма, чтобы сдаться так просто. Поднимается, забыв про игрушку, что до этого так крепко сжимала в руке, и снова бежит за ним, пока олень не скроется из виду, а она не остановится у леса, выросшего перед ней неприступной мрачной стеной. Неуверенно делает шаг и замирает, когда ветер, играя, наклоняет деревья, и ветви тянутся к ней, как длинные руки с острыми пальцами — схватить и не отпустить. Отступает, но, стоит увидеть белый силуэт меж деревьев, как вновь появляются силы и смелость.
— Друзья так не поступают... — и делает решительный шаг в темноту.
***
— Эвелин! — басил Гимли, продираясь через непролазные кусты, которые как специально цеплялись за одежду и держали гибкими, колкими ветвями. — Эвелин?!
Маленькие следы на мягкой земле вели в чащу леса.
— Ты не бойся, она же дочь лесного дикаря! — бросил он через плечо Гермионе, пробирающейся вслед за гномом, который для кустов черники был словно асфальтовый каток. — У неё это в крови — в любой непонятной ситуации лезть на дерево!
— Эвелин... — пальцы сильнее сжимают незаслуженно оставленного без внимания плюшевого белого оленя. Материнское воображение пыталось пуститься в безудержный пляс и нарисовать самые ужасные события, но Гермиона изо всех сил старалась сохранить спокойствие. Чувства важны, но сейчас они могут помешать увидеть какую-то важную деталь. И пусть Гимли оставался верным проводником, который в следах, в отличие от неё, разбирался, но этот лес Грейнджер за годы жизни здесь успела немного узнать. Эвелин дала ей такую возможность в первый же день переезда, когда решила прогуляться по окрестностям их нового дома без неё.
В этом мире Гермиона обрела свою силу, поэтому полагалась больше на поисковую магию, нежели на знания потомка Дурина. Наложив заклинание на любимую игрушку Эвелин, волшебница следовала за летящим маяком-оленем в лесную чащу.
— Эвелин!
Нет ответа, и сжимается сердце. Куда она могла пойти? Зачем покинула дом среди ночи? Волшебница ломала голову, пытаясь понять, но не находила ответа. Следы на земле уходили всё дальше, то теряясь, то находясь вновь в темноте опустившейся ночи. Гермиона прислушивалась, надеясь, что в шуме леса услышит тонкий голос дочери, но не получала ничего, кроме крика совы, вылетевшей на охоту, или тихой песни сверчков.
— Куда же ты пошла...
Следы привели их к голой поляне в окружении старых деревьев. В центре возвышался некогда могучий дуб; стихия, годами обрушиваясь на него дождями и ветрами, победила лесного гиганта, склонив его к земле. Сломанный ствол успел порасти мхом и грибами.
— Эвелин... — выдохнула Гермиона в неверии. Под ним, прижимая колени к груди, на голой земле сидела девочка. — Эвелин!
Она подняла заплаканное лицо, но не успела ничего сказать, как оказалась в крепких объятиях напуганной матери.
— Зачем ты пошла в лес одна?! — испуг выливается в злость, но хмурость взгляда сходит, когда волшебница замечает слёзы.
Гимли, заглядывая Гермионе через плечо — жива ли девчонка?! — напрягся, почувствовав на себе с десяток пристальным взглядов. Поднял голову и... Похолодел. Резко сделалось не по себе, под ложечкой засвербело свирепое желание гномьего народа убраться подальше из этого леса. Такое же нехорошее чувство ело поедом его в Фангорне, когда Леголас заявил, что лес гневается... А тут всё было гораздо хуже.
Всюду, куда ни брось взгляд, горели яркие звериные глаза. Из-под каждого куста, с каждой ветви на них смотрели лесные жители самых разных видов, пород и мастей: волки бок о бок с зайцами, лисы, кабаны и хори, косули и лоси, совы, сычи и разнородные пичуги... И кроме горящих глаз, с их стороны не донеслось ничего. Ни звука. Звери просто молча наблюдали за ними, остро и обличительно.
— Гермиона... — шепнул Гимли, тронув девушку за плечо и борясь с желанием сбежать с этого странного места.
— За другом, — Эвелин неопределённо показала направление в чаще леса.
— Другом? — Грейнджер, прикованная вниманием к дочери, не замечала, как борода потомка Дурина не под стать ему начинает чуть ли не седеть от накатившего на него страха перед неизвестным. — Каким другом, Эвелин?
— Олень... Белый олень.
А ведь она должна была предвидеть подобный исход, и сейчас вспоминала все рисунки дочери. Куда ни глянь — везде он. Тот самый олень из её снов. Догадываться о том, что и ей снятся подобные сны, мало. Гермионе стоило бы давно поговорить с дочерью, но умное решение пришло слишком поздно. Не случайно ведь самой любимой игрушкой, с которой Эвелин никогда не расставалась, стал плюшевый олень.
— Мы с ним играли, — лепетала Эвелин, поддаваясь эмоциям, — а потом он ушёл. В лес. Я его звала, но он не обернулся. Я пошла за ним, хотела найти и не смогла, — плакала девочка, растирая рукавом слёзы по лицу. — Почему он ушёл? — Эвелин подняла на неё взгляд в поиске ответов. — Друзья так не поступают! — детская обида с непониманием выливаются в плач.
— Тш-ш... — Грейнджер крепче обняла дочь, прижимая к себе. Не одну её посещают в последнее время подобные сны. Тревожно стало на душе, но высказать свои соображения о том, что времени становится всё меньше, она не могла из соображения, что ещё больше напугает дочь. — Мы его поищем вместе, — успокаивающе зашептала Гермиона, тепло улыбнувшись, и вытерла слёзы с лица дочери, в ожидании ответного взгляда. — Мы обязательно его найдём, а дядя Гимли нам поможет. Смотри, какой он хороший следопыт — помог мне тебя найти.
Эвелин неуверенно посмотрела на гнома, будто проверяла, а сможет ли, и перевела взгляд на мать.
— Обещаешь? — Эвелин потёрла глаз, покрасневшие от слёз.
— Обещаю, — крепко прижав к себе ребёнка, Гермиона на пару секунд закрыла глаза, касаясь губами макушки дочери. Страх отпустил её, уступив место беспокойству. — Пойдём.
Девочка кивнула и, взяв волшебницу за протянутую руку, вместе с ней направилась в сторону дома. У них осталось одно незаконченное дело.
Гимли был бесстрашным воином, которого крайне трудно было вогнать в панику, но этот лес если не пугал гнома, то как минимум заставлял почувствовать себя не в своей тарелке. Сохранять солидный и грозный внешний вид требовала ситуация, но, идя последним, гном затылком чувствовал холодок и усиленно втягивал булки, то и дело прибавляя шаг — оставаться в треклятом лесу, где животные смотрят на тебя человеческими глазами, ни минуты не хотелось.
Напомнило проклятый Фангорн с философски-заунывными фразами Леголаса на тему: «лес всё слышит»... Гимли аж заскрипел зубами, проводя параллель сквозь года — гном до сих пор был свято уверен в том, что это именно эльф науськал белок обгадить ему шлем, и украдкой оглядывался в надежде засечь мелких лесных партизанов... Зато окончательно отпали все сомнения в вопросе установления отцовства Эвелин. Среди ночи в лес убежала, как к себе домой — сразу понятно, чья дочь! Явно не соседа.
В темноте было не разобрать, но девчонки были явно подавлены, причём обе. Гимли было невдомек, что за белый олень привиделся малышке, да и думать об этом бородатый не стал: к детям людей гном редко подходил на расстояние ближе километра, а уж эльфийский детёныш и вовсе был для него чудо-существом, в мыслях которого заранее проживали непостижимые простому уму философски-возвышенные тараканы.
Как только взгляду показалась прореха в непролазной стене деревьев, за спиной раздался пронзительный, надрывно-протяжный волчий вой... вслед за ним лес печально зашелестел листьями, дохнув запахом трав и прелой листвы в лицо Эвелин и отбросив длинные волосы назад. Еловый бор горестно вздохнул, словно прощаясь и не желая отпускать...
— Пойдёмте отсюда поскорей, — проворчал Гимли, подгоняя семейство. — Не нравится мне этот лес. Совсем не нравится...
***
Собирались впопыхах, практически не разговаривая... Гимли осматривался в гостиной, стараясь не приближаться к непонятным для него вещам. Сумрачное настроение разъедало: гном чувствовал себя бесполезным, а чувство это он ненавидел больше всего.
Собирать всё нужное стало вдвойне сложнее, когда появилась бравая лесная помощница. Ребёнок отвлёкся от горестных мыслей, занявшись заботой, — это в каком-то смысле хорошо, а вот в другом... Гермионе мало того, что приходилось быстро соображать: что нужно, а что нет, так ещё и попутно доставать из сумки всё, что туда запихивала Эвелин, считая, что это ну очень важно и точно-точно пригодится. Вот и зачем им в Средиземье, скажите на милость, сдался этот хрустальный магический шар? В лоб орку им засадить при встрече что ли?
— Гермиона... — окликнул гном волшебницу, когда та пронеслась мимо, собирая очередную очень нужную вещицу в заколдованную сумку.
— А? — волшебница отвлеклась от работы, благодаря чему пропустила, как ребёнок благополучно бросил в бездонную сумку парочку вещей.
— А потом ты вернёшься назад..? — мучивший Гимли вопрос наконец-то всплыл на поверхность.
При мысли о новом возможном расставании на сердце гнома скребли кошки.
— Я... — услышав вопрос, волшебница опешила. У неё не было точного ответа «да» или «нет», а объяснить, почему вышло именно так, было сложно даже себе, но, понимая, что Гимли нужно объяснить всё сразу и без юления, которое вызвало бы реакцию в духе «ясно-понятно, предатель». — Нет-нет! — Грейнджер поспешила к сумке, когда услышала истошное и недовольное «мяу». — Живоглот с нами не идёт, Эвелин. И уж точно не нужно совать его в сумку, — отобрав у ребёнка животное, Гермиона вздохнула. Какое-то тяжёлое выдалось начало путешествий, а ведь они ещё и стены дома не покинули.
Гимли подозрительно щурился в сторону Гермионы, скептически задрав кустистую бровь и сложив руки на пузе крест-накрест. Знал он её «нет-нет»... да и она сама его прекрасно знала. Эх, хотел было гном изворчаться в своём репертуаре, но при Эвелин не стал. Никак гном не мог привыкнуть к мысли, что перед ним не Гермиона-из-ниоткуда, дочка людей, храбрость с наивностью, ума палата и въедливая совесть, а взрослая женщина и мать — вон, её собственное дитё всюду норовит сунуть нос и всем помочь, когда не просят. А ведь не дашь — надуется, разобидится, будет смотреть осуждающе, аж душу защемит и скрутит живот. Как же ты, подлец, не дал сунуться в самое пекло и нажить на жопоньку приключений...? Правильно говорят — дети состоят из недостатков своих родителей.
Отдельной медали за дипломатию заслуживала героическая попытка Гермионы убедить дочь оставить кота в покое и не брать с собой в незапланированное путешествие. К тому моменту, когда Гимли решил запихнуть в мешок-переноску саму упёртую поборницу за «о всех позабочусь насильно», матери всё-таки удалось склонить дочь к здравому смыслу. Гном сердито шевелил бородой, кот прятался на шкафу, Эвелин встала среди гостиной с рюкзаком на спине и плюшевым оленем под мышкой, сияя, как начищенный пятак. Одним словом — готовы.
— Ну... кажется, всё, — заключила волшебница, лишний раз обводя взглядом помещение.
— Надо вернуться в то место, где меня эти... эти, — Гимли повертел руками, изображая обмотку смирительными рубашками, но бросил эту затею — Эвелин заинтересовалась, а Гермиона его и так поняла. — И это... секира моя, — гном насупился, понимая, что в сравнении с жизнью друга секира — тьфу, нет ничто... но фамильное гномье оружие просто так подарить кому-то совершенно не хотелось.
Грейнджер задумалась. По-хорошему, стоило бы забрать гномье наследие из Министерства, пока те его куда-то без ведома не пристроили, но соваться туда — нажить себе дополнительных проблем. Гимли и так под её ответственность выпущен. Придётся отложить эту затею на потом. Если это «потом» когда-нибудь ещё настанет.
— Ладно, — махнул рукой Гимли. — Обойдусь.
И тут-то и встрял насущный вопрос.
— Как добираться?
***
Идти пришлось своим ходом. А за то время, пока шли, Гермиона всё думала, что будет делать дальше. Когда окажется в Средиземье снова и вместе с дочерью — приблизительно предполагала — любовно дать по шее эльфу, обрадовать бонусной парой эльфийских ушей, а вот что дальше? Портал не позволит воспользоваться услугами перемещения ещё раз, а если и позволит, то как она с ребёнком вернётся в Лондон, если один не безызвестный остроухий снова помирать без них начнёт. Возвращаться вместе с ним или остаться? Как ни крути, а в любом варианте появлялись проблемы.
Тряхнув головой, избавляясь от терзающих мыслей, волшебница пришла к решению, что думать об этом слишком рано, сначала бы попасть в Средиземье.
Первые полчаса Гимли натурально восхищался Эвелин во всех её проявлениях — любознательное и простодушное дитё по-взрослому и одновременно наивно рассуждало о насущном, что-то без конца рассказывало о своём и не всегда понятном, смеялось над глупыми шутками Гимли и было далеко не таким вредоносным и непредсказуемым чудовищем, каким ему казались все человеческие дети. Но это только первые полчаса... чем дальше в лес, тем чаще Гимли огромными печальными глазами оглядывался на Гермиону, молясь найти у её дочки кнопку «выкл», но увы: старшая Грейнджер была слишком погружена в свои мысли, а младшая нашла себе живую, бородатую и безотказную няньку. Эвелин проглатывала истории о Средиземье, не жуя, и яростно требовала новых: чувство гордости и собственной значимости нивелировалось общей усталостью от бесконечных вопросов, что для непривыкшего чесать языком Гимли было хуже заунывных эльфийских песнопений.
В любом случае, уже на середине путешествия Гимли скрипел зубами и мечтал по возвращению домой не высовываться из своей берлоги как минимум неделю. Гермиона что-то пошаманила волшебной палочкой, взяла попутчиков за локотки — и все они оказались на той самой автозаправке. У Гимли только весь ужин сделал в желудке тройное сальто, стукнувшись о кадык, а так — почти ничего страшного...
— Пришли! — объявил он, раздвигая колючие кусты. Оглянулся на Гермиону, увидев тень сомнения на её лице, и предоставил ей последнее право на «нет». — Не пожалеешь...?
Не пожалеет ли? Если бы она знала ответ на этот вопрос... Но решение уже было принято — вернуться в Средиземье, оставив позади колебания.
***
Дотронуться до обелиска и вновь ощутить, как внутри всё переворачивается, а мимо с огромной скоростью проносятся года, миры, эпохи... ни вдохнуть, ни пошевелиться. Гном вывалился на холодный пол, рванув полной грудью воздух и мысленно благодаря Эру... в ушах звенело, глаза застилали выбитые слёзы, голова шла кругом, словно он вновь на треклятом корабле, а ужин настырно просится обратно.
Перемещение через портал далось тяжело даже для волшебницы, которая привыкла тансгресировать. Голова пошла кругом и потребовалось несколько секунд на то, чтобы избавиться от кома, вставшего в горле. На уровне рефлексов она постаралась подтянуть дочь ближе к себе, не зная, как та переживёт перемещение во времени, но если бы это оказалось единственной проблемой.
Гному не сразу вспоминается, что, когда уходил, каменного пола не было. Мысли кольнуло едким ощущением подвоха, Гимли насилу оторвал голову от пола... ровно в тот момент, когда что-то чугунно-тяжёлое звонким, неприятно-влажным ударом в затылок опрокинуло его обратно на пол в беспамятство.
Сразу по приходу Средиземье напомнило о том, почему Грейнджер изначально сомневалась в том, что ей стоит брать с собой Эвелин.
— Гимли...
Друг-гном не предупредил её том, что по другую сторону портала приветствие окажется настолько... пламенным. У неё не хватило времени на то, чтобы успеть выхватить волшебную палочку и воспользоваться магией. За семь лет ничего не изменилось. К их возвращению тщательно подготовились.
Долговязая фигура в чёрном плаще подняла голову, из-под низко надвинутого капюшона невидимым, но торжествующим взглядом встречая появляющихся из путешествия между мирами девушку... с ребёнком.
Да, с ребёнком. Значит, хотя бы отчасти догадки привели к истине. Выступившие из-за спин тёмные фигуры сцапали не успевших сориентироваться девушек: одна — Гермиону, вторая оттащила насмерть перепугавшуюся девочку. Обеим зажали рты и накрепко сцепили руки за спинами, растащив подальше друг от друга. Мёртвая хватка сковывала запястья, безжалостные пальцы грубо сгребали рот, не давая говорить...
Гермиона дёрнулась, пытаясь высвободиться, но безрезультатно. Волшебница не единожды практиковалась в беспалочковой магии, но так и не добилась желаемого результата ни в Средиземье, ни в своё собственном мире. Стихийная магия слишком непредсказуема, чтобы применить её сейчас, доверившись магическому выбросу, — она может задеть Эвелин и Гимли. Грейнджер найдёт другой способ обезопасить себя и ребёнка, играя по правилам чужого мира.
Лишённая возможности успокоить ребёнка или банально заговорить, она бросила взгляд на дочь, пытаясь своим внешним видом показать ей, что не стоит бояться и всё будет хорошо. Помогло едва ли. Перепуганный ребёнок смотрел на незнакомцев с наполненными слезами глазами и хотел бы закричать — но не мог.
— С возвращением, леди Грейнджер, — с мрачным торжеством произнёс незнакомец, у ног которого лежал без сознания Гимли. Голос — прогорклый и холодный, тон — властная небрежность, словно кошка, решившая поиграть с мышью перед её смертью. — Я много слышал о Вас... большая редкость — видеть Вас воочию, — небрежно переступив через тело гнома, фигура в плаще прошелестела к волшебнице. Не открывая лица, некто склонился к девушке, обдав ту не то дыханием, не то могильным холодом. — И большая радость.
Нескрываемое торжество промелькнуло в последней фразе. Рывком развернувшись, Тёмный принялся рассуждать дальше — неспешно и вальяжно, словно пленники были не в подземелье, а на прогулке в саду.
Переведя взгляд на говорившего незнакомца, волшебница нахмурилась. Она не понимала, зачем могла кому-то понадобиться в Средиземье помимо Леголаса и некоторых членов бывшего Братства, которые знали её лично, как и то, зачем этим людям или кем бы они ни были, могла понадобиться Эвелин. По реакции Гимли она уже поняла, что о девочке в этом мире никто не знал, да и откуда, если даже для неё это было большим сюрпризом? Но как тогда объяснить торжество в его взгляде?
— Не так-то легко было найти способ пригласить Вас сюда... так, чтобы Вы согласились, — в словах зазвучал яд. — Найти причину... столь вескую, чтобы Вы пришли сюда. Более того — не одна.
Торжествующий взгляд обратился к Эвелин. Всё шло даже лучше, чем по плану.
— Милая, покажи мне свои ушки... — из широкого рукава высунулась серая, узловатая длань и убрала с лица девочки прядь каштановых волос, неприятно царапнув кожу. Ладонь скрючилась от плохо скрываемого удовольствия, острым кончиком длинного, чёрного ногтя обведя контур заострённого эльфийского ушка. — Да... — Тёмный захлёбывался плохо скрываемым восторгом. — Да!
Факелы на мгновение моргнули, словно пламя с трудом устояло под вспышкой темноты.
— Не кричи, малышка, тихо... — лишь только рука убралась со рта Эвелин, девочка закричала, и говорящему пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным. — А знаешь, почему вы сюда пришли? — завоевав внимание — безжалостный ответ. — Твой папа скоро умрёт. А знаешь, кто виноват в этом?
Безжалостная издёвка, с каждой секундой накаляющаяся всё больше. Внимательно следя за реакцией девочки, Тёмный сильнее давил на неё, словно чего-то ожидая...
— Ты лжёшь! — воскликнула девочка; материнское сердце сжалось — Гермиона не хотела, чтобы Эвелин узнала об этом вот так, и сожалела о том, что не рассказала раньше. Тайны никогда не бывают во благо, и Средиземье напомнило снова. — Лжёшь... — повторила Эвелин, сжимая кулаки. — Папа не может умереть, — она сокрушающее опустила голову, отчего курчавые волосы спали на лицо, скрывая его. Слёзы, скатывающиеся по детским щекам, не скрылись с глаз Гермионы. Волшебница снова дёрнулась и почти высвободила руку, когда её ещё сильнее сжали, будто в тисках, лишая и крохотного шанса заткнуть рот тому, кто смеет говорить подобные вещи.
— Но это правда, девочка, — не унимался Тёмный. Губы мужчины скривились в подобии самодовольной ухмылки. — Спроси у своей матери, ведь это она виновата в том, что он умрёт, — он наклонился ниже и зашептал ей на ухо: — Отравила его ядом в самое сердце... Ты больше никогда его не увидишь.
— Замолчи! — глаза ребёнка, переполненные слезами, потемнели от злости. Пламя факелов разгорелось сильнее, вспыхнув за спинами незнакомцев. Грейнджер дёрнулась в сторону от язычков пламени, пыхнувших жаром в лицо. Она не поняла, что произошло, как руки, сдерживающие её, ослабли, и она оказалась свободна. Мужчина пытался сбить с плаща налипнувшее на него пламя. В то время другой, оставаясь рядом с Эвелин, ликовал, упиваясь воплощением магии.
— Остолбенеть! — волшебная палочка оказалась у Гермионы в руках; мужчина ушёл от заклинания, но волшебнице удалось выиграть для себя немного времени и оказаться рядом с дочерью. Подтолкнув ребёнка к себе за спину, Грейнджер ощутила, как та вцепилась в неё в поисках защиты; она слышала её рыдания, но не сводила взгляда с Тёмных, не убирая палочки. Второго шанса воспользоваться магией у неё уже не будет. — Остолбенеть, — вложив в заклинание всю ненависть, которую пробудил в ней Тёмный своей выходкой, она взмахнула волшебной палочкой ещё раз.
Стремительное движение в сторону, взвились полы чёрного плаща... из-под капюшона на мгновение мелькнул ликующий, фанатичный взгляд. Двое его приспешников валялись на каменном полу, охваченные огнём, факелы огрызались искрами, словно пытаясь достать до Тёмного инкогнито, палочка упиралась ему в грудь... а он торжествовал. Наслаждаясь увиденным, едва ли не смеясь, раскрыв в ликующем жесте руки, он стоял перед разъярённой Гермионой, словно взывая: идите ко мне.
Алая вспышка заклинания... и мужчина взмахом полы плаща исчезает в никуда, оставляя после себя лишь едкий чёрный дым. Два тела корчатся на полу, словно изломанные, но с исчезновением хозяина застывают, покрываясь коркой, словно обугленные, сожжённые дотла трупы.
— Гоменум ревелио, — волшебная палочка взмахнула ещё раз. Гермиона придирчиво осмотрелась — ни единых следов присутствия Тёмных. Только она, Эвелин и Гимли. В своём мире волшебница привыкла доверять магии, но Средиземье имело дурное свойство корёжить любое известное ей заклинание так, как вздумается. Девушка не исключала варианта, что и в этот раз магия подвела её — лучше всё несколько раз тщательно перепроверить, раз защитные заклинания в прошлый её визит дали сбой.
Напряжение, сковавшее тело, не позволяет Грейнджер отвлечься. Волшебница решительно сжимает палочку, готовясь защищать дочь — она не даст им второго шанса прикоснуться к ней. Этот мир больше не причинит боль тому, кто ей дорог. Всё стихает; тьма колышется, не приближаясь к ним. Гермиона скользнула взглядом по изуродованным фигурам — жаль, что них уже не вытрясешь причину, по которой им уготовили такой тёплый приём спустя семь лет.
— Мам... он ведь сказал неправду... — девочка за спиной волшебницы пытается не плакать, но тщетно — горячие слёзы душат, не давая говорить. — Он... сказал...
Пламя факелов угасает, тьма выползает из углов.
Гермиона обернулась, с запозданием закрывая собой вид на изуродованные трупы — ни к чему ребёнку смотреть на такое. Она не хотела бы знакомить её с этой частью незнакомого мира, но выбор за неё сделало Средиземье.
Присев на колено, чтобы лица оказались на одном уровне, волшебница мягко коснулась щёк дочери и заглянула ей в глаза.
— С папой всё будет хорошо.
Сама она не знала, чего ожидать от встречи с эльфом, но разве могла себе позволить в голосе или взгляде просочиться сомнению? Нет.
— Эвелин.. — пальцы собирают с щёк дорожки из слёз. — Посмотри на меня.
Заставить бы её забыть всё сказанное, показать доказательства того, что они не правы, но когда и сама Гермиона по рассказам Гимли знала достаточно, чтобы засомневаться... Оставалось надеяться, что большая часть слов окажется ложью.
— С ним всё будет хорошо. Я тебе обещаю, — обещать то, на что едва ли может повлиять сама. Да и как потом не пустить её к Леголасу, пока он не встанет на ноги, случись ей придти вовремя? Потом. Всё это потом. У них нет времени, как бы ни хотелось утешить, нужно бежать в безопасное место.
Для ребёнка мама — оплот защиты и любви, и поэтому, слушая её слова, Эвелин верила, что всё будет хорошо. Мама никогда не обманывала, никогда не поступала плохо, все беды уходили, а невзгоды отступали, потому что мама могла всё... И даже больше. Всем сердцем цепляясь за мысль, что мама непременно знает, что делать, Эвелин успокаивалась. Тьма отступала, прячась в щербатых промежутках между камнями, факелы засветили ярче и мягче... С папой всё будет хорошо.
Мама ведь обещала.
— Сейчас мы разбудим дядю Гимли и пойдём к нему, хорошо? — не дожидаясь ответа, Грейнджер потрясла гнома за плечо, надеясь, что потомок Дурина окажется крепче, чем удар, который встретил его по прибытию в родной мир, но пришлось прибегнуть к магии. — Гимли... Гимли, вставай. Нам нужно уходить.
Гном не сразу разлепил глаза, застланные влагой, не сразу сфокусировался на лице Гермионы... Голова звенела и была тяжела, словно железный котелок, мысли ворочались медленно, стукаясь друг о друга, словно бильярдные шары. Мысль о том, что их предали, была первой...
— Гермиона, я клянусь, эти враги отплатят за подлость! — грохотал возмущённый гном, суетясь у двери и пытаясь организовать им выход. — Чего им надо было? Опять какую-то гадость против тебя строят?
— Я не уверена, но... — Грейнджер запнулась на ответе; бросила взгляд на ребёнка. — Поговорим об этом позже, — озвучивать свои предположения — лишний раз пугать дочь, а говорить тише, при этом не выпуская ребёнка из рук, гном не услышит, а от Эвелин не укроется. Волшебница всё ещё надеялась, что она ошибалась в своих предположениях, но как объяснить иначе то ликование Тёмного? Его интересовала не она... ребёнок. — Сейчас нам нужно как можно быстрее добраться до Леголаса.
Решительно настроенная волшебница взмахнула палочкой; двери распахнулись под давлением, чудом не огрев потомка Дурина.
— Надеюсь, что ты знаешь дорогу.
Гермиона не исключала возможности, что портал перенёс их в другой уголок Средиземья, подальше от изначальной точки отправки гнома в её мир. Всё это не случайно, но знать бы, зачем Тёмным тратить столько сил на то, чтобы вернуть её обратно в Средиземье.
***
Они пытались найти выход, плутая по путанным коридорам тёмного подземелья с чадящими на стенах факелами, а Гимли чуть не рвал на груди последнюю рубаху: рвение доказать Гермионе его неведение относительно засады мешалось с жгучим желанием поотрубать головы всем, кто устроил такую заподлянку. Ещё бы — самого гномистого гнома Средиземья облапошили, а он мало того сам пошёл, как сопливый телёнок за мамкиной титькой, так ещё и друзей с собой прихватил в смертельную передрягу! Вслух клянясь, что больше никогда не станет вытаскивать из передряги эльфийские уши, гном тихо надеялся, что друг ещё жив, а значит, вся эта канитель с порталами была затеяна не зря...
Гимли шёл первым, по-партизански высовываясь из-за угла и грозно выскакивая в проходы — хана всему живому, что посмеет покуситься на барышень. Впрочем, помощь его и защита была минимальной: в конце концов, он бы уже с пра-пра-пра... на том свете обнимался, не будь у Гермионы палочки и светлой головы.
К слову — куда их занесло. В голове не было ни единой идеи, сплошная импровизация... Как гном Гимли чувствовал, что они находятся под землёй, только каменные своды были людских рук творением, а потому весьма дурным и неотёсанным. Тем не менее, элементарной логики, понятной любому строителю подземелий, лишены они не были — пару раз свернув в нужном месте, друзья обнаружили, что коридор становится шире, будто ключевая артерия в подземной системе мелких проходов. Прибавив шаг, они вышли из коридора и попали в довольно большую и освещённую залу, от которой в разные стороны отходили ответвления в другие части подземелья; одна из стен содержала массивную дубовую дверь, в которую Гимли первым делом и забарабанил, громогласно требуя открыть её с той стороны.
Спустя минуту ворота недоверчиво распахнулись, а в щель между створками заглядывали две пары до крайности удивлённых глаз.
— Что стоите, открывайте! — подгонял Гимли стражу, протискиваясь мимо них. Мужчины нерешительно дёрнули алебардами, но наставлять их никому в пузо не стали — слишком знакомый был гном, такого один раз увидишь и век не забудешь...
— Как вы там оказались?! — ожил наконец-то первый страж, пропуская Гермиону и Эвелин.
— Мимо нас даже мышь не пробегала! — вторил второй, закрывая за ними тяжёлые двери.
— Хороши стражнички... — проворчал Гимли, сварливо глядя на них снизу вверх. У него буквально подгорало желание высказать им весь спектр эмоций, что довелось им испытать в этом хорошо охраняемом подземелье, но время было дороже. Это читалось во взгляде Гермионы — и она, пожалуй, была права...
— Вам куда-то нужно? — попытался угадать стражник.
— К королю, — решительно ответил Гимли, поиграв кувалдой, которой его не так давно отправили в беспамятство.
— Увы, король не сможет принять вас сегодня... — хором посочувствовали парни с алебардами. Братья, судя по всему...
— Это почему же? — Гимли возмущённо задрал кустистую бровь.
— Дипломатический визит, дела королевской важности...
— Это чья же царственная рожа так вовремя пожаловала... — пробубнил себе под нос гном, но уже заранее предчувствовал ответ.
— ... Таур северной Эрин Ласгален — Трандуил почтил своим визитом королевство Гондор, — парни засияли от гордости, как начищенные пятаки.
Гимли тихо взвыл, прикрывая лицо руками.
— Только его здесь и не хватало...
— А кто это? — высунулась из-за мамы любопытная девчушка.
— Эвелин, закрой ушки... — и Гимли в красках процедил сквозь зубы, с какой скоростью и под каким углом вращал он дипломатические визиты вышеупомянутого эльфа на бородатом детородном органе его бородатого пра-пра-пра... но, дабы не травмировать чувствительную психику моментально заинтересовавшейся Эвелин, гном осёкся под суровым взглядом Гермионы. Скрипя зубами, Гимли без лишних слов двинулся дальше вглубь крепости, чтобы наконец-то выбраться наружу.
— Это все усложняет! — резюмировал он, подпрыгивая к каждому узкому окошку, встречающемуся на пути. Нет, дорога к Гондору была ещё не видна... — Вряд ли он решил через семь лет поздравить Арагорна со вступлением на престол!
Многое изменилось за время отсутствия Гермионы, что не удивительно, сколько лет прошло с тех пор... Настроения в адрес неизвестного гостя волшебница не разделяла, потому как из всего сказанного едва ли что смогла разобрать, а полезного в речах пылкого гнома — не было от слова совсем. Для себя только вывод сделала, что новости не самые хорошие, но как тогда объяснить факт радости на лицах стражников? Что-то в этой истории не вязалось, но спросить, что именно не так, Грейнджер лишний раз не рискнула. Хватит и прошлого потока бранных слов. Пока что есть дела важнее этого.
— У вас успела созреть новая война, пока меня не было? — издалека зашла волшебница.
— Война — это такое дело, она всегда есть там, где есть зависть... — глубокомысленно изрёк Гимли, но на этом его философский подход к вопросам войны и мира себя исчерпал. Но ребёнок тем временем не унимался.
— Дядя, Гимли, — тут же пристроилась к нему сбоку Эвелин. — Ты так и не рассказал, кто это.
Гермиона уж не знала, радоваться ли тому, что её дочь проявила инициативу, поддаваясь детскому любопытству, или надо спешно закрывать ей уши снова.
— А это...
Гимли растерялся, беспомощно глядя на Гермиону. Судя по всему, пройти к Леголасу сейчас удастся только через долговязый труп его отца — мерзкого, вспыльчивого и мелочного скупердяя. Для Гимли это было истиной в последней инстанции (то есть сам не видел, но точно знает), а поэтому он всерьёз настроился в случае чего устроить звёздному папаше весь спектр отрицательных эмоций от встречи с боевым гномом.
— Это злодей, — решил Гимли. — Он жадный, злобный и всем пакостит. Его надо победить.
Грейнджер ждала очередной порции ругани, но, к её счастью, всё обошлось довольно спокойно. Из слов Гимли мало что стало понятно лично для неё, но ответ потомка Дурина вполне устроил Эвелин. Волшебница шумно выдохнула — слишком много всего за один день, а впереди ещё одно злоключение.
Эвелин с пионерской готовностью энергично кивнула. Самодовольно улыбаясь в бороду, гном решил, что ребёнок — это отличный товарищ, которого можно научить правильному взгляду на вещи...
Но время поджимало.
— Бежим, — скомандовал Гимли, ускоряя шаг и надеясь, что они не запутаются во множестве коридоров Белого города.
Спустя несколько минут беготни послышался звонкий эльфийский рог.
— Только не они...! — с трудом дотянувшись до окна, Гимли высунул нос наружу, кое-как разглядев приближающуюся делегацию.
Во главе группы всадников приближалась к воротам города знакомая сивая грива в высокой короне, но больше всего внимания привлекала не она, а гигантский бурый олень, двигающийся размашистым галопом, на котором эта фигура восседала.
— Всё у него с пафосом и помпой, — досадливо проворчал Гимли, бросив попытки разглядеть их получше — и так было ясно, кто мог пожаловать в гости верхом на таком чудище. — Леголас в другой части крепости, нам надо спешить...
Первой запыхалась Эвелин, обиженно захныкав, что не может больше бежать. Остаток пути пришлось преодолевать на загривке Гимли. Встречные люди шарахались от них, провожая взглядом странную компанию, кто-то что-то кричал вслед, но гному было всё равно. Мимо пролетали залы, коридоры и комнаты, сливаясь в сплошную однообразную массу, пока в конце пути не показались закрытые двери, перед которыми стоял эльфийский король.
Остановившись недалеко от процессии, развернувшейся у дверей, Гермиона окинула взглядом незнакомого эльфа, которого Гимли «дружелюбно» назвал злобным злодеем. Знакомые черты лица, отмеченные лишь вскользь, как и общий вид, наталкивали на мысли о родстве. Не зря же Аниэль так раскраснелась, называя Леголаса принцем. Как она там сказала, звали его отца? Девушка попыталась смутно припомнить события семилетней давности, но отмела эти мысли, как только услышала причину, по которой эльфу вход в комнату был закрыт.
— ... сюда нельзя заходить! — надрывался мужчина, закрывая спиной створки дверей перед эльфом, который был выше него минимум на две головы.
— Я требую, чтобы меня впустили, — для лихолесца это не было преградой, особенно на пути к собственному сыну.
— Ваше Величество, туда действительно лучше не заходить, — вмешался Арагорн, жестом пытаясь переключить внимание Трандуила, но при этом не зная, как объяснить... В углу коридора стояла заплаканная девушка, прижимающая руки к груди. Пытаясь сдержать рвущиеся рыдания, она выставила вперёд обе ладони.
Поражённая кожа была пронизана чёрными прожилками. На лице короля отразилась тень испуга.
— Это не остановит меня, — решительный шаг к дверям, но вновь вмешался Арагорн.
— Ваше Величество, это убивает вашего сына и также убьёт Вас, если Вы сейчас ворвётесь в комнату! — Элессар встал между отцом и дверьми, ведущими в запертую комнату. Взгляд его был лихорадочный, в глазах блестело отчаяние. — Он уже не в этом мире...
Слова, как удар по затылку в тёмном переулке. Неожиданно и больно. В голове Грейнджер всплыли слова Тёмного, и внутри всё съёжилось и сжалось от страха. Неужели они опоздали? Слабость накинулась вместе с бессилием, потянув руки к земле. Гермиона, не отрывая взгляда от дверей, на несколько секунд выпала из реальности, пока в чувства не привёл громогласный голос гнома.
— Арагорн! — прогремел Гимли, решив наконец-то вмешаться. — Отойдите, я сейчас его сам с того света достану...
— Гимли, стой! — поспешно одёрнула его Гермиона и выступила вперёд. Не он должен находиться рядом. Не по его вине Леголас оказался во власти смерти. — Я сама, — волшебница слабо коснулась его плеча, останавливая.
— Гном..? — презрительно скривился Трандуил.
Гимли нехотя остановился, придержав Эвелин за плечо. Да, Гермиона права... отсюда она — сама, и никто кроме неё.
— Присмотри за Эвелин, пожалуйста, — тихо попросила Грейнджер, стараясь внешним видом изо всех сил не показывать дочери своего страха и переживаний. Она хотела защитить её от этого. — Здравствуй, — короткое приветствие и слабая улыбка, адресованная теперь не страннику, а королю. — Жаль, что снова встретились при подобных обстоятельствах...
Быстрый взгляд в сторону короля эльфов и решительный шаг к двери.
Арагорн опешил, глядя на Гермиону, как на призрака... не в силах найти слов и мыслей ни чтобы поприветствовать, ни чтобы остановить. Трандуил был менее шокирован появлением девушки, а посему градус раздражения эльфийского короля резко подскочил вверх — количество бестолково мечущихся под ногами людей всё увеличивалось, а от сына его отделяла всего лишь одна дверь.
Отбросив в сторону мужчину, преграждавшего ему путь (и откуда только столько силы в тщедушном долговязом теле?!), эльф рывком распахнул двустворчатые двери... детский крик «Стой!», и буквально в ту же секунду его снесло в сторону, мощным ударом припечатав к каменной стене. Лесной король бесславно сполз, размазанный по стенке, и сложился на полу кучей зелёно-коричневых одежд, над которым возвышалась бессознательная белокурая голова... по лицу Трандуила поползла алая капля крови.
— Упс, — испуганно подытожил Гимли, зажимая Эвелин рот. Кажется, даже гном почувствовал, что в этом месте они переборщили.
Эльфы из свиты Трандуила моментально всполошились и ощёрились оружием, в коридоре поднялся невообразимый гвалт, а Арагорн в общей суматохе пропустил Гермиону мимо себя со словами:
— Если не ты, то никто... Иди.
У неё было достаточно поводов остаться и продолжить разговор под стенами комнаты, но ещё больше — войти. Пользуясь замешательством всех, кто присутствовал в коридоре, волшебница проскочила в комнату. С дочерью она поговорит позже, а сейчас...
Впустив девушку, король людей поспешно захлопнул за ней дверь, словно боялся выпустить из комнаты что-то...
Или кого-то.
***
Двери закрылись за спиной волшебницы, отрезая от суетливого мира; из него она попала в место, которое напоминало ей старое и жуткое кладбище вместо больничного крыла. Страшно... Грейнджер сжалась изнутри, чувствуя обволакивающий её холод; сглотнула подступивший к горлу ком и медленно выдохнула, — сердце набирает обороты в груди и стучит громче под взгляд, что от пола поднимается выше, к постели.
Воздух в помещении был холодным и густым, прогорклым, словно наполненным осязаемой и тяжёлой гарью. Тёмные завитки поднимались к потолку, рождаясь, очевидно, из центра комнаты... от стоящей там постели, на которой лежал мужчина.
Чёрные лоскуты едкого дыма поднимались от его левого плеча и груди, словно он тлел, горел изнутри, но комната с каждой секундой всё больше покрывалась изморосью. Знакомые Гермионе ощущения закрались исподтишка, вкрадчиво складывая осклизлые пальцы отчаяния на тонкой девичьей шее — узнаешь этот страх, девочка?... Помнишь его...?
Дрогнувший было чёрный дым ещё больше загустел и, кажется, ускорил свой рост, жирея от новой подпитки — вошедший человек боялся. Сильно боялся... Грудь эльфа пузырилась чёрной жижей на поражённой коже в такт дыханию — он ещё дышал, а тьма пожирала его заживо. На секунду могло показаться, что гарь, растущая из груди эльфа, оформилась во вполне различимую и отдалённо знакомую волшебнице фигуру и повернулась в её сторону, изучая. Вызов или новая пища?..