Untitled Part 1
Он не писал с передовой,
она — совсем подросток —
звалась соломенной вдовой;
сперва — соломенной вдовой,
потом — вдовою просто. ©
Сначала отвлечься было несложно. Хогвартс лежал в руинах, им нужно было хоронить близких, возрождать порядок в магическом мире, думать о будущем, в котором вдруг не стало войны. Столько лет они сражались и вдруг наступило первое мирное утро. Казалось, что оно должно отличаться от остальных, должно быть наполнено эйфорией, но были только тоска и такая сильная удушающая усталость. О какой радости могла идти речь? Закончить войну — еще не все. Нужно выстроить мир, а это порою сложнее, чем преодолеть самого жестокого врага.
Дел было так много, и Гермиона старалась поспеть везде, лишь бы только не думать о Драко, вестей о котором она не получала уже несколько месяцев. Она заглядывала в лица умерших — там, где эти лица сохранились. Сердце сжимало тревогой, а потом наступало облегчение — не он. Она готовила друзей к погребению, смывала с их лиц копоть и кровь, закрывала их остекленевшие глаза. Вносила их имена в список умерших, держала за руку тех, кому только предстояло пополнить этот список. Сообщала дурные вести родственникам, которые стекались к руинам Хогвартса, словно паломники к святилищу.
На закате Гермиона наткнулась на тело Снейпа. По лицу его уже расползлись трупные пятна, черты заострились сильнее, чем прежде. Он лежал в углу, среди других Пожирателей или того, что от них осталось. Врагов тоже следовало похоронить — сбросить в общую яму, засыпать жирной землей. Но только позже, когда они начнут распухать и смердеть так, что выносить это больше не останется сил. А пока их сбрасывали в общую кучу, кто-то украдкой пинал их острым носком ботинка или с отвращением сплевывал. С мертвыми нельзя было так обращаться, но ничто лучше войны не стирало моральные границы.
— Его нужно перенести отсюда, — произнесла Гермиона, обращаясь к Рону. Он взглянул на тело Снейпа, недоуменно нахмурился, будто с трудом понимал, что значат сказанные Гермионой слова. Винить его было нельзя, несколько часов назад он потерял брата. Не одна неделя пройдет прежде, чем рана затянется, превратится в ноющий время от времени рубец.
— Это же Снейп, — наконец-то сказал Рон, будто бы эти несколько слов были ответом на все вопросы на свете.
— Так захочет Гарри, — терпеливо пояснила Гермиона.
— Откуда ты... — начал Рон и осекся. Равнодушно махнул рукой и добавил: — Неважно. Хорошо, сейчас позову кого-то, и перенесем. Он, наверное, весит целую тонну...
Гермиона посмотрела ему вслед, тяжело вздохнула. За минувший год, проведенный в поисках крестражей, они с Роном сильно отдалились. В отличии от Гарри он так и не смог понять ее отношений с Драко. Гермиона все еще помнила, как эмоционально он отреагировал, когда узнал. Бросил их с Гарри одних, покинул лагерь. Позже вернулся и даже извинился, но с тех пор то и дело бросал на Гермиону внимательные взгляды, словно пытался понять, а в своем ли она вообще уме? Если бы избавиться от этих чувств можно было с помощью разума... Разве Гермиона не воспользовалась бы такой возможностью? Сколь проще было бы не иметь привязанностей, не вскакивать по ночам от кошмаров, не прислушиваться к звукам, доносящимся из темноты, пытаясь различить легкую поступь шагов!
И ее отношение к Снейпу Рону никогда не удастся понять. Для него он оставался язвительным профессором, заставляющим их дрожать от ужаса. Для нее же он был нитью, связующим звеном. Он был крестным Драко, он был его наставником, он учил его всему, что знал сам и благодаря его урокам Драко выжил, выполнил ту роль, которую возложил на себя сам.
«Если выжил и если выполнил...», — тут же злорадно напомнил ей внутренний голос.
Гермиона стиснула зубы, потерла слезящиеся глаза, еще раз взглянула на Северуса и вновь вернулась к работе. Ее, благо, было так много...
...Но даже бесчисленное количество дел рано или поздно подходит к концу. Прошло несколько месяцев: все мертвецы обрели покой, Хогвартс восставал из руин — камень за камнем, преступники были наказаны, а герои — награждены. Жизнь начала входить в привычное русло, будто река, что долго бурлила и разрушительно несла свои воды, наконец-то утратила силу, утомилась и решила передохнуть. Их — Золотое Трио — и других «ветеранов» той войны, которые на деле были вчерашними детьми, теперь с распростертыми объятиями ждали на любой должности. Министерство и Аврорат, квиддич и преподавание в отстроенном Хогварстве, целительство и зельеварение — выбирай, что душе угодно! Нужно же было как-то поощрить их за разрушенное детство, за седину в волосах, которую некоторым из них, семнадцатилетним, доводилось скрывать.
Несколько лет назад Гермиона многое отдала бы, чтобы иметь столько вариантов. Теперь же лишь задумчиво выслушивала предложения, благодарила и обещала подумать. Ждала...
— Каково это, быть магглом?
То был самый жаркий июль на их памяти. Знойный воздух обжигал влажную от пота спину и сушил горло. Гермиона лениво повернула голову к Драко, облизала потрескавшиеся губы.
— Я не маггл, Малфой.
— Но ты знаешь их лучше, — заметил он. Пальцы его медленно скользили по ее позвонкам, замерли на пояснице.
— По-разному, Драко. Они разные, и судьба у каждого своя. Зачем ты спрашиваешь? — она приподнялась на локте, заглянула ему в глаза.
— Может, когда все закончится, мы могли бы жить, как они, — задумчиво произнес он.
Гермиона ощутила, как зреет в ней смех, пузырится, словно шампанское. Но стоило взглянуть ему в глаза, чтобы понять — он не шутит. И смех умер, не рожденный.
— Ты маг от макушки до кончиков пальцев, Драко Малфой, — серьезно произнесла Гермиона. — Это не изменится.
— Тогда чем мы займемся, когда наступит мир?
«Если наступит мир», — хотел сказать он, но не сказал.
— Придумаем что-то, — прошептала Гермиона, проведя пальцем меж его бровей там, где залегла тревожная складка. — Я не хочу сейчас думать о будущем. Вернись уже в настоящее, Малфой, и поцелуй меня наконец-то.
Он хмыкнул — просить дважды было не нужно. Тело его пылало жаром, запах окутывал ее и чувствовать его в себе было так правильно. То была одна из лучших ночей в ее жизни.
***
Одежду его запорошило пылью, волосы были в привычном беспорядке. Он улыбнулся ей, раскрыл объятия, и Гермиона упала в них как и многие годы назад. От него пахло потом и книжной пылью; сейчас ему приходилось корпеть над книгами едва ли не больше, чем прежде.
— Как же я рад тебя видеть, — прошептал он, целуя ее в макушку. — Ты все-таки выбрала Хогвартс.
— Это не выбор, Гарри, это просто привычка, — ответила Гермиона, немного отстраняясь и заглядывая в его глаза. Многое в нем изменилось, но только не глаза.
Ее знакомство с магией и правда началось с Хогвартса. Никогда ей не забыть то чувство, которое охватило ее, одиннадцатилетнюю, при первом взгляде на этот замок. Ощущение оказалось настолько всепоглощающим, что на время с нее слетело все напускное — зазнайство, желание выделиться и доказать, что она тоже достойна находится здесь, что ничем не хуже заносчивых чистокровных магов. Она чувствовала себя маленькой девочкой, стоящей на пороге чего-то великого и пугающего. И впереди был долгий путь. Хогвартс стал для нее символом магии. Она не знала другого мира. И пока не готова была узнавать.
— Тебе подходит. Думаю, дети боятся тебя не меньше, чем Снейпа, — Гермиона улыбнулась, хотя у шутки и был горький вкус. Теперь так случалось часто — о чем не заговоришь, все пути рано или поздно вели к войне, к тем потерям, что всем им пришлось пережить.
— Ничего? — спросила она, глядя куда-то поверх Гарриного плеча.
— Пока нет, — ответит он и, ободряюще сжав ее плечи, добавил: — Но я обязательно что-то узнаю, вот увидишь. Не зря ведь связался с Авроратом!
— Ладно, что мы стоим во дворе. Холодно же! У профессора МакГонагалл сейчас занятие, пошли пока ко мне. Выпьем чая, ты расскажешь, что у тебя нового. Как там Джинни?
Пока Гарри рассказывал о невесте, они успели войти в отстроенный Хогвартс. Никогда уже школе не стать прежней, с тоской подумала Гермиона, заметив тень разочарования в глазах Гарри. Что-то ушло навечно — еще после смерти Дамблдора. А остальное рассыпалось в пыль после войны. Они отстроили школу снова, собрали ее кропотливым трудом, но для того, чтобы вернуть в нее душу, чтобы пропитать новые стены памятью, нужно было время. Гораздо больше времени, чем минувшие полгода.
Когда они миновали холл и начали спускаться по крутой лестнице, Гарри вдруг замер. Гермиона тоже остановилась, взглянула на него в неверном свете факела, висящего на стене.
— Что?
— Слизерин?
— Ах, да... — пробормотала Гермиона. — Все забывала тебе рассказать. После смерти Снейпа кому-то же нужно было... — Гермиона замолчала, а потом стиснула зубы, расправила плечи, вскинула голову. Волосы в свете пламени отливали медью, глаза яростно блестели. — Они тоже дети. Все изменилось, Гарри.
— Я не виню тебя, — просто произнес Гарри и, взъерошив ей волосы, улыбнулся: — Ну, веди. Всегда мечтал хорошенько обследовать слизеринские подземелья.
Гермиона ощутила, как спало напряжение, на миг сковавшее ее. Мерлин, чего она испугалась? Гарри принял ее отношения с Драко. Уж точно он не отвернется от нее из-за того, что она заняла должность декана Слизерина. Хотя это, конечно, было забавно. Грязнокровка на такой должности — нонсенс! Впрочем, война давно поставила все с ног на голову. В этом году Слизерин был самым малочисленным факультетом, ученики, попадающие туда, больше не гордились. Они затравлено осматривались кругом, ожидая насмешек. То больше не были коварные змеи, жалящие исподтишка. То были испуганные дети, не умеющие постоять за себя. И Гермиона учила их — не прятать взгляд, не сутулиться, не стыдиться. Ей хотелось рассказать о том, что Слизерин — это не приговор, что и этот факультет воспитывал прекрасных волшебников. Сложных, неоднозначных, но не обязательно чудовищ. Но рассказать значило признать, что Драко больше нет. Гермиона не была готова к этому. Пускай бы он вернулся сам, пускай бы научил этих детей гордиться тем, кто они есть... Пускай научил бы их быть язвительными, дерзкими, стойкими, сильными. Такими, как был Снейп. Такими, как был — Мерлин, пускай не был, а есть! — он сам.
— Ничего, кажется, не изменилось, — так тихо произнес Гарри, что Гермиона едва разобрала его слова.
— Подземелья не так пострадали во время атаки, — заметила Гермиона.
— Нет, не в этом дело, — он медленно раскрыл стеклянные дверцы шкафчика, где хранились зелья, сделанные еще Снейпом. Погладил пузатый бок одной из склянок, пробежался пальцами по запылившимся пробкам. — Кажется, что он сейчас распахнет дверь, гаркнет, снимет с Гриффиндора баллы... Помнишь, как мы как-то украли у него ингредиенты для зелья.
— Такое забудешь, — тень улыбки скользнула по губам Гермионы. Каким кощунством, каким невообразимым риском тогда это казалось! Как пичужкой колотилось детское сердце... А теперь застыло, закостенело — окровавленное, израненное.
— Я ведь так и не рассказывал тебе толком о том, что увидел в его воспоминаниях...
— Ты и не должен, Гарри, — Гермиона подошла к нему сзади, уткнулась лбом ему в плечо, обняла за талию. Он накрыл ее руки своими теплыми ладонями, погладил суставчатые пальцы.
Бывало, Гермиона думала о том, насколько проще было бы любить Гарри. Не легкомысленного Рона, который навеки останется большим ребенком. Не заносчивого Драко, которого она иногда хотела убить, который единственный был способен доводить ее до такой отчаянной ярости. Гарри был стабилен, с ним бы ей не приходилось нянчиться. Дом бы их был тихой гаванью с вечным штилем. К нему тянулся ее разум, но сердце, это глупое безрассудное сердце... Оно выбирало Рона — в слепой небрежности первой влюбленности. И выбирало Драко — вопреки всему.
— Ну, и какие они, слизеринские дети? — нарушил тишину Гарри. Гермиона встрепенулась, отстранилась, пригладила волосы, пожала плечами, задумавшись.
— Глупые. Умные. Упрямые и покладистые. Талантливые и неуклюжие, — она взглянула на него и уже тихо добавила: — Испуганные. Ты же знаешь, Гарри, что все они разные. И как мы раньше не видели этого?
— Мы тоже были всего лишь детьми, — ответил Гарри. — Да и кому нам было объяснять это, Герм? Теперь у них есть ты, — он улыбнулся, попытавшись вернуть их беседе легкий тон. Но затея эта была изначально обречена на провал — невозможно было болтать о пустяках здесь, в этих стенах. — Когда у нас с Джинни будут дети, я скажу им, что им не стоит бояться попасть в Слизерин, что и этот факультет подарил нам... хороших людей.
Гермиона кивнула без улыбки. Он говорил это лишь наполовину серьезно, но она надеялась, что и правда скажет. И что он будет не одинок, что будут и другие родители, что новый Хогвартс перестанет делить факультеты на «плохие» и «хорошие», прекратит сталкивать детей лбами.
Вскоре к ним присоединилась профессор МакГонагалл, и разговор перешел на общие темы — политика, Аврорат, образование, шаловливые студенты. Гарри смеялся, они с головой погрузились в воспоминания, и Гермиона вдруг ощутила себя лишней. Ее прострелила болезненная игла досады — ведь они оба пережили не меньше, чем она, но все же находили в себе силы двигаться дальше, смеяться, строить планы на будущее. Почему же она не могла? Почему собственный смех казался ей вороньим карканьем? А разговоры о будущем лишь раздражали? Наверное, дело было в том, что и Гарри, и МакГонагалл оплакали умерших и сумели оставить прошлое в прошлом. Но не она, не Гермиона... Она пока не могла примириться с тем, что Драко больше нет. Что она стала вдовой, не успев толком побыть женою.
— Мы не сдаемся, — сказал ей Гарри на прощание. Гермиона кивнула, хотя вера ее тлела, будто труха, осыпалась ей под ноги пеплом. Гермиона не знала, сколько еще будет мерцать это гаснущее пламя. И что будет с нею, когда оно угаснет.
***
Первое время кошмары мучили ее беспрерывно. Стоило Гермионе закрыть глаза, и она видела его лицо — звериный оскал, острые зубы, блестящие во мраке подземелья глаза. Хуже того, она могла чувствовать его: грубые руки на бедрах, — как же долго сходили синяки! — зловонное дыхание, которым он обдавал ее лицо, его гадкие слова, которые отпечатались шрамами в ее памяти. И его плоть в ней — огромная, горячая, ранящая, выворачивающая ее наизнанку. Она просыпалась от крика, отбрасывала взмокшие от пота простыни, задирала сорочку. В темноте ей чудилось, что ее бедра вновь в крови, что ее — этой почти черной крови — так много. Она зажимала рот ладонью и выла, как раненный зверь. Раскачивалась из стороны в сторону, пока не приходил Снейп. Он деловито отмерял несколько капель зелья и заставлял ее выпить. Иногда она соглашалась, иногда упрямилась. Тогда он сжимал ее щеки цепкими пальцами, пока она не раскрывала рот, и он не вливал в нее зелье силой. Она проклинала его, а он молчал. Гермиона не обманывалась, Северус Снейп не проникся к ней внезапной симпатией. Тогда она считала, что заботясь о ней — пускай и таким своеобразным образом — он покрывает Малфоев, в доме которых это произошло. Только гораздо позже она поняла, что он делал это ради Драко. И, может, даже ради Гарри... Теперь-то уж наверняка не узнаешь.
— Гарри жив? — спустя много-много дней спросила Гермиона. Она вдруг осознала, что не знает, как закончилась битва в Хогвартсе и сквозь марево, в котором она находилась все это время, прорвался первый луч. Пока это был страх, но все же.
— Что станется с избранным мальчиком? — привычно изогнув бровь, спросил Снейп. Но, осознав, что воспринимать сарказм Гермиона все еще не способна, заскучал и коротко добавил: — Жив.
— Рон?
— Вы будете перечислять всех учеников Хогвартса, мисс Грейнджер? — устало вздохнул Снейп. Он отложил перо, сплел пальцы в замок и размеренно, словно перечисляя ингредиенты очередного зелья, назвал имена. Имена тех, кто погиб. Когда он сказал «Альбус Дамблдор», Гермиона тяжело сглотнула и отвела взгляд. За последние недели она нередко проклинала директора за то, что отправил ее к Малфоям, за то, что отвел ей такую никчемную роль, за то, что отнесся как к расходному материалу, в погоне за великими целями забыв, что и она — живой человек. Она проклинала его, а того, оказывается, и в живых уже не было. -...и мистер Малфой.
Перед глазами у Гермионы совсем поплыло; она ухватилась дрожащими пальцами за подоконник, до боли закусила нижнюю губу. И лишь потом поняла, что это не Драко. Нет, не Драко, конечно. Люциус.
— Сядьте, Грейнджер. На вас лица нет. Не стоит вам пока столько времени проводить на ногах, — Снейп подхватил ее за локоть, помог дойти до кресла. В этот раз она подчинилась ему беспрекословно.
— Когда я смогу увидеть друзей?
— Начинается, — вздохнул он. — Только ваших друзей мне не хватало.
— Значит, позвольте вернуться в школу.
— Рано, — бескомпромиссно заявил Снейп. И, помолчав, неохотно добавил: — Я свяжусь с вашими друзьями. Скоро.
Гермиона кивнула и закрыла глаза. Под скрип пера она уснула и не видела снов.
***
— Я просто обязана вас познакомить! — не терпящим возражений тоном заявила Джинни. — Жаль, конечно, что Рон, растяпа, тебя упустил, но не быть же тебе одной всю жизнь. А он очень ничего, вот увидишь. Когда ты, говоришь, свободна?
— Джинни, не торопись... — отмахнулась Гермиона. Откровенно говоря, она прослушала большую часть монолога Джинни о ее новом знакомом, который «так подходит — ну, так подходит!» для Гермионы. Вот кто точно вернулся к нормальной жизни, так это Джинни. Она начала заниматься квиддичем, планировала свадьбу с Гарри. Гермиона даже завидовала этой ее стойкости, способности смахнуть прошлое, словно дождевые капли. Сама Гермиона была пропитана этим прошлым насквозь. — Я не уверена...
— Грейнджер, ты не можешь заживо похоронить себя в Хогвартсе! — серьезно заявила Джинни. — Пора возвращаться к жизни, Герм.
— Я знаю, просто...
«Просто я не могу жить в мире, где нет его».
«Просто я вряд ли смогу полюбить кого-то еще».
«Просто прошло слишком мало времени».
«Просто я все еще надеюсь».
«Просто твой жених ищет его и клянется, что найдет. На этом свете или по ту сторону...»
Любая из этих фраз вынудила бы Гермиону рассказать о Драко. А она не могла. Хотя когда-то они и планировали, каково это будет, сообщить всем. Войти в Большой зал Хогварста, держась за руки, и пускай шепчутся, пускай исходят завистью, пускай считают, что она связалась с предателем. Гермиона-то знала, что Драко так и не стал предателем. А что там думают остальные — какое им до этого дело? За ними было будущее. Будущее...
Он сидел так ровно, будто хребет его был сделан из стали. Скулы заострились, крылья носа нервно трепетали, губы — тонкая линия. Он был напряжен так, словно ему предстояла Великая Битва. Так оно и было — по сути. Обед с родителями девушки — еще то испытание! А если припомнить, что они еще и магглы...
— Так как, ты говоришь, тебя зовут? — с пристрастием поинтересовался отец Гермионы. Он тоже был насторожен, потому что одно дело отправить дочь изучать магию, и совсем другое — обнаружить, что она себе завела кавалера из того мира.
— Драко, — процедил тот и, замявшись, добавил: — Сэр.
— Это сокращенно от...
— Это полная форма имени, сэр.
— Странное имя. У тех друзей, о которых ты писала, были вполне нормальные, — обращаясь к дочери, произнес мистер Грейнджер. Гермиона знала, что смущает папу — имя Драко она в детстве произносила лишь в негативном значении. Она сама создала для него нелицеприятный образ, и он, бедный, втайне подозревал, что этот белобрысый мальчик с холодным взглядом просто околдовал его дочь. Он даже высказал ему это предположение, на что Гермиона воскликнула:
— Папа, напоминаю тебе, что я лучшая ученица Хогварста, так что Драко не смог бы это сделать... — в этот момент Драко подавился и закашлялся, но она продолжила, предоставив его заботам мамы: -...даже, если бы вдруг захотел.
— А мне кажется, что имя прекрасное, — миролюбиво заметила мама Гермионы, энергично постукивая Драко по спине. — Выпей воды, милый.
В целом, ужин тот оказался полным фиаско. Когда Гермиона пошла его провожать, и они стояли на крыльце в скудном свете уличной лампочки, Драко обнял ее и прошептал на ухо:
— Твой отец стоит на втором этаже и смотрит в окно через занавески. Что он сделает, если я поцелую тебя?
— Он безобидный, — не слишком-то уверенно пробормотала Гермиона. — Спасибо, что пришел.
— Все прошло отвратительно, — вздохнул Драко.
— Это неважно, — заглянув ему в глаза, серьезно заявила Гермиона. — Важно, что ты пришел, Драко. Ты даже не представляешь, насколько.
Она ведь и правда сомневалась, что ему удастся пересилить себя. Что он сломает позвоночник своему взрощенному с младых ногтей снобизму, что переступит через предрассудки о чистоте крови. Он и сам, наверное, до последнего не верил...
— Хочу снять с себя это тряпье, — пожаловался Драко, поведя плечами, обтянутыми футболкой.
— Тебе идет.
— Нет.
— Нет, — подтвердила Гермиона и засмеялась. Он принадлежал другому миру сильнее, чем кто-либо другой. Можно было напялить на него джинсы, накормить спагетти и объяснить принцип работы телевизора, но нельзя было требовать от него остаться в этом мире. Он бы просто не смог.
— Давай вернемся в Хогвартс?
— Летом? — удивленно переспросила она.
— Я говорил со Снейпом, это реально. Там сейчас никого почти нет, мы будем одни...
Голос его стал низким, хриплым. Гермиона ощутила, как растекся жар внизу ее живота, и испугалась. Пока она не было готова, и он не настаивал. Будто почувствовав ее состояние, он коснулся прохладными губами ее покрасневшей щеки, погладил ее по выступающим лопаткам.
— Я просто предлагаю.
— Я подумаю, — шепотом пообещала Гермиона и, коснувшись его губ легким поцелуем, велела: — Иди.
Он улыбнулся и насвистывая, зашагал по темной улице. Вскоре до слуха Гермионы донесся хлопок аппарации. Она постояла еще немного, глядя в звездное небо, потом обняла себя за плечи и вернулась в дом.
В гостиной сидела мама, она повернулась на звук ее шагов, улыбнулась.
— Ты очень его любишь, да, доченька?
Говорить Гермиона не могла. Села возле матери, позволяя той обнять ее крепко-крепко, будто маленькую, кивнула. В груди было так горячо, в глаза — словно песка насыпали. Она чувствовала себя одновременно и безмерно счастливой, и безумно испуганной от знания, насколько хрупкое ее счастье.