Глава lX
Негодяйство.
Старый князь дон Педро лежал после той страшной ночи тяжко болен.
Лекари до сих пор не могли определить, страдает ли князь катаром головы, или же болезнью Вайля, или даже не мучит ли его родильная горячка.
В любом случае, в его возрасте, если причиной какого-либо из этих недугов стал его испуг, значит, положение было серьезным.
Однако доподлинно известно, что причиною болезни его были исключительно иезуиты.
Сейчас мы увидим их за работой.
На великолепном ложе дремлет старый князь.
Пять мавританских рабынь мягко овевают его конечности и распыляют одеколон.
Иные рабыни строятся порадовать его пением и игрой на лютне, другие пляшут дикий восточный чардаш, князь, однако, ничему этому не внимает, ибо спит.
Сон его, однако, должен быть ужасен.
Из охваченных сном рук князя выпала газета; ясно, что князь уснул лишь недавно.
На столе рядом с ложем стояла недопитая бутылка с огненным, будто кровь, испанским вином.
У князя в подвале бочек с этим вином было несколько вагонов.
Это вино рассылал он по целому свету и невиданного богатства тем достиг.
Теперь, однако, оное богатство вовсе никак ему помочь не могло, поскольку он умирал от испанского гриппа.
Шварцвальдские часы на стене отбивали полдень.
В городе на миг утихнул шум.
Испанские инквизиторы на минуту бросили пытки еретиков, и стоны несчастных мучеников сменились набожным ”Аве Мария".
И ужасный запах дыма и сажи аутодафе сменил более приятный аромат кухонь барселонских, в которых вот-вот будет готово национальное блюдо под названим" кнедлики на гишпанский манер".
Всюду обедали.
И рабы с танцовщицами отправились на обед.
Остался в покое лишь старый больной князь.
Стояла страшная жара.
Жжужа, носились по воздуху шпанский мушки.
Одна из них села князю на нос.
Князь вследствие этого пробудился.
Перед ним стоял его личный исповедник, однако князь его более не узнавал, поскольку находился в жару.
Губы его звали Марию, а рука чертила в воздухе крест.
Князь, очевидно, благословлял не бывшую здесь и потеряную Марию, о которой в бреду своем представля, что она стоит перед ним.
В голову исповеднику тут же пришел дьявольский план, который он сразу же и осуществил.
Он вложил в руку бредившему князю свинцовый карандаш и изменившимся голосом, фальцетом, зашептал:
— Дорогой отец!
Сей иезуит отлично знал, что князь в своем жару уверится в том, что пропавшая дочь его Мария сейчас стоит перед ним, и в соответствии с этим и действовал.
- Здесь ли ты, Мария? — спросил князь.
- О да, — отвечал иезуит.
Князь глубоко вздохнул на своем родном языке и зашептал:
- Подойди ко мне ближе, дочь моя, чтобы я возложил на прощание крестное знамение на чело твое. Я уже покидаю сей мир и должен тебе признаться, дочь
моя, что главное мое богатство зарыто на острове Гонолулу. Найди капитана Родригеса, он отвезет тебя туда, а ты забери эти сокровища. Будь счастлива, дитя
мое, благословляю тебя и ухожу!
C этими словами князь поднял свою ослабевшую правую руку и трижды перекрестился.
Однако вместо лба отсутствовавшей Марии рука
его, с карандашом, вложенным в нее иезуитами, совершила крестное знамение на завещании, которое негодяй держал перед князем раскрытым.
Для князя испанское письмо было китайской грамотой, и потому вместо подписи он скреплял свои бумаги тремя крестиками.
Так что подпись на завещании была действительной. Негодяй-исповедник завещание, в котором князь Педро ди Рудибанера все свое имущество ордену иезуитскому даровал, носил постоянно с собою, ожидая лишь подходящей минуты, чтобы его как-нибудь подсунуть для подписи вышедшему из ума князю, посколько подпись княжеская на завещании до сих пор отсутствовала.
Подписи фальшивых свидетелей иезуитам было найти уже куда легче.
Отец Игнатий, как этого исповедника и, что главное,
испанскою иезуита звали, не погнушался использовать бред умирающего для подписания и тем самым вступления в силу завещания в пользу ордена.
Знал он, что поступив так, добьется он от вождей ордена удовольствий, хорошего отношения, а самое главное — получит гору индульгенций; впрочем, планы его отнюдь этим не ограничивались.
Ему нужно было теперь от Родригеса узнать тайну о том, где же зарыт клад на острове Гонолулу, и впоследствии за ним отправиться.
Он нимало не сомневался в том, что сокровища будуг богатейшими; как только он их привезет и вручит иезуитам, те сделают его генералом своего ордена.
Игнатий посмотрел на князя, который уже отходил.
Дух его в агонии все еще занят был пропавшей дочерью.
Вдруг князь икнул и дал дуба.
С ухмылкой уносил отец Игнатий завещание.