Грань

— Ну здравствуй, Гарри, — говорит ему Дамблдор.

— Профессор...

– Прости, что сразу перехожу к главному, но... как ты себя чувствуешь?

Поттер хмурится и в недоумении разводит руками.

– Профессор, что со мной?

Мудрые глаза его блестят за половинками очков. Он долго молчит, прежде чем произносит:

— Я... неоднократно говорил тебе о великой силе чувства под названием любовь. Ты помнишь мои слова? Думаю, что да. То, что с тобой случилось — это одно из самых великих его проявлений, которые мне когда-либо доводилось видеть. Одно из них — это, конечно же, жертва, принесенная твоей матерью. Она закрыла тебя от Убивающего заклятия. Ты помнишь об этом, Гарри?

— Да, сэр, – отвечает тихо.

— А помнишь ли ты, о чем я тебе сказал в нашу последнюю встречу? Мои последние слова? Если нет, я напомню. «Не жалей умерших, Гарри. Жалей живых. В особенности, тех, кто живет без любви». Кажется, они произвели на тебя достаточно сильное впечатление, не правда ли? О чем ты подумал, когда я произнес их?

Гарри опустил глаза и ничего не ответил.

— Тогда ты подумал... о Северусе, так? Скажи, почему ты подумал о нем тогда? Что тебя тревожило?

— Я думал о том, что смерть несправедлива, – нахмурился юноша.

— Ты хотел вернуть его к жизни, Гарри? Ты хотел, чтобы он жил?

— Да. Да, я хотел этого.

— А что произошло потом, ты помнишь? Когда ты очнулся?

— Ко мне подошла Нарцисса Малфой и спросила, жив ли Драко. И тогда я сказал ей «да». Я солгал ей.

— А что происходило с самим тобой, ты можешь вспомнить? Ну хорошо, я подскажу тебе. Сейчас... посмотри на свою руку, Гарри.

Гарри, делая то, что велено, повернул руку ладонью кверху.

— Посмотри хорошенько. Ты видишь? Ты можешь вспомнить, откуда у тебя этот шрам?

Действительно, ладонь в самом её центре пересекала едва заметная белая линия, будто от пореза.

— О чем ты думал, пока сжимал камень в руке? Какой была твоя последняя мысль?

Гарри стоял, не шелохнувшись.

— «Северус должен жить», — сказал за него Дамблдор. — Вот какой она была. И что же произошло потом, мой мальчик?

В ответ — молчание.

— Ты нашел его с бьющимся сердцем спустя более двух часов. Это удивительно, правда? Я не буду тебя дальше мучить вопросами, поэтому продолжу сам, если ты не против. Да. Северус Снейп выжил не просто так, как ты уже мог догадаться. Ты отдал ему свою кровь, Гарри. Ты смог оживить человека с помощью Воскрешающего камня. Но какой ценой... Признаться, я не знал, что такое бывает возможным. Сейчас я стою перед тобой — не живой и не мертвый. И поверь мне на слово, меня уже воскресить так же не получится, как вряд-ли получится кого-нибудь ещё. Видимо, в тот самый момент, когда душа Северуса была готова отправиться в мир иной, произошло нечто удивительное. Ты отдал ему свою телесную часть. Не душу, нет. Всего каплю крови. Тем самым ты подписал себе приговор. Знаешь, иногда я уже вижу тебя там, на своей стороне. А между тем, Северус становится всё прекраснее. Душа его на месте, ты дал ей пристанище. Но сам лишил его себя. Пожертвовал собой, совершив не менее отважный поступок, чем твоя мать. Ты всё сделал правильно, мой мальчик. Я не осуждаю тебя. Более того, я... в чём-то даже могу понять тебя. Я ведь и сам любил когда-то.

— Значит, когда придет время, я должен буду умереть? — спросил он.

— Да. Да, придет время — и ты исчезнешь насовсем. Но не отчаивайся — если захочешь, ты сможешь остаться. Все, кто хотят сделать это ради тех, кого любят, остаются с ними даже после смерти.

Они помолчали, и тогда старик продолжил:

— Далее ты упоминал Нарциссу... Это оказалось очень кстати. Ведь ты так и не выяснил, кем была эта белая ворона? Можешь ли ты представить себе, на что способна любящая мать, узнавшая о потере своего ребенка? Нарцисса подняла камень, стоило тебе уйти. Его сила так же погубила её. Он показал ей образ сына, и это потрясение стало для её сознания слишком сильным ударом, Гарри. Она сошла с ума.

Стены поместья отражали всхлипы, перерастающие в безутешные рыдания. Люциус взял жену за плечи.

— Дорогая...

— Это всё из-за него! Из-за него погиб наш сын!

— Ничего уже не сделаешь, моя прелесть. Как мне хотелось бы тебе помочь, но... Ты же понимаешь, что его нельзя вернуть...

— Я убью его.

— Родная...

— Я убью его! Убью Гарри Поттера! Он заплатит за всё!

— Нарцисса едва не погубила себя от горя, — продолжал Дамблдор. — Люциус Малфой предпринял все попытки, чтобы облегчить её страдания, однако всё было напрасно. Драко был для неё всем. Через два месяца она исчезла.

Однажды утром Люциус, как обычно, поднялся в покои жены, чтобы позвать на завтрак. Стук в дверь отозвался звонкой тишиной. Когда он ворвался к ней в комнату, постель была пуста. В спальне было холодно, ветер колыхал тяжелые гардины, задувая из распахнутого окна. Он проверил все комнаты в доме и подумал было, что она ушла от него, однако все вещи были на месте. Не было только её самой.

Да. Женщина стала анимагом, и, обратившись белой вороной, улетела в странствия, чтобы отомстить Мальчику-который-выжил. До самой осени она искала школу Хогвартс и таила в себе мысли о мести. Позднее, остановившись в совятне, Нарцисса хотела привести свой план в действие прямо там, тихо и быстро, но одной смерти ей было мало. Помутившись рассудком, она хотела причинить Гарри как можно больше боли, показать страдания сына и вовсе позабыла о том, что несчастье произошло вовсе не по его вине.

Наступили зимние каникулы, и Гарри, оставшись наедине, подверг себя опасности. Нарцисса, последовав за поездом «Хогвартс-экспресс», отыскала дорогу в Лондон и, прилетев к дому на площади Гриммо, стала дожидаться возвращения Поттера. Но, как известно, зима жестока в мире пернатых. Битва за крохи еды с подлетевшей стаей увенчалась значительными ранениями. Если бы не Гарри, черные собратья заклевали бы незнакомку насмерть. Что произошло дальше, уже известно.

— Она следила за тобой, так и поджидала на каждом углу. Должно быть, ты спросишь, что же такого со мной случилось в начале зимы...

Обернувшись женщиной, она несмело вошла в кабинет, осматриваясь в поисках Минервы Макгонагалл. Выглядела она истощенной и теперь имела большую схожесть со своей покойной сестрой Беллатрисой Лестрейндж, — те же впалые щеки, надменно вздернутый подбородок, безумный жестокий взгляд.

Её губы беспокойно шевелились в невнятном бормотании, а глаза шарили по комнате, будто она что-то искала.

— Где же... Он точно должен быть где-то здесь... Ну где же он?! — она отрывисто выкрикнула последнюю фразу, заставляя спящие портреты вздрогнуть. Она тут же прикрыла рот рукой, будто извиняясь, и, хихикнув, уже молча стала вынимать ящики письменного стола директора один за другим.

— Добрый вечер, Нарцисса, — вежливо кивнул ей Дамблдор.

— Не мешайте, мне нужно взять одну вещь...

— Ваша вещь лежит у вас в кармане, Нарцисса. Посмотрите лучше в нем. Да, этот мешочек. Вы должны обязательно передать его Гарри, когда придет время.

— Гарри Поттер заплатит за все! — закричала она и тут же тихо добавила, — Ах, да, это то, что я искала.

— Не используйте его сами, Нарцисса. Помните, только Гарри должен открыть его. Вы помните, что там лежит?

— Нет.

— Не открывайте. Вы не убьете его, даже если попытаетесь, он должен умереть сам, когда придет время. Это произойдет совсем скоро.

— Я вам не верю. Я отомщу ему.

— Спрячьте вещь в замке. Я покажу вам место, где её никто не сможет найти. Просто верьте мне, моя дорогая. Вы знаете это место. Там находится ваш сын.

— Мой сын! Мой мальчик, мой Драко!

— Как видишь, мою просьбу Нарцисса исполнила. Однако, видимо, её ожидания не совсем совпали с реальностью. Должно быть, в этом была моя вина — она неправильно истолковала мои слова. Мне стоило выразиться точнее.

— Ты солгал мне! Ты солгал мне, как солгали все, грязный старик! Никто не понимает, каково это — держать в руках череп собственного сына!

— Я понимаю вас, Нарцисса.

— Я убью его! Убью Гарри Поттера!

— Он должен умереть сам.

— Заткнись! Заткнись, старик! — сказала она и бросилась на Дамблдора, занося нож над головой.

Дверь исчезла за спиной Гарри, как только тот вышел. Невидящим взглядом он вглядывался в пустоту, и взгляд его заставил бы кровь стыть в жилах, узрей его сейчас кто-нибудь.

Он брел на негнущихся ногах, пока не наткнулся на какую-то преграду, состоящую из шума и телодвижений. Кто-то говорил ему что-то, но он не понимал ни слова. Всё это было так далеко от него сейчас, так неважно...

— Вот и всё, мистер Поттер! Я ждала письма или любых других вестей, однако газета продолжает выпускаться и по сей день. Это обстоятельство не оставляло мне выбора, поэтому я буду вынуждена...

— Поттер? Он здесь?

Ещё один голос — елейный; Гарри давно уже его не слышал. Люциус вышел из толпы и пристально оглядел собравшихся — довольно ухмыляющуюся Риту Скиттер, Гарри, безучастно разглядывающего мужчину. К несчастью последнего, он не заметил ещё одного человека, беззвучно возникшего за его спиной — Минерву Макгонагалл. Та навела на него палочку и стальным голосом спросила:

— Кто впустил посторонних в школу?

Малфой поднял бровь и, повернувшись к директрисе, уступчиво поклонился.

— Добрый вечер, Минерва. Ваш завхоз был очень сговорчив в этот славный день. А теперь, будьте так добры...

— Отойди от него, Люциус, — прорычал Снейп, расталкивая собравшуюся толпу. Малфой тут же убрал палочку, направленную в сторону Гарри, и перевел её на Снейпа.

— Какая встреча, Северус.

— Действительно, встреча произошла как нельзя более кстати, — перебила возникшее напряжение Скиттер и победно выступила вперед, окидывая взглядом профессоров и их воспитанников, столпившихся вокруг. За руку она держала бледного, как мел, Блейза Забини. — Ведь именно сегодня всем вам, мои дорогие, суждено узнать...

— Силенцио!

— Остолбеней! — прокричал Гарри вслед за заклинанием Снейпа. Оба попали прямо в цель, и вмиг умолкшая Рита неподвижно замерла на месте.

Тем временем вокруг, казалось, собралась половина школы.

— Объясните, наконец, что здесь происходит! — не выдержала Макгонагалл. Забини посмотрел на Гарри и поддакнул:

— Да, Поттер, расскажи им.

— Ты с ней заодно! И в прошлый раз тоже ты привел! Ах, ты... — Гарри бросился к нему и схватил за шиворот. Тот выкрутился из хватки и сказал:

— Да, я привел. Я уже давно за всем этим действом наблюдаю. Сказать, почему? Всегда хотелось подпортить тебе репутацию. Золотой мальчик, герой, тьфу. Можешь называть это завистью или ещё чем, но это чистая месть за то, что ты сделал с моим другом, Поттер. С Драко Малфоем. Его отец сейчас со мной согласится, я думаю. Кстати, насчет Риты. Я подумал, что работа журналиста кажется мне довольно привлекательной. Скиттер предложила мне довольно выгодную сделку.

— В самый раз для тебя! Давай, рассказывай им всем! Прямо сейчас, давай!

Гарри обернулся на Северуса. Тот едва заметно покачал головой. Мальчик тяжело вздохнул и снова обратился к Забини, понимая, в какую ловушку загнал сам себя. Сейчас всё свершится.

И в тот самый миг, когда Забини раскрыл было рот, внезапно за своей спиной Гарри почувствовал какое-то шевеление. Обернувшись в ту сторону, где должна была лежать Скиттер, он увидел лишь крохотного жучка, взметнувшегося в воздух и собравшегося лететь прочь. Взмахнув палочкой, он уже попытался было остановить его, но тут Блейз повалил его в сторону и выбил оружие из руки. Заклинание попало в стену.

Снейп среагировал мгновенно. Оглушив сбежавшую, он, словно тень, грозно приблизился к женщине. Несколько белокурых прядей выбились из её прически, очки сползли на нос.

— Сектум...

— Нет! — закричал Гарри и бросился к нему, вырвавшись из хватки Блейза. — Северус, не надо! Она того не стоит, ты же знаешь...

Пелена в глазах чернее ночи постепенно рассеялась от действия спасительных слов.

— Поттер, — произнесла Макгонагалл, обретя дар речи, — называть своего профессора по имени — это высшая степень... фамильярности.

На это замечание Скиттер довольно хмыкнула. Услышав этот звук, Поттер вдруг подумал: вот от и сошел с ума.

— Акцио зелье, — сказал он тихо.

Снейп повернулся к нему и вопросительно поднял бровь. Гарри покачал головой.

Зелье Initium Absolutum послушно возникло перед ним, переливаясь перламутровым свечением в стенках котла. Глаза профессора блеснули, и он, развернувшись к журналистке, внезапно отпустил её руки и поднялся сам. Не медля более, Скиттер обратилась жуком и взлетела вверх. Короткий взмах волшебной палочки — и та тут же оказалась во власти Поттера. Медленно жук опускался все ниже над котлом, извиваясь и подергивая всеми шестью лапками. Наконец, пленка разноцветной субстанции подернулась от соприкосновением с насекомым, и оно утонуло в ней совсем. Зелье превратилось в воду, и воцарилась тишина.

— Ты... ты что, убил её? — тихо спросил Забини, пятясь назад.

Гарри стоял, подрагивая всем телом. Почему он это сделал? Она ведь не заслужила, можно было поступить иначе...

Постепенно коридор заполонили возгласы. Тогда, во избежание дальнейшего шума, магический купол накрыл Снейпа, Гарри и Люциуса Малфоя. Снейп не спешил убирать палочку.

Сощурившись и не обращая более внимания на зельевара, Люциус бросился к Поттеру и пригвоздил того к стене. Гарри не сопротивлялся.

— Не знаю, что сейчас произошло, но меня это больше не волнует. Где моя жена, щенок? — он тряхнул его, ударяя головой о камни. Тот лишь прикрыл глаза и слабо промолвил:

— Ваша жена умерла.

— Что ты сказал?

— Я сказал: ваша жена умерла.

— Этого не может быть, — он отпрянул от него, как от прокаженного. — Моя Цисси, моё золотце. Она... Это ты убил её! Ты убил Нарциссу!

— Это она хотела убить меня, а не я, — терпеливо объяснил Гарри. — Она подожгла мой дом, потому что хотела, чтобы я умер так же, как Малфой. Только сгорела сама.

— Значит, это ты написал? Смотри — твоих это рук дело? Отвечай!

Он сунул ему под нос какую-то бумагу. Ею оказалось письмо, написанное корявым почерком. В нем говорилось:

«Если бы не война, завтра Драко мог бы выпуститься из школы и стать полноправным волшебником. Если хочешь почтить его память, приди, узнай правду и возрадуйся — ведь справедливость восторжествовала».

— Приди и возрадуйся? — крикнул Малфой. — Что это значит?

— Это прислала ваша жена. Когда она это писала, то думала, что у неё всё получится.

— Этого не может быть, Поттер. У неё был очень красивый почерк.

— Писала точно как курица лапой. Кто принес его вам?

— Ворона принесла.

— Черная?

— Ну а какой ещё ей быть?

— Теперь понятно. Должно быть, она знала всех ворон в округе.

Он вновь схватил его за грудки и поглядел с каким-то отчаянием. Снейп, улавливающий каждое движение, направил палочку ему в спину и прорычал:

— Я сказал: отойди от него.

— Моя Нарцисса... — руки, в которых он сжимал ворот рубашки Гарри, дрожали и слабели с каждой секундой. Потом они безвольно упали вдоль тела, и он согнулся пополам, издав протяжный вой.

— В том, что погиб Драко, моей вины нет, — сказал Гарри. — Не совершайте ошибок своей жены, не пытайтесь отомстить за то, чего нет и в помине. Я искренне хотел спасти вашего сына, я пытался. На моих руках кровь не одного человека, но это не делает меня плохим. Во всем, что произошло в тот день, виноват только один волшебник, и сейчас он мертв. Справедливость восторжествовала в тот день, когда закончилась война. А она закончилась, Люциус. Давайте не будем воевать снова. Мы все ужасно устали.

Гарри прикрыл глаза и почувствовал, что падает. Северус подхватил его и, оглянувшись в последний раз на сотворенное, повел вниз, повторяя: «Всё хорошо, солнышко. Всё будет хорошо».

Очнулся он в подземельях в кресле. Не ясно было, сколько прошло времени и ищут ли их наверху.

— Поттер, — Снейп подошел к нему. Гарри мотнул головой и попытался встать, но мужчина схватил его за дрожащие руки.

— Что случилось?

— Я не могу сказать. Я не могу... — Снейп сжал его полупрозрачную ладонь. Ком в горле мешал говорить. «Герои, выиграв войну, теряют собственные тени». Они молча сидели, пока зельевар успокаивающе гладил его по волосам. Гарри прижался к нему и часто задышал. Слова, такие жуткие, собирались вырваться наружу. Когда он собрался с силами, то тихо начал.

— В общем... — и Гарри рассказал ему всё. Во время этого непрерывного монолога с его лица не сходила нервная улыбка, и, как ни старался, он не мог её стереть, хотя со стороны, должно быть, было так страшно смотреть на него в этот момент.

«Теперь я должен вернуться, да?»

«Как хочешь».

«У меня есть выбор?»

«Конечно».

Он говорил и говорил, не решаясь взглянуть в глаза, уставившись куда-то за спину, пока не затих от того, что в легкие больше не поступал воздух. Тогда он замолк, чтобы совсем не задохнуться.

«Если вы не отойдете от края, то станете более бесполезным, чем являетесь сейчас, вам так не кажется?»

Из оцепенения его вывели прикосновения. Осторожно, будто тот состоял сплошь из ажурных стеклянных изгибов, способных разрушиться от легкого дуновения, руки высвободили его из рубашки и мягко предложили опуститься.

«Veni, veni, Emmanuel...»

Дыхание согревало шею в местах поцелуев, спускавшихся с такой нежностью... Никто и никогда не целовал его так. Казалось, мужчина перестал замечать что-либо вокруг в этом мире, кроме тела, замершего под этими ласками.

«Средняя колоколенка и две боковые башни были для него словно три громадные клетки, в которых вскормленные им птицы заливались лишь для него. А ведь это были те самые колокола, которые сделали его глухим; но ведь и мать часто всего сильнее любит именно то дитя, которое заставило её больше страдать».

— Северус, — он чувствовал, как губы, прижавшиеся к его груди, подрагивают и всё с большим отчаянием, более долгими промежутками припадают к нему, — пожалуйста...

Никакой реакции. Вместе с теплом сохранилась память о каплях, застывших на коже. «Упаду — подхватите!» Мгновение — ещё одна, задевшая соседнюю, теперь несмело очерчивает влажную дорожку вдоль ребра. «Не любите — отпустите. Давайте сыграем в жизнь!» А дрожь всё усиливается. Губы то размыкаются в попытке что-то сказать, то замирают на миг затем, чтобы вновь продолжить свой аритмичный танец. У Гарри болезненно сжалось сердце. Снейп... плакал. В первый раз за всё время. Он хватался за него в объятиях, не причинявших друг другу ничего, кроме страданий своей легкостью, кружил, звал, умолял призрачное тело, с каждым днем неизбежно ускользающее от него и, в тоже время, дразнящее — мол, вот же оно, прямо перед ним, никуда не спешит и ждет его, его одного, — умолял остановиться.

— Давай уедем, — мальчик отдал бы многое за то, чтобы не слышать этой интонации в хриплом голосе. — Хочешь в Италию или в Грецию? Куда угодно — на море или в холод... Только ты и я.

— Когда?

— Хочешь — сейчас или завтра. Есть столько прекрасных мест...

— Я... Это было бы просто замечательно, Северус.

Глубокой ночью он садится за стол и берется за заточенное перо. Чернила оставляют на бумаге след — последнее напоминание о старом приятеле.

«Дорогие Рон и Гермиона...»

***

Соленый ветер уносит прошлое. Разбивает о скалы, смывает волнами. Великое и незначительное, любимое и безразличное — однажды оно сливается с бушующей стихией и забывается в вечности.

Ноги оказались в песке. Он снял жаркую обувь и зарылся в него ступнями, блаженно прикрывая веки. Волосы развевались от ветра, а когда он убрал их с лица, то не смог вымолвить ни слова. Перед ними возвышались бескрайние горы, укрытые пустынной зеленью. Создавалось ощущение, будто земной рельеф, укрывая землю, защищал странников своими могучими объятиями от всего мира. Невозможно было отвести взгляда от кристально-чистой воды у берегов. Лазурная рябь сливалась с небом, и свет в красках нетронутой человеком природы заставлял трепетать юное сердце.

Хижина, о которой говорил Северус, одиноко покоилась в нескольких метрах от моря. Она была полностью белой и словно светилась в солнечных лучах. По стенам вились ветви бугенвиллеи, облака пурпурных цветов обрамляли оконные ставни, пологую крышу. От двери тянулась мощеная каменная тропинка и обрывалась у самого берега.

Всего несколько дней, проведенных в этом райском месте, преобразили обоих до неузнаваемости. Гарри благодарил Вселенную за каждую возможность видеть Северуса таким, каким сделало его море. Казалось, он целиком влился в свою стихию. Вместо мантии на нем теперь всегда белая рубашка, распахнутая на груди; рукава закатаны на сильных загорелых руках, что безустанно трудились на кухне и создавали невиданные шедевры из свежепойманных морепродуктов. Он часто смотрит вдаль, когда думает о чем-то своем, а Гарри в этот момент рассматривает профиль его лица и клянется, что с этой горбинкой на носу, с этими скулами и черточкой между бровей не сравнятся никакие греческие боги.

— Так к чему в итоге пришел Сократ? Имеет рассудительность значение, или же это бесполезная наука?

Гарри лежал на песке и щурил глаза от солнца. Северус умиротворенно созерцал его и чистил горячие креветки.

— В первую очередь, он спросил самого Хармида о том, рассудителен он или же нет, –ответил мужчина, — однако разговор начался потому, что именно Сократ утратил самообладание.

— Значит, этот вопрос означает слабость Сократа перед мальчиком? Говоря о том, что рассудительные люди блаженны, он оправдывает собственное сомнение в её практическом применении? К чему эта мораль, когда соблазн столь велик?

Снейп подносит креветку к губам Гарри, и тот, посмеиваясь, кусает её вместе с пальцами.

Гарри мрачнеет, задумавшись о чем-то, а затем спрашивает, будто сам себя:

— Зачем я убил её?

Мужчина поворачивается к нему и внимательно смотрит.

— Я знал о твоих намерениях и не остановил тебя.

— Почему? Это было так дико, этот внезапный порыв... У меня ведь никогда не было такого. Я ведь знаю, я видел, к чему приводит расщепление души, какой уродливой она становится. И всё равно сделал это.

— Тем не менее, это был хладнокровный поступок, — сказал Снейп. — Ты поступил расчетливо и, нужно сказать, весьма оригинально. Не каждому зельевару взбредет в голову утопить анимага в зелье, растворить его в нем. Абсолютное большинство остановит свой выбор на простом яде и не станет прибегать к такой откровенной жестокости.

— Не говорите мне об этом! — воскликнул мальчик. — Ну зачем же вы мне об этом говорите? Это ведь так ужасно!

— А тебе не приходило в голову, что ты мог совершить это под моим влиянием? Ты давно меня сравниваешь с дьяволом, и это вполне ожидаемо, учитывая моё прошлое.

— Я не кукла какая-нибудь, чтобы мной руководить. У меня есть свой мозг, чтобы понять, что плохо, а что — нет.

— И до сих пор ты веришь в чёрно-белый мир. Признайся: она ведь это заслужила.

Гарри зажмуривается, не то от солнца, не то от навязчивых обвиняющих идей. Выждав, пока этот порыв пройдет, мужчина вдруг спросил:

— Скажи, о чем ты подумал, когда ты увидел меня в первый раз?

— На вас сложно было не обратить внимание. По крайней мере, мне так казалось. Столько было магии в вашем взгляде, когда вы посмотрели прямо на меня. Так смотрит только хищник на того, кого собирается... Мне стало так страшно, будто наизнанку душу вывернули и выставили перед всеми напоказ прямо в Большом зале, но видеть то, что в ней, способны были только вы. Это ужасно, но в одночасье зачаровывает, и... Неужели я такой? Скажите, разве и у меня были такие же глаза? Вы ведь потому меня об этом спросили, правда?

— Нет, просто из любопытства.

***

Проходит время, и вина проходит, утопая в греческом вине. Проходит время, и забывается всё плохое, будто боится скорби, сопровождающей последние дни того, чей час близится. Вдалеке проплывает судно. Маленькая голубая точка, движущаяся, словно напоминание о том, что где-то там далеко существует жизнь, которую они покинули так внезапно. Где-то там есть его друзья, сыгравшие свадьбу, есть недоумение от того, что двое людей способны любить, есть приказ об увольнении, статья в газете... Ни для Гарри, ни для Северуса теперь ничего из этого не должно было существовало. Только они двое — чего ещё желать?

***

— Когда меня не станет...

— Гарри...

— Нет, послушай. Когда меня не станет, сохрани мою палочку. Тогда ты сможешь вызвать патронуса. Я увижу это и тоже вызову своего. Так мы всегда сможем найти друг друга. Обещаешь, что сделаешь это?

— Обещаю.

— Я люблю тебя, Северус.

— Я тоже тебя люблю, солнышко.

***

— Какой красивый сегодня закат.

— Красивый, — отвечает мужчина, глядя ему в глаза.

Гарри скинул с себя полотенце, вскочил и пустился бежать вдоль берега. Северус улыбался ему вслед.

Он вбежал в воду по и поглядел на горизонт. Вскоре его талию обвили руки, и он прильнул к ним, как котенок. Волны сбивали с ног, а они искали равновесия в объятиях, во вкусе губ друг друга, в жизни, остаток которой хотели провести вдвоем. Гарри светился в последних лучах.

— Я чувствую, что это произойдет совсем скоро. Ты такой красивый, Северус. И весь мир сегодня прекрасен, как никогда.

— Гарри...

Он словно таял. Растворялся, становясь сродни призраку. Сквозь тело виднелось морское дно, проступали пальцы Снейпа.

— Я всегда буду с тобой. Где бы ты ни был, слышишь? Только будь счастлив. Это всё, чего я хочу. Не пропадай из-за меня.

Северус едва ощущал его. Только море касалось его кожи. Солнце заходило за горизонт, впуская ночь в свои владения. А он всё стоял.

— Люмос, — просипел усталый голос в темноте. Кончик палочки осветил песчаный берег. Нужно было возвращаться. — Акцио палочка Гарри Поттера.

Ничего не произошло.

И тогда грудь сковала паника. Ужас, гнев, страх — всё смешалось в одну невыразимую эмоцию. Он обыскал всё вокруг: тарелки летели на пол, простыни рвались, пузырьки с зельями разбивались о стены — он впал в беспамятство. Палочки не было. Должно быть, она осталась на берегу, а сегодня такие волны...

Со стороны моря дул теплый ветер. Пошатываясь от выпитого алкоголя, мужчина без сил опустился на порог дома. Что же ему теперь делать? Он вспомнил весь прошедший год. Его объятия, его смех и свой — рядом с ним. В груди разлилось тепло. «Экспекто Патронум», — произнес тихо. Серебряная лань взглянула на него своими огромными глазами и умчалась к берегу, а затем и по воде, словно та была твердой землей, рассыпающейся искрами под её копытцами. Иногда она оборачивалась на своего создателя и устремляла свой по-детски чуть осуждающий взгляд, а затем, ускоряясь пуще прежнего, продолжала свой путь.

Вдалеке, словно маяк, сияла маленькая звездочка. Лань стремилась к ней и более не обращала внимание ни на что вокруг. Северусу вспомнились слова Дамблдора. «Как прекрасен мир, являющийся во снах — от загадочных глубин океана до мерцающих звезд Вселенной», — сказал ему однажды мудрый волшебник.

Мокрая ткань облепляет измученное тело. Оно движется само по себе, доверяясь чему-то необъяснимому, природному. Мужчина закрывает глаза и поднимает голову к небу. Вот оно, спасение. Воздух застывает в легких, и наступает спокойствие. Да, непременно, теперь всё будет хорошо. Всё будет хорошо.

Он знает, куда идти, знает, что делать. Он знает, где Гарри.