Глава 25
Тристан
Я медленно прихожу в себя. Первое, что осознаю - я привязан к стулу. В голове мелькает расплывчатая мысль о Данте. Это не первый раз, когда он делает со мной подобное. Хотя сознание еще не прояснилось - тело уже реагирует. Теплая волна предвкушения от того, что он задумал, пробегает по коже. Но голова просто раскалывается от боли, а Данте никогда не причинял мне боль.
Цепляюсь за эту мысль, пытаюсь сфокусироваться на комнате. Наконец, картинка становится чёткой. Это… столовая? Какого хрена?
И тогда память возвращается. Побег от Данте, потом - от Доминика.
Я опускаю взгляд на запястья. Они стянуты стяжками и надежно зафиксированы на подлокотниках стула. Пробую пошевелить ногами, но бесполезно - мои лодыжки тоже притянуты к ножкам стула.
- Ты – его брат, — утверждает плавный, спокойный голос.
Я резко поднимаю голову вверх, и комната тут же начинает кружиться. Лоренцо Капелли отодвигает стул и садится во главе стола. Я сижу напротив, глянцевая столешница из темного дерева лежит между мной и человеком, который убил моего брата. По крайней мере, так утверждал Данте. Я не был до конца уверен в этом, даже несмотря на то, что сам сначала подозревал Капелли.
Решаюсь задать вопрос, боясь ответа, боясь, что напрасно сомневался в Данте:
- Ты убил Эвана?
Капелли пожимает плечами, будто речь идет о чем-то незначительном.
- Он сам напросился. Я нанял его, чтобы он пустил пулю в лоб Данте. Он не только этого не сделал, так еще и попытался убрать меня. Так что пуля нашла его голову. Вот так это работает, малыш.
- Ты, сука... – гнев захлестывает меня.
- Давай не будем терять цивилизованный тон, а? – Капелли лениво откидывается на спинку стула, скрещивает пальцы на животе. - У нас есть немного времени для беседы, прежде чем сюда заявится твой дружок-педик. Меня, честно говоря, действительно шокирует, что два года ежедневного траха со старыми, грязными ублюдками не вылечили его. Но, видимо, некоторых пидоров невозможно ничем исправить.
В дверном проеме мелькает темная фигура, но я не могу оторвать взгляда от Капелли.
- Что за херню ты несешь? – у меня звенит в ушах от боли и ярости одновременно.
Он скалится. Самодовольно. Грязно.
- О, так он тебе не рассказывал? И Эван тоже, вероятно, не удосужился? Но к твоему сведению - я не тот, кто продал Эвана в Общество. Не знаю, кто это сделал. А вот Данте туда продал я.
Я настолько онемел от ужаса, что до меня не сразу доходит смысл его слов. Какая-то внутренняя часть меня понимает, о чем он говорит — и эта правда пронзает меня изнутри болезненным спазмом, но мозг отказывается ее воспринимать.
Темная фигура снова шевелится в дверном проеме. Пытаясь прогнать туман из головы, я перевожу взгляд с Лоренцо на Доминика. Его челюсти напряженно сжаты, в глазах пылает ненависть. Он сверлит взглядом затылок собственного отца.
Тяжелое дыхание выдает его, заставляя Капелли обернуться. В тот же миг лицо Доминика мгновенно становится пустым. Глаза тоже становятся равнодушными. Он молча разворачивается и уходит.
Мне нужно задать тысячу вопросов, но любая мысль, которую я пытаюсь ухватить - ускользает. В итоге мне удается выдавить лишь слабое:
- Чего ты хочешь?
- Это вряд ли можно назвать желанием, это, скорее, необходимость. Мне нужно убрать Данте. Он стал утомительным, доставляет слишком много хлопот, а денег на него уходит слишком много. Но, как ты мог заметить, он опасен. У него нет слабых мест, даже родители для него ничего не значат. А вот ты – другое дело. Ты для него слабость. Уязвимость. Разменная монета, если хочешь. Ради тебя он сам придет ко мне.
Нет. Он не придет. После того, что я ему наговорил? После того, как я его назвал? После того, как я использовал стоп-слово?
Какой же, сука, получился парадокс: слово, которое должно было защитить меня, дать мне абсолютную власть, в итоге разрушило всё. Оно отрезало меня от единственного человека, который мог бы… и, скорее всего, действительно хотел бы защитить меня.
И самое главное, в чем я должен себе признаться: я никогда не был в опасности рядом с Данте. Да, опасность грозила другим. Тем, для кого предназначалась та убийственно страшная камера в подвале склада. Но не мне. Он отпустил меня, потому что я попросил об этом. Какой же я дурак.
Так что нет, он не придет за мной. С какой стати?
А если Данте говорил правду об Эване, то как же насчет остального?
И что, блядь, имел в виду Капелли, когда говорил про продажу Данте? Или о том, что кто-то продал Эвана? Кому - как он это назвал? Обществу?
И ещё…
Два года…
Понимание по-прежнему остается лишь липким, тошнотворным клубком в животе, но тут Доминик возвращается и наклоняется к отцу, шепча ему что-то на ухо. Лицо Капелли мрачнеет. Он уже наполовину поднялся со стула, когда боковое окно столовой взрывается градом осколков.
В помещение врываются несколько вооруженных человек, стекло летит во все стороны.
Когда раздаются выстрелы, я всем телом совершаю рывок в сторону, опрокидывая стул вместе с собой. К сожалению, твердое дерево не ломается из-за падения. Это конец, ни встать, ни ползти я не могу. Из-под стола вижу, как в комнату врываются еще одни ботинки. Слышу крики, выстрелы, чьи-то вопли.
Еще одна пара ботинок грохочет по деревянному полу позади меня. Незнакомец делает несколько выстрелов, легко перепрыгивает через мой опрокинутый стул и с силой сбивает кого-то с ног. Они падают, и начинается жестокая, бешеная драка - удары, рывки, захваты. Всё происходит так быстро и яростно, что до меня не сразу доходит, что тот, кто перепрыгнул через меня — Данте.
Сердце пропускает удар, когда лезвие ножа мелькает у его горла.
- Данте!
Он уворачивается, но я не вижу, что происходит дальше, а потом раздается выстрел, и они оба замирают.
Данте отталкивает тело противника, которое оседает на пол, поднимается, бросает внимательный взгляд – сначала на меня, потом быстро осматривает комнату. Вокруг всё еще гремят выстрелы, воздух пропитан дымом, гарью и хаосом. Данте пригибается и ползет ко мне, не поднимая головы. Я вижу кровь на его горле, не знаю, серьезна ли рана, но сердце сжимается от страха. В его руке мелькает нож, и прежде, чем я успеваю что-то сказать - он разрезает стяжки, привязывающие меня к стулу.
Он молчалив, сосредоточен и холоден, пока оттаскивает меня от стула. Я пытаюсь не быть обузой, но ноги не слушаются, никак не могу на них опереться. Он практически тащит меня из столовой через дверной проем в большую кухню.
Данте крепко держит меня, его рука обвита вокруг моего туловища, крепко прижимая меня к его телу. Я не знаю, кто из нас дрожит - я или он. Или мы оба. Он зарывается лицом в мою шею, я слышу его отрывистое, частое дыхание.
Кто-то говорит:
- Данте, отдай его мне, - голос звучит твердо и спокойно.
- Нет, — Данте еще сильнее прижимается к моей шее.
Я понимаю, что и сам до белых костяшек впился пальцами в его бедро.
- Да, Данте, отдай сейчас же, - повторяет голос настойчиво. - Иди, помоги Рафаэлю, пока он не погиб. Иначе ты себе этого никогда не простишь.
Пауза.
- Тристан, скажи ему, чтобы он тебя отпустил.
Я, наконец-то, смотрю на человека, которого я совершенно не знаю. Но зато знаю его голос. Я звонил ему однажды, посреди ночи, просил о помощи.
Ноа.
На вид ему лет пятьдесят – чуть изможденный, но в хорошей форме. Одет в черное, как и Данте. В руках у него оружие. Как и у Данте.
Он спокойно повторяет:
- Тристан, скажи ему, чтобы он отпустил тебя.
Мозг отказывается работать. Всё происходящее разрознено как кусочки паззла. Я не могу осмыслить, что вообще происходит, кто мы все такие и почему Данте держит меня так, словно я его якорь в этом хаосе.
Но я знаю одно – я не хочу, чтобы он отпускал меня. Но… он должен. Потому что так сказал Ноа. Потому что происходит какая-то херня.
Я заставляю себя разжать пальцы и отцепить руку от бедра Данте. Каждое движение даётся с трудом.
- Отпусти, — говорю я, отстраняясь.
Он издает приглушенный, надломленный, болезненный звук, но отпускает меня.
В ту же секунду Ноа хватает меня за запястье и притягивает к себе. Данте сверлит его мрачным взглядом.
- Если с ним что-нибудь случится...
- Ты же знаешь, что я этого не допущу. А теперь – иди и помоги Рафаэлю.