Грань

Гарри потёр рукой лоб. Шрам не беспокоил его с тех пор, как часть души Тома Реддла покинула его, но привычка была неисправима.

После уроков Гермиона попросила его отнести письмо в совятню, а сама отправилась в книжные чащи. Гарри не стал её тревожить, да и самому в последнее время не хотелось лишний раз находиться в чьей-либо компании. Он укорял себя за это, но ничего не мог поделать.

Стоило отворить дверь, как за нарушением покоя последовало шелестение сотни крыльев и стук когтей. На него тут же воззрилось множество хищных желтых глаз. Под ногами хрустело сено, перья, засохший помет, мышиные скелетики. Он прошел вдоль насестов, отыскивая сову с биркой на лапе – служебным знаком. Таких птиц отправляли, если не было собственных.

Внезапно среди рябого оперения разномастных пернатых внимание Гарри привлекла одна сова. Она была слишком маленькой на фоне своих собратьев, какой-то вытянутой, жилистой... Ах, Мерлин, да это и не сова вовсе!

На одной из жердочек под самым потолком притаилась ворона. Но какая – это стоило видеть. Белая, и только кончики крыльев окантованы привычным черным. «Странно, – подумал мальчик, – вороны не считаются почтовыми птицами».

Встретившись с ним взглядом, ворона издала клич и слетела на несколько уровней ниже. Склонив голову набок, она направила на него свой красный глаз. Приглядевшись, Гарри заметил, что она была какой-то потрепанной: оперение взъерошено, движения рваные, словно она проделала нелегкий путь при доставке письма.

Наконец, ему удалось отыскать нужную сову. Отвлекшись, он передал ей в лапы конверт и монетку в пять кнатов. Едва дослушав адрес, та тотчас выпорхнула в распахнутое окно и скрылась. Гарри вздохнул и, постояв немного, уже думал идти обратно, когда ойкнул от неожиданности. Руку пронзила резкая боль – ворона клюнула его и, каркнув, снова улетела в дальний угол наверху.

– Эй! Что я тебе сделал?

Ворона повернулась на зов, раскрыла крылья в оборонительном жесте и пронзительно закричала. Выпустив когти, она принялась летать по совятне, так что Гарри пришлось закрыться руками и бежать. У вороны было явно не лучшее расположение духа. Направляясь прочь из башни, он заметил себе поискать в следующий раз за завтраком эту странную особу. Интересно, кто содержит её у себя и для чего.

Но как ни старался Гарри на следующий день, в хаосе из крыльев и падающих в еду свитков разглядеть что-либо было невозможно.

– На что смотришь? Ждешь письма? – поинтересовалась подруга.

– Нет. Слушай, ты не знаешь, кому вместо совы почту приносит белая ворона?

– Белая, прости? Нет, не знаю.

– Вчера эта гадкая птица чуть не выклевала мне глаза.

– Кошмар. Может быть, ты снова прикинулся василиском?

– Снова? О чем это ты?

Гермиона засмеялась.

Вечером Гарри предстояло отправиться во владения Салазара. Он взвесил то, что ему предстояло сделать. «Если Снейп действительно захочет прибегнуть к легилименции, то нечего и сравнивать прошлые уроки с предстоящими. Слишком много вещей, которые стоило скрывать». Он сцепил зубы. «Нет, так нельзя, – думал он, – нужно отказаться». Но тогда... Что ему в принципе может помочь?

– Добрый вечер, сэр, – постучал Гарри.

– А, да, Поттер. Заходите, – зельевар сидел за столом, листая в свете канделябра работы учеников. На краю переносицы висели очки в тонкой оправе. Он оторвался от своего занятия, кладя их на бумаги, и в знакомом выражении лица уставился на посетителя. – Только перед началом я бы хотел, чтобы вы прошли в гостиную.

Он пересек кабинет, уставленный зельями, и отворил дверь, скрытую между стеллажами. Раньше Гарри не замечал её, да и в целом не особенно приглядывался к неприветливой обстановке. Оказалось, там действительно был вход в другое помещение. Ранее он уже бывал в гостиной Слизерина и нашел большое сходство с тем, что перед ним открылось. Строгая мебель, пара шкафов, столик у кресел, приглушенные зеленые тона.

– Думаю, здесь будет... удобнее провести нашу беседу. Садитесь.

Гарри прошел к креслу. Чтобы прервать неуютное молчание, он задал мучивший его вопрос.

– Сэр, я только... Вы сказали о том, что придется прибегнуть к легилименции. Это обязательно?

– Я сказал только о том, что вам понадобится практика защиты разума, но это не обязательно подразумевает чтение воспоминаний. Собственно, с этого мы и начнем.

Снейп сидел напротив него и говорил тихо, но слова впечатывались, как если бы голос раздавался в его голове. Он разливался по телу низким рокотом, и Гарри ощущал его в мурашках на холодной коже.

– Я хочу, чтобы вы закрыли глаза. Вы напряжены, Поттер. Ваши эмоции мешают вам. Они льются бесконтрольным потоком мыслей, отравляющим настоящий момент.

Гарри не понимал, что с ним происходило. Его обволакивало спокойствием. Нельзя было не слушать, не повиноваться. Он прикрыл веки. Тело обмякло, казавшееся до этого столь неправильно напряженным. Сознание погружалось в полудрему. Транс.

– Вам не хватает дисциплины, и я не скажу ничего нового – вы уже слышали об этом ранее. Видимо, указаний недостаточно, чтобы понять её практическое значение. Перестаньте думать о чем-либо. Прошлого не существует в этом помещении. Вы оставляете беспокойство за закрытой дверью, за закрытыми веками. Вы ни о чем не думаете. Вы слышите только мой голос. Вас не тревожит ничего за пределами его звучания.

Когда Гарри очнулся, тусклый свет показался ему слишком ярким. Он не знал, сколько прошло времени. На столике перед ним стояла чашка с кофе. Напиток, видимо, принесли недавно, потому как он был ещё горячим.

– Не смотрите так, это не яд. Выпейте, лучше станет.

– Это Империус? – Гарри ещё не вполне владел собой, чтобы выразиться яснее. – Я ничего не мог сделать. Я как будто... – «стал змеёй, повинующейся флейте», – закончил он про себя.

– Практика работы над сознанием. Этого не добиться с помощью заклинаний.

Отпивая кофе, он подумал, что ничего вкуснее в жизни не пробовал.

— Вам известно, что такое адреналин? – Гарри неуверенно кивнул. – Это ваша зависимость. Гормон поступал в огромных количествах, когда из года в год вы испытывали сильные ощущения. Страх, боль. Когда опасность исчезает, у вас начинается ломка. Как часто вы провоцируете людей на гнев, обращая его на себя? Слабость, сердце готово выпрыгнуть из груди и непременно хочется...

– Хочется что-то с собой сделать, – закончил за него Гарри.

– Когда возникло это пристрастие – ходить по лезвию ножа? Во время войны? Я не думаю. Даже это, – он указал палочкой на его лоб в то место, где волосы скрывали молнию, – даже это подтверждает мои слова.

– Но это же не зависело от меня в тот момент.

– Конечно. Не всё подвластно контролю. Не все вещи зависят от наших желаний, моральных принципов, законов... – он осекся и прикрыл глаза в раздражении.

– Хотите сказать, что это всегда со мной было? Нечто вроде природной черты?

– Я не могу утверждать, было это до шрама или стало его следствием. Главное лишь то, что мы имеем в итоге.

– И как с этим бороться?

– Бороться, Поттер? Как вы собираетесь с этим бороться? Можно бороться с сорняком, вырывая его из земли и топча листья, но из семени чертополоха розе вырасти, к сожалению, нельзя.

У Гарри создалось ощущение, будто Снейп говорил вовсе не о нём, или, по крайней мере, не только. Возможно, ему просто казалось.

***

– Итак. Сегодняшняя тема урока – Патронус. Кто мне скажет, что это такое?

Класс загудел, приветствуя нового учителя. Помимо посещения собственных занятий и усердной подготовки к экзаменам, он преподавал Защиту от Темных Искусств практически ежедневно. Дети любили Гарри и ему бы тоже нравилось, если бы не усталость, о которой говорил не только его внешний вид, но и магия. На то, чтобы колдовать, он тратил куда больше энергии, чем хотелось бы, а потому немного волновался: чтобы продемонстрировать телесного Патронуса, потребуется больше, чем он мог позволить себе перед публикой.

В это же время, пока Гриффиндор и Слизерин тренировались вызывать лучшие воспоминания, несколькими этажами ниже проходил урок зельеварения у двух других факультетов.

– Кто мне скажет, что это? – Снейп снял с подставки котелок и поставил его на первую парту, чтобы шестикурсники могли увидеть содержимое.

Некоторые подвинулись ближе, чтобы вдохнуть аромат, разнесшийся по классу. Сдавленный кашель, а потом кто-то шепнул на ухо соседу:

– Любовные напитки?

Девочка в синем галстуке подняла руку. Тихие смешки заставили её слегка покраснеть.

– Это Амортенция, сэр, – после её нерешительного замечания шум усилился, и она смутилась ещё больше.

– Последние парты, пять очков с Когтеврана. Итак, верно, этот экземпляр под названием Амортенция является одним из сильнейших любовных зелий. Как можно наблюдать, его характерными чертами являются...

Пока профессор описывал структуру, класс, казалось, начала забавлять такая тема урока. Девочка, отвечавшая до этого, снова подала голос:

– Сэр, в учебнике нет рецепта этого зелья.

– На практических занятиях вы не будете его варить, вам это ни к чему.

Театральный вздох в углу: «Жаль».

– Да что вы знаете, Стреттон? – Снейп прошел к нему и окинул взглядом. – Встаньте.

Не ожидая такого исхода, из тени вышел юноша из Пуффендуя и опустил голову.

– Вы хотите сварить это зелье?

– Нет, сэр.

– А вы хоть на миг задумывались, насколько это опасная и бесполезная вещь? Насколько нужно не уважать себя, чтобы много лет подряд тешить самолюбие с помощью какого-то варева, обманывая и получая искусственные чувства от человека, которому вы на самом деле безразличны? Да проще быть сто раз одиноким, чем доходить до такого отчаяния.

Уголки его губ презрительно дрогнули. Снейп вернулся к доске и что-то начертил, скрипя мелом в полной тишине. Потом резко обернулся.

– А если подмешать биологическую часть умершего, что выпивший будет делать в таком случае, вы задумывались? Хорошо, если дело ограничится некрофилией, но можно ведь в беспамятстве отправиться на тот свет следом – вы об этом подумали, Стреттон? Или вам так же смешно?

– Нет, сэр.

– Если кому-нибудь из вас захочется воспользоваться этим напитком, запомните: вы не уважаете ни себя, ни того, кому он предназначается. Вам плевать на его выбор, плевать на то, что под действием сильного влечения человек может навредить себе и окружающим. Это не любовь, это – эгоизм. Вы ничего не сделали, чтобы заслужить к себе такое отношение. Садитесь, Стреттон.

Мальчик исполнил указание и, повернувшись, заметил слезы на глазах девочки в синем галстуке. Её звали Мэгги, и она ему очень нравилась.

Прозвенел колокол.

– Задание на доске. Свободны.

По дороге на обед Гермиона пересказывала Гарри содержание ответа Рона на её письмо. В этот самый момент когтевранка, не замечая ничего перед собой, нечаянно столкнулась с ней, и книги, вывалившись из её сумки, с грохотом оказались на полу. Гермиона ойкнула и тут же опустилась рядом, помогая их собирать.

– Что у тебя случилось?

– Н-ничего. Ах, простите меня, – она быстро смахнула влагу со щеки и скрыла лицо за густыми каштановыми волосами.

– Как тебя зовут? – Гарри тоже поднял книгу и замер – в руках оказался «Расширенный курс зельеварения». Он недоверчиво передал её владелице.

– Мэгги.

***

– Да, довести до слез такой темой – это стоит постараться.

– По-моему, всё он правильно сказал, и смеяться здесь не над чем.

Гарри уныло пытался уколоть горошину вилкой, но та упорно катилась к другому краю блюдца. Оставив это занятие, он понял, что его голова против воли поворачивается в сторону профессорского стола.

На следующих уроках зельеварения Гарри больше не выдалось возможности ответить. Если кто и поднимал руку, то это была, несомненно, Гермиона, а он сам словно переставал существовать для профессора в этот момент. Под сверлящим взглядом он готовил зелья, сверяясь с таблицами. Весь год им предстояло учиться составлять новые рецепты по соответствующим формулам. Дни напролет он проводил, уткнувшись в учебники, но этого было мало – в таком деле нужна была практика. Так как его котел находился в кабинете и доступа к нему не было, для варки снотворного он приобрел ещё один в начале года. Для настоящей же цели он вновь отыскивал пустой класс и, заперевшись для уверенности, принимался за работу. Его раздражало и подстегивало то, что каждый раз, стоило поставить образец с зельем или свиток с самостоятельной работой, ответом на все его старания была только скупая оценка «Слабо». Он мог понять это однажды, сетуя на свою неопытность, но даже сверившись с рецептом и убедившись в том, что ошибок нет, он всё равно встречал то же выражение, с каким сталкивался на протяжение многих лет. «Снова плохо, Поттер». Вспоминая ту ночь и откровения без всяких масок, ему становилось тоскливо. Он искренне не понимал, почему нельзя стереть, наконец, все обиды и начать относиться к нему, как все. Снейп будто проверял его пределы, ожидая, когда же тот, наконец, сорвется и выскажет всё. Тогда он будет иметь полное право назначить с него взыскание и снова поглумиться над сыном своего врага. «Поделом мне, сам же того и хотел», – думал Гарри, помешивая своё творение.

– Гарри, как ты думаешь, – проговорила Гермиона, выслушав речь после очередного снятия баллов без веской причины, – стал бы он так относиться, если бы ему было всё равно на тебя?

Гарри замолчал и уставился в пустоту.

Несмотря на это, он не испытывал к нему ненависти. Наоборот, в нем бушевала безмерная благодарность, ведь именно Снейп показал ему, что мальчик всё ещё имеет способность спокойно спать. Гарри часто думал о том, чтобы вернуться в ледяную гостиную и поговорить ещё немного. Самостоятельно он учился очищать сознание, пересиливать себя и останавливать поток бессмысленных переживаний. «Вы слышите только мой голос», – звучало в голове. Тихий бархат, пробирающий до мурашек – он приводил в какое-то оцепенение, заставлял слушать. Перед взором возникала только бездонная чернота, сквозь которую порой проступали узоры тяжелого полога над кроватью. Иногда ему казалось, будто эта тьма обретает цилиндрическую форму, а он находится в самом центре этого тоннеля и уносится далеко в неизвестность. Тогда, на грани сна и яви, этот тоннель раздваивался и впивался в него сквозь закрытые веки, словно два бесконечных черных зрачка, подчиняющих само Нигредо.

Он слишком часто произносил его имя. Это было похоже на одержимость. Он даже хотел спросить Распределяющую Шляпу о том, на своём ли учится факультете. Что изменилось в нем с тех пор, как он задал этот вопрос в прошлый раз? Бывало, что он украдкой наблюдал за проходящими девушками в библиотеке и пытался отгадать, о чём они думают. Он пытался понять их природу, сравнивал с другими людьми, со своей матерью, с собой.

Свечи в Большом зале сменяются парящими тыквами, по углам забиваются летучие мыши и приветствуют день пронзительным писком. Последний день октября.

Гарри не мог этого вынести. Ему хотелось пропустить этот праздник сквозь себя и перестать злиться на улыбки, но он не мог понять, как они могут праздновать день Смерти и насмехаться над нею. День Смерти. Все его существо сопротивлялось перед этим днем.

С самого утра Гарри не появился на занятиях. Вместо этого он отправился... в Годрикову впадину. Разбитые улочки, кучи серых листьев вдоль дороги. Небо низко нависло над деревней. Облака, подгоняемые промозглым ветром, неслись вдаль. С этим ветром несся запах мокрого асфальта, памятной земли. И дома.

Он достал из пол плаща четыре веточки и положил их на плиту – по две у каждого имени. В сумерках бутоны разливались алыми пятнами на сыром белом мраморе. Всё, как тогда.

Раздался колокольный звон. Храм звенел в сгущающемся мраке, и вся земля будто дрожала от его переливов. Гарри опустился на колени.

– Простите меня. Я в отчаянии и знаю только, как неправильно то, что я делаю. Вы ведь всё слышите, я знаю. Я точно знаю. Но... Сейчас это достигло пика. Я уже не тот, что раньше. Не тот, каким вы меня знали и каким любили. Сейчас я кажусь себе таким ужасным сыном... Не стоило мне приходить. Но у кого же мне ещё просить совета?

Первые капли дождя упали на землю. Гарри снова зашептал в сложенные вместе, дрожащие от волнения ладони.

– Я совсем не знаю того, что со мной происходит. Когда я смотрю на него, то прихожу в какой-то неистовый трепет. Ведь может же меня хоть кто-нибудь понять, сказать, что это не болезнь? Это ведь хорошо. Если бы не он, меня бы и на свете не было, наверное. Так почему это не может быть правильным? Я так несчастен, когда думаю о том, что это такое – моя... Моя привязанность и благодарность за все его поступки, за его отношение ко мне. А к тебе, мама? Неужели ты не смогла бы понять меня? Да я и сам себя не понимаю. Нет, так нельзя. Ни за что, ни за что не может так быть! Ни одна скверна не искупит моего греха, но это выше моих сил. Я не могу с этим справиться, это сильнее меня! – он уже кричал, позабыв о том, что стоит здесь, в темноте, на коленях, совсем один. И что никто из способных видеть его не видит, а из способных слышать так, как мы привыкли – не слышит. И осудить не сможет тоже – никто.

Около полуночи он вернулся промокшим до нитки. Плевать было на завхоза и его причитания. Подгоняемый кошкой миссис Норрис, он шел к кабинету директора, оставляя за собой мокрые следы.

– Взяться бы за вас по-серьезному, может быть, и вышел бы какой толк. Шатаются по ночам вне школы и думают, что это останется безнаказанным. Выбить бы из вашей головы всю эту ерунду, так, может быть...

– Добрый вечер, – раздалось позади них. Филч умолк, развернулся и победно уставился на декана Слизерина, выходящего из-за угла. До Горгульи оставалось каких-нибудь несколько шагов, но, видимо, сегодня услышать выговор придется не от Макгонагалл.

– А, профессор! Вот, пожалуйста. Ученик вне школы в такое время.

Тот слегка встряхнул его, поворачивая к Снейпу. Гарри не мог вынести его взгляда. Только не сегодня, не в этот день.

– Мистер Поттер. Какая неожиданность, – протянул он.

– Профессор, я как раз направлялся к директору, – оскалился Филч.

– Вот как. И вы, Аргус, считаете разумным тревожить профессора Макгонагалл по такому поводу прямо сейчас? Не думаю, что это так, – в голосе послышались стальные нотки. – Позвольте разобраться с этим мне. Я сам сообщу директору о случившемся в скором времени.

– Конечно-конечно, профессор Снейп. Если вам угодно...

В последний раз подозрительно обернувшись в сторону Гарри, Филч, сопровождаемый кошачьим хвостом, неспешно покинул их. Гарри молчал, вяло ожидая продолжения. Он ощущал на себе тяжелый взгляд, от которого сердце принималось гулко стучать где-то в горле.

Получив немой приказ, он поплелся за Снейпом вниз, в то же время накладывая на себя высушивающее заклинание. Он впал в состояние полной отрешенности и не заметил того, что уже несколько минут стоит посреди кабинета зельеварения, не произнося ни звука. Зельевар скрестил руки на груди и устало глядел на его опущенную голову.

– Вы же понимаете, что ваша выходка так просто не останется без внимания, Поттер? Безусловно, вы многое сделали для этой школы, но это не дает вам право пропускать учебные часы, когда вам вздумается.

– Хорошо.

Мальчик слегка вздрогнул, когда его грубо подняли за подбородок, заставляя поднять глаза. Не отпуская, Снейп прожигал его насквозь, от чего Гарри стало совсем уж неуютно. Ему стало страшно – вдруг узнает? Узнает причину его подавленности, тайну тех бессвязных, но вовсе не лишенных смысла слов на кладбище. Узнает всё.

– Поттер, что происходит?

– Ничего, сэр, – тихо и быстро проговорил он.

Они отпрянули друг от друга, и Гарри вжался спиной в шкаф у стены. Внезапно он понял, в какой ловушке оказался. Одно заклинание, одна капля Веритасерума – и он может прощаться с жизнью. До этого момента его не так волновало будущее, но теперь он почти физически ощущал, как рушит его собственным разумом.

– Вы невыносимы, – оскалился мужчина. – Вы могли предупредить хотя бы свою подругу, чтобы она не переворачивала всю школу с ног на голову. Но вам и здесь решительно всё равно на то, как ваши поступки сказываются на окружающих. Теперь я могу узнать, где вы были?

– Я не могу сказать вам этого, сэр. Я всё отработаю, только скажите, когда мне прийти.

Снейп отошел к столу и сжал кулаки так, что хрустнули костяшки пальцев.

– Сэр...

– Идите. Жду вас завтра в пять.

– Сэр... Простите меня, – тихо проговорил он.

– Что? Идите, Поттер. И только попробуйте не явиться завтра. Идите. Убирайтесь.

Гарри тихо вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Ком в горле не давал свободно вздохнуть.

Он бежал назад, желая быстрее оказаться в постели и укрыться от всех проблем. Ему так надоело причинять всем беспокойство. Даже тогда, в кабинете, он глядел на его выверенные движения и понимал, как далеко зашел. «Всегда», – сказал он однажды. Не место в этом слове его имени, его ребячеству.

Гарри вдруг резко остановился на повороте. В темном коридоре с танцующими в свете факелов тенями в дальнем конце на полу сидела птица. Она выделялась на фоне мрака белым пятном и неподвижно глядела на путника. Гарри замер. Неясный страх сковал его. Ворона каркнула и сделала несколько прыжков. Мальчик подошел к ней ближе.

– Что ты здесь делаешь?

Она остановилась, наклонив голову. Красный глаз пристально изучал мальчика, не мигая. Потом она вспорхнула и понеслась к совятне.

– Стой! Куда ты? – но мальчик уже не мог догнать её. Вместе с улетающим созданием отступало и беспокойство. Дыхание после бега выравнивалось. Он направился дальше, всё ещё пребывая в недоумении. Гостиная была уже близко.

– Гарри! – стоило ему произнести пароль, как с порога на него бросилась Гермиона, чуть не сбивая с ног. – Где ты был? Я же так волновалась, Господи!

– Я... Прости меня, прости, – они стояли, обнявшись.

Гарри рассказал ей всё, кроме самого главного. Он понимал, что неискренен с нею, но не мог перебороть себя и здравую рассудительность. Уж Гермиона точно не могла понять. Нет, если кто-то узнает, это будет скандал. Никто и никогда, а прежде всего, сам профессор Снейп. Одна только мысль об этом становилась боггартом.

***

Проснулся Гарри рано. Надев толстовку, около семи он спустился к воротам школы и не спеша отправился к озеру. Легкая дрожь пробирала от непрогретого с ночи воздуха. Кроссовки подминали под себя мокрую траву, в небе кричали птицы. Осторожно спустившись с холма, он присел у воды на корточки. Легкая рябь неустанно бежала по черной глади, что вечно оставляла вопрос: а что же там, на дне? Пальцы коснулись поверхности, оставляя на ней тонкие круги. Холодная, как и всегда. Он проследил, как капля воды стекает по коже, а затем закрыл рукой восходящее солнце. Кожа засветилась, пропуская его лучи сквозь себя, и приняла оранжевый оттенок.

После обеда профессор Макгонагалл дождалась его у входа в Большой зал и поманила к себе.

– Поттер, подойдите сюда.

– Да, профессор?

Они отошли от толпы, и тогда Минерва взяла его за руку.

– Вот последний год у вас, Поттер, смотрю, вроде бы, и сами уже преподаватель. Вы так выросли, мой дорогой. Так какого, простите, дьявола, на вас снова вешают обвинения, мой мальчик?

– Обвинения, мэм? – Гарри сглотнул.

– Где вас носило вчера ночью и почему у вас стоит отработка у профессора Снейпа? Что вы опять ему сделали?

– Профессор, я столкнулся с ним нечаянно, а был... В общем, это неважно. Я только...

– В любом случае, можете не волноваться, Поттер. Я уже сообщила профессору Снейпу о том, что отработка отменяется.

– Что? Отменяется? Почему?

– Ну, знаете-ли, не такого я ждала. Привилегии свои использую для вашего же спокойствия. Делайте, что вам угодно, Поттер, я же говорю – вы свободны.

– Но профессор...

– Скажите мне только, – перебила его та, – Скажите, она того стоила? Ваших усилий?

– Я не понимаю, о чём вы, мэм, – он вдруг залился краской. Нет, она действительно думает, что он пропускал занятия из-за... свидания? – Нет-нет-нет, это действительно не то, о чём вы подумали, профессор.

– Ну, как знаете. В любом случае...

– Спасибо, – выдавил из себя тот. Минерва по-кошачьи улыбнулась, блеснула очками и покинула его растерянное общество.

Гарри обхватил голову руками. Почему он стал сопротивляться тому, чтобы ему отменили наказание? Часы пробили пять раз. Он поглядел на гигантский маятник. Раз-два – шагали стрелки. Из груди вырвался тяжелый вздох. Гарри не мог не пойти.

Тихий стук нарушил безмолвие каменных стен. Было не заперто, поэтому Гарри вошел внутрь. Стол в кабинете профессора был завален ингредиентами для зелий, а на конфорке в котле кипела какая-то субстанция. Снейпа рядом не наблюдалось, но уже знакомая Гарри дверь, ведущая в гостиную, была отворена. Было слышно, как что-то достают из шкафа, а затем приближающиеся шаги. Снейп был полностью погружен в чтение книги, но, почувствовав чужое присутствие, тут же поднял голову.

– Поттер, – констатировал он. – Разве профессор Макгонагалл вас не предупредила об освобождении?

– Да, сэр. Но...

– Но?

Мужчина помешал содержимое котла и провел пальцем по интересующей его строке в рецепте. Затем положил на доску какое-то растение и стал его мелко нарезать. Гарри следил за его плавными движениями, а в голове вертелось только одно слово: «мастер».

– Но я здесь.

– Занимательно.

Рукоять ножа крепко зажата в цепкой кисти. Лезвие движется вниз по стеблю, измельчая его на идеально одинаковые части. Гарри никогда раньше не доводилось видеть зельевара в работе. Сосредоточенный, словно хирург, он отточенным движением отправляет травы в котел и снова обращается к своему наблюдателю.

– Не стойте и возьмите пучок душицы, – произнес он.

Гарри суетливо обежал взглядом стол. От количества ингредиентов закружилась голова.

– Душица, Поттер. Вы ведь знаете, где она, верно?

Он несмело, будто спрашивая, ухватился за лежащую связку сушеной травы и молился, чтобы это было то, что ему нужно.

– Надеюсь, у вас хватит компетенции на то, чтобы залить её кипятком? – он насмешливо наблюдал за действиями мальчика. Тот нахмурился на свою нерешительность и отправился выполнять задание.

По цвету зелья и его составляющим Гарри узнал рецепт, о котором читал летом. Чрезвычайно сложное вещество, способное превращать любой напиток в воду, будь это яд мгновенного действия или тыквенный сок. Согласно отрасли в науке, которой и был посвящен весь последний год обучения, каждая материя имеет свою противоположность. При смешении двух таких магических ядер они взаимно упраздняются, возвращаясь в одно из Начал: землю, или Прах, воздух, или Ничто, огонь – Смерть или воду – вечную Жизнь. Создать нейтрализатор для всех веществ одновременно является задачей, сравнимой, пожалуй, разве что с созданием нового Философского камня. Однако рецепт существует.

Думая обо всём этом, Гарри удивлялся всё больше.

– Сэр, это Initium Absolutum, да?

Снейп замер.

– Откуда вам известно это зелье?

– Я читал о нем. Его практически невозможно приготовить – оно очень сложное в приготовлении.

Снейп молчал, поэтому он осторожно поинтересовался:

– Но сэр... Зачем?

– Будем считать, – медленно проговорил тот наконец, – что вы ничего не видели до того, пока оно не появится в классе под конец года. Ещё вопросы?

Гарри был в восторге. С замиранием он смотрел за тем, как движется рука при помешивании. Словно в причудливом танце, где каждое движение имеет смысл. Ничего лишнего – ни в мыслях, ни в теле. Это не имело ничего общего с тем, как варил зелья Гарри. Для него этот самоконтроль было чем-то недосягаемым. У него даже сомнения не было в том, что в конце года Initium Absolutum станет живым примером для темы урока, покоящимся на первой парте, притягивающим внимание. Гарри и представить себе не мог, что будет ожидать урока зельеварения с таким нетерпением.

– Кто вам советовал книги? – возвратил его в реальность вопрос.

– Профессор Слизнорт.

– Зачем?

– Ну... я сам попросил его об этом. Я хочу сдать экзамен.

– Поразительно, как меняют людей обстоятельства. Это бы рвение пару лет назад, и цены бы вам не было.

Отвар настоялся, и Гарри, вытащив пучок из чаши, переставил зеленоватую воду поближе к котлу. Снейп, сверившись с временем, вылил её в зелье. Помолчав, парень поинтересовался:

– Могу я узнать, почему у меня такие оценки?

– Что же не так с вашими оценками?

– Они несправедливы.

– Неужели? – изогнутая бровь раздразнила чертиков и вдохновила их на проникновенную гневную речь. Гарри поджал губы.

– Да, я считаю, что прежде, чем ставить «Слабо», нужно аргументировать это и указать на ошибки, чтобы исключить их повторение впредь.

– Аргументировать, значит? – Снейп выключил конфорку, снял продукт с огня и развернулся в сторону парня. – Разве комментарий о том, что вы выполняете свою работу слабо, не допускает уже тот факт, что Вы можете лучше? Разве это не дает вам стимул развиваться?

– Развиваться? Нет, простите, это дает только стимул вылить всё приготовленное в окно и никогда больше к котлу не притрагиваться – вот что это дает. Это непедагогично!

Глаза мужчины потемнели. Он медленно приближался к Поттеру, а тот так же медленно отступал к стене, пока не уперся в неё. Тогда он стиснул палочку в кармане. Заметив это, Снейп схватил его за руку, но Гарри крикнул: «Протего!» Оба с оружием наготове, они остановились и следили за движениями друг друга.

– Да не нужно учить меня педагогике! – прорычал Снейп. – То, что вы преподаете Защиту от Темных искусств, не дает вам права...

– Быть хоть в чём-то лучше вас? Конечно, не даёт. Поттер ни в чем не может быть вас лучше, это преступление против природы! Только вы, профессор, преподавали эту дисциплину лучше всех в этой дрянной школе, и никак иначе. Иммобилюс!

– Инкарцеро!

– Протего!

Вспышки озарили помещение. Заклинания полетели в стеллажи, разбивая банки с жутким содержимым. Гарри оказался загнанным в гостиную без возможности отступления.

– Я помню все ваши ошибки на своих уроках, Поттер, и ваше банальное нежелание правильно прочитать то, что написано на доске. Думаете, после того, что профессор Слизнорт вам наплел о вашей успеваемости, я поверю, что вы исправились?

– Я целыми днями не вылезаю из библиотеки, чтобы получить тот результат, что выходит на ваших уроках. Но вам плевать на это, как и на обстоятельства, которые в прошлом не давали мне сконцентрироваться на вашем предмете.

– О, бедный мальчик не мог сконцентрироваться, какая трагедия. Да вы ничего не сделали за все шесть лет для того, чтобы заслужить эту оценку. Вместо этого вы прохлаждались на последней парте вместе с Уизли.

– Сказать, почему? Да потому что с самого первого занятия вы начали меня спрашивать о том, о чем я понятия не имел. С первого занятия! Дайте хоть книгу открыть, так нет – я ведь так похож на отца и такой же заносчивый, как он. Вы никогда меня не понимали и не хотели понять.

– Да если бы я понял и в открытую обращался с вами, как со всеми, ни вы, ни я бы сейчас здесь не стояли, как же вам этого не уяснить? Знаете, да. Вы действительно как...

– Как мой отец, да? Как мой отец! Снова это отзеркаливание прошлого на то, что есть сейчас. Знаете, что? Раз уж вы так зациклились на этих детях, которые выросли и которых давно уже нет в живых, то скажу так. Тридцать лет, профессор! Что поменялось за эти тридцать лет? Да ни черта.

– Закрой рот и не ори на меня в моем же кабинете.

Сердце замерло от стального тона, но он уже не мог остановиться.

– Нет, я скажу! Ваша любовь – это эпидерсия какая-то, это ненормально. Это безответные чувства, которые, безусловно, высоки и заслуживают глубокого почтения, но мучить себя тридцать лет – это ужасно!

– Я сказал: закрой...

– Ужасно оставаться там, возле ивы, и не видеть другой жизни. Может быть, вы считаете, что это я виноват в смерти своей матери? Если нет, то тогда я не понимаю, в чем прелесть до сих пор издеваться надо мной и моим факультетом из-за своей травмы детства!

– А даже если и так, то что?

– Значит, это правда? Я виноват. Отлично.

– Да, и вы тоже. Если бы вас не было...

– Если бы вы не рассказали о пророчестве своему Лорду, то, может быть, всё и было бы хорошо. А обвинять меня в том, что я есть – пустая трата времени. Может, лучше было бы мне прыгнуть тогда... Зачем вы меня остановили? Какое вам вообще дело...

В следующую секунду палочка выскользнула у него из пальцев, и он остановился. Он так легко лишился оружия, что создалось ощущение, будто до этого Снейп с ним просто играл вполсилы. Он схватил его за ворот рубашки и швырнул назад, так что Гарри потерял равновесие и очутился на полу. От былой уверенности не осталось и следа. Но вместо ожидаемого завершения боя в него полетело ещё одно заклинание. Щёку обжег удар от взмаха, и он охнул. «Не смей называть меня трусом», – о, в тот раз он действительно зашел далеко. Словно невидимая раскаленная плеть – он узнал её. Очки съехали набок. Впереди лежал перевернутый стол, и он вжался в него, давая понять, что больше идти некуда. Сердце отбивало бешеный ритм; Гарри часто дышал и не смел поднять глаза. Снейп возвышался над ним, словно статуя. Когда в полной тишине он почувствовал приближение, то подумал, что ему, пожалуй, не было так страшно ни перед одним человеком или существом. Мужчина опустился рядом и занес руку над лицом юноши, от чего тот машинально прикрыл ресницы, однако ничего не произошло. Он замер в ожидании, словно птица в клетке. Внезапно скулы коснулись пальцы и так легко провели по ней, что по телу пробежали мурашки. Медленно, едва ощутимо тыльная сторона ладони выводила причудливую линию в месте, где недавно саднила краснеющая кожа. Он затаил дыхание. Что происходит? Рука пропала и через мгновение сменилась кончиком палочки, источавшим прохладу. Если бы парень взглянул сейчас на него сквозь завесу упавших на лоб волос, он бы увидел сосредоточенное и какое-то отрешенное выражение, совсем несвойственное профессору. Боль исчезала вместе с розоватым оттенком, а Гарри не смог бы сказать, в какой момент перестал яростно сжимать ножку стола и ослабил хватку. Палочка пропала. Он поднял голову и встретил ледяной взгляд, прожигающий насквозь. Плотно сжатые губы привычно очерчивали тонкую линию. Только Гарри вышел из оцепенения и попытался что-то сказать, не зная, стоит ли сейчас это делать, как Снейп тут же поднялся, и, резко развернувшись, мгновенно удалился, будто ничего не произошло, и принялся восстанавливать разбитые предметы.

Парень поднялся и оглядел себя. Одежда вся в пыли и щепках, а сам он похож не пойми, на кого. Всё ещё пребывая в прострации, он вышел обратно в кабинет и остановился в нерешительности. Снейп не поворачивался в его сторону и только сортировал восстановленные банки. Гарри хотел было ему помочь и, произнеся тихое «Репаро», поставил одну из них обратно на полку, но тут до него донеслось тихое и резкое:

– Убирайтесь.

Он понурил голову и, смирившись, неслышно отворил дверь. Только когда он уже был на середине своего угнетенного пути по направлению к башне Гриффиндора, до него вдруг дошло: «Если подумают, что Снейп бьет своих учеников, у него будут большие проблемы. Вот для чего он это сделал». Осознав это, Гарри от чего-то стало очень тоскливо.