Грань

Наступила весна. Знаменательным событием по этому поводу стал матч по квиддичу между Слизерином и Гриффиндором. Предвкушение заряжало воздух, как перед грозой. Джинни всю неделю была как на иголках, а Забини не преминул возможностью каждый раз бросать на неё и на Гарри злобные взгляды через стол. У обоих ловцов были равные условия: новейшие метлы, постоянные тренировки. Оба были прекрасно подготовлены, и означало это только одно — состязание обещало быть жестоким.

— Гриффиндор! Гриффиндор! — кричал стадион, приветствуя девушку, выходящую на поле.

Забини сплюнул на землю. По свистку они поравнялись и, кивнув друг другу, взмыли в небо.

Игра началась грязно. С первых минут мадам Трюк показала красную карточку. Слизерин потерял десять очков, однако это не помешало гриффиндорцам пересмотреть тактику — они слишком быстро теряли силы. Напряжение игры передавалось от участников к болельщикам; по всей толпе разливалось гудение, и глаза всех собравшихся были прикованы к крошечному мячику, носящемуся по небу.

Десять минут, двадцать — счет очков рос, но оставался равным. Снитч метался из стороны в сторону, дразня противников. Джинни боролась с сопротивлением воздуха и скоростью Блейза. Оба они неслись за золотой мушкой, низко склонившись над землей. Гарри едва мог усидеть на месте, следя за ними.

Внезапно произошло невероятное: руки их соприкоснулись и схватили снитч одновременно. Ловцы кувырком повалились на землю, а стадион взорвался победным воплем. Кричали все — и Слизерин, и Гриффиндор, и никто не понимал, кто же из них всё-таки сегодня выиграет, какое решение вынесет судья. Да это, впрочем, было для них уже и не важно. Гарри самого в этот момент захлестнула необъяснимая радость, и тогда, обнимаясь со всеми, он украдкой бросил взгляд в сторону полукруга Слизерина. Там, среди развевающихся изумрудных флагов, сидел Он. Да, и Он тоже смотрел на него в этот восхитительный миг. Его тоже охватывало это необъяснимое чувство — Гарри видел это по его глазам.

— Ничья! — прокричала мадам Трюк.

***

Одиночество. Вот то чувство, что охватывало грудь мужчины ледяными тисками каждый раз, когда он вступал в пустую комнату. Каждый Божий день. Бесконечные лекции, бесконечное безразличие к их содержанию со стороны тех, для кого они преподносились. Северус мог по часу сидеть над свитками с домашней работой и не различать ни слова. Имели ли хоть какие-то значения для него теперь эти бесконечные, повторяющиеся из года в год слова?

Только для него. Для него одного он всё это делал. Да, он смог признать это, хоть и не сразу, не без боли. «Для чего они мучают друг друга?», — думал он часто, когда бывало особенно сложно справляться с давящей тишиной вокруг. Он так привык к нему, что теперь даже не мог вспомнить, как жил без этой жизни рядом, без смеха, доносившегося до слуха, без лукавой искорки в его глазах. А ведь раньше он никогда ему не улыбался. Никто раньше не улыбался ему, разве что, кроме Лили. Её улыбка, единственная, искренняя, была утрачена по вине самого Северуса. Был ли мальчик заменой? Нет. Конечно же, нет. Нельзя отрицать того, что раньше Поттер и правда был для него смесью своих родителей, их отвратительным совмещением в одном лице, напоминавшем об измене, об утрате, огорчении и любви всей его жизни. Однако теперь это был Гарри. Гарри, мальчик, говорящий о прошлом у него на кухне. Гарри, который, затаив дыхание, старается над лучшим зельем за всю его практику. Гарри, с трепетом припадающий к нему губами сквозь мантию-невидимку, надевающий галстук Слизерина ради него, его Гарри, готовый на всё, лишь бы быть рядом с ним.

«Вся наша жизнь — игра, а люди в ней — актеры», — сказал Шекспир когда-то. «Всё это — ложь», — знает Северус. Избегать настоящего уже поздно. Ему надоело притворяться. Он тоже хочет стать человеком. Простым человеком, которому подвластно ощущать то же, что и всем. Пора было сорвать маску.

***

Зелье Гарри узнал сразу. С первой парты его можно было разглядеть отлично. Цвет его был неописуем – в котле плескались все возможные оттенки и переливались, не смешиваясь друг с другом, но являясь одной субстанцией. И название ей было...

— Это, — указал мужчина на содержимое котла, — итог всех семи лет вашего обучения. У вас будет три месяца, чтобы подготовиться к созданию данного зелья на экзамене. Не стоит пугаться — это всего лишь один из возможных вариантов его приготовления, наиболее полный из всех возможных. Его название — Initium Absolutum. Кто из присутствующих хочет продемонстрировать его действие?

Гарри молча поднял руку. Головы всех присутствующих обернулись в его сторону. Снейп остановил на нем тяжелый взгляд.

— Поттер. Расскажите нам, как работает это зелье.

Мальчик поднялся с места и, неотрывно глядя в котел, негромко произнес:

— Как известно, в любом веществе находится магическое ядро. Для каждого оно уникально. Магия течет вместе с соком по стеблю растения, она содержится в крови, наполняет неподвижные камни и даже наполняет музыку жизнью — словом, она повсюду. Всё в мире имеет свои противоположности. Черное противопоставимо белому, холод — теплу. И если эти два вещества смешать, то они... исчезнут. Вот. По такому принципу работают зелья, которые мы изучаем. Если собрать в котле все противоположности, например, той же Сыворотки Правды и сделать, грубо говоря, Сыворотку Лжи, то при их соединении можно получить одно из так называемых Начал в зависимости от желаемого. Всего их четыре. Земля, Воздух, Огонь и... Вода. А Initium Absolutum сочетает в себе характеристики любых веществ, какие только бывают. При смешении с этим зельем они все превращаются в обычную воду.

Гарри прервал свой рассказ и оглянулся. Ученики слушали его, как завороженные, а на губах Гермионы играла улыбка. Но глядела она не на него.

Это была не просто весенняя игра. Не просто матч, которого все ждали с таким предвкушением. Впервые за полтора месяца мальчик увидел в Северусе что-либо кроме безразличия.

Всё это время Гарри наполняла ужасающая пустота. Он был убежден, что то, что произошло тем январским вечером, стало завершением всего, что они построили.

Конечно, вначале он был безмерно счастлив. Гермиона ни о чем его не спрашивала, но это было и не нужно. На зельеварении он старался, как никогда прежде. Но, перехватив тогда взгляд профессора, легкость медленно сползла с него, стекла ледяным ручьем и замерла где-то под ногами. В ответ — ничего. Молчаливое «всё равно», как если бы Поттер слился с окружающим миром и исчез навсегда. Сосуд с экземпляром выскальзывает из рук и разбивается со звоном. Как же он ошибался, когда позволил потешить себя этой сладостной мыслью о том, что для него это может хоть что-то значить. «С», и больше ничего.

В феврале было тяжело. Так тяжело, что тяжело даже подняться с восходом солнца. Для чего, в самом деле, ему теперь это делать?

– Гарри, вставай! – крикнула ему Геримона и ворвалась в спальню. Она застала парня, лежащего, раскинув руки, на кровати в одежде и глядящего куда-то в потолок. – У нас занятия начинаются через десять минут! Гарри Поттер!

– Я не пойду, – отвечает он тихо и переворачивается на бок.

– Что значит «не пойду»?

Она присела на край его постели и, не добившись ответа, вздохнула, смиряясь. Занеся руку над его головой, она осторожно коснулась его волос и потрепала по макушке.

– Хочешь, я сама к нему схожу? – понизив голос, спрашивает она.

Гарри тут же напрягается всем телом и садится, как ни в чем ни бывало.

– Нет. Не нужно. Это...

Он не находит нужных слов, чтобы закончить. «Это пройдет?» «Это не важно?» «Я сам?»

За февралем настало принятие. Вернее, ему так казалось. Когда он думал, что был зол, мужчина попадался ему на глаза, и сердце мальчика таяло. Когда он думал, что ему так же безразлично, он встречал его вновь, и надежда теплилась в нем ярким огнем.

И вот, настал день, когда провозгласили «ничью». В тот день мальчик понял, что всё же ничего не исчезло. Что всё ещё можно исправить, если попытаться. И убедился в этом, когда в гостиную к нему влетела Винки. В прошлом эльфийка служила Барти Краучу-старшему, а теперь работала на кухне вместе с другими домовыми эльфами Хогвартса.

— Мистеру Гарри Поттеру записка, сэр.

Глубоко поклонившись, она передала ему свернутый клочок пергамента и, пятясь, так же внезапно исчезла.

— Спасибо, Винки, — едва успел сказать Гарри.

Записка была запечатана маленькой зеленой сургучной печатью. Развернув свиток, внутри он обнаружил всего три слова. «Жду у ворот». И подпись — две витиеватые буквы, сплетающиеся друг с другом. «С.С.»

Гарри понял, что уже несколько минут стоит, улыбаясь в пустоту, а потому спохватился и со всех ног бросился вниз.

Неприступный. Так далеко и так близко, он снова с ним. Гарри остановился в нерешительности, не ведая своих возможностей.

— Вы не забыли обо мне, — сказал он тихо.

— Вас нельзя забыть.

— Я так долго ждал вас,— в голосе слышалась горечь. Гарри поднял глаза и встретил сожаление.

– Мне казалось, что так будет лучше, – сказал Снейп. – Я думал, что всё ещё можно исправить.

– Вы избегали меня! Всё это время я думал, что сделал не так. Знаете, как это больно? Зачем же вы так со мной поступаете?

Ничего не отвечая, он взял его за руку.

— Куда мы идем? – спросил мальчик тихо.

— Увидишь, — ответного движения не последовало. — Пойдем. Я научу тебя летать.

***

Ветер гуляет по опушке леса. Он пытается слиться с ним, почувствовать его движение.

— Дыхание ровнее.

Он слышит его направление и вливается в поток. Грудь наполняет легкость.

— Представь, как твои ноги перестают ощущать под собой землю. Лети, Гарри.

Он взмывает вверх и смеётся от подъема внутри. Мир кажется маленьким, а все проблемы — незначительными, когда от них можно так легко убежать. Нет, квиддич — совсем иное. Там ты зависим от метлы, держишься за неё. А здесь не удерживает ничто. Грудь распирает от чувств, и на языке остается привкус этого чудесного слова — «свобода».

Северус догоняет его, и Гарри замедляется, подстраиваясь под его темп. Они кружатся, и два шлейфа сплетаются в черно-белую спираль, повторяя их путь. Они тонут в облаках и друг в друге, забывая обо всём.

***

Глядя в эти глаза, он стоит среди ивовой рощи ясной весной. Теплый ветер колышет печальные гривы, листья гладят траву под ногами и переливаются на солнце. Над лугом испаряется влага, создавая туман из счастливых воспоминаний. Мужчина ложится под деревом, вдыхает полынь и чабрец и прикрывает расслабленные веки, опьяненный собственным бессилием перед прошлым.

— Куда мы идем, профессор?

— Куда хочешь.

Мальчик смеётся и с замиранием смотрит на улыбку в ответ. Они не думают о том, что будет завтра, о том, что говорят. Их волнует только аромат цветов и леса, волнует солнце, пробивающееся сквозь листву деревьев. Муравей, ползущий по одежде, ладони, сплетающиеся в танце — вот и весь их мир.

— Смотри, там олененок, — Гарри указывал куда-то вдаль. Маленький, он вышел на поляну и принюхивался, вытянув мордочку. За ним стояли другие. Олени обступали их, ничуть не страшась, а некоторые даже давали к себе прикоснуться. Гарри нарвал им яблок и кормил с руки, не переставая улыбаться. А затем встретился взглядом с Северусом. Не нужно было слов, чтобы они поняли друг друга.

Забрав из руки плод, он притянул мальчика к себе и посадил рядом. Он гладил его по щеке и всё не отрывал взгляда от светящихся радостных глаз. Осторожно стянув очки, он отложил их в сторону и провел по опущенным ресницам, убирая волосы с лица, а затем близко наклонился к уху и что-то тихо прошептал.

Мы, словно птицы, безуспешно бьёмся крыльями о прутья клетки, а их только обрезают вместе с остатками надежды. Нам закрывают рты в ответ на неуслышанные крики, не желая понимать связь между громкостью и смыслом, и тогда мы, маленькие дети, выбираемся поздно ночью, чтобы искупаться в реке нагими, и, не думая о будущем, упиваемся свежим ароматом молодости. Потом нас вновь запрут и мы умрем так же гордо, как любая вольная птица, но пока есть возможность — глотаем воздух, смеёмся до боли и кричим, что есть мочи: «Carpe Diem!» И чувствуем, как в каждом нерве, каждой клеточке кожи пламенем разгорается желание жить. Наверное, так ощущается счастье.

***

Мы склонны к метафорам, когда хотим показаться возвышенными, говоря об элементарных вещах. В какой-то момент мы настолько часто возвращаемся к одной и той же теме для внутренних бесед, что иное происходящее уже перестаёт заботить. В попытке объяснить всем, а может, только себе — в разных словах, красивых, расплывчатых, словно масляные эскизы — простые истины, мы перестаём замечать собственную глупость. Для кого, скажите, как не для глупцов повторять одно и тоже в этих причудливых вариациях по много сотен раз?

— Я люблю тебя.

Забрав из руки плод, Снейп притянул мальчика к себе и посадил рядом. Он гладил его по щеке и всё не отрывал взгляда от светящихся радостных глаз. Осторожно стянув очки, он отложил их в сторону и провел по опущенным ресницам, убирая волосы с лица, а затем близко наклонился к уху и прошептал:

— Я люблю тебя.

Три слова. Они повторялись в его голове снова и снова, как заведенные. В них заключалось всё.

Странный танец в полутьме. Сегодня ему можно всё. Можно касаться, быть первым.

Начинает он с ладоней. Осторожно, словно боясь отторжения, он касается его пальцев и ощущает разряд, проходящий вдоль руки. Затем проходится выше, к запястью, и застывает у рукава. Отрывает руку и заносит повыше, к плечам. Ему так не доставало этих губ, этих прекрасных губ на его устах. Он находит их и останавливается в дюйме от прикосновения. Сегодня он ещё успеет ими насладиться.

Пальцы замирают над первой пуговицей. Теперь, когда можно сделать шаг, он хочет растянуть момент. Одна, вторая. Едва касаясь, он очерчивает открывшиеся ключицы, проводит дорожку к шее и задевает волосы. Тело спокойно под его прикосновениями, не порывается остановить, оттолкнуть. Третья, четвертая. Ткань мантии грубая, и это контрастирует с бархатом, скрывающимся под ней. Пятая. Волнение перехватывает все внутри. Шестая, открывающая доступ к дыханию, ослабляющая хватку у горла, приносящая насыщение долгожданным воздухом. Как долго он пробыл без него.

Платон в «Хармиде» писал: «Когда же после слов Крития, что я знаток необходимого ему средства, он бросил на меня невыразимый взгляд и сделал движение, как бы намереваясь обратиться ко мне с вопросом, а все собравшиеся в палестре обступили нас тесным кругом, тогда, благородный мой друг, я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня охватил пламень: я был вне себя и подумал, что в любовных делах мудрейший — поэт Кидий, советовавший кому-то по поводу встречи с прекрасным мальчиком «остерегаться, выйдя, олененку подобно, навстречу льву, разделить удел жертвенного мяса»: ведь мне показалось, что я и сам раздираем на части таким чудовищем».

Он преклонялся перед этим телом. Столько лет оно скрывалось под черными одеяниями, такое прекрасное.

Он касается его и чувствует, как дрожь в пальцах усиливается с каждым новым движением.

– Нет, хватит... Это неправильно, – хрипло шепчет Гарри и смыкает запястья вместе. – Свяжи меня.

Зельевар молчит и глядит на него сверху вниз.

– Пожалуйста. Я же вижу, что тебе тоже тяжело.

Тогда он нависает над ним и легко разводит его руки по сторонам. Взмах палочки и тихое «Инкарцеро»: теперь Гарри мог лишь стиснуть кулаки и прогнуться в спине от нетерпения. Веревки крепко держали его, но не вселяли страха – наоборот, лишь придавали уверенности.

Снейп безжалостно проводит рукой над его грудью, заставляя тело подрагивать от желания ощутить прикосновение. Гарри ждет, однако взамен получает одну лишь пустоту.

– Дисциплина, Поттер. Основа всего. Вы помните наш первый урок окклюменции?

Он попытался собрать разум воедино и подумать хоть о чем-то, кроме изящных тонких пальцев, замерших над его животом.

– Вы выучили его дословно, я знаю, – пророкотал мужчина ему на ухо. – Одну часть из моей речи вы помните чуть ярче, не так ли?

Гарри сглатывает вязкий ком и молвит:

– В прошлом... Темному лорду доставляло... особое наслаждение проникать в сознание своих жертв и порождать мучительные видения, доводившие их... до безумия. Лишь насладившись агонией до последней капли, заставив их буквально молить о смерти, он наконец-то убивал их.

Горло сужалось всякий раз, когда мозг заставлял фантомно почувствовать, как пальцы, едва касаясь, прочерчивают дорожку по всей длине и останавливаются у возвышения. Связки то и дело мешали дыханию, но ещё не решались завибрировать от прилагаемых усилий, чтобы издать из груди первый стон. Этот момент был уже близко, чертовски близко, но Гарри боялся, что преждевременное нетерпение разозлит Мастера, и тогда он вовсе лишит его возможности освободиться от давно мучившего организм напряжения, не позволит ему...

— Спокойно, — Гарри дернулся так сильно, что веревки неприятно полоснули запястья. Прикосновение обожгло его, словно разрядом тока, но он тут же осадил сам себя за свой порыв, напоминая, что это всего лишь начало.

Странный танец в полутьме. «Смотри мне в глаза», «расслабься», «ноги не своди», – ласкали слух приказы. Он слышал бормотание латинских слов, но не различал ни единого из-за шума в голове. Дьявольский жар разливался внутри, и что-то оживало в нем, заставляло метаться по подушкам, позабыв о правилах. Ведь это пытка, не иначе: каждый раз, стоило пелене сгуститься, а сердцу забиться чаще, как эта сладостная мука прекращалась, сменяясь тянущей болью отступающей волны. Он не знал, сколько прошло времени, но казалось, будто целая вечность.

Очнулся юноша от ощущения ледяного обруча неясного страха, внезапно сковавшего его грудную клетку. Открыв глаза, он в ужасе заметил каплю, собиравшуюся покинуть предназначенное ей место, и хмурый взгляд, прикованный к её белесому греховному пути.

– Вы вынуждаете меня принять крайние меры, – в голосе Снейпа слышится недовольство.

– Пожалуйста, – выдыхает Гарри. – Я больше... не могу.

– Запомните свои слова, – рычит он сквозь зубы и выхватывает волшебную палочку.

«Сродни Круциатусу». Таким казалось ему позднее заклинание, разлившееся мурашками по телу. Он слабо различал что-то кроме бликов света и тени, едва слышал собственный крик. Казалось, взрыв уже должен был произойти давно, но огонь всё не угасал, продолжая выжигать внутренности. Гарри метался в полусознании, пытаясь потушить его всем своим существованием, и не мог. Что-то мешало, не давало перейти эту грань.

Движения стали резче, жестче. Каждый толчок сопровождала вспышка удовольствия, разливающаяся от точки, задеваемой внутри. Под прикрытыми веками метались искры. Он кричал от боли и наслаждения, срывая голос, кусая губы в кровь, царапая ногтями спину своего любовника.

«Фините Инкантатем». Странный танец в полутьме. Звук обрывается, и наступает великое Ничто.

***

Гарри Поттер лежал, вдыхая аромат одеяла. Он хотел запомнить этот запах, впечатать в мозг, как клеймо, чтобы никогда не забывать мгновения, когда он проснулся и осознал, что всё окружавшее его — это правда. Аромат трав, горького кофе, волос Северуса, его кожи и его самого — окутывал облаком забвения, как ни в одном сне не почудилось бы. Прекраснее, похоже, не существовало больше никакого в мире аромата.

— Как ты это делаешь? – спрашивает он тихо.

— Что делаю? – отзывается мужчина.

— Знаешь, когда остановиться. Каждый раз. Ни секундой позже.

— Когда ты в таком состоянии, твои мысли такие громкие, что их, кажется, услышит любой в радиусе нескольких метров. Я чувствую всё, что ты чувствуешь.

– Как думаешь, почему? Почему мы можем слышать друг друга?

– Потому что ты – это...

– Это ты. Я – это ты, и наоборот. Я снова перебил, прости.

Пальцы задумчиво выводили причудливые узоры на коже, покрытой лёгкими мурашками. Читали, словно шрифт Брайля, каждый шрам, выступ костей. Овал на груди от медальона, едва заметный белесый ободок вокруг шеи, следы зубов Нагайны, «Я не должен лгать» и тысячи других порезов, царапин и ссадин, укрывавших тело и руки за годы битв и падений. Конечно же, заветная молния на лбу.

— Я могу попробовать залечить некоторые, — тихий голос вывел обоих из полудремы. Гарри шевельнулся. — Многие, конечно, останутся на всю жизнь, особенно старые и те, что имеют магический остаток.

— Давай.

Он приподнялся на локте и поглядел на мужчину сверху вниз. Черные волосы Северуса разметались по подушке и спадали прядями ему на глаза. Гарри осторожно протянул руку к его лицу и заправил локон за ухо, но на середине движения не удержался и потянулся за поцелуем.

Они искали губы друг друга, понимали, что с каждым разом голод становится всё сильнее, но остановиться уже не могли. На плавные, но настойчивые прикосновения мальчик тут же отзывался рваным движением или вздохом, однако вскоре попытался высвободиться, вспоминая о существовании времени.

— Ну-ну, я так никогда не встану.

— Ты никому не обязан, так что...

— И что мы им всем скажем? Вот так возьмут и пропадут в один день без вести два учителя, да?

— Вполне убедительный план.

Мальчик лежал у него на груди, когда из задумчивости его вдруг вывело резкое: «Поттер!» Он вздрогнул от того, насколько громким в тишине показалось это восклицание.

— Что такое? — он поднялся и непонимающе поглядел на его встревоженное выражение лица.

— Твоя рука... и не только рука! Ты весь...

Гарри уставился на свои руки и понял причину его беспокойства. Сквозь пальцы он смог увидеть цвет покрывала, которым они укрывались. Мужчина взял его ладони в свои, и его руки стало видно сквозь тело, ведь оно было... прозрачным. Совсем незаметно, если не приглядываться, но это было так и это было абсолютно ненормально. Гарри не понимал, что ему делать — его охватила паника.

— Ч-ш-ш, — он схватил его за плечи, останавливая от поспешных действий, — успокойся. Сейчас мы идем к мадам Помфри, ладно?

Он судорожно кивнул и взял одежду с пола.

— Стой. Ещё кое-что, — он повернул его к себе и осмотрел шею, а затем взял волшебную палочку и провел по интересующему его участку кожи.

— Ты что, убрал их? — нахмурился Гарри.

Северус ухмыльнулся и, наклонившись близко к уху, проговорил низким голосом:

— Призрак ты или нет, но можешь не сомневаться, что скоро они снова там появятся.

***

— Вот, посмотрите, — медсестра указала на него после очередного наведения одного и того же оценочного заклинания, — красный цвет сигнализирует о болезни.

Тем же заклинанием его осматривали в аврорате, и теперь он слышит то же, что и тогда.

— Я не знаю, что с вами, Поттер, — промолвила Помфри, опуская палочку, — У меня просто опускаются руки, ведь я впервые за все годы работы не знаю, как вам помочь. Это не порча, не отравление, ни одна из известных мне и науке бед, которые могли на вас навлечь. Вот, возьмите, — она протянула ему пузырёк с каким-то зельем, — это укрепляющее, ничего такого. Вы так похудели, так бледны – прямо смотреть страшно. Я никогда не видела ничего подобного.

Она продолжала говорить утешения, пока он стоял, устремив пустой взгляд в никуда. Ещё недавно он был так счастлив.

***

Шли дни, близились экзамены. Гарри допоздна засиживался в библиотеке над учебниками, за что получал нагоняй от Северуса, но ничего не мог с собой поделать. Завершение учебы стало бы для него единственной вещью, утратившей ощущение вязкой неизвестности. Он хотел быть уверенным в своих силах, в том, что высокие баллы дадут ему возможность получить хорошую работу. Он хотел думать о том, что поступит в Академию Зельеваров и напишет научную статью, или станет врачом в больнице святого Мунго, если состояние здоровья не изменится. Если, если... если он вообще... останется.

С каждым днем он видел, что становится всё прозрачнее. Гермиона, узнав о том, что с ним, металась из угла в угол, словно загнанный зверь и безмерно хотела хоть чем-то помочь другу. Хоть как-то поддержать.

Написав письмо Рону, она договорилась с ним о встрече. Все следующие выходные они втроем провели в Хогсмиде, вспоминая прошлое. Они проведали Хагрида и Клыка и даже честно съели по одному каменному печенью. Им снова было хорошо вместе.

Только Гарри чуть более молчалив, чем обычно. Сердце его хранит секреты, он знает, что этого не избежать. «Ничто уже не будет таким, как прежде», — знает он.

***

Языки пламени выжигают руки до костей. Пальцы судорожно вырывают траву из ямы, комья земли разлетаются в стороны. Глаза затуманены едким дымом, невозможно дышать. Вспышки. Несколько жестоких дуэлей между Пожирателями и аврорами. Где-то кричит ребёнок. Кто-то рядом падает без чувств, застывшая маска смерти на лице приводит в ужас любого здорового человека, но, конечно, тебя это не касается. Ты продолжаешь рыть, наталкиваясь на проклятых жуков, корни и червей, в отчаянии пытаясь найти.

Кто-то зовёт по имени. Ты слышишь шаги, но разум с трудом различает голос. Разъярённый семнадцатилетний мальчик бросает заклинание и ты отмахиваешься, словно показывая, что сейчас это невовремя. Снова «Протего», и снова – оно уже заело у тебя в сознании, и только руки отвлекаются на палочку, отнимая драгоценное время. Ты зол. Понимая, что деваться некуда, ты перехватываешь сражение, всё же не смея дать ответный удар. Поттер блестит очками, и в омутах за ними разворачивается ненависть.

Он лежит под тобой на смятой сожженной траве, поверженный, лишенный защиты. Ты наклоняешься низко и произносишь роковые слова:

— Вы смеете использовать мои же заклинания против меня, Поттер? Да. Это я Принц-полукровка.

Под подошвой туфли чувствуется что-то мягкое. Ты оборачиваешься и в ужасе видишь втоптанный в грязь кусок белого хлеба. В тот же миг из-под земли показываются уродливые паучьи пальцы, а затем и вся рука. Она хватает тебя за лодыжку, и вдруг земля разверзается под твоими ногами. Ты теряешь опору и летишь, проваливаешься в саму Преисподнюю, а в ушах стоит оглушающий крик потревоженных умерших. Рука тянет тебя вниз, и обладательница её – изможденная, смутно знакомая женщина – скрипуче смеётся над безуспешными попытками вырваться из её хватки.

– Ты совершил ужасное преступление, Северус, – шепчут голоса, множащиеся в эхо. – Ты наступил на хлеб. Разве мать не говорила тебе, какой это грех? Посмотри на нас. Посмотри и сравни с тем, кто тебе дорог. Все, к кому ты прикасаешься, однажды оказываются здесь.

«Ты убил меня». «Ты убил меня!», – слышится шипение. Из черноты показываются трое мужчин. За время, что они провели здесь, их угольно-черные масляные пряди отросли и теперь спадали на землистые бледно-лунные мертвые лица.

Снейп оборачивается на звук и видит: с другой стороны его обступили три женщины. Они были полностью обнажены. Тела их были изуродованы синевато-алыми полосами, словно их секли часами. Женщины шипели,будто говорили на парселтанге: «Ты убил меня». «Ты убил меня!»

– Я не убивал вас, – качает головой.

– Ты убил меня. Вот здесь, – и они приложили руки к своим небьющимся сердцам.

Он знал их. Когда-то этим дешевым бабочкам было суждено ненавязчиво задеть мужчину пологом платья в темном переулке близ рыночной площади, подать знак. Если бы они только знали, на что пошли тогда, двадцать лет назад.

Шестеро сомкнули круг и подняли голову к тому, что наверху называлось небом. Из тьмы показалось нечто, спускающееся из ниоткуда. Седьмое.

Женщина парила в воздухе, спускаясь все ниже. Северус узнал её. Имя мягко спадает с языка по слогам, преодолевая невидимую ступень. Она опускается на руки Снейпа и неподвижно застывает, откинув голову. Он прижимает к себе бездыханное тело, и рыжие кудри падают ему на грудь.

«Ты убил её». «Ты убил её!», – говорили они. «Но она доверила тебе своего сына. Неужели тебе хотелось бы, чтобы он стал следующим? Чтобы он стал одним из нас?»

Мужчина вскакивает со смятой постели, тяжело дыша. Его затрясло, как в лихорадке, когда он, оглянувшись, увидел Гарри рядом с собой, сонно потирающего глаза.

– Что такое, Северус?

– Ничего. Спи, – он потрепал его по волосам и наклонился, чтобы поцеловать в лоб. Гарри почувствовал, как дрожат его губы.

Избавив мужчину от лишних вопросов, Гарри только обвил того руками и прислушался к выравнивающемуся дыханию. Оба долго вглядывались в темноту, пока Гарри вдруг не вспомнил:

– Странная закономерность: как только ты начинаешь на меня воздействовать, у меня сразу пропадают слабость и кошмары. Особенно если это воздействие... как бы это сказать... погрубее, что-ли.

– У тебя адреналиновая зависимость, – хмыкнул Снейп. – Я уже тебе об этом говорил, кажется.

– Только не думай опять, что я с тобой только из-за этого.

– И не собирался.

– Конечно.

Больше Гарри ничего не говорил, стараясь только уловить хотя бы намек в чужом сознании на потревоживший Северуса сон. Всё равно не скажет.

Но в ответ – ничего. Обманчивое спокойствие сводов замка, пустота. Что же там такое было, что он вынужден закрыться?

***

Свитки, останавливающиеся у каждой парты, прогоняли все сомнения и тревоги. Экзамены написаны, ничего уже не изменить. Мальчик не боялся даже самых низких результатов, хоть и смел тешить себя надеждой на то, что его кропотливые труды не прошли даром.

На счет «три» вместе с Гермионой они одновременно развернули результаты оценок. И Гарри обомлел.

«Зельеварение», – значилось в одной из частей списка. Ниже прилагался ряд с оценками, полученными за последний год, а также за итоговую работу, сваренную им на прошлой неделе. Это был ряд, состоящий из одних «Превосходно». «Превосходно, превосходно...» И так пять раз, будто одного не достаточно.

– Ну что? – окликнула его подруга. Тот молча передал ей лист. Быстро просмотрев его, та довольно хмыкнула и сунула его обратно ему в руки. – А чего ты хотел? Всё правильно. Значит, соблазнение прошло успешно.

Гарри зашелся кашлем, и Гермиона заливисто засмеялась, привлекая внимание всего класса.

– Мы это сделали, Гарри.

– Да, – согласился тот, глядя в пустоту, – мы это сделали.

***

— Вот и подошел к концу этот год, – торжественно промолвила Минерва, оглядывая всех собравшихся.

Её речь была долгой, и, можно говорить с уверенностью – не только Гарри не услышал из неё и половины. В голове каждого роились мысли, заглушавшие звучащие слова. Кто-то оглядывался в будущее с тревогой, кто-то – с нетерпением, но всех их объединяло одно – это звенящее в стенах Большого зала слово, доносящееся до сознания каждого: «выпускники».

— Как вы знаете, на первом курсе каждого из вас ожидало первое испытание, проводящее во взрослую жизнь — это распределение по факультетам с помощью Распределяющей Шляпы. Думаю, каждый прекрасно помнит все её мудрые слова и наставления. Также в нашей школе есть замечательная традиция дать ей сказать несколько заключительных слов каждому из вас. Кто хочет выйти первым?

— Гермион, давай ты, – подтолкнул Гарри подругу, – с тебя же всё начиналось.

Подбадриваемая аплодисментами, Гермиона, сияя, вышла к кафедре и взяла из рук Минервы протянутую старую шляпу. Та задумалась у неё на голове, а затем произнесла:

— Видеть вы его желали

В этот светлый, добрый час.

Он, пред будущим робея,

Ожидает вас.

Она оглянулась, и Рон, такой же красный, как его волосы, стоящий у входа в Зал, помахал ей рукой. Она сбежала вниз и остановилась перед ним. Тот почесал голову.

— Кхм. Ну, как бы это... ты... ну, в общем... Ты выйдешь за меня, Гермиона?

Она бросилась ему на шею. Гарри закусил губу. Все зааплодировали.

Шляпа не пропустила ни одной головы. Наконец, настала и его очередь.

— Гарри Поттер!

Он поднялся наверх, сгорая от нетерпения, и почувствовал на себе взгляд Северуса. Улыбнувшись директрисе, он взял артефакт. И вот, что он услышал:

— Где нужда и где огонь,

Где сгорело всё дотла,

Правду ты найдешь, родной,

Приходи скорей туда.

Правда плещется в глазах,

Ты ищи её скорей.

Смерть найдешь, смахнувши прах,

В мудрости её костей.

Молчание разрасталось с каждой минутой. Оно оглушало сильнее любого звука, которого так сейчас не хватало, чтобы разорвать натяную струну всеобщей тревоги. Гарри кивнул своим мыслям и сделал шаг вниз. Ещё один, такой громкий. Бом, бом – ударяли подошвы вместо биения сердца. Он знал, куда ему нужно идти и знал, что сейчас никто его не остановит. Такова его судьба – она свершится сегодня в Выручай-комнате. Ему следовало помнить о расплате за чужую жизнь.

– Гарри, не надо! – крикнула ему Гермиона. – Это может быть опасно!

«Глупая», – покачал головой тот.

Ступени, коридоры – пустынные, ведь никто не бросился следом. Весь замок молчал, ожидая, пока всё свершится.

Гарри проводит рукой по глухой кирпичной стене. Раз-два – вышагивает он и прикрывает глаза.

Он снова здесь. Ничто не бросается на него, не спешит убить. Всё, как тогда. Пепел витает в воздухе, в замершем времени. Он устремляется вглубь помещения, высматривая то, что ему необходимо. Оно определенно должно быть где-то здесь, он знает.

И действительно. Призрачный блеск, который он заметил ещё в прошлый раз, снова попадает в поле зрения. Он всматривается вдаль и подходит ближе, вытягивая руку вперед. Точка обретает форму надколотой сферы, и внезапно он всё понимает. Тошнота подкатывает к горлу, но он не имеет права на отступление. Шаг, ещё шаг. Только не закрывать глаза.

Там, под слоем вздымающихся серых хлопьев, белеет череп — единственное, что осталось от Драко Малфоя.

Выдыхая, Гарри останавливается и нагибается над тем, что лежит у его ног. Он знает, что должен коснуться его, чтобы узнать тайну. Что же это — портал?

Одно касание. Холодная поверхность обгоревшей лобной кости – ничего.

Вдруг в одной из глазниц он замечает... маленький блестящий черный камушек с разломом посередине. То, что было утеряно, то, что, как он думал, ему больше не могло пригодиться. «Вот он, конец», – думает мальчик. Он берет в руки один из Даров Смерти, закрывает глаза и трижды поворачивает в ладони.

— Ну здравствуй, Гарри, — говорит ему Дамблдор.