5
Зима постепенно отступала, уступая место мартовским холодам. Этот месяц, хоть и не так суров, как его предшественник, все же приносил с собой пронизывающий ветер и легкий мороз, который заставлял воспитанников приюта зябко кутаться в свои изношенные одежды. Но даже в этот холодный период тусклое солнце, пробивающееся сквозь серые облака, казалось, дарило надежду на скорое тепло, словно обещая, что весна вот-вот раскроет свои объятия.
Зимний сезон, жестокий и беспощадный, оставил за собой печальный след — три детских тела сирот, не сумевших пережить его лютые морозы. Руководство приюта, во главе с миссис Коул, приняло решение перенести эти невинные останки в самую удаленную постройку на территории, где их никто не будет беспокоить. Одинокие и брошенные, даже после смерти, эти детские тела не могли получить достойного погребения.
Такое решение было вызвано суровой реальностью: похороны в зимний сезон были чрезвычайно дорогими, а вскопать землю стало практически невозможно. Лопаты, словно живые существа, поддавались натиску мерзлой земли, которая с неумолимой жестокостью отвергала их попытки открыть свои объятия для этих невинных душ. Даже ямка, в которую можно было бы поместить коробку с умершей золотой рыбкой, казалась недостижимой мечтой. И вот, в этом безмолвном укрытии, где холодные стены хранили тайны, оставались три маленькие тени, забытые и оставленные на произвол судьбы.
Даже церковь, в которую каждое воскресенье с надеждой и трепетом шагали сироты, словно закрывала глаза на ужас, происходящий в их мире. Она, старинная и почти заброшенная, казалась отражением их судьбы — забытой и покинутой. В ее стенах лишь эхо детских молитв и шепот немногих местных жителей, которые, как и сами дети, были обременены нищетой и безысходностью. Эти прихожане не приносили в церковь ни средств, ни радости, лишь тень угнетения и печали, которая окутывала своды, как густой дым пронизывающийся из кадильницы.
Церковь, ослабленная временем и лишенная поддержки, не могла позволить себе лишиться последних крох, что оставались от ее скромного существования. Она смотрела на страдания сирот, как старый страж, который, несмотря на свою доброту, лишь безмолвно наблюдает за происходящим. Все, что творилось вокруг, словно спускалось с рук — мрак, безразличие и забвение, которые окутали это место, были неотъемлемой частью его судьбы. Внутри, среди потрескавшихся стен и исчезающих образов, пряталась надежда, но она, как и сама церковь, нуждалась в спасении.
Том сидел за столом в приютской библиотеке, погружённый в мир старинных книг с пожелтевшими страницами, которые, казалось, вот-вот развалятся в его руках от малейшего прикосновения. Мальчик бережно перелистывал страницы, его тёмные, почти чёрные глаза скользили по строкам, жаждущим взглядом до знаний, как сухая земля жаждет дождя. В этом заброшенном уголке, где пыль собиралась на полках, словно забытые мечты, он чувствовал себя одиноким исследователем в кладбище знаний, где никто не читал и никто не приходил.
Приютская библиотека была скромной, и новые книги, свежие и манящие, обходили её стороной, словно призраки, не желающие нарушать тишину. Каждая новая строка, каждая страница, которую он находил, становились для него сокровищами, но их было так мало. Том наткнулся на учебник по юрисдикции, который, как ни странно, оказался здесь, среди детских сказок и религиозных трактатов, что нависали над ним, как тень, угнетающая дух.
Он не верил в Бога, и, казалось, сам Бог не верил в него. Тому было ясно, что его судьба, как и судьбы многих воспитанников этого захудалого приюта, была предопределена: алкоголь, наркотики, воровство и, в конечном итоге, смерть. Эти невесёлые мысли часто навещали его, как нежелательные родственники, что задержались дольше, чем следовало бы. Но у Тома не было никого — только он и его мечты о другом будущем и о другом мире, где он был не последним человеком.
Строки из книги были сухими, лишёнными жизни и эмоций, но мальчик не жаловался. Он старался вникнуть в смысл, понять сложные термины и заумные слова, которые выстраивались на страницах, как непреодолимые преграды. Каждый новый термин был как загадка, которую он стремился разгадать, зная, что именно знания могут стать его единственным путём к свободе.
Том с легким вздохом захлопнул книгу, из которой в воздух поднялось облачко пыли. Он аккуратно поставил её на полку, где её место было давно уготовано. Мысли о том, что кто-то может заинтересоваться этим произведением, не беспокоили его; ведь это была юриспруденция — мир строгих законов и сухих фактов. Максимум, кто могли бы взять книгу в руки, так это сироты, которые предпочли бы погрузиться в мир детских сказок, переживших не одно поколение.
Страницы произведения изрезаны временем, буквы почти стерты до неузнаваемости, а желтые пятна на искривленных листах рассказывают о долгом пути, который они проделали через руки и века. Кто-то, вероятно, послюнявив пальцы, с трепетом перелистывал их. Том с брезгливым недовольством покосился на книгу со сказками, словно она была чем-то неуместным в этом уголке знаний, и, отвернувшись, направился дальше, оставляя за собой легкий след раздумий.
Сегодня было воскресенье, и после обеда пришло время для обязательного похода в самое нелюбимое место для Тома — церковь. Ему хотелось бы укрыться от вездесущих глаз миссис Коул, но она, как ловкий охотник, всегда ловила сбежавших сирот и выстраивала их в колонну по двое. Том чувствовал, как и без того мрачный день становится ещё более угнетающим. Ничего страшного не произошло бы, если бы он остался в своей комнате приюта или занялся какой-нибудь работой, но воспитательница была другого мнения. Миссис Коул искренне стремилась привить детям веру, неустанно ругая их за мелкие шалости и цитируя религиозные строки. Тому доставалось больше всех, но спорить с женщиной было бесполезно. Поэтому он выбрал путь наименьшего сопротивления, просто делая вид, что раскаялся, в то время как в душе проклинал её проницательные глаза и обещал себе быть осторожнее в следующий раз.
Колонна двинулась за пределы приюта, шумно и весело, несмотря на его угнетённое настроение. Две воспитательницы шли впереди, обсуждая холодную погоду и размышляя о том, что им подадут на ужин, не обращая внимания на бесившихся в строю детей. Том шёл в самом конце колонны с недовольным лицом, пряча руки в карманы тонкого пальто. Он повернул голову вправо и увидел безжизненные поля, укрытые ещё свежим слоем снега, из которых выглядывали сухие ветки кустарников, больше напоминающие скрюченные, страдающие руки грешников. Небо было затянуто облаками, и солнце, словно испуганный зверь, пряталось за серыми тучами, не желая подарить даже один луч света замёрзшему мальчику, чьи щёки стали похожи на два румяных яблока.
Дорога была неровной и бугристой, и колонна должна была обходить ямы и перепрыгивать через мелкие овраги, словно козлята на пастбище. Наконец они добрались до окраины Лондона, где жизнь бурлила, хоть и серела. На улицах шумно торговали уличные лавочники, выставляя на показ свои товары, стараясь привлечь покупателей, демонстрируя изобилие. Маленькие магазинчики были открыты, а по не слишком чистым тротуарам прогуливались местные модницы и модники, изо всех сил пытаясь подражать нарядам состоятельных англичан из района Мэйфер. Именно там находились самые роскошные дома и магазины для элиты, а также закрытые клубы, членство в которых стоило столько же, сколько годовая аренда квартиры в этом же районе. Том никогда не был в Мэйфере, как и другие сироты, но с лёгкостью мог представить себе уровень роскоши, царивший там.
Скоро процессия должна была достичь своей конечной цели — церкви, расположенной в самом конце длинной, извивающейся улицы. Колонна, словно живой поток, перешла через дорогу, по которой проносились черные кареты, их колеса оставляли за собой шлейф пыли. Дальше, вниз по улице и по тротуару, что напоминал длинную ленту, которую девочки осторожно вплетали в свои детские косы.
Спустя еще десять минут ходьбы, процессия остановилась у старой, скромной постройки, известной как церковь святого Луки. Её фасад, выполненный в викторианском стиле, сочетал в себе готическую строгость и романтическую изящность. Серый камень покрыли следы времени — резные детали были обломанными, а высокая колокольня с острым шпилем словно проткнула облака, устремляясь в небеса.
Витражные окна церкви, покрытые паутиной, хранили в себе забытые сцены из Библии, и, казалось, каждое изображение шептало о давно минувших временах. Массивная входная дверь, украшенная железными вставками, покрылась налетом ржавчины, но миссис Коул, не обращая на это внимание, с легкостью отворила ее, оставив на руке рыжий несмывающийся след.
Внутри церковь поражала своей простотой. Высокие своды, поддерживаемые старыми колоннами, создавали полумрак, который окутывал все вокруг, наполняя атмосферу уединением и спокойствием. Прихожане ощущали запах ладана и свежего воска, смешивавшегося с ароматом старинной древесины — казалось, что каждый предмет здесь пропитан историей, а странный дух этого места преследовал их на каждом шагу.
Тому не нравилось, как здесь пахло, не нравился полумрак, который гасил его наивные мечты о покое. Он чувствовал дискомфорт на старых деревянных скамьях, которые могли оставить занозу или зацепить одежду за торчащую головку гвоздя. На стенах висели лики святых, и мальчику казалось, что их осуждающие взгляды проникают в самую глубину души, словно они знали о всех его поступках и укоряли за само его существование.
Сироты уютно устроились на скамейках, их лица отражали смесь ожидания и легкой тревоги. Вскоре должна была начаться месса, и к церкви, словно к светлому маяку, стекались местные жители, наполняя воздух шёпотом и смехом. Том, усевшийся в тени за спинами своих товарищей, чувствовал себя изолированным, словно звезда, затерянная в бескрайнем небосводе. Он устремил взгляд на витражные окна, надеясь, что яркие краски и причудливые формы отвлекут от предстоящей двухчасовой проповеди.
Когда священник, облачённый в длинную, тяжёлую черную рясу, вошёл в алтарь, в воздухе повисло напряжение. С каждым его шагом, словно под звуки невидимого оркестра, началась месса. Святой отец возложил книгу со священным писанием на аналой, высокий четырехугольный столик с покатым верхом, и в этот миг тишина окутала церковь, будто потушив разговоры. Том вновь взглянул на витражи, в надежде, что они подарят ему хоть искру вдохновения, чтобы пережить этот час, полный святости и ритуала. Громогласный голос священника разнесся по церкви, как звуки колоколов, приветствуя прихожан молитвой и мелодичным песнопением. Словно внимая небесному призыву, он начал читать священные строки из Ветхого Завета. Его голос, глубокий и резонирующий, бил по ушам, заставляя людей вслушиваться в проповедь и содрогаться от ужаса угроз о вечных муках в аду. Дети, особенно впечатлительные, тихо жались друг к другу, и в их глазах читалось недоумение и тревога.
Но Том был не таким, как остальные. Его не пугала перспектива попасть в ад — он был убежден, что этого места не существует. Слова священника, монотонным потоком сливаясь в одно, протекали мимо ушей, как шум реки, и он, чтобы развеять скуку, поднял глаза к потолку, рассматривая балки, словно искал в них ответы на свои вопросы. Мальчик считал шляпки гвоздей, а затем переводил взгляд на прихожан, сложивших руки в молитве, и мысленно описывал каждого из них.
«Вот престарелая дама в шляпе, с наглухо застегнутым кружевным воротничком, шепчет про себя молитвы с такой интенсивностью, что кажется, будто её вставная челюсть вот-вот выпадет, если она совсем забудется. А тот мужчина средних лет, с потухшим взглядом, страдает от алкоголизма и, возможно, иногда поднимает руку на свою жену. Если он и без того человек второго сорта, то Бог здесь ему не поможет», — размышлял Том, погружаясь в свои мысли, в то время как вокруг него разворачивалась привычная сцена, полная лиц и эмоций, за которыми привычно наблюдать, как зритель на театральной постановке.
В конце мессы священник, как величественный дирижер, поднял руки к небесам, благословляя верующих, и церковь наполнилась тихим шепотом молитвы, словно в ответ на его призыв. Служба подошла к завершению, и он произнес слова благодарности за причастие, его голос звучал как мелодия, проникающая в сердца прихожан. Затем, с легким вздохом, священник произнес отпуст, который словно открыл двери к свободе.
По традиции, прихожане выстраивались в длинную колонну, чтобы получить благословение и наставление от священнослужителя. Миссис Коул, со строгостью в глазах, тихо приказала сиротам выстроиться в очередь, но усталые дети, словно потерявшие последние силы, лишь тяжело вздохнули. Два часа неподвижного сидения на жестких скамьях сделали свое дело: их маленькие тела ощущали каждую мышцу и каждую ломость в кости.
Том, поднявшись с места, почувствовал, как ноги онемели от долгого ожидания. Но в его сердце закралось облегчение: эта пытка, наконец, закончилась. Впереди уже манила мысль о ужине, который станет наградой за все испытания, пережитые в стенах этой церкви.
Том дождался своей очереди и, наконец, подошёл к священнослужителю. С близкого расстояния священник предстал перед ним не как величественная фигура, окружённая ореолом святости, а как обыкновенный человек, обременённый годами и заботами. Это был мужчина под шестьдесят, с почти лысой головой и полностью седыми волосами, которые обрамляли его толстое лицо. Время оставило на его коже глубокие морщины, как следы от бурь, пережитых в жизни.
В правой руке он держал кадильницу, из которой струился тяжёлый, удушающий дым с запахом ароматической смолой. Этот флёр, казалось, окутывал всё вокруг, придавая моменту особую атмосферу. В левой руке, с пятнами на коже, священник держал крест — символ Господа, который, казалось, весил больше, чем просто дерево и металл.
Священник взглянул на Тома хищным, проницательным взглядом своих светлых голубых глаз, и мальчику стало не по себе. В этот миг его сердце забилось быстрее, а внутри что-то сжалось, предчувствуя что-то нехорошее. Святой отец окрестил его деревянным крестом, и Том, опустив голову, уже собирался уйти, когда вдруг почувствовал, как миссис Коул, стоявшая в стороне, мягко придержала его за локоть.
— Подожди, — тихо произнесла она, её голос был полон решимости и напряжения. — Святой отец хочет с тобой поговорить. Отдельно.
Том задохнулся от возмущения. В его голове закружились мысли, как будто он попал в ловушку, из которой не было выхода. Почему именно он? Почему сейчас? Мальчик почувствовал, как внутри него нарастает волнение, и, не в силах сдержать его, он лишь молча стоял, ожидая, что произойдет дальше. Миссис Коул тихо сказала Тому идти за священником, и он послушно последовал за ним в отдельное помещение. Это оказалось небольшое, пыльное пространство, именуемое ризницей, где хранились облачения священнослужителей и разнообразная церковная утварь. Комната была без окон, и воздух в ней был спертым и душным, словно время здесь остановилось. Сквозняки не добирались сюда, и от этого место казалось поистине теплым, но угнетающим.
В углу стояли два стула, и священник кивнул на один из них, произнося с доброй, но властной интонацией:
— Присядь ненадолго, Том.
Он сам встал напротив мальчика, загородив дверь, что делало Тома в его глазах особенно крошечным и уязвимым. — Любезная миссис Коул поделилась одним своим переживанием на одной мессе. Ты знаешь, о чем она может переживать?
Том отрицательно покачал головой, настороженно смотря на священника своими темными глазами, полными недоумения.
Старик вздохнул, словно собираясь с мыслями, и продолжил: — В один из январских дней трое старших детей сильно пострадали, но почему-то не сказали чётко и ясно, как это было...
В памяти Тома пронеслись смутные воспоминания о том вечере, когда мерзкие черви в лицах Лизы, Криса и Бэна выползли из тени и начали над ним издеваться. "Неужели они могли меня выдать?!" — подумал мальчик, ощущая, как холодок пробегает по его спине. "Но святой отец только что сказал, что объяснений от этой компании не последовало..."
Священник покашлял в кулак, отвлекая Тома от тревожных мыслей, и, мягким тоном, будто обращаясь к пятилетнему ребенку, произнес: — Мы с миссис Коул тебя ни в чем не обвиняем! Ни в коем случае! Просто так совпало по времени, что подростки сильно пострадали, когда ты работал на улице. Могло ли быть такое, что ты как-то навредил им, мальчик мой?
Том почувствовал, как его сердце забилось быстрее, и он думал, что ответить и как выкрутиться.
— Вы думаете, я смог причинить вред троим подросткам, которые старше меня на семь лет и выше на две головы? — с выражением оскорблённой невинности произнёс мальчик, глядя на священника с растерянностью. Его глаза, полные искреннего удивления, искали в лице мужчины ответы на вопросы, которые терзали его душу. — Что же сказала миссис Коул, святой отец?
Священник вздохнул, и в его взгляде мелькнула тень сомнения. Прямых обвинений в адрес ребёнка не было, но неясность ситуации тревожила его. Он медленно произнёс:
— Кхм, в твоих словах есть некий смысл, но эти несчастные при твоём упоминании начинали дрожать и плакать! Миссис Коул говорила, что отправила тебя работать на улице, когда произошёл инцидент. И после были достаточно сильные разрушения. Стены и стёкла задней части кухни были выбиты камнями, а дети... избиты ими же. — Его голос стал более настойчивым, как будто он пытался подтолкнуть Тома к откровению, к признанию своей вины.
— Так как это связано со мной!? — воскликнул ребёнок, сжимая ткань штанов на коленях, его сердце забилось быстрее от нарастающего волнения. Он не мог поверить, что его могли подозревать и привлечь к ответственности.
Священник тяжело спустил воздух из лёгких, а затем, собравшись с мыслями, произнёс с непреклонной решимостью:
— Том, это ты сделал так, что Крис, Лиза и Бэн пострадали. Не знаю, какими силами ты это сделал, но явно потусторонними! Миссис Коул часто упоминала о том, что кто-то запугивает других сирот, и это явно происки сидящего внутри дьявола! — Интонация его голоса утратила мягкость и тепло, а тело священника нависало над ребёнком, как ястреб.
Том почувствовал, что внутри него нарастает буря эмоций — гнев и паника. Он не знал, как ответить на эти обвинения, и его мысли метались, птицами в клетке. Святой отец, с лицом, иссечённым морщинами, словно древний свиток, внезапно схватил мальчика за руку, словно хищник, поймавший свою жертву. С силой дёрнув в сторону, он заставил Тома свалиться на пыльный пол, который, казалось, помнил каждую слезинку и каждую молитву, произнесённую здесь. Мальчик приземлился с глухим стуком, как мешок с картошкой, и его сердце заколотилось от нарастающей опасности.
Священник, несмотря на свои годы, резко опустился на колени, его ряса, потёртая временем, шуршала сухими листьями под ногами. Он схватил тонкие запястья Тома одной рукой, в желании сломать их, а другой нащупал на полу длинную ленту, тускло блестевшую в полумраке от горевшей лампадки. Лента, казалось, была пропитана духом грязных обрядов и забытых грехов, и старик начал обматывать её вокруг рук мальчика, создавая неведомую сеть, в которую, по его мнению, должен был попасть бес.
— В тебе сидит сам дьявол! — произнёс священнослужитель, наклонившись так близко к лицу Тома, что тот почувствовал зловонное дыхание, исходящее из его рта, словно от разлагающегося плода. — Есть множество обрядов, чтобы избавить людей от нечистивого! Очень действенные... Например, привязать одержимого к алтарю и на протяжении недели бить его розами.
Его голос звучал как шёпот ветра в пустом храме, полон страсти и безумия. — Жаль, что такой обряд не одобряется Каноническим судом, считая его слишком варварским и жестоким, но истинные служители Бога понимают, что экзорцизм любит кровь. Так давай же принесём твою жертву нашему святому?
Мальчик, сжимающий зубы от страха, чувствовал, как его душа, словно перетасованная колода карт, металась между поисками спасения и отчаянием. Взгляд священника был полон решимости и безумия, и в этом взгляде он видел смертельную угрозу. Инстинкт самосохранения взял верх над парализующим тело страхом. Том, словно дикий зверь, яростно вырывался из крепких рук священника, которые пытались запутать его тонкие запястья в длинной ленте. Он брыкался, вслепую пытаясь ударить мужчину, на что тот лишь тихо шипел, требуя прекратить сопротивление. Но в голове мальчика крутились лишь мысли о борьбе и побеге, как в безумном танце, где каждая клетка его тела кричала о свободе.
— А ну, хватит дрыгаться! — разозлился старик и, не раздумывая, ударил мальчика по лицу свободной рукой. Голова Тома резко отвернулась, и боль в щеке, как холодный душ, отрезвила его. Во рту стоял вкус крови.
— Да пойми же ты, что это ради блага! Если умрешь, то такова твоя судьба, а если переживешь ритуал экзорцизма, то попадешь в рай. Я обещаю!
— Иди к чёрту, старая тварь! Я не умру жалкой смертью от рук такого мусора, как вы! — закричал Том, и, собрав всю свою ярость, укусил священника за ладонь, оставляя на ней маленький кровоточащий укус от зубов. Мужчина ахнул от удивления, и это мгновение стало для мальчика последним шансом. Он вёртко перевернулся со спины на колени, готовясь встать, но чужая рука схватила его за лодыжку, потянув обратно. Том снова упал на пол, расшибая колени и локти, и ударившись лбом о пол. Из носа потекла кровь.
Священник, тяжело дыша, встал с колен. Его ряса была измазана в пыли, а лицо покраснело от ярости, словно яд готов был выплеснуться из его глаз. Взгляд священнослужителя был полон ненависти, и он быстро схватил упавший во время борьбы стул, намереваясь швырнуть его в мальчика, целясь в голову, чтобы тот потерял сознание от удара. Том, словно в замедленной съёмке, увидел, как предмет летит к нему, и внутренности сжались от предвкушения боли и тошноты.
Но в этот момент произошло нечто невероятное. Со всех полок шкафов полетели различные предметы: книги, рясы, плащи и картины с ликами святых обрушились на священника сокрушительной яростной волной. Он не успел понять, что происходит, и, испуганно упав на пол, прикрыл голову руками, но это не помогло. Тяжёлые трактаты с силой ударяли мужика по голове, оставляя болезненные гематомы на дряблом теле, а кровь, струясь, смешивалась с пылью и заливала лицо.
Том, заворожённый ужасом и одновременно облегчением, наблюдал за расправой. Внутри него разгоралась ярость, смешанная с адреналином. Он понимал, что это его шанс, его возможность вырваться из этого ада. Каждый удар, который священник получал от падающих предметов, придавал мальчику сил, и мальчик, наконец, вырвался из стальной хватки.
Собрав последние силы, Том бросился к выходу, оставляя за собой следы крови из разбитого носа. Он выбежал на улицу, где вечерний ветер бил в лицо холодным потоком. Его давно никто не ждал рядом с церковью. Сироты ушли вместе с воспитательницами. Но мальчик не обращал внимания ни на погодные условия, ни на боль от ударов, ни на разодранные коленки, ни на то, что эти люди покинули его. Единственной мыслью было желание о спасении. Том бежал по знакомым улицам, которые в вечерних сумерках казались зловещими и угрюмым местом, полным теней и шепотов. Мрачные здания, обрамленные тусклыми фонарями, словно наблюдали за ним, их окна были похожи на бездны, готовы поглотить его. Каждый шаг отдавался в ушах глухим эхом, а сердце колотилось так, что казалось, его ритм мог разорвать грудную клетку.
Словно призрак, священник все еще преследовал его мысли, и мальчику казалось, что тот может появиться в любой момент, вынырнув из тьмы, чтобы вновь схватить и вернуть в церковные тиски страха. Бога нет. Каждый звук — шорох листвы, треск веток — напоминал о том, что он не в безопасности. Ветер завывал, как бы предостерегая об опасности, и Том чувствовал, как холодные пальцы ночи касаются его ран, заставляя ускорять шаги.
Он помнил зловонное дыхание, что обжигало лицо, а слова о ритуале экзорцизма звучали как приговор. Внутри Тома бушевали эмоции — страх, ярость, желание жить. Он чувствовал, как ненависть к священнику переполняет его, пробуждая ответное желание убивать, что поддавалось контролю и здравой логике.
Том стремительно пересек дорогу, по которой больше не ездят кареты. Мальчик не оглядывался. Он знал, что должен бежать, пока его ноги не откажут или не сломаются. Но даже если и так, то весь путь Том будет ползти на руках.
Наконец, тусклый жёлтый свет, что исходил от приюта, заставил Тома выдохнуть от облегчения. Но даже здесь, за закрытыми дверями, мальчика не покидало ощущение преследования. Он заперся в своей комнате, прислонившись спиной к тонкой двери, словно это могло защитить его. Дрожь охватила тело, и попытки отдышаться, постепенно успокаивали тревожные, душащие диким смрадом мысли о священнике. В голове Тома закрадывалась очень нехорошая мысль, что миссис Коул, до панического ужаса боявшаяся его силы, что не один раз давала отпор всем обидчика, и намеренно отдала святому отцу дьявольское отродье из приюта, чтобы тот избавился от него раз и навсегда.
Том знал, что он не может позволить спустить с рук попытку покушения на свою жизнь. Мальчик понимал, что решить проблему сейчас невозможно, учитывая возраст и неумение контроля силы, хотя так хотелось сделать что-то, что могло раз и навсегда лишить всех людей, причинявших ему неудобство и боль, жизни. Внутри зарождалось пламя решимости — он обязательно рассправится, он найдет способ, идеальное время и разработает план мести. Да, это будет не сейчас. И, возможно, не через пару лет. Однажды вернется, чтобы взять драгоценную плату и насладиться триумфом. Основы для благоприятного входа самых негативных эмоций и тёмных желаний были заложены, словно плодородная почва, на которой любовно взращивалась ненависть к людям и мрачное желание видеть чужую боль, наслаждаясь ею. В этом мрачном саду, где семена зла прорастали, словно ядовитые цветы, Том Реддл был ещё слишком мал, чтобы осознать всю мощь, скрытую в душе. Однако его будущее уже было предрешено, как если бы невидимая рука судьбы рисовала на небесах траекторию, не позволяя ему свернуть с намеченного пути, даже при вмешательстве другого избранника.
Судьба, как злая колдунья, наблюдала за чужой жизнью, смотря в гадальный шар, готовая в любой момент вмешаться, чтобы убедиться в верности исполнения запланированного сценария, где актёры готовы к исполнению своих ролей. Том, не подозревая о реальных масштабах игры, но продолжал двигаться вперёд в нужном русле. Мальчику необходимо стать значительнее, чтобы встряхнуть мир, и это знание, хотя и неосознанное, уже начинало прорастать в его сознании, как зловещая предвестница его грядущей силы.