1 ГЛАВА. Прощание
Неделя спустя.
В подвале Универсама стоял шум. Срочный утренний сбор никого не радовал, ведь не все присутствовали. Скорлупа, словно стайка всполошённых воробьёв, галдела в ожидании старших.
— Тихо! — рявкнул Вова, выходя из коморки в сопровождении Кащея и суперов. От суровых, отстранённых лиц старших голоса мигом стихли.
— Срочные новости, — проговорил Кащей, присаживаясь на один из тренажёров. Тяжело вздохнул, затянулся сигаретой и выпустил облачко дыма. — Скажу вкратце, сегодня с родными попрощайтесь. На всякий случай. Скажите добрые слова.
После этих слов по подвалу пронесся ропот.
— С чего это вдруг прощаться? — выкрикнул кто-то из толпы.
— С того, что можете больше их не увидеть, — отрезал лидер, затягиваясь. — Домбыт встал в позу. Жёлтый предложил единственный выход – войну. Ледовое побоище помните?
Воцарилась тишина.
— Значит, помните. Завтра в восемь утра чтоб все были здесь как штык.
Кащей вернулся в коморку, за ним последовал Адидас, оставив ребят наедине с тягостным предчувствием.
— Турбо, Зима, скажите, что это неправда, — с надеждой в голосе обратился кто-то из скорлупы к старшим.
— Ты Кащея не услышал, что ли? Повторять сто раз? — огрызнулся Турбо и, зло сверкнув глазами, вышел на улицу.
Вахит поплёлся за ним, погружённый в свои мрачные мысли. Он думал о родителях, хватит ли им сил пережить его гибель. Он понимал, что схватка с Домбытом не обойдется без жертв.
Пострадать мог он сам, Турбо, Шпала, да кто угодно из группировки. А ещё он думал о Даше, которая за последнее время стала занимать в его жизни особенное место.
На улице Валера яростно бил кулаком в стену здания, срывая кожу на костяшках. Внутри клокотала ярость, требуя выхода.
— Турбо, успокойся.
— А чего успокаиваться? Думаешь, завтра всёбудет хорошо? Да ни хрена хорошего не будет! Первым же рейсом в морг полетим!
Вахит молчал, понимая друга. Турбо продолжал:
— Только жизнь начала налаживаться, и вот опять... Думаешь, я отцу нужен буду, если он меня мёртвым увидит? Да ни хрена! Закопает, как собаку, и найдёт повод побухать. Никому я на хрен не сдался в этой жизни!
— А Вика?
Вновь перед глазами её образ и звонкий голос в ушах. Валера держит паузу, пытаясь убедить друга, а в первую очередь себя, в обратном:
— Да и я ей тоже на хрен не сдался...
— Не придумывай. Она не такая как твои бывшие бабы. Загляни к ней сегодня.
— Не пойду. Я не вынесу этого.
*****
Вахит стоит около двери, нажимая на звонок. Ждать долго не пришлось. На пороге появилась Михайлова.
— Вахит, привет. Проходи, дома никого нет.
Вахит молча вошёл в квартиру, закрыв за собой дверь.
— Я ненадолго. Мне нужно кое-что сказать.
— Что-то случилось?
— Даш, просто знай, что ты мне небезразлична. И ты давно мне нравишься.
Даша расцвела в улыбке. Она питала к нему нежные чувства, надеясь на взаимность, ещё с первых встреч. Ей хотелось броситься к нему в объятия и признаться во всем, но Вахит опередил её:
— Я тебе обещаю, если завтра всё будет хорошо, я сделаю всё, чтобы ты была счастлива.
— А что может быть не так завтра? — с усмешкой спрашивает она, вглядываясь в его глаза.
— У нас стрелка с Домбытом. Я не знаю, вернусь ли живым.
Выражение лица Вахита мгновенно изменилось, сменив воодушевление на обречённость. Даша была потрясена, осознавая смысл его слов.
Она бросилась ему на шею, заливая слезами его куртку. Вахит прижал её, закрыв глаза.
— Нет, нет, нет... Зачем вам это? — шептала она сквозь слёзы, словно в бреду.
— Так нужно. Не вдавайся в подробности.
— Не уходи, Вахит. Ты мне нужен здесь, со мной.
Поддавшись её мольбам, он сдался. Разорвал объятия, снял куртку, шапку и обувь. И весь вечер провёл с ней.
Они провели его в объятиях, пытаясь запечатлеть тактильные ощущения в памяти. Он смотрел на неё, запоминая каждую веснушку на лице, каждую улыбку, блеск её небесно-голубых глаз.
В этот вечер они много говорили о будущем. Она не теряла надежды, в наилучшем образе исхода событий, но он же терял эту веру с каждой минутой.
— Вахит, — начала девушка, взяв его ладонь в свою, — ты тоже мне давно нравишься. Мои чувства взаимны.
— Если нам суждено быть вместе, завтра я останусь жив и невредим. Ты только верь в это, — с уверенностью произнёс он, переплетая их пальцы.
— Я никогда не перестану в тебя верить. Завтра с тобой всё будет хорошо.
*****
— И чё думаете? Завтра реально стрелка у нас с ними будет? — Андрей, нервно комкая в пальцах сигарету, предложенную Маратом, окидывал взглядом каждого.
— Раз Кащей сказал, значит будет, — отрезал Никита, чиркая спичкой и жадно затягиваясь. Дым пополз к небу, растворяясь в морозном воздухе.
— Ну, значит, подохнем там все, как шавки, — выплюнул Марат, выпуская клубы дыма. В голосе слышалась обречённость.
— Может, всё пройдёт нормально? Зачем сразу о плохом думать?
— Пальто, это война. Оттуда живыми не возвращаются, — с горечью и злостью в голосе отрезал Адидас, затягиваясь, как в последний раз. — Ничего бы не было, если бы не девки...
Шпалов перевёл взгляд на Суворова. Невысказанный упрёк в сторону сестры и подруги кольнул, сжимая сердце острыми иглами. Кулаки непроизвольно сжались, гнев закипал внутри.
— А чё девки? Что не так? — Никита выкурил сигарету почти залпом, не отрывая взгляда от друга.
— А ты сам не понимаешь, что из-за твоей сестры мы там все поляжем?
— Даже если и так, то чё? Западло, что ли?
— Нет, не западло, — Суворов говорил медленно, ровняясь со Шпаловым. — только почему я должен свою жизнь терять из-за какой-то бабы?
— Не из-за какой-то бабы, — процедил парень, стараясь сдержать рвущуюся наружу ярость. — Это моя сестра. И если ещё хоть слово про неё скажешь...
— То чё будет?
— Я тебе ебало разобью.
— Ну так давай, бей, — с усмешкой бросил Суворов, словно подталкивая к действию.
Кулак Шпалова обрушился на лицо оппонента. Тот пошатнулся, но тут же вцепился в Никиту, свалив его на искрящийся под луной снег. Пальто, отбросив сигарету, пытался растащить дерущихся, но безуспешно.
Вова и Валера, вышедшие из подвала, увидели сцепившиеся в яростной схватке тела и бросились на помощь. Турбо схватил Шпалу за капюшон, удерживая крепкой хваткой, а Адидас старший поднял брата за плечи.
— Чё случилось? Из-за чего сцепились? — Вова переводил гневный взгляд с одного лица на другое, пытаясь понять причину вспыхнувшей вражды.
Но парни молчали, не собираясь рассказывать случившийся спор.
— Вам ещё раз прописать, чтобы языки развязались? — Валера говорил жёстко, не ослабляя хватки на капюшоне Никиты.
— Он сказал, что из-за сестры вся эта война...
— Марат, откуда такие выводы? — Адидас старший повернул лицо брата к себе, пытаясь увидеть в его глазах правду.
— А что ты думаешь, я не понимаю, что из-за неё?! — с выплеском ярости и обиды выкрикнул парень, пытаясь вырваться из хватки. — Вы сейчас все над какой-то бабой трясётесь. Да лучше б она умерла тогда, и проблем бы...
Суворов младший не успел договорить – кулак брата обрушился на его лицо. Он пошатнулся, схватившись за щёку, но, превозмогая боль, упрямо поднял голову, глядя прямо в глаза брату.
— Это что за слова такие? Ты хоть понимаешь, что несёшь?
На эти слова отреагировали уже двое. Никита и Валера с трудом сдерживали ярость, готовую выплеснуться на Марата.
— Я знаю, что говорю! Вы все с ума посходили из-за неё! — выкрикнул Суворов младший, прожигая взглядом Туркина.
— Война началась не из-за неё, а из-за того, что Кащей Домбытовского в напёрстки нагрел в Москве, — Вова пытался достучаться до рассудка брата. — А ты в следующий раз думай, что говоришь. И не надо словами разбрасываться, если ничего не знаешь.
Марат сник. Бормоча: "Отпусти!", он вырвался из хватки брата и, не оглядываясь, направился к дому.
Валера отпустил Никиту, глубоко вздохнув, пытаясь успокоиться. Тот, последовав его примеру, слепил из снега комок и приложил к ушибленному лицу.
— Давайте, все по домам. Завтра день тяжелый, — подытожил Вова, пожимая руки каждому.
Вслед за Вовой ушел и Андрей, оставив двоих парней наедине.
— Готов к завтрашнему дню? — невзначай спросил Валера, прикуривая сигарету.
— Готов.
— Чё ещё Марат спиздануть успел?
— Что Вика баба, и что сдохнуть из-за неё не хочет.
— Хах, идиот, — усмехнулся Турбо, стараясь сдерживать гнев. — Разберёмся с этим завтра.
— Не надо разбираться, сам это сделаю.
— Не бери на себя многое, — сказал парень, поднимая взгляд на ночное небо, усыпанное мириадами звёзд. — Она теперь тоже моя ответственность.
— Раз твоя ответственность, то хотя бы сходи и попрощайся с ней, — тихо произнес Шпалов, стирая с лица холодные капли. — Она ведь переживать будет.
— Не говори ей. Меньше знает, крепче спать будет, — ответил Валера, делая очередную затяжку крепкого табака. — Уяснил?
— Да.
*****
Никита вернулся домой. Запах жареного мяса ударил в нос, вызывая голодный спазм в желудке. Раздевшись, он прошел на кухню.
— Как вкусно пахнет, мам!
— О, сынок, как бокс? — мать, отвлекаясь от нарезки овощей для салата, посмотрела на вошедшего Никиту.
— Всё хорошо. А где папа?
— Собирает вещи. Завтра срочно в Москву по работе.
— А ты с ним поедешь?
— Думаю, да. Хочу кое-что новое для дома прикупить, — улыбнулась мама, выключая закипевший чайник. — Мой руки и за стол.
Она расставила посуду, накрывая на стол. Никита вымыл руки и позвал отца с сестрой. Вся семья уселась за стол.
Никита не знал, что его ждёт завтра, поэтому пытался запомнить этот вечер в деталях. Лицо улыбающегося отца, его шутки. Ласковые прикосновения мамы. Насмешливый взгляд сестры. Он должен был запомнить всё.
— Мам, пап, я вас очень сильно люблю. Простите, если я не самый лучший сын и часто делаю не правильные вещи. Я стараюсь быть лучше, как могу.
— Сынок, ты чего? — обеспокоенно спросила Ирина Игоревна. — Мы тебя тоже очень сильно любим, что бы ни случилось. Ты самый лучший сын на свете. Мой родной, мальчик мой.
Мать встала и обняла его. Никита растворился в её объятиях. От переполнявших его эмоций в глазах стояли слёзы, но он быстро смахнул их, чтобы никто не заметил.
— И тебя, мелочь, я тоже очень сильно люблю.
Вика тут же вскочила с места, обнимая и маму, и Никиту.
— Я тебя тоже очень сильно люблю, братик мой.
Отец, растроганный этой сценой, тоже поднялся и присоединился к объятиям. Вся семья стояла в кругу, крепко прижавшись друг к другу.
Позже, когда родители уснули, Никита прокрался в комнату сестры. Она лежала в кровати и читала рассказ по литературе.
— Вик, мне нужно тебе кое-что сказать.
— Что случилось? — она отложила книгу в сторону, предварительно вложив в неё бумажную закладку.
— Я не знаю, вернусь ли я живым завтра.
— В смысле, не вернешься живым? — Вика в шоке уставилась на него.
— Завтра у нас драка с другой группировкой. Может произойти всё что угодно.
— Никита, ты дурак? Ты никуда завтра не пойдешь.
— Пойду. Я уже все решил. Я не трус, понимаешь? Просто знай, что ты для меня самая лучшая сестра. Не бросай только отца и мать.
— Никит, не говори так... — Вика, захлёбываясь слезами, схватила его за руку.
— Не могу не говорить. Так нужно. Иди сюда.
Он обнял её, чувствуя, как слёзы прожигают его футболку. Никита и сам едва сдерживался, глотая ком в горле.
— А Валера? Он тоже там будет?
— Да.
— Мне нужно ему позвонить. Ты знаешь его номер?
— Вика, не надо, — попытался отговорить её Никита, зная, что Турбо не поднимет трубку.
— Никита, пожалуйста. Мне нужно с ним поговорить.
Под напором её взгляда он сдался и продиктовал номер Туркина. Вика выскочила в коридор к телефону. Дрожащими руками набирала номер и ждала ответа. Секунды тянулись для неё целую вечность.
— Кто? — раздался усталый голос Турбо.
— Валер, это я, Вика, — тихо проговорила она дрожащим голосом. — Скажи, что...
Но Турбо не дал ей договорить, сбросив звонок. Он узнал её заплаканный, дрожащий голос. «Значит, Никитосик всё-таки рассказал...» — подумал он. Ему было невыносимо. Сердце сжалось, не давая вздохнуть.
Сейчас самое страшное и болезненное для него было – слышать её. Как бы ни хотел примчаться к ней и провести последний вечер вместе, он не мог этого сделать. Не хотел видеть её реакцию, не хотел слышать всхлипы и тонуть в её объятиях. Это было бы в тысячу раз больнее, чем сейчас.
Телефон снова зазвонил, но он только поднимал трубку и клал её обратно. Так повторялось много раз, и каждый раз он сбрасывал.
Наконец, он сел на пол в коридоре, закрывая лицо руками, чтобы скрыть слёзы. Ему было больно. Не физически, а душевно.
Как же он хотел сейчас плеваться кровью и корчиться от сломанных рёбер, лишь бы не чувствовать эту острую боль в сердце. Ему было невыносимо больно...