Fly

В старом, полуразрушенном доме, где живут пьяницы и бомжи, на втором этаже, в одной из квартирок, проживает простой мальчишка – школьник с большими проблемами и неподъемным грузом.

Закутавшись в старый плед, стараясь продырявленные отверстия сунуть под себя, а ещё более-менее крепкой тканью укрыться и скрыться от холода, он слышит как от сильных порывов ветра за хлипкой стеной покачивается табурет на кухне, как скрипит его кровать и пол, словно кто-то касается вещей и ходит здесь, но кроме его и мышек никто не живёт здесь. Его сильно тошнит, так что о еде он и думать не может, а грызуны наслаждаются этим, съедая запасы. Горло разрывает от ноющей боли, насморк не даёт покоя, а слёзы не могут остановиться, что закладывает нос с ещё большей силой.

Ближе к ночи из его рта начал валить пар. Сильно зажмурив глаза, он заставляет сердце биться, просит лишь о том, чтобы он и его малыш остались живы, чтобы выдержали этот кошмар, который длится всего несколько часов, но для них обоих – это бесконечность, сотканная из долгих холодных минут, пронизанных ледяным ветром и мелкими снежинками.

Бежать и прятаться – негде, он никому совсем не нужен, и это единственное место его проживания, где его хотя бы никто не трогает. Он больше не задаётся вечным вопросом "А что же делать?" он просто пытается сосредоточиться на своём организме, заставляет сердце отталкивать и пускать кровь по венам, чтобы та продолжала немного греть его тело и его малыша внутри.

– М-мы сможем... – хрипит он, не обращая внимания на жгучую боль в горле. – Мы в-выживем... М-мы должны... Я з-знаю, что т-ты сильный, м-малыш. Т-твои папы л-любят тебя. Просто эт-та ночь с-слишком хол-лодная!

В щели начал залетать снег, кружась по квартирке, это странно для середины апреля, и всё-таки это происходит. Говорить Луи больше не может, боль в горле стала совершенно невыносимой, казалось, то, как он стучит зубами слышит весь дом. Он сжался ещё сильней, обхватив руками ноги и опустив голову вниз. По щекам снова начали бежать слёзы. Они горячие, но доходя до подбородка становятся просто холодными каплями. Стараясь не думать о том, во что он вляпался, Луи ищет приятную для него тему: что-то вроде имени для ребёнка или что-нибудь ещё. И тут перед закрытыми глазами всплывает папа малыша... второй папа, который, наверное, уже и думать забыл о Луи, а может даже и не начинал. Первым был родной отец, мужчина, от которого зависит жизнь любого омеги, неважно парень ли это или девушка; а сейчас нет рядом и второго – отца ребёнка, мужчины, от которого зависит вторая половина жизни омег.

"Зато его глаза светились в темноте... прямо сверкали, отдавали ярким зелёным, а потом радужка исчезла, зрачки его обезумели, глаза налились чёрным..."

Луи помнит, как сильные руки аккуратно поглаживали его бока, помнит как Гарри прикусывал его кожу, а потом сразу мягко целовал. И почему отец считает это отвратительным?

Может, это из-за того, что это был у Луи первый раз, поэтому он так хорошо всё помнит? Но эта ночь была так отчётлива, словно было только вчера. И его подтянутый торс, длинные ноги, которые, наверное, путаются между собой. И его шоколадные кудряшки, отдающие яблоком...

Откинув ненужные мысли, шатен засыпает, но даже в царстве Морфея Гарри не собирается его отпускать. Отчего утром Луи и просыпается резко, спонтанно, весь мокрый и с сильным желанием того, чтобы подобная ночь на вечеринке повторилась. И стараясь не думать о холоде, который при пробуждении, несомненно, напомнил о себе, Луи поднялся, прихватил более чистую одежду из своей сумки и поплёлся в сторону ванной. Прохлада в доме заставляла его ёжиться чуть не каждую минуту. К утру немного потеплело, на улице снег уже превратился в лужи, возможно, погода немного порадует Томлинсона, и он немного сможет согреться. Старые часы на кухне показывали четверть девятого утра. Нет, сегодня он не пойдёт в школу, он даже не помнит какой сегодня и день недели, а если Найл и правда всё рассказал тем парням, то что уж Луи будет делать в стенах этого кошмара. А если узнали и эти парни, то, вероятно, вся школа обсуждает как и что было. Так что сейчас Луи лучше там не появляться, да и со своим горлом, насморком, тошнотой и сильной болью в голове вообще не хотелось ничего делать.

Из-под крана лилась ужасно ледяная вода, ко всему прочему ещё и ржавая, Луи набрал её, на половину заполнив чайник, и поставил греться на плиту. Как только вода вскипела, он смешал её с холодной, чтобы она была более или менее тёплой. Телу было приятно, но оно быстро замерзало, так что Луи как только закончил быстро оделся и чуть ли не бегом вернулся за пледом. Закутавшись так, как только мог, он начал ходить, что-то делать, рыться в старой каморке между туалетом и ванной, дабы немного разогреться. После быстрых движений, он начал уставать, но зато и правда согрелся. Нашёл старые мелкие деревяшки, молоток и ржавые гвозди. Забил те щели, которые эти деревяшечки и могли закрыть. Ему стало теплей, но душу словно рвали наизнанку, выхода не было. Как всё успокоится в городе, нужно искать работу, копить денег и быстро собирать свои вещи, нужно было ехать отсюда, подальше, где его ещё никто не знает, где он сможет начать всё с чистого листа.

К вечеру стало снова холодать, окна трещали от ветра, а Луи снова начал сильно мёрзнуть, подумал о том, что можно было бы спрятаться в шкафу, может, ветер там не сильно будет доставать, но тот буквально дышал на ладан и от любого прикосновения мог рухнуть... что собственно и сделал с ним Луи. Шкаф развалился на несколько крупных досок, которыми Луи забил много щелей, и ветер почти перестал поступать, однако, отопительная система не работала вообще, так что согреть эти стены было просто невозможно.

Так Луи лишился шкафа, но с его помощью спасся от порывов ветра.

Ночь была тяжелой. Пока он мог плакать, он плакал, уткнувшись в старые вещи. Ему было просто страшно. Как он сможет вырастить ребёнка в таких условиях, да и ему нет восемнадцати, малыша просто заберут у него... Луи всю ночь гладил свой живот, разговаривая с жизнью внутри него...

– Я тебя никому не отдам... – хрипло произносил он. – Ты мой любимый малыш, мой самый-самый любимый. У тебя хоть и нет мамы, зато есть два папы. И мы оба тебя любим, даже если второй папа не знает... он любит. – Луи знал, что врёт; Гарри, скорее всего, бы заставил его сделать обрез семени, не желая никаких детей от кого попало, и лучше пусть он вообще ничего не знает, чем будет обвинять Луи в том, в чём он совершенно не виновен. Мальчишка не виноват, что родился омегой... он не виноват в том, что случилось той ночью, и он даже не жалеет, потому что это было слишком приятно и слишком... просто слишком.

Луи уснул только под утро, и даже в этом сне Стайлс преследовал его.

Гарри искал мальчишку. Зелёные глаза были одновременно рядом и в то же время так далеко... Луи, полностью замёрзший во сне, испуская пар изо рта, протянул дрожащую руку в темноту, где секунду назад сверкнуло зелёное свечение, но там был тупик, снова тьма, которая окутывала мальчишку, он не пытался бежать, он только зажимал руками живот, истошно крича о том, чтобы его малыша не трогали, допускал свою смерть, но словно не понимал, что младенец ещё слишком мал, чтобы жить отдельно от тела Луи. Они сейчас как одно целое, как в ту ночь были целым Гарри и Лу. Как Стайлс исследовал взглядом каждый штрих на лице Луи, пока тот крепко спал. Он знал, почему Луи вдруг потерял сознание, он прекрасно это знал и понимал, и Томлинсон ему даже понравился. Не было у него таких партнёров раньше, это изначально кажется шатен таким простым парнем, а когда он боится, пытается сопротивляться, но желание накрывает его с головой, он становится таким маленьким и хрупким, как хрустальная ваза. Именно поэтому Гарри и был мягок и осторожен, что обычно не входит в его правила, к тому же, у Луи до этого не было никого. Да и вообще... мальчишка был каким-то другим. Совсем другим, не похожим на всех тех, кто ходит на вечеринку для собственной радости, да и запах у него был уж слишком сногсшибательным. А как только сцепка была окончена, Гарри стал собираться, не забыв накрыть пледом Луи и сложить его вещи, всё-таки он сам был виноват в этом.

– Только не пожалей об этом, Луи...

***

Медленно тянулись дни, вскоре оттепель сменилась весной, и Луи стало немного теплей, но на улицу он всё ещё не выходил. Целыми днями он пытался чем-то завлечь себя, чтобы было теплей, но временами силы совсем покидали его. Сёстры больше не появлялись, Луи боялся как бы отец ничего с ними не сделал, ведь если бы всё было спокойно, то Физзи пришла. Но её не было. Единственный лучик света покинул жизнь Луи. Одиночество сильно давило на мальчишку, не имея связи с людьми в целом, жить было трудно, но он всё время старался помнить о том, что он не один, что он бережёт жизнь малыша, что сохраняет все деньги для его нужд, а не для себя.

Питался он мало. Очень мало. Старался тянуть время, сохранять еду и здравый ум, что становилось всё трудней. Простуда брала своё и ближе к маю, он едва мог встать с кровати. Он понимал, что нужно как-то лечиться, но беспомощность, депрессия и одиночество заставляли Луи сознавать, что он ничтожество. У него просто не было будущего, он его не видел, но по ночам пытался убедить своего малыша в том, что у него всё ещё будет, стоит тому только родиться и окрепнуть. А Луи с неба будет беречь его... его и Гарри. Сны о кудрявом парне не прекращались, Луи не мог забыть его, он просто не выходил из головы... Впрочем, стоит упомянуть, что сны – вещь очень загадочная и необычная. О них строят свои теории, легенды, мифы... Кому-то может показаться оно и бредом, также и Луи считал, что сны – это всего лишь вещь, которая будет постоянно напоминать о том, чего у тебя никогда не будет, как бы дразня своего хозяина, а под утро, убегают, словно ничего и не было. Но сны – это другое, совсем другое; в постели, друг мой, правда снится.

Гарри ищет Луи, уж ни одну ночь, то рядом, то он вдалеке, всё мечется и всё никак. Так вот, внесу я ясности немного. Коли человека ищешь ты во сне – пытаешься его сберечь, помочь. Гарри искал Луи и в самом деле.

Как Луи и предполагал, слухи разнеслись по школе со скоростью молнии, в итоге, дошли они и до Зейна, и до самого Гарри. Он до сих пор помнил омегу, которого отметил собою, да так, что кто-то другой вряд ли осмелиться покуситься на мальчика. А разве же забудешь того, кто был твоим, был в твоей власти, верил тебе, хотя и знал только имя? Разве можно забыть эти длинные ресницы, обрамляющие бледные глаза и ярко сияющие радужки, который в ту ночь скрывал тёмный зрачок? А как только Стайлс узнал, решил искать своим путём – расспрашиванием. Найл-то знал немного, Зейн также не осведомлён, зато... была одна болтушка, которая проведала кто и отец, и что он ищет. Наведалась девчушка к нему незаметно, переговорить.

– Кто ты? Чего пришла? Я занят.

– У меня есть то, что ты так упорно ищешь, мистер Стайлс, – она была ехидна и загадочна, она действительно знала, но не торопилась говорить. – Обещай, что не причинишь ему боль...

– Ты знаешь о Луи..?

– Я знаю, но вот ты – нет. Мне запрещено и имя его произносить, так что слушай внимательно, я повторять не буду, – она властно сверкнула глазами и упёрлась руками о парту. – Он слишком далеко, но найти не сложно. Адреса не дам, точного не знаю, лишь дорогу.

– Отведи!

– Не перебивай меня! Ему и так непросто, и я не могу ему ничем помочь... но сможешь ты. Обещай мне, что не навредишь ему.

Стайлс размышляет лишь секунду.

– Никогда.

– Тогда слушай. Это окраина. Старый двухэтажный дом, населённый пьяницами, безработными и бомжами, половина квартир пустуют. У него второй этаж, в двери дыра. Его и близко не подпустят к дому когда-то родному. Чувствую, один ты и не справишься... Хоран не знает где это именно, но знает эти места, скажи ему, чтобы показал окраины города. Идите на север, там ветра много, снег недавно шёл... Учти, если что-то будет с ним не так, я лично найду тебя! – Девушка развернулась на пятках и быстро удалилась, оставив Гарри переваривать информацию.

***

Наступил май, Луи прожил здесь только месяц, но дома он был словно вечность назад. Его трясло, уже и не от холода; озноб, то жар, то кашель, простуда проявила осложнения, организм был слаб, не мог справиться самостоятельно. Луи часто рвало, а он даже не вставал, лишь пододвигался к краю. Сил не было вообще, слышал какие-то голоса, а потом списывал на глюки. Сейчас было хуже некуда. Он едва мог говорить. Перестал есть, остались только кожа да кости. Мальчишка стал беспомощным, невинным комком, который нуждался в тепле и лекарствах. И купить он их даже физически не мог: конечности не слушались.

– М-мы, наверное, умрём... П-прости меня, – слёзы снова побежали по его щекам. – Я н-не смог...

Луи закрывает глаза, в надежде, что он больше не проснётся, но слышит громкий шум, какой-то сильный стук, пронзающий голову. Луи разлепил глаза и с трудом встал. Ноги едва держали его, но он решил, что если кто и вломился, то лучше выйти навстречу. Лёгкий плед покоится на плечах Луи, он вдруг стал ему так дорог, ведь он с ним прошёл самое сложное время. Но на пороге стоял вовсе не грабитель или, к примеру, бомж, это был высокий парень в дорогом пальто, сошедший точно с обложки журнала.

– Почему ты ничего не сказал мне?! – Альфа подлетает к Луи, хватая того за плечи и притягивая к себе, а Луи, словно беспомощный котёнок, вдыхает запах и чувствует долгожданное тепло. – Боже, как ты себя запустил.

– Ч-что т-ты...– Голос Луи хрипит и еле слышен. У Гарри болезненно сжимается сердце от того, что он видит его таким.

– Так, слушай. Мы сейчас быстро собираем твои вещи. Внизу стоит машина. Я отвезу тебя к себе, мы просто обязаны отогреть тебя и привести в порядок! – От быстрого говора у Луи кружится голова. –Господи, Луи, мальчик мой, пожалуйста, скажи, что ты не делал обрезку семени. Умоляю, ты ведь этого не делал? – Гарри слышал о том, что Луи не собирается убивать ребёнка, но лучше было убедиться.

– Н-ни з-за что... – выдохнул Луи, перед глазами всё плыло, но он прижимается к тёплому телу, и Гарри ласково расстёгивает своё пальто, не страшась того холода, что поселился здесь и правит балом. Омега жмётся к теплу и становится чуть легче. – Н-но как т-ты уз...

– Всё потом, маленький. Мы ещё успеем наговориться. – Стайлс ласково целует Луи куда-то в волосы и обнимает, даря тепло. В голове у Луи кружатся "тепло, наконец-то, тепло"; "он сказал мой мальчик"; "он назвал меня маленьким"; "он искал меня, а я всё время видел его во сне". – Мой омега не будет жить в этой дыре.

– Т-твой омега... – потрясённо выдыхает Луи, и его тело пробивает новая волна дрожи и мурашек, отчасти ещё и того, что такой мягкий и долгожданный парень так рядом.

– Только мой, Луи, навсегда мой.

Гарри хотел бы зацеловать сейчас Луи, уж слишком долго он искал, но не хочет, чтобы тот отрывался от тепла, которое ему так необходимо. Одной рукой крепко держа его спину, а второй подхватывая тонкие, исхудавшие ножки кудрявый быстрым шагом уносит Луи вниз, к своей машине, где уже собралась толпа любопытных. Шатен только прижимается ближе к нему, обвивая слабыми ручонками тело.

– Всё будет хорошо... – шепчет Гарри. – Теперь с тобой и нашим малышом будет всё в порядке.

Внутри Луи все органы делают сальто, а сердце, словно увеличилось в размерах, и теперь не помещается в груди.

- С н-нашим малышом...