1
Время: 1
Когда началась война?
Гермионе кажется, что отправной точкой мог стать первый год их обучения в Хогвартсе, ведь война вспыхнула тогда, когда Гарри встретил Волдеморта не как ребёнок, но как противник. Или тот момент, когда сама Гермиона получила письмо о зачислении в школу волшебства, и маленькая девочка увидела, как изменилась её вселенная, а волшебный мир столкнулся с ещё одной грязнокровкой. А возможно, это был момент убийства Дамблдора — на башне замка, бывшего убежищем для стороны Света.
Кто знает, не было ли это частью чего-то глобального. Война. Может статься, первая война так и не заканчивалась. Разразилась на заре времен с появлением первого магглорожденного. Много дней спустя Тонкс скажет, что война не прекращается никогда: она нарастает, доходит до пика, переживает спад и вновь набирает силу. Но Гермиона не тот человек, который может поверить в мир, неспособный обрести покой.
Она смотрит на спирали дыма и обломки зданий, тщетно выглядывает Дамблдора, наблюдает за бесполезной бригадой целителей, за языками пламени, что поднимаются по стенам магазинов всё выше и выше, пока не застилают собой всё вокруг, за командой авроров, которая появляется слишком поздно. Она видит Метку, наглую и уродливую, зависшую над этим хаосом, и лицо Грюма – мрачное, морщинистое, испещрённое следами битв и лишений.
Пальцы Рона крепко цепляются за ткань её рубашки, а Гарри замирает впереди так, будто он — последняя твердыня в целом городе.
И Гермиона знает, — Лаванда заглушает плач найденным под пеплом шарфом («Парвати ... Парвати... Парвати», — снова и снова повторяет она), — что именно это и есть начало войны.
День: 14, Время: 8
Проходит почти две недели, прежде чем Министерство объявляет военное положение. И даже когда Министр пытается говорить воодушевляюще, его голос звучит низко и глухо. Джинни сидит и теребит ворс ковра пальцами ног — это единственный звук в тишине комнаты, если не считать треска волшебного радиоприёмника и шороха одежды Гарри, уткнувшегося лицом в ладони.
День: 24, Время: 9
Вот уже десять дней они участвуют в тренировочной программе Аврората. Гарри демонстрирует отличные результаты, Рон быстро разочаровывается, а Гермионе страшно, хотя об этом никто не знает.
Начало — это период смятения и сомнений в собственном мнении, которое начинает рассыпаться и размываться, пока, наконец, ты не перестанешь понимать, куда же тебя завели твои убеждения.
Гермиона остаётся с Гарри и Роном, с Орденом потому, что тут её место — но она всё ещё удивляется, когда видит некоторых друзей и врагов, решивших, что это и их место тоже.
День: 35; Время: 7
— Ты что здесь делаешь, Малфой? — шипящие слова полны ярости, и в лицо Драко летит плевок.
Малфой тоже в бешенстве. Поначалу он держится спокойно, будто отдыхает на каникулах, а не подвергается допросу. Но когда стало ясно, что сильные, крепкие авроры ничего от него не добьются, появились два других дознавателя, которые демонстрировали несколько иное отношение, провоцирующее проблемы с контролем гнева.
Очевидно, что Малфою претит отсутствие уважения к нему, его семье и личному пространству. Его тело напрягается, мышцы вздуваются и перекатываются под кожей. Дальше больше: лицо наливается жаром, на шее проступают зелёные и синие вены, костяшки пальцев сцепленных рук белеют.
— Твоя шлюшка-подружка в соседней комнате отклячила зад и умоляет нас трахнуть её — лишь бы помиловали. Я слышал о твоей любви к членам, Мал-трах, но так просто ты не отделаешься. К исходу ночи твои азкабанские приятели, Пожиратели Смерти, будут драть тебя, как последнюю блядь, — шёпот оседает слюной на светлой коже, ярость осязаемым облаком обволакивает трёх мужчин.
Другой аврор скалится, наклоняется вперёд - замирает всего в дюйме от лица допрашиваемого - и ухмыляется.
— Если только ты не захочешь поделиться нужной нам информацией. Тогда мы позволим лишь твоему кровному папочке поиметь тебя в белоснежную задн...
— Пошёл на хер от моего лица, — злоба бурлит в Малфое, и он дёргается вперёд так, что врезается в дознавателя носом.
Это первые его слова за последние два часа, и голос дрожит от переполняющих эмоций — они будто пытаются прорваться сквозь кожу наружу.
— О, — аврор со смехом отодвигается. — Мысль о папочкином члене тебя несколько взбудоражила...
Тошнотворная капля слюны, молочно-белая с розовыми разводами крови, сползает по лицу обидчика. На секунду всё замирает, и можно поклясться: мир остановился и теперь свободно дрейфует во времени. Затем — будто трескается стекло или здание взлетает на воздух — жизнь вокруг приходит в движение.
В мгновение ока Малфой вместе со стулом оказывается на полу, и первый аврор начинает душить пленника. Большие испещрённые шрамами ладони крепко сжимаются вокруг плоти из мышц и хрупких костей, лишая Малфоя кислорода. В уголке его рта пузырится кровь, но, хотя от нехватки воздуха его лицо краснеет ещё сильнее, он выглядит довольным. До тех пор, пока ему на скулу не обрушивается внушительный кулак. И тогда Малфой снова злится, но не может шевельнуть и пальцем, чтобы хоть что-то предпринять.
Второй аврор выкрикивает ругательства, поносит Малфоя, но не делает ничего, чтобы исправить ситуацию. Гермиона поднимается со своего места, даже не отдавая себе в этом отчёт. Широко раскрыв глаза, она вглядывается в блондина, потому что почему-то уверена: живым его видят в последний раз.
Дверь в комнату с треском распахивается, и в помещении появляются люди. Гермиона думает, что Малфой мёртв: его веки закрыты, а шею опоясывает чёрный след. Первый аврор, на лице которого всё ещё блестит плевок, принимается лупить стену, как только его оттесняют от Малфоя. Второй не двигается, но так следит глазами за группой, споро выносящей сына Пожирателя Смерти, будто мечтает всех в ней заавадить.
— Что ж...
Оглушённая растерянностью и собственным быстрым дыханием, Гермиона с трудом разбирает слова, но всё же умудряется перевести взгляд на Кингсли.
— Полагаю, вcё шло относительно хорошо, пока аврор не потерял контроль.
Гермиона соглашается. Рон рядом с ней смеётся. А замерший справа Невилл пребывает в шоке. Расположившиеся сзади несколько друзей и товарищей по тренировкам только молча дышат.
— Почему они просто не использовали Веритасерум? — шепчет Невилл.
— Из-за вас. Вы должны были узнать, как вести дознание, не имея под рукой сыворотки правды. Мы хотели, чтобы вы увидели настоящий допрос, и, принимая во внимание то, каким длительным он может быть... — Кингсли замолкает, как только в соседней комнате появляется Грюм. — Короче, мы решили воздержаться от зелья, чтобы вы лучше получили представление о тактике.
— Это действительно лучшее из того, что положено хорькам, — Рон ухмыляется и хихикает в кулак.
Гермиона окидывает его внимательным взглядом, потому что происходящее совсем не шутка и не школьное соперничество. Это реальность. Жизнь и смерть другого человека, и повода для смеха здесь нет, кем бы этот человек ни был.
— Тимсфилд будет отстранен от работы с удержанием жалованья. Если наши жизни вне опасности, мы не имеем права атаковать подозреваемого или заключённого. Мы обязаны всегда сохранять выдержку, пусть даже другие люди и вся ситуация в целом выходит из-под контроля. Это касается всего. Как новые члены Ордена, вы столкнётесь кое с чем похуже только что увиденного. Никогда. Не теряйте. Контроль.
День: 35; Время: 8
Она знает: через весь этот мир проходит линия. Ей кажется, сейчас это стало особенно ясно, хотя тренировки и опыт общения со Снейпом показали, что границу не всегда легко обнаружить.
Малфой — первый с той стороны, кого она знает лично и кто пришёл не с нейтральной «территории», а из лагеря своего отца. Гермиона не считает, что, увидев его в допросной, ей следовало так уж удивиться, но тогда она всё равно была в недоумении. С их последней встречи прошло мало времени, но Гермиона долго вглядывалась в бывшего сокурсника, стараясь заметить перемены, ведь с тех пор много чего произошло. Он многое натворил.
Рону весело: он знает множество историй про Азкабан и пытки и рассказывает их вслух — с Малфоем в качестве главного действующего лица. Гарри тихо сидит в кресле и злится, размышляя, что бы сделал он, окажись тогда вместе с ней и Роном на допросе. Гермиона боится его злости, которая будет только множиться, потому что в нём и так уже слишком много ярости.
День: 42; Время: 1
Рон отправляется на битву первым, но это лишь совпадение: он случайно оказался в Министерстве, когда авроры получили сигнал тревоги. Артур сказал, что сын был полон предвкушения и вернётся всего через несколько часов.
Рон отсутствует два дня и лишь на третьи сутки появляется в Норе. Он тяжело переставляет ноги, его голос тих, а дверь в спальню закрывается за ним прежде, чем он отвечает хоть кому-то.
Рон не выходит из своей комнаты в течение четырёх дней.
День: 51; Время: 9
Тот первый раз, что она увидела его за решёткой, был самым неожиданным. Они были внизу у камер, изучали процедуры обращения с заключёнными, и тут Малфоя заметила Лаванда. Их группа по большей части состояла из бывших учеников Хогвартса, и «Драко Малфой» не был абстрактным молодым светловолосым мужчиной, обладающим бездной высокомерия. Наоборот, его знали во плоти и могли с лёгкостью опознать даже за прутьями решётки, покрытого тюремной грязью.
Он сидел молча, даже когда Рон гордо продефилировал мимо камеры. Несмотря на мучительное любопытство, Гермиона не подняла глаз на клетку и решила, что на обратном пути поступит так же. Но послышавшийся шорох одежды по камню послужил достаточным оправданием. Хотя, может, это просто было в её характере — смотреть.
Ничего поразительного не обнаружилось. Малфой был растрёпан и чем-то испачкан, но не создавал впечатления, будто он погряз в собственном дерьме и бьётся головой о стену. В его действиях не было ничего примечательного. Он просто сидел и, насколько Гермиона помнила, даже не поднял на неё взгляд. Он что-то читал, делая вид, что их присутствие не стоит его внимания – возможно, он действительно так думал.
Самым неприятным во всем этом был сам факт. Малфой за решёткой. Заперт. Заключён в Министерстве в ожидании обвинения. И несмотря на то, что Гермиона о нём знала, она была шокирована необходимостью смотреть сквозь толстые металлические прутья и видеть лицо, которое до этого тысячи раз встречала в коридорах и классных комнатах. Это война, говорила она самой себе.
Во второй раз Гермиона сопровождала аврора, конвоировавшего её заключённого в камеру. Что ж, скорее, это был не столько её пленник, сколько общий, но Гермиона оказалась единственной, кто довёл дело до конца: маленький человечек, не имеющий особого веса в круге приближённых Волдеморта, казался ей в тот момент крупной добычей. Гермиона была горда собой и вышагивала по коридору с толикой самодовольства.
Она прошла так близко, что Малфой мог схватить её, лишь протянув руку. Но Гермиону дёрнули влево, и, проследив за неодобрительным взглядом аврора, она столкнулась нос к носу с Малфоем. Его длинные бурые пальцы обхватывали тёмно-серые прутья, а грязное лицо искажала издёвка. Было в нём что-то пугающее, выражение его лица пробирало до костей, но Гермиона не могла определить почему. Она знала лишь то, что до чёртиков напугана, и просто стояла и пялилась столько, что количество секунд устремилось к бесконечности.
Он выглядел так, словно в буквальном смысле прикусил себе язык. Будто существовал миллион вещей, которые Малфой желал бы озвучить, стараясь сломать Гермиону, но понимал, он не в том положении, чтобы говорить. Вместо этого Малфой скорчил самую отвратительную гримасу, которую Гермионе доводилось видеть, и надобность в словах отпала. Её желудок перевернулся, и кислота обожгла глотку.
Оглядываясь назад, стоило признать, что так было впервые. Гермиона знала, что всегда остро реагировала на Малфоя. Живо откликалась на его поступки, иногда даже не имея для этого достаточных причин. Хорошо, плохо, ужасно — но каждый раз слишком сильно.
А теперь всё, что она видела, — это мальчик в клетке. Блеск отчаяния в его глазах, напряжение пальцев, движение тела вперёд. Она чувствовала, как по коже, покалывая, разливался страх, и ей пришлось постараться, чтобы не отступить назад.
Малфой был неузнаваем, она это видела (и помнит об этом сейчас, когда смотрит на пустую камеру, где его держали). Гермиона могла бы поклясться, что никогда раньше в своей жизни не встречала этого человека. Незнакомец. И ей никогда ещё не было так холодно и страшно.
День: 59; Время: 9
Это день рождения Гарри, и Нора полна людей и звуков. Гарри смеётся; и когда он вытягивает Гермиону с дивана, а Фред заводит самую жуткую музыку, которую ей приходилось слышать, ей плевать, что она неважно танцует и будет наступать партнёру на ноги — впрочем, ему тоже нет до этого дела.
День: 78; Время: 8
Она уже видела дом на площади Гриммо, где сейчас живёт лишь несколько членов Ордена. Почти все помещения отведены под кабинеты, места для совещаний и гостевые комнаты на непредвиденный случай. Если не считать одной ночёвки здесь с Гарри и Роном, она спит в Норе с того самого момента, как покинула Хогвартс.
Её мама и папа в таком месте, о расположении которого не знает даже она сама — Орден сообщил ей, что родителей жизненно важно спрятать как можно раньше. Остальных членов её семьи защищают одобренные Министерством охранные чары, и это лучшее, что может сделать Орден. Не имея угла в маггловском мире, но чувствуя необходимость оставаться в волшебном, чтобы сражаться, Гермиона вполне ожидаемо выбирает Нору.
Кривая и грязная обшивка дома, расположенного прямо перед ней, становится для Гермионы первым увиденным воочию доказательством того, что в распоряжении Ордена есть и другие убежища в Англии. Пустота внутри бросается в глаза. Нет ни снимков, ни безделушек, ни раскиданных заметок о последнем изобретении близнецов. Ни одной вещицы, чьи сколы и выбоины свидетельствовали бы о долгой истории. Из кухни не доносится запах домашней еды, не радуют взгляд тёплые цвета, не видно мягких улыбок. Только белизна, разбавленная безобразным коричневым, и снова белый цвет. Дом пуст, если не считать фиолетового дивана в гостиной и небольшого камина. На стенах столовой устроены полки, но они ничем не заняты. Гермиона не видит ни единого признака того, что тут обитают люди, пока не оказывается на кухне. Там она обнаруживает стол, разномастные стулья, раздвижные стеклянные двери, ведущие в сад, и кое-какие мелочи, дающие понять, что здесь кто-то был.
— А, Люпин. Я всё думал, когда же ты объявишься, — из-за стола встаёт крепкий потрёпанный мужчина и протягивает ладонь для рукопожатия.
— Мы получили новую информацию, которую сперва надо было проверить.
— Ясно. Я запер это в своей комнате, если хочешь пойти со мной... — мужчина обходит стол, не удостоив Гермиону даже взглядом.
— Гермиона, побудь здесь минутку? — пальцы Люпина тепло сжимают её плечо, и, хотя ей ужасно любопытно, о каком таинственном предмете идёт речь, она согласно кивает.
Она слушает завывания ветра и наблюдает за тем, как он отшвыривает ветви дерева от стеклянных дверей. Есть в этом месте что-то, бросающее в дрожь, и Гермиона думает о том, что, наверное, слишком привыкла к семейному уюту Норы. Здесь всё иначе и больше напоминает о войне. Это жилище принимало тех, кто был в бегах или прятался и у кого не находилось времени или желания привносить сюда подобие домашнего комфорта. Она представляет, каково это: покинуть свой дом, прибыть в дыру наподобие этой и знать, что это только начало.
— Готова? — она оборачивается, и её взгляд машинально устремляется к рукам Люпина, но те пусты.
— Да, — она следует за ним из кухни; когда Ремус проходит по коридору, слышится негромкий шум.
Теперь уже Люпин не считает нужным всматриваться в неважные для него лица, но Гермиона смотрит. Драко Малфой и Пэнси Паркинсон прямо над его плечом пялятся на неё в ответ. Её сердце замирает, дважды лихорадочно стучит и продолжает биться в ускоренном темпе. Гермиона сравнивает это чистое, нахмуренное, изумлённое лицо со своим воспоминанием о нём же, но грязном, угрюмом и полном отчаяния, и её начинает слегка потряхивать.
Кажется, эти двое так же искренне удивлены встретить её здесь, как и она — их, хотя эмоции Малфоя не столь очевидны. Он принимает защитную позу, и Гермиона понимает это потому, что Гарри и Рон поступали так бесчисленное множество раз, защищая подругу. Малфой напряжён и собран, и Гермиона не знает, планирует ли он атаковать, или ожидает нападения.
Она проходит мимо, ещё раз стрельнув в их сторону глазами, и отказывается от идеи обернуться через плечо. Лучше притвориться, что они для неё так же незначительны, как это продемонстрировал Люпин своим невниманием.
Однако как только они с Ремусом оказываются на крыльце и захлопывают за собой дверь, Гермиона не может не отреагировать на постороннее присутствие.
— Почему они здесь?
Люпин устало вздыхает.
— Не сомневаюсь, тому есть несколько причин. Я не знаю всех подробностей, но думаю, это связано с тем, что предложил Малфой.
— Предложил?
— Финансовую помощь. Они давали ему сыворотку правды, это всё, что мне известно. Наверное, он не требует многого, лишь чуть-чуть мира.
— Он не заслужил мира, — она говорит быстро и резко и чувствует, как щёки полыхают от гнева и убеждённости в собственной правоте.
— Возможно. Но дело в том, что им нужен не просто молодой Малфой. Они могут сделать его примером или как-то использовать. И второе нашей стороне выгоднее. Уверен, если его присутствие здесь хоть о чём-то и говорит, так это о том, что Орден сейчас восполняет нехватку финансов, получив доступ к нескольким хранилищам в банке Гринготтс. И я убеждён, что вся та новая информация, что недавно поступила в штаб, связана именно с Малфоем, как, впрочем, и трёхметровый список на моём столе с инструкциями: как снять охранные чары с Малфой-мэнора.
— Так... — Гермиона трясёт головой. — Значит, он просто дал им денег и стал членом Ордена? В то время как он убил...
— Нет-нет. Ему гарантировали неприкосновенность. Что означает, если он не будет даже косвенно в чём-то замешан, то сможет отсидеться в этом милом маленьком доме до конца войны. Больше никакого тюремного заключения, но и никакой защиты от злых Пожирателей Смерти.
— Пожиратели на него злы? Я...
— Даже если и не были до этого, не сомневаюсь, сейчас они взбесятся.
— Но это неважно, Люпин! Он...
Ремус оборачивается, и выражение его лица сурово.
— Я знаю, что он натворил, Гермиона. И поверь мне, единственное, что мне хочется сделать при виде него... — Люпин трясёт головой, обретая то, чего в этот момент так не хватает Гермионе. — У Министерства должны быть и другие резоны. Да, он впустил Пожирателей Смерти в школу, и да, совершил попытку убийства. Я понятия не имею, почему сейчас это не является поводом для заключения под стражу, но когда-нибудь позже такие поступки не будут заслуживать снисхождения – ты понимаешь?
— Это не имеет для него никакого смысла!..
Он улыбается, будто она ребенок, и ей становится обидно.
— Большинство вещей в этой жизни бессмысленны, Гермиона.
День: 103; Время: 5
Во время просмотров фильмов о войне она всегда удивлялась, как же можно по форме отличить своего от неприятеля. Это всегда подавалось как самое простое базовое умение во время битвы, кроме ещё, пожалуй, способности «пригнись и стреляй».
Однако это враньё. Одно из самых гнусных.
Гермиона с трудом видит разницу. На одних бойцах она опознаёт заострённые и всё объясняющие капюшоны. На других — оранжевые лоскуты на рукавах мантий, свидетельствующие о том, что их обладатели на стороне Ордена. Но большинство сражающихся одеты в чёрное, и в гуще людей Гермиона не может никого узнать. Это самая раздражающая, сбивающая с толку, убийственная чёрная толпа, что она когда-либо видела.
Гермиона сразила Оглушающим заклятием четверых членов Ордена, включая Джастина Финч-Флетчли. И она только рада, что они не пользуются Непростительными. Даже если бы это колдовство можно было пустить в ход, Гермиона не смогла бы доверять самой себе. Только два Пожирателя Смерти пали от её палочки, и лишь в одном из них она не сомневалась.
Вокруг кипит сражение, а Гермиона застыла, потерянная и беспомощная. Её рука дрожит совсем немного, но плечи трясутся ощутимо. Кроссовки тонут в грязи, а глаза совсем бесполезны в темноте и дыме. Гермиона мельком замечает приближающуюся тень, две фигуры надвигаются справа, ещё одна – вырастает прямо перед ней. А она не знает.
Друг, враг, друг, враг? Друг или враг... друг или враг... Её накрывает паника, и воздух слишком тяжело проходит в лёгкие. Гермиона не чувствует своего сердца, но зато ощущает зверскую боль от того, как оно бьётся. Пот струится по шее и спине, хватка мокрых пальцев на рукоятке слабеет. Палочка неистово мечется слева направо, Гермиона вертится и уже подумывает закричать. Закричать и заплакать, и внезапно наименее храбрая из всех возможных идей вспыхивает в её испуганном мозгу.
Она спрячется. Притворится, что её чем-то задели, ляжет на землю и прикинется мёртвой. Прикинется мёртвой. Мёртвой — именно так она и сделает. И вдруг всё, чего ей хочется, сужается до желания зарыться лицом в грязь и не смотреть вверх, не дышать, пока все звуки не затихнут.
Гермиона ненавидит себя за эту мысль. Ей тошно, и она беззвучно кричит и кричит, потому что она не такая. Гермиона не перепуганная трусиха, хоронящаяся в грязи, это её война. Её война, и она не доставит им такого удовольствия.
Но Гермиона потеряна. Совершенно дезориентирована. И её рука мерзко трясётся, когда палочка дёргается влево. Гермиона скользит по грязи, почти падает, и от этого захлёбывается воздухом, а страх прорывается наружу звуком. Фигура справа подбирается ближе, и Гермиона знает, что сейчас оглушит её, пусть и не имеет понятия, кто это. Потому что речь идёт о жизни и смерти, и вот в этом Гермиона уверена. Потому что здесь Пожиратели Смерти (может быть, может быть), а они не разбрасываются Оглушающими. Точно нет.
Жёлтая вспышка пролетает в дюйме от её бедра, и сердце сбивается с ритма. Живот вваливается от пробившегося сквозь сжатое горло воздуха, и Гермиона плачет. Плачет, не желая этого и не замечая. Потому что не хочет умирать. Ей восемнадцать, она напугана и не хочет умирать.
В горле влажно щёлкает, когда Гермиона пытается проглотить тугой комок, но она уверена в своих действиях и наставляет палочку на одного из атаковавших.
— Ступ... — обездвиженная, Гермиона падает вперёд.
Она больше не различает цвета, а по центру спины разливается покалывающее тепло. Её кости неподвижны, мышцы в оцепенении, и она валится, будто манекен. Грязь влажная, холодная и густая, и лёжа в ней лицом, Гермиона осознаёт иронию ситуации. От этого лишь сильнее хочется плакать, что бы Гермиона и сделала, имей возможность пошевелить нужными частями тела. Вместо этого она пялится в темноту и пытается дышать, но грязь забивает рот, не давая втянуть кислород в лёгкие.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мысленно взывает она, напрягая всю свою магию, чтобы освободиться.
До её слуха доносятся вопли и вой — какофония битвы, которую Гермиона слушает вот уже час. Она на удивление бесстрастна, хотя полагает, что погибнет здесь. Умрёт вот тут, в грязи для грязнокровок. И никогда больше не увидит солнца. Будут только размытые тёмные фигуры, страх и боль в сердце, а затем могила из этой жижи и дождевой воды.
Пока она оплакивает себя, появляется рука, больно хватает её и переворачивает на спину. Гермиона ожидает увидеть маску или знакомое слизеринское лицо, полное насмешки или предвкушения пытки, но над ней возвышается Невилл, который, всхлипывая и бормоча извинения, дрожащей рукой выковыривает грязь у неё изо рта.
День: 123; Время: 11
— Ты чувствуешь это? Это как... как будто витает в воздухе. Я имею в виду, что-то происходит. Действительно начинает происходить.
Рон отрывает глаза от потрёпанного журнала по квиддичу, который читал уже сотню раз, и переводит взгляд на Гарри.
Потому что Гарри может это чувствовать и знает об этом. Он годами испытывает то, что они переживают сейчас, и никто лучше него не понимает ту глухую нутряную боль. Теперь вокруг много страха, ужас окружает их, будто влажная, не дающая дышать тряпка. Они ощущают себя так, словно жили с этим уже давно, и всё же такого ещё не было. Самое страшное – не знать. Дать мозгу возможность обдумывать вероятности.
Но они храбрые. Гриффиндорцы и друзья, они не могут сейчас позволить себе бояться. И если не ради спасения всего мира, то ради Гарри. В этой комнате он – мощь. Большая, чем сама жизнь. И всё равно Гарри — самый маленький мальчик, которого когда-либо встречала Гермиона. Его нелегкая судьба перевешивает всё.
— Это означает только то, что теперь мы не единственные, кто пытается с ним бороться. Волдеморт сейчас сильнее, но у нас больше союзников, чтобы противостоять ему. Хотя, так было всегда, — Гермиона говорит так, потому что знает: Гарри важно понимать, что всё не стало хуже, чем было прежде.
Он уже и так слишком многое потерял.
Рон переводит на неё яркие, до боли голубые глаза, пытаясь разобраться в её убеждённости. Он знает, что всё не как раньше, и, скорее всего, Гарри тоже. Она же знает, что Рон – из тех друзей, что расскажет Гарри всю правду так, как он сам её понимает, и, наверное, поэтому Гарри считает его лучшим другом. Но ещё Гермиона знает, что для Гарри нужнее. Иногда нам необходимо слышать ложь, чтобы поддерживать правду. Таков этот мир.
Рон проникается моментом, но он, как погода, слишком изменчив. Тем не менее понимает, кивает и возвращается к своему журналу, пока Гермиона пытается сменить тему.
— Думаю, сегодня нам надо выпить. Рон, когда твои родители уходят на то собрание, о котором они говорили?
Гарри хулигански ухмыляется, и на Гермиону обрушивается мысль, что ему всего девятнадцать и они всё еще дети.
Полный предвкушения Рон осматривает комнату, будто кто-то мог притаиться в углах, и на несколько секунд переводит взгляд на Гермиону. Та много чего хочет сказать, но вместо этого только улыбается и качает головой, а его губы растягиваются в той усмешке, что раньше разбивала ей сердце.
Всё будет хорошо. Их — раз, два, три. Они вместе, и у них всё получится.
День: 131; Время: 17
— Группа А заходит отсюда, группа Б — здесь, В — движется вниз и вверх, Д — по маршруту. Не отставайте от своей команды. Когда прибудете на позицию, уведомьте остальных при помощи монеты так, как мы делали последние два месяца. Когда все группы будут на месте, мы атакуем как одно целое... Что, Томас?
— Ну, мы просто... во всю мощь или...
— Я перехожу к этому. Будь. Внимателен.
— Прошу прощения, сэр.
Сегодня Грюм не в настроении. Он такой почти всё время. Сердитый, жёсткий, закатывает глаза, вытирает пот на виске. Возвращается к висящей в комнате замысловатой карте и снова прочерчивает палочкой маршруты. Ему требуется несколько секунд, чтобы собраться и довести объяснение плана операции до конца.
Гермиона слушает внимательно, хотя знает, что задание трудным не будет. Она научилась понимать это по тому, кто собирается вместе с ней в комнате. Несмотря на присутствие кое-каких авроров и высших членов Ордена, за столом для совещаний сидят в основном молодые, неопытные бойцы.
Поэтому когда Рон подшучивает над нервозностью Дина или насмехается над Лавандой, пытающуюся разглядеть своё отражение на поверхности стола, Гермиона позволяет себе засмеяться. Потому что иногда так здорово немного отвлечься. Ей кажется, что она сломается и рассыпется под всем этим гнётом, если не будет улыбаться причудам друзей и такому детскому поведению Рона.
Однако той ночью Луна Лавгуд умирает прямо на её глазах, а восемь других бойцов получают тяжёлые ранения. Гермиона навсегда запомнит: никогда нельзя судить о сложности операции по составу группы. Это война, и люди погибают — в маленьких битвах, в крупных сражениях или во время чистки зубов утром. Безопасности больше не существует ни для кого.
Гермиона плачет перед сном в течение нескольких дней.
День: 140; Время: 4
Она идёт по территории Малфой-мэнора так высоко подняв подбородок, что ещё чуть-чуть — и воспарит.
Здесь, в одной из многочисленных комнат, которые используются теперь в качестве кабинетов, у неё сегодня назначена встреча с Тонкс. Часть помещений служит для совещаний высшего руководства, обсуждения тактики, есть и жилые спальни. Убежище на случай атаки расположено в подземельях, а всё Западное Крыло отдано под лазарет и лабораторию, тоже обслуживающие нужды Ордена.
Вечером она вернётся в Нору, чтобы отметить свой день рождения. И хотя Тонкс предлагала перенести разговор на завтра, Гермиона настояла именно на сегодняшней дате. Это подарок самой себе: она знает, что теперь может спокойно пройтись по бывшей цитадели Пожирателей Смерти.
Каждый шаг, что она делает по этой лужайке — траве, буквально кричащей о чистокровном превосходстве, — заставляет её губы изгибаться в ухмылке, достойной любого Малфоя.
День: 144; Время: 12
Гарри и Рон смотрят на неё щенячьми глазками, держась за животы и всем своим видом выражая страдание. Гермиона вздыхает и пытается игнорировать друзей, но знает, что это бесполезно. В этом нет толку с того самого момента, как они обратились к ней с просьбой.
— Я не умею хорошо готовить.
— Ты можешь делать хорошо всё, что угодно, — это подлизывается Гарри.
— Кроме полетов и молчания, ну, или чего-то в этом роде, — а вот Рон всегда остаётся Роном.
— Это для чего? Для еды? Потому что я тоже голоден, — после безуспешного набега на кладовую в разговор вклинивается Терри.
— Я не могу быть здесь единственной магглорожденной...
— Ты и есть... — начинает Рон.
— Или единственной, кто проснулся, — Гарри одаривает её невинной улыбкой, хотя они оба прекрасно всё понимают.
— И раз уж нам нельзя здесь по кое-каким причинам пользоваться магией...
— Потому что... — начинает она.
— Именно, — кивает Терри. Он не слишком хорошо знает Гермиону, чтобы так её обрывать, поэтому она окидывает его сердитым взглядом.
Рон смеётся, а Гарри ухмыляется:
— Я немного умею готовить, но у меня всё подгорает.
Лично она уверена, что Гарри нагло врёт.
— У меня тоже...
— Пожалуйста, Гермиона! Я умираю с голоду. Мы погибаем! Мы хотим всего лишь немного еды, — ещё чуть-чуть, и Рон начнёт пыхтеть и облизывать столешницу.
Гермиона вздыхает, смотрит на часы, которые явно дают понять, что Тонкс не появится тут ещё часа четыре как минимум. А это значит, что она может либо сидеть и размышлять о том, куда их собирается забрать Тонкс, либо приготовить завтрак и заставить своих друзей заткнуться.
— Ладно, но, если я сожгу дом, виноват в этом будет Рон.
— Эй!
День: 147; Время: 16
На её будильнике половина пятого утра, и какой-то посланный Грюмом аврор прибудет сюда для встречи с ней через сорок пять минут. Гермиона неспешно спускается по лестнице, проходит в кухню, ставит кофе на плиту и только тогда действительно замечает, что за столом сидят трое. Это не Невилл, Лаванда и Джастин, как она сперва подумала. Это Малфой, Паркинсон и тот полный мужчина – Гермиона смутно помнит, как он обменивался рукопожатиями с Люпином.
— Мисс Грейнджер, — теперь он считает её достаточно значимой, чтобы поздороваться.
— Сэр, — хрипло откликается она и кивает.
Паркинсон стреляет в её сторону глазами, а Малфой занят тем, что пытается взглядом прожечь столешницу. Гермиона моргает и, уставившись на кофеварку, размышляет, пытаясь найти смысл в присутствии здесь этих людей. Возможно, их местонахождение оказалось раскрыто, хотя без утечки внутренних данных это было бы невозможно. Она пытается подобрать слова, чтобы описать свои чувства по отношению к ним (к нему), но в её мозгу царит пустота.
— Какого чёрта они тут делают? — спрашивает Джастин где-то позади неё.
Гермиона открывает рот, чтобы съязвить, но произносит только:
— Не знаю.
— Я здесь, чтобы произвести передислокацию. Вы Блэквуд? — подаёт голос сопровождающий.
— Я Финч-Флетчли. Какую передислокацию?
— Вы не уполномочены об этом знать.
— Не уполномочен знать? Не уп... Вы притащили сюда Пожирателя Смерти и его маленькую...
Всё внимание Малфоя теперь сосредоточено на Джастине, его ладонь застыла на столе, а тело выжидающе напряглось.
— Джастин... — шепчет Гермиона.
— Нет. Нет. Вы притащили это дерьмо сюда, а теперь говорите, что я не могу узнать зачем? Этот кусок сиятельного говна отравляет мой воздух своим...
Малфой вскакивает, стол трещит и скрипит, и за его спиной тут же вырастает Паркинсон.
— Драко.
Пэнси протягивает руку, чтобы успокоить, но Малфой отпихивает её ладонь со звучным шлепком.
— Возможно, именно из-за твоего слабоумия чистокровная элита полагает, будто все грязнокровки такие, как ты...
— Драко...
— ...бесполезные отбросы и куски грязного мяса. Я не чёртов Пожиратель Смерти...
Джастин бросается прямо на Малфоя, а тот орёт, чтобы быть услышанным сквозь нечленораздельные вопли противника. Дородный мужчина вклинивается между заведёнными парнями и начинает кричать на них обоих.
— Только тронь его, и всё кончено, Драко! Тронь — и всё к чёрту закончится! — Паркинсон в отчаянии, она карабкается на стол, в то время как Малфой пытается протиснуться мимо аврора, который гораздо крупнее него.
— Ты хочешь напасть на меня. Давай же! Давай, мерзкий кусок дерьма! Мразь. Ты грёбаный... грёбаный... мудак. Ёбарь своей матери. Ёбарь грёбаной Нарциссы! — Джастин вопит и бросается на аврора в попытках достать Малфоя.
Это результат всех тех лет противостояния, предубеждений и малфоевской презрительной мины. Последствия войны с этими самыми предрассудками. Срыв человека, который видит лица под капюшонами, фигуры в масках, возвышающиеся над телами друзей, и помнит Драко Малфоя.
Малфой, который до этого надрывался так, что его лицо и шея покраснели, замолкает. Тот, кто толкался и извивался, пытаясь обойти своего сопровождающего, замирает. Его плечи и грудь быстро поднимаются и опадают, он тяжело дышит, но постепенно успокаивается. В то время как Джастин ярится всё сильнее.
Финч-Флетчли кричит что-то про ванную комнату и парту, пергамент и численный отряд (или, может, пристальный взгляд). Его накрывает истерика, и это отвратительно, мощно и грубо — а Малфой просто смотрит. Он только и может что стоять, смотреть и слушать, как в другом человеческом существе бушует сумасшествие. Все краски схлынули с его лица, он неподвижен до боли, но ни на секунду не отводит взгляд от мокрых глаз Джастина. Паркинсон стоит на столе и тоже пялится, а Гермиона не может найти в себе сил отвернуться.
— Джастин, — произносит она; это немного приводит в чувство её саму, и она снова зовёт друга.
Тот не слышит, что неудивительно, и Гермиона идёт к нему. Джастин дважды сбрасывает её руки, орёт в лицо, отпихивает и лишь тогда осознаёт, что же он творит. Наклонив голову, падает на колени, а всё его тело сотрясается от рыданий. Он что-то бормочет, отчаянно всхлипывая, будто молится.
Гермиона опускается с ним рядом и обнимает, её глаза жжёт — она ощущает его переживание как что-то болезненное и мучительное.
— Уведите их отсюда! — кричит она. — Уведите отсюда к чёртовой матери. Немедленно!
У них нет никакого права видеть это. Они стали причиной этого срыва, но не имеют права видеть Джастина таким. Ты не показываешь врагу причинённую им боль, вызванную им слабость.
— Сейчас же! — повторяет Гермиона, и наконец-то все начинают шевелиться и выходят из комнаты.
— Я только... Я только... — плачет Джастин, покачивается и трясёт головой.
— Я знаю, Джастин. Знаю, — шепчет Гермиона и гладит его по волосам, пытаясь передать хоть частичку спокойствия, которого сама не чувствует.
День: 156; Время: 1
Вокруг стола в Малфой-мэноре сидят двенадцать человек. И сначала Гермиона думает, что такое малое количество участников связано с тем, что люди бродят по особняку, изучая упадочное состояние этого аристократического гнезда (во время своего первого появления здесь она вела себя именно так, пытаясь вместе с тем скрыть свой страх и трепет). Однако обсуждение операции длится вот уже семнадцать минут, а через тяжёлые двери больше никто не проходит.
Озвученная задача требует как минимум вдвое больше бойцов. Это опасная операция даже при наличии резерва. И, честно говоря, Гермиона не представляет, как они смогут справиться таким составом.
Она поднимает руку — гораздо более робко, чем во время школьной учёбы, но тем не менее всё так же настойчиво.
— Грейнджер?
— Сэр, это все? — она обводит комнату рукой.
Вслед за её ладонью командир окидывает взглядом собравшихся и переводит глаза на Гермиону.
— Все.
— Сэр, я... просто это немного...
— У нас дефицит, Грейнджер. Нехватка людей везде. Это задание могут выполнить двенадцать человек. Вы это сделаете — понятно?
Нет.
— Да, сэр.
День: 169; Время: 10
До неё доходят слухи, что Малфой теперь участвует в сражениях, и этого она никак не может понять. И хотя Гермиона в курсе, что временами им недостает людей, она не желает давать ему шанс на искупление. Заплаченная ими цена даже только за то, чтобы он был здесь, слишком велика.
Несколько недель спустя ей говорят, что Паркинсон тоже привлечена к операциям. Гермиона не знает, как реагировать на эту новость. К тому же её жизнь так насыщена, что она частенько забывает об этом, пока не замечает бывших однокурсников то тут, то там и не осознает, почему они больше не сидят безвылазно в том доме с пустыми стенами.
Она никак не может взять в толк, почему вообще обращает на них внимание. Сначала ей кажется, что этот интерес такой же, как у всех: её глаза, уши, разум сконцентрированы на них из-за паранойи. Затем понимает, что тут замешано нечто иное: любопытство — черта её характера, которую никогда не удавалось усмирить. Гермиона наблюдает за этими двумя, потому что они другие. Обращает внимание потому, что инаковость их жизней даёт ей передышку от своей собственной. Она просто слишком много о них знает и не совсем уверена, что это нормально.
День: 180; Время: 11
Под их ногами хрустят ветки, но они достаточно удалились от любого известного им источника угрозы, чтобы слишком беспокоиться по этому поводу. Измождение, помноженное на голод, может привести к появлению странной и опасной беспечности. Они всецело и полностью сосредоточены на единственной задаче — добраться до лагеря, который разбили Кингсли и Тонкс.
— Он должен быть сразу за этим холмом.
— Они бы не разбили лагерь у подножья, Рон, — выдыхает Гермиона, поправляя лямку на плече, чтобы распределить вес.
— Почему нет? Удобное препятствие.
— Отвратительное препятствие. Так появляется отличная точка обзора, чтобы шпионить за нами.
Рон стонет.
— Ладно, неважно, Гермиона. Он уже близко.
— Надеюсь, — бормочет она, потому что устала, вся измазалась в грязи, а сгущающаяся темнота так легко пугает.
Их теперь только двое. Гарри держат подальше от операций, пока не будут найдены все крестражи. Неприятное ранение в руку достаточно напугало Министерство, чтобы больше не подпускать его ни к какой опасности. Гарри это не устраивало, но он смирился, когда его включили в группу по розыску крестражей.
Гермиона знает, что Гарри совершенно не в восторге от того, что он находится вдали от друзей, пока те шатаются по лесам. А ещё понимает, что Рону хочется быть не здесь, а с Гарри. Временами ей кажется, что единственная причина, по которой Рон всё ещё рядом, это страх оставить её одну. Частично такие мысли обусловлены психозом, но некая правда в них всё же есть, и Гермиона не уверена, что беспокоит её больше: осознание этого или возможное одиночество.
Они поднимаются на холм, у подножия которого ничего нет. Спуск слишком крут, и, прежде чем шагнуть вниз, Рон хватает её за руку. Гермиона хочет вырваться, но он такой тёплый и он — друг, и она не возражает так сильно, как следовало бы.
День: 193; Время: 7
За время своих скитаний по разным убежищам она встречала его неоднократно. Но сейчас он впервые не погружён в какие-то свои мрачные мысли. Правда, Гермиона в первый раз видит Малфоя спящим. Его голова покоится на плече у Паркинсон, а из-под рубашки выглядывают повязки.
С ним обходятся жёстко, сказал ей Люпин. Они все хотят уничтожить хотя бы его часть.
Гермиона не может утверждать, что её это слишком тревожит, потому что тяжело приходится всем. Он сделал свой выбор, и ему придётся принять последствия того, что он завёл сомнительные связи и попытался стать Пожирателем Смерти в шестнадцать лет. Пусть ему было тогда всего лишь шестнадцать. Умри Гарри в этом возрасте во время стычки с Волдемортом, это тоже бы стало тем чёртовым последствием. Малфою не получилось выйти сухим из воды. И он не заслуживает её жалости.
Паркинсон улыбается — она влюблена в Малфоя, и так было всегда. Все, у кого в Хогвартсе имелись глаза, могли это заметить. Пэнси бы не раздумывая отдала за Малфоя жизнь, а ещё быстрее выскочила бы за него замуж. О привязанностях самого Малфоя известно меньше, но, говорят, трахать он предпочитает других, а спать — в постели с Паркинсон. Ну, или что-то в этом роде. Гермиона не делает вида, будто ей известны подробности их взаимоотношений, но пытается угадать, когда занять себя совсем нечем. Она в курсе, что в Хогвартсе, пока Пэнси строила глазки и сладко улыбалась, Малфою делали минет в подсобках. Возможно, он был просто бесчувственным изменником. А может, Пэнси была влюблена в человека, который брал, что хотел, но отказывался от всего, что могло бы причинить ему боль — например, от любви.
Судя по тому, как Паркинсон перекатывает в пальцах пузырёк, Малфой получил дозу обезболивающего зелья и отрубился неожиданно для самого себя. Гермиона сомневается, что он может позволить себе беспечно спать на виду у людей, которые являются союзниками, но вместе с тем и врагами. Пэнси выглядит так, будто безмерно наслаждается этим моментом тишины и спокойствия, и Гермиона решает не вмешиваться.
У неё ещё будет время сообщить ей, что завтра утром они уходят вместе.
День: 206; Время: 20
— Рон, с моей ногой всё нормально. Я совершенно здорова.
— Я ничего о ней и не говорил.
— Ох, но ты так странно смотрел.
— Я думал.
— Ох.
— Что-то новенькое? — ухмыляется Симус.
— Ты о чём?
— Он — думает.
— Отвали, Финниган, — огрызается Рон, и его реакция слишком агрессивна для такой мелочи.
Гермиона дожидается, пока Симус уходит, и наклоняется над расположившейся между ними шахматной доской.
— Что случилось?
— Ничего, — выплёвывает Рон, отталкивает стул так, что тот переворачивается, и летит к выходу, словно ребёнок.
— Рон! — Гермиона вскакивает, и друг замирает, спиной к ней.
Его голова опущена, он трёт ладони о штанины, как всегда в минуты нервозности. Гермиона отсчитывает секунды, потому что знает, происходящее сейчас важно и не сулит ничего хорошего.
— Я ухожу.
Ей приходится сделать над собой усилие, чтобы заставить связки работать.
— Что?
— Я... — Рон поворачивается к ней лицом — ему всегда хватало храбрости смотреть собеседнику в глаза во время любого разговора. — Я ухожу, Гермиона. К Гарри. Я буду теперь с Гарри.
Она смотрит на него, моргает и снова пялится. Они не могли выяснить местоположение Гарри в течение нескольких месяцев. Рон никогда даже не заикался о том, что хочет покинуть её. Бросить здесь. Здесь.
— Ты... почему? — она трясёт головой, глотая горячий воздух.
— Не знаю. Люпин в курсе, что я не против... честно, и думаю, Гарри нужен там кто-то или что-то, — Рон пожимает плечами, его щёки горят румянцем, а сам он слишком сосредоточен на том, чтобы хотя бы раз в жизни быть деликатным.
Потому что он нужен Гарри. Друг, и это Рон, а она останется здесь. Они оба уйдут и бросят её теперь одну.
— Ох.
— Гермиона, я... — он делает шаг вперёд. — Я спросил, можешь ли ты пойти, но они не поддержали эту идею. Я имею в виду... Я... ему нужен кто-то. Иначе я бы остался. Но я не могу бросить его — он совсем один.
Он. Она. Они все чуть-чуть одиноки в этот самый момент. Заперты каждый в своём углу.
— Всё в порядке, Рон.
Он знает, что это не так — по крайней мере, должен, — но наклоняет вперёд голову тем особым движением, которое означает, что Рон принимает её ответ.
— Уверена?
— Ага, — Гермиона пожимает плечами, потому что всегда была готова на самопожертвование, а Гарри сейчас намного важнее, чем она.
Вообще-то, так было всегда. Он — Избранный. Мальчик, которому предначертано спасти их всех. Рон — лучший друг. А она девочка, которая... что ж, Гермиона не знает. Понятия не имеет, как правильнее себя назвать, но уверена, что любит их обоих, и пусть уж лучше одна будет она, чем Гарри. Он нуждается больше. Гермиона всегда стремилась сделать ради друга всё, что было в её силах. Дать им обоим то, что нужно.
От одежды Рона тянет холодом, он пахнет жиром и мятой, но это всё равно приятно. Он одновременно и напряжён, и мягок, ему непривычно прижиматься к ней так тесно, хотя Гермиона может припомнить то время — совсем смутно, — когда это было лучшим ощущением в целом мире.
— Тебе надо в душ, — бормочет она ему в грудь, почти утыкаясь носом в подмышку.
Она чувствует, как твердеют его мышцы, и Рон сжимает её так крепко, что дышать почти невозможно.
— Я пахну?
Нет, по крайней мере, ничем плохим, и Гермиона выдаёт себя, обхватывая его шею руками.
— Да.
— Хорошо. Значит, после отъезда от меня здесь что-то останется, — Рон отпускает её, потому что хоть он и чувствительный, но не любит казаться слишком нежным.
Гермиона едва не даёт языку волю и не говорит, что он в любом случае останется с ней, однако решает, что в этой войне и без того хватает грусти.
— Когда ты уходишь?
— Через несколько часов.
Она кивает и отрывает свой взгляд от ковра.
— Ладно.