спасибо

— Спасибо.

Уже все встали из-за стола и теперь смотрят на меня с удивлением. Передо мной стоит моя любимая семья — папа, мама, брат с женой и дочерью, и сестра. Я самая младшая, сегодня мне исполнилось двадцать.

— За что? — наконец спрашивает Игорь.

— За то, что мы сегодня вместе, — улыбаюсь я.

Игорь ушел из дома, когда мне было тринадцать, потому что женился. Ира выиграла грант и на четыре года улетела учиться в Лондон. Через год домочадцев стало еще на одного меньше — родители развелись, и теперь папа живет отдельно. Мы с мамой остались вдвоем. Нет, я виделась с папой и братом, сестра на лето возвращалась домой, но так, чтобы собраться всем вместе... Вообще-то, это был первый мой день рождения за последние семь лет, который мы праздновали всей семьей. Отец с мамой не жаждали общества друг друга, а Ира зимой училась. Поэтому, когда встал традиционный вопрос: "Что дарить?" —я сказала, что хочу увидеть их всех за одним столом, а других подарков мне не надо. Конечно, без традиционных подарков я не осталась, но и мою просьбу выполнили.

Мы расселись по двум машинам. Я за рулем одной, Игорь — другой. День рождения. Естественно все немного выпили, кроме меня и брата. Брат, потому что ему определенно потом за руль, а я...

Когда родители разводились папа часто выпивал, мне тогда было четырнадцать. Честно сказать, зрелище малоприятное, я даже дома старалась реже бывать. Так и получила вакцину от алкоголя, который с тех пор на дух не переношу.

Тридцать первое января, метель, двухполосная дорога. До дома оставалось десять километров, мы как раз проезжали мост над оврагом, когда навстречу вылетела фура.

Когда на тебя летит фура, нужно уходить на обочину или даже в кювет? Так кажется говорил мой инструктор по вождению. Я за рулем два года, а на прошлый день рождения брат подарил мне уроки по экстремальному вождению, но здесь мне не помогут никакие навыки. Я это точно знаю, я лишь надеюсь, что Игорь успеет среагировать, тогда хотя бы у них будет шанс.

Удар такой силы, что сносит ограждение, которое летит в овраг, за ним летим и мы. Я вижу, как приближается снежное покрывало. Время, которое замедлилось еще в тот момент, когда я увидела фуру, так и не ускорило свой бег, а потому в мою голову почему-то лезет картинка из детства. Игорь, читая мне сказки, рассказывал, что снег очень мягкий, поэтому сейчас мой внутренний ребенок очень хочет верить, что это снежное покрывало спасет нас. Темнота.

Я не могу пошевелиться, я даже не чувствую свое тело. Почему? Что произошло? На меня накатывает паника, потому что беспомощность занимает лидирующие позиции в рейтинге моих страхов. Начинает что-то пищать, доносится звук открывающейся двери. Я открываю глаза и вижу мужчину в белом халате и Веру Андреевну — маму Лены, жены Игоря.

— Она? — тихо вопрошает Вера Андреевна.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — они стоят в коридоре и врач пытается войти, но женщина хватает его за рукав.

— Никто не выжил. В той аварии никто не выжил. Должна хотя бы Алиса, — как заговоренная шепчет женщина.

Что отвечает ей врач я уже не слышу. "Никто не выжил!" — звучит в моей голове.

Прежде чем отключиться, я замечаю, что пищащий звук изменился, но это неважно, я снова погружаюсь во тьму, из которой, надеюсь, не будет больше выхода, я больше не хочу. В той аварии никто не выжил. Это я. Я просила собраться их вместе. Никто не выжил.

Двадцать — когда я рассказала о своих планах и мечтах, мне говорили, что у меня все получится, ведь у меня вся жизнь впереди. Я так многого хотела, но из-за своей лени и привычки откладывать на завтра, так ничего и не сделала. "Ещё день, я начну завтра, ведь один день ничего не изменит". Мое завтра растянулось на долгие пять лет. Много ли можно сделать за пять лет? Да даже если бы я делала по полшага в неделю к своим целям я бы уже ушла далеко вперёд, но я все также топчусь на месте, а теперь этого пресловутого завтра у меня нет.

Я так спокойно рассуждаю, потому что на меня навалилась апатия. Я ничего не чувствую, ничего не хочу чувствовать. Мне не страшно умирать. Никогда не было страшно, потому что я знаю, что это не конец, что дальше определенно что-то будет, по крайней мере я всегда в это верила. Глупо? Возможно. Но я ведь ничего не теряю: если действительно что-то есть после смерти, то я к этому заранее готова, ну а если нет, то я даже не успею разочароваться, ведь меня уже не будет.

Вот и сейчас мне не страшно. Сейчас я испытываю то, что очень редко позволяла себе в жизни и то, что не терпела от других по отношению к себе. Жалость. Постыдную и мерзкую жалость.

Я так и не побывала в Англии, Франции, Америке, Индии. Не успела вернуться в Барселону, чтобы увидеть как идёт строительство потрясающего храма Саграда-Фамилия, не научилась петь и играть на гитаре и фортепиано, не поступила в МГИМО, хотя уже начала готовиться. Я даже не была в Третьяковской галерее, хотя живу в Москве. Ну хоть в Эрмитаже побывала, хотя хотела бы сходить ещё раз — тех пяти часов, что мы провели там с сестрой, определенно мало. А вот в кунсткамеру больше не хочу, там все мерзко... хотя, это на любителя.

Я лежу, обвешанная какими-то проводами, на лице кислородная маска, вокруг пищат приборы, а из моих глаз текут слезы. Я вижу мужчину в белом халате, он грустно улыбается и просит потерпеть боль, говорит, что все хорошо. Но мне не больно, я вообще не чувствую своего тела и даже его голос слышу как будто через толщу воды. Я плачу от бессилия. Мне жаль, что я так бездарно прожила эти двадцать лет, а ещё мне жаль свою семью.

Я ничего не хотела бы менять в отношениях с ними. Это прекрасные люди, которых я очень люблю. Я бы хотела, чтобы они жили, они определенно этого достойны.

Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Что ж, это так, но не потому, что кто-то неизвестный крутит ее перед тобой, как старое кино, а потому, что ты стоишь на пороге, и именно сейчас время оглянуться назад и подвести итог. Без масок и прикрас, без утаивания и умалчивания, честно, потому что если сейчас обманешь себя, как делал это не раз, эта ложь очень дорого обойдется.

Оглядываясь назад, я понимаю, что не жалею ни о чем, ведь это все сделало меня мной, а вот о несовершенном... Если бы сейчас ко мне прилетел тот самый волшебник на голубом вертолете и сказал, что эскимо и билет в кино можно заменить на два других подарка, то я бы попросила оставить в живых мою семью и возможность продолжить жить, чтобы исполнить все намеченное. Но это невозможно, а потому спасибо Небесам за ту жизнь, что у меня была, и простите что не оправдала возложенное на меня. Мне правда жаль.

Конец жизни близок, я чувствую это. Меня накрывает спокойствие. По моим щекам все еще текут слезы, но в глазах уже нет обреченности. Я улыбаюсь, замечая, что врач с изумлением смотрит на меня, на секунду оторвавшись от изучения так раздражающе пищащих приборов.

Звук меняется, а я понимаю, что теперь смотрю на мужчину сверху вниз, а не снизу вверх, как до этого. Доктор сжимает кулаки и смотрит на монитор, по которому бежит ровная дорожка, потом переводит взгляд на мое тело, я тоже смотрю на него. Уголки моих губ потихоньку опускаются, а застывшие глаза смотрят вверх — выглядит жутко. Мужчина медленно выдыхает и закрывает мои веки. Правильно, теперь не видно безжизненных глаз.

Он привычно отключает приборы и снимает с меня — нет моего тела — провода, вытаскивает иголки, а потом садится на корточки возле кровати и берет за руку.

— Прости, — шепчет он, а я с удивлением смотрю на него.

Я знаю этого врача — он лучший в своем деле. Последние лет пять берется только за сложные случаи, и почти всегда вытаскивает своих пациентов с того света. Но и смерть он видит не в первый раз, неужели каждый раз так реагирует? Ведь он уже пятнадцать лет практикует, кажется, можно было привыкнуть, но, видимо, он не привык.

Мне вспоминается интервью одного известного ведущего, который сказал, что он к каждому эфиру готовится как к первому и единственному и что, когда они для него станут обыденностью, он уйдет из профессии, потому что с того момента качество его работы сильно упадет. Видимо, вот он один из секретов Профессионалов с большой буквы — они каждый день делают свою работу как в первый раз, вкладывая туда свою душу и сердце.

— Я правда старался, прости.

— Станислав Владимирович.

В палату заглядывает женщина одного с доктором возраста. Смотрит на главного, на отключенный монитор, подходит и кладет руку ему на плечо.

— Шансов не было, ты и так подарил ей лишние сутки, - говорит она тихо и тянет его за локоть.

Мужчина поднимается, проводит тыльной стороной ладони по еще теплой щеке и выходит за дверь, увлекаемый женщиной, а я тоже шепчу "Прости!", почему-то мне стыдно, что я расстроила его, дверь захлопывается, а мое сознание накрывает тьма.