Цена выбора

Старая деревянная пристань, далеко простирающаяся вдоль берега, с раннего утра плохо была видна из-за плотного тумана. Джон зашёл в закусочную почти не смотря вокруг. Там пусто — моряки уже ушли в море, а местные и туристы приходят есть значительно позднее. Он сделал свой обычный заказ и прошёл в самый конец помещения, повесив на напольную вешалку потрёпанную ярко-жёлтую куртку и красную шапку. Джон достал из большого нагрудного кармана маленькую книгу в мягкой обложке и сел спиной к выходу. Перед ним белая стена, картина с солнечным пляжем и ярким морем, светло-серый стол в мелкую чёрную крапинку и пустой диван.

Джон быстро перелистывал страницы книги, держа её в руках на весу, лишь изредка останавливал своё внимание на книге. В какой-то момент мужчина остановился, положив книгу на стол, и начал искать что-то по карманам. Он резко подскочил и пошёл к вешалке, достав из того же нагрудного кармана кусочек карандаша. Книга на столе закрылась. Джон вернулся на место и, быстро найдя нужную страницу, сделал пометки карандашом в книге.

— Ваш заказ готов, мистер Питерсон, — женщина поставила поднос с едой прямо перед ним. — Совсем не жалеете свои книги.

— Бумажные книги — всего лишь инструмент. Тонкие куски целлюлозы. Не стоит о них слишком беспокоиться. Люди этого заслуживают больше, мисс Дженкинс, — он посмотрел на её лицо с тёмными кругами под глазами и мелкими морщинками.

— Как показывает мой опыт, некоторый люди не стоят и ломаного гроша. В отличие от книг. Но вы лучше ешьте, — она показала на еду, а потом на книгу, — почитать ещё успеете.

— Дочитаю главу и последую вашему совету, — мужчина поднял книгу, держа тремя пальцами, улыбнулся женщине и снова вернулся к чтению.

Мисс Дженкинс тихо произнесла: «Вы неисправимы», — и ушла за барную стойку.

Джон продолжал читать, изредка съедал по картошке-фри и выпивал молочный коктейль, не отрываясь от книги.

Вдруг кто-то закашлял рядом с мужчиной. Он повернулся и увидел очень юную девушку в голубой парке. Её сине-зелёные волосы небрежно выглядывали из-под разноцветной шерстяной шапки.

— Сара Кортес. Дочь Магдалины и...

— Моего лучшего друга. Не может быть! Ты не можешь быть ею.

— Но вот я стою перед вами. — Она достала из рюкзака за спиной какой-то свёрток и подала его Джону.

Мужчина загнул уголок страницы и отложил книгу. Отодвинув поднос с едой, он положил на стол свёрток и раскрыл его. На самом верху лежал большой кулон в форме трёх спаянных анатомических сердец черного, золотого и серебряного цветов. Под ним были сложены вперемешку фотография и письма без конвертов. Джон просмотрел их быстро, задержавшись лишь на одном снимке, где двое мужчин и одна женщина стояли в нелепых позах, разодетые в вычурные наряды на фоне старых высоток.

— Откуда у вас это? Где это достали? Украли?

— Алё, это вещи моей мамы. Я не родство своё доказывать сюда припёрлась.

— И зачем же вы приехали сюда? Что вы от меня хотите?

— Да ты, блять, издеваешься. Убил моих родителей, бросил меня и ещё спрашиваешь зачем? Охуеть, ничего не скажешь.

— Во-первых, успокойтесь. Во-вторых, на каком основании мне вам верить? В-третьих, я не убивал их.

— Во-первых, пошёл нахер. Мне совсем не хочется успокаиваться. Мне пиздец как не хочется успокаиваться. Во-вторых, мне тебе паспорт показать или что? Извини, тест ДНК не могут предоставить, потому что они мертвы. Ах, да, в-третьих, можешь сколь угодно наёбывать систему, но я-то знаю, что дух делает то, что ты хочешь.

— Но вы сейчас стоите передо мной, оскорбляете меня, мешаете читать книгу. И что-то с вами ничего не происходит.

— Ахуеть, блять. Ты убил моих родителей, бросил меня, а теперь угрожаешь мне? Да, я знаю, что не смогу ничего тебе сделать, но так обращаться со мной не позволю. — Она выхватила кипу с письмами и фотографиями, достала один исписанный листок и отдала Джону. — Зачитай. Пусть все слышат. Не смотри на меня так, хватит бегать от своего прошлого.

— Моя дорога, я так счастлив, что роды прошли хорошо. Надеюсь скоро закончить дела и вернуться к вам. Поскорее хочу увидеть малышку. У неё будет большая чудесная семья. Скоро я вернусь и смогу вас всех обнять. Твоё волнение по поводу полиции совсем не беспочвенное. Но не беспокойся, я смогу защитить вас. Сейчас решаем этот вопрос. Если что-то произойдет, если мы не сможем решить проблемы и произойдёт что-то страшное, знай, Сара всегда останется частью семьи и о ней будет кому позаботиться. Я о ней позабочусь, не сомневайся. Целую каждого, Матвей.

— Ты обещал заботиться обо мне! Смотри мне в глаза! Ты бросил их, ты бросил меня, ты бросил нас всех! Всех тех людей нет в живых, Джон, их смерти на твоей совести, — по её щекам потекли слёзы. — Надо мной проводили опыты, издевались в школе. Да и не только. И меня некому было защитить. Ты убил отца, когда я была совсем маленькой. Мама сначала посвятила себя делу команды, а потом ты её убил. Дедушка с бабушкой боялись меня, хотя я не обладаю никакой связью. Какая злая ирония, неправда ли? А ты обещал ей не только в этом письме, что всегда будешь с ними, что не бросишь, что защитишь.

— Я знаю, что сделал. Мне этот выбор дался нелегко, и я заплатил за него сполна, — он смотрел на всхлипывающую девушку, как она вытирала слезы. На него смотрели ярко-голубые глаза. — Чего вы от меня хотите?

— Я хочу правды. Устала от лжи журналистских статей, от обрывков писем, от ускользающих из памяти давних и редких рассказов мамы, — Сара сняла шапку и начала нервно мять её в руках. — Мне больше не к кому идти. Не у кого спрашивать.

— Хорошо, это я могу дать. Снимайте куртку и присаживайтесь. — Девушка кивнула и подошла к вешалке, повесила на неё парку, шапку засунула в большой карман, сняла шарф и затолкала в один из рукавов. Закинув рюкзак в дальний угол диванчика, она села напротив Джона.

— Давай без всех этих фамильярностей, ты меня мелкой знал. А ты мне, вроде как, за второго отца был. Можешь не делать вид, будто мы совсем не знаем друг друга.

— Хорошо, Сара. Но мы правда совсем не знаем друг друга.

— Вот я здесь. И я хочу узнать тебя, маму, отца. И что всё же произошло?

— И долго меня искала?

— Это оказалось проще, чем я думала. Взяла академический отпуск, боялась, что в свете последних событий ты решишь сбежать из Аляски до того, как я закончу учёбу.

— Какая у тебя специальность?

— Изучаю английскую литературу. Хочу написать диплом о связи структуры и выразительных средств в «Улиссе» Джойса. Знаю, мне не стоит браться за эту глыбу. Об этом много написано людьми намного умнее меня, но я очень люблю этот роман. И в чём-то мне очень близок Стивен Дедал.

— Достойный выбор. Очень. Мне знакомы твои опасения, но совсем не обязательно писать диплом на эту тему. Можешь написать в какой-нибудь журнал. Или всегда можно просто написать. Для себя. Не всему написанному нужен читатель. Иногда люди пишут, потому что не могут не написать.

— Хм, поэтому ты не опубликовал свою работу об «Улиссе»?

— В то время мне казалось, что я могу быть гораздо полезнее, чем автор статей о книгах, которые никто не читает. Да, когда-то хотел пойти по научной стезе, но... — Джон посмотрел в окно на деревянный настил и серые волнующиеся воды сквозь белую дымку и снова повернул голову в сторону Сары. — Мои планы редко становились реальностью. Но откуда ты знаешь о том, на какую тему я написал свой диплом? Магдалена не любила художественную литературу. Она особо не утруждала себя запоминанием того, что я читал.

— Ты же не думал, что я просто так сюда приехала. Не подготовившись. Нет, я постаралась найти о вас всех по максимуму. Даже в Мексику съездила, на родину мамы. С отцом сложнее, да и вряд ли в Харькове хоть кто-то остался. Думала поехать после окончания учёбы, а теперь можно и в течение академического года туда полететь. Хотя я совсем не знаю ни украинский, ни русский. Нужно будет найти хорошего переводчика. Но если говорить о дипломе и университете, то на самом деле всё прозаичнее. Я поступила туда же, куда и ты.

— Откуда у тебя на это деньги?

— От родителей. Они мне в наследство оставили прилично. Стараюсь особо не транжирить, но для меня важно знать свои корни. Прошлое, благодаря которому я появилась. Существую. И пережила то, что пережила.

— Откуда у них деньги? Твой отец не имел ни гроша за душой, когда мы познакомились. И сколько я знал его, денег у него особо никогда не водилось. А Магдалена была коммунисткой, презирала частную собственность.

Сара засмеялась, слегка запрокинув голову назад, её звонкий смех заполнил закусочную. Она остановилась и без намёка на улыбку посмотрела на Джона.

— После того, когда ты убил отца и ушёл, а Исаак и Ева погибли в одном из дел, мама осталась одна со мной. И она сделала всё, чтобы в этом мире у меня было достойное будущее. Поступилась своей гордостью, принципами. — Она опустила взгляд на массивные серебряные кольца на каждом пальце и медленно покрутила голову медузы Горгоны на левом указательном пальце. — Я росла в тихом, спокойном районе, училась в хорошей школе, в доме всегда было всё необходимое. Она даже помирилась с родителями, чтобы было на кого меня оставить. Пусть я и редко видела маму, но ценю то, что она для меня сделала и пыталась сделать. Хоть мне и очень больно от всего сложившегося. Мне больно от того, что у меня не было нормальной семьи. От постоянных насмешек и издевательств. От того, что произошло со мной в так называемом детском лагере.

— Ты злишься на неё?

— Нет. Но в итоге она меня не защитила. Мама всегда больше уделяла внимания борьбе. Раньше я чувствовала из-за этого обиду и ревность. Чувствовала себя брошенной. А теперь ничего не чувствую по этому поводу.

— Красивые кольца, особенно вон то, в центре, с сине-зелёным камнем.

— Это лабрадор. Да, мне очень нравится его цвет. Я даже волосы покрасила в схожий.

— Ты ела сегодня?

— Нет. Не успела. Думаю, стоит что-то заказать, — Сара уже хотела поднять руку, но Джон быстро остановил её и сказал:

— Можешь доесть мой завтрак, я только картошку немного поел. А теперь совсем нет аппетита.

— О, спасибо. — Она посмотрела сначала на его ладонь, которая слегка коснулась её запястья, потом на его спокойные серые глаза, на длинный и тонкий нос с небольшой горбинкой, на высокий лоб с небольшими продольными морщинками, на массивную и гладко выбритую нижнюю челюсть. Джон опустил руку и отодвинулся подальше на диване. Сара вновь подняла руку и сказала:

— Тогда я закажу себе выпить. — Девушка помахала рукой, и тонкие разноцветные браслеты шустро подпрыгивали и поворачивались вокруг запястья. — Подойдите, пожалуйста, я хочу сделать заказ.

Мисс Дженкинс медленно подошла из другого конца закусочной. В это время Джон рассматривал картину, цвет моря на которой так походил на волосы Сары, но совсем не перекликались с водой за окном. Смуглая кожа и выпирающие тонкие ключицы девушки выглядывали из выреза тёмно-зелёной толстовки.

— Что будете, юная леди?

— Пиво. Желательно, тёмное. Если возможно, в банке или бутылке. Чтобы я могла потом взять с собой.

— Не рановато ли для алкоголя? — спросил Джон.

— Не твоего ума дело.

— Это всё замечательно, но можно ваш паспорт.

Сара схватила рюкзак и начала рыться в нём. Разномастные значки тихо позвякивали. Она достала небольшую пластиковую карточку.

— Смотрите, можете проверить.

Женщина достала прибор, висящий на поясе, и засунула туда карточку. Удовлетворённая полученным результатом, она протянула девушке карточку обратно.

— С вас десять долларов.

— Хорошо, пойдёт. Принесите из холодильника, если возможно.

— Непременно.

— Мисс Дженкинс, запишите пиво на мой счёт.

— О, даже так. Дорогая, ты здесь первая, за кого он платит. Я бы на вашем месте задумалась. — Она развернулась и пошла к холодильнику.

— Не стоило за меня платить. Тем более, если не одобряешь выпивку.

— Я не против выпивки, но сейчас рановато, не находишь?

— Вообще да. Обычно я так рано не пью, — мисс Дженкинс принесла алюминиевую банку, по которой тонкой неровной линией стекали капли конденсата. Сара повернулась, поблагодарила её и, открыв банку, выпила из неё. После чего поставила её на стол и прямо посмотрела на Джона. — Сегодня необычный день. Для меня. Думаю, пришла твоя очередь рассказывать истории.

— Что ты хочешь услышать? Думаю, ты и так много знаешь. Вряд ли мой рассказ что-то особенно дополнит.

Она нахмурилась и появились тонкие продольные морщинки над переносицей, губы непроизвольно то сжимались, то разжимались. Глаза, теперь тусклые и серо-голубые, девушка направила на Джона.

— Расскажи, как познакомились. Почему решили организовать команду? Почему решили поменять направление деятельности? Что знаешь о духах и связи с тем миром? Что случилось тогда в Берлине? Почему убил отца? Почему всех бросил? Почему не пользуешься силой? Почему не спас дочь? Как долго собираешься бегать ото всех? И у меня есть ещё вопрос, может несколько, но их я задам потом, — она достала из рюкзака серебристый диктофон и положила на гладкую поверхность стола.

— Хочешь написать книгу? — Джон указал на диктофон.

— Нет, это для себя. Но вообще ты правильно сказал: некоторые вещи пишут не для того, чтобы их читали, а потому что не могли не написать. Впрочем, вряд ли мне хватит сил и мужества, чтобы хоть что-то написать на эту тему. Это, — она ткнула диктофон, — для памяти. Думаю, это будет наша последняя встреча.

— Пусть будет так.

Джон взглянул из окна на почти рассеявшийся туман, быстро пробарабанил огрубевшими кончиками палец по столу и резко остановился, собрав пальцы в кулак. Он откинулся на спинку дивана, серая кожаная обивка которого слегка заскрипела. Мужчина откинул голову назад, недолго рассматривая старые и некогда белые панели, от тяжёлых вдохов высоко поднималась грудь и плечи, и слегка искажались горизонтальные линии на шерстяном свитере.

Сара наблюдала за кадыком Джона, который то появлялся, то исчезал из-под горловины свитера. За тонкой белой полоской кожи, обнажившейся из-под отодвинутого вниз высокого шерстяного ворота и особенно контрастирующей с загорелой кожей лица. Она разглядывала крупное, местами неровное плетение на свитере, бежевую пряжу с редкими вкраплениями, горизонтальные полосы разной толщины на груди тёмно-зелёного, пыльно-голубого и ярко-красного цветов. Он опустил голову, и его глаза, спокойные и блёклые, словно смотрели куда-то вдаль, прочь из этого места и времени.

— С твоим отцом мы познакомились в литературном кружке. Мне было семнадцать лет — только закончил школу и поступил в университет. Обычно на собрании выбирали произведения англоязычных авторов, могли разнообразить французами, немцами, в крайнем случае, итальянцами. Но к той встрече мы решили обсудить «Преступление и наказание» Достоевского. Твой отец тихой, сгорбившейся махиной просидел в самом углу почти до самого конца встречи, как вдруг, когда речь зашла о Петербурге, поднял полностью забитую татуировками руку. Его бас звучал громоподобно в небольшой светлой комнатке. К концу проникновенного рассказа я знал, что хочу познакомиться с ним. Меня пугал и притягивал его вид: весь в татуировках, бритый, высокий и массивный, с хмурыми бровями и холодными светлыми глазами. Он выглядел значительно старше нас, и дело было даже не в суровом виде, а в какой-то пронзительно молчаливой печали в его взгляде. Мне было и страшно, и неловко подойти к нему после кружка, но он сам подошёл ко мне и предложил прогуляться по городу. Тогда я и узнал, что сам он из Харькова, но какое-то время жил в Петербурге. Что по образованию он культуролог и одним из способов заработка было ведение экскурсий. Мне он тогда казался таким взрослым, таким умудрённым жизнью.

— Сколько ему было, когда вы познакомились?

— Никогда не рассказывал, сколько ему, но на вид было около тридцати лет при нашем знакомстве. Он говорил, что в его семье никогда не праздновали его день рождения, потому что при родах умерла его мать. А когда стал достаточно взрослым, праздновать не захотелось самому. С его слов. Правда, незадолго до своей смерти, когда праздновали мой день рождения, он сказал, что теперь мне столько же, сколько было ему, когда мы встретились. Тогда мне исполнилось двадцать семь. Как же давно всё это было. Двадцать лет прошло.

— Практически вся моя жизнь, — тихо произнесла Сара иссушёнными губами. Тонкие шейные сухожилия на мгновение напряглись, резко выступая на плавной шее. — Почему он подошёл к тебе тогда?

— Он хотел со мной выпить, но я был слишком мелким. Да и признаться честно, став старше, я всё равно практически никогда не выпивал. В отличие от людей, меня окружавших. Впрочем, это не важно. Да и не из-за этого он ко мне подошёл. Знаешь, дух может наделять очень разными способностями. Иногда они почти незаметны для человека, и тот проживает свою жизнь, не зная о духе. Иногда дух может разрушать носителя. Иногда дух может давать небывалые возможности. Твой отец имел духа, но не мог никак преобразовывать ни себя, ни мир с помощью силы. Но он чувствовал тот мир. Где были мельчайшие разрывы. Людей, обладающих духом. Во время той прогулки он сказал, что знает о моей силе. Что чувствует пугающую мощь, сильнейшую связь с тем миром, которая есть у меня.

— И что ты сказал?

— Я сказал, что не понимаю, о чём он говорит. Я действительно не замечал странных вещей, происходивших со мной и вокруг. Знаешь, представь всю протекающую жизнь в виде одной комнаты с людьми, снующими туда-сюда. И в центре комнаты что-то яркое, большое, ослепляющее. Что-то вроде звезды, но без жара. И вот все ходят, все видят свет, но светило словно слепая зона, которую все старательно не замечают. Я сам не замечал. А твой отец подвёл меня к этому, к тому, что я так старательно избегал.

— Наверно, это было ужасающе. И ослепляюще. В конце концов, нет ничего хорошего в том, чтобы смотреть прямо на источник света.

— Действительно. — Громко прозвенели колокольчики, и в забегаловку зашёл седой мужчина, бросивший взгляд в конец ряда диванчиков. Он увидел обернувшегося на него Джона и резко пошёл в сторону барной стойки.

— Они все так?

— По-разному. Это ещё ничего. Бывает хуже. Но меня это не волнует.

— Не знаю. Мне всё ещё от такого не комфортно. Мне всё ещё это кажется ужасно оскорбительным.

— Сара, у них есть небезосновательный повод нас бояться, давай будем честными. Меня так точно.

— Но я-то не обладаю никакими способностями! Я никогда не обладала и не буду обладать. И если бы не известные родители, если бы не эта надпись в паспорте «Временно не проявляющая связь», может быть, тогда никто бы не знал, что я якобы обладаю некоторыми силами. И никто бы торопливо не отворачивался от меня, никто бы не кричал мне вслед, никто бы не кидал в меня предметы. А я даже этой чёртовой силой не обладаю!

— А если есть дух? Если найдёшь его в себе?

— Не знаю. Не думаю, что это когда-то произойдёт. Не думаю, что даже стоит рассматривать эту возможность. В конце концов, если бы это могло быть, то моего духа смогли бы пробудить во время опытов.

— Но же допустим, если бы ты нашла в себе духа, что тогда?

— Что тогда? Зависит от того, какие были бы силы. — Сара резко поджала губы, нахмурилась и повернула голову в сторону окна. Туман практически рассеялся, оставив после себя тончайшую, почти прозрачную вуаль; напротив забегаловки пирс из тёмного дерева разрезал волнующуюся стальную шёлковую гладь воды. Она повернулась к Джону, её лицо было расслабленным. — На самом деле не важно, какая будет сила. Я буду жить той жизнью, которой живу. Я не обязана подстраиваться под духа, не обязана ничего с этим делать. Но это всё неважно. Лучше расскажи, что было дальше у тебя с моим отцом.

— Ах, да. Первые месяца два я упорно отрицал очевидное. Мы гуляли по старым паркам с петляющими тропинками, на которые ложились тёмные тени паутин от зимних крон деревьев, по небольшим улочкам с высокими кирпичными зданиями. Но во время этих прогулок мы ни разу не касались моих способностей. Мне было гораздо интереснее слушать его рассказы про далёкую Украину и Россию. Мне больше нравилось говорить о книгах, о старом добром Юге. Но о себе, о своей силе, говорить не хотелось совершенно. И я благодарен твоему отцу в том числе за то, что он дал мне привыкнуть к ослепляющему свету собственного духа.

— И что же произошло? Почему решил обратить своё внимание на духа?

— Не уверен, что точно знаю почему. Может быть любопытство. Может быть мне правда было важно разобраться в себе. Чувствовал, что это большая часть меня. Не знаю, правда не знаю. Но в итоге я рассказал, как однажды мой отчим избивал мать, и я так сильно хотел, чтобы он остановился, что в какой-то момент его рука остановилась над матерью. Он явно пытался ударить её, но что-то мешало ему. И тут отчим развернулся и подбежал ко мне, но его рука также застыла надо мной. Что-то оберегало меня и мать. Было много таких моментов. Странных. Но я до этого старался не задумываться, что это было. Твой отец не просто рассказал мне о духах, о нарушении ткани пространства, а том, ином мире. Он научил меня чувствовать духа, пользоваться его возможностями. Он открыл мне глаза на целый новый мир.

В закусочную зашли мужчина и женщина средних лет, они поздоровались с ранее пришедшим седым человеком, уже поедавшим свой завтрак, и сели за следующий за ним столик.

— Хорошо, с отцом я, допустим, всё поняла. Но что с мамой?

— С Магдаленой? О, здесь совсем всё просто. Мы к тому времени уже были знакомы с твоим отцом около двух лет. И однажды его знакомый пригласил нас в один кружок, где устраивались дебаты, и где была одна поистине яркая участница. Это была твоя мать. Она сразила нас. Своей глубиной знаний, едким и хлёстким юмором, пронзительным сопереживанием за других. И красотой, куда без этого. У Магдалены была очень яркая манера одеваться, в те времена она носила что-то из национальных мексиканских костюмов.

— Вы оба были сражены, но выиграл мой отец?

— В каком-то смысле да. Я мог обладать сколь угодно большой силой, но всё ещё оставался мальчишкой с Юга. Твой отец был не таким. Она однажды мне сказала, спустя уже много лет, что когда познакомилась с ним, увидела в его глазах такую пронзительную печаль, которую не видела ни у кого и никогда. Я же при первой встрече показался просто милым.

— Ты расстроен из-за этого?

— Тогда, может быть, меня это волновало. На самом деле они были хорошей парой, очень гармоничной. Мне было бы тяжело постоянно жить с Магдаленой, у неё сложный характер. Твой отец умел обходить острые углы и жить с её вспышками гнева. Я привык от такого сбегать.

— Сбегать от проблем давняя привычка?

— Не вижу ничего плохо в том, чтобы уйти оттуда, где ты не можешь решить проблему. Когда-то мне казалось, что это ужасно неправильно, что надо поступать иначе. А потом я понял, что практически все проблемы не нуждаются в моём участии. Я не должен никого спасать.

— Есть проблемы, которые рано или поздно настигнут тебя, как бы далеко от них не сбегать. И когда они настигнут, исправлять будет поздно.

— Если ты о возможной войне, то я не хочу ничего исправлять. Меня это не касается.

— А как же Джулия? Неужели тебе всё равно, что будет с ней?

— Когда-то у нас была совместная жизнь, общий ребёнок. Этого уже давно нет. Не думаю, что война её пугает. Может быть, в ней она найдёт покой. Не знаю, известно ли тебе, но по молодости она работала снайперкой на Ближнем Востоке. Хотя её семья совсем не бедная.

— Она и сейчас работает на правительство. Отстреливает носителей духа, которые отказываются подчиняться.

— Мне рассказывали. Кто-то, по незнанию или дурости, даже пытался запугать её. Ты откуда знаешь?

— Я дочь двух людей, которые обладали сильными духами и всячески использовали их. В том числе и незаконно. Я знаю достаточно людей, обладающих связью и не желающих подчиняться правительству. У меня была возможность узнать про таких людей, как твоя жена. Бывшая жена, прости.

— Чисто технически мы так и не развелись. Но думаю, мы друг другу уже давно бывшие. Но не думаю, что безопасно узнавать о таких вещах, как правительственные снайперы, отстреливающие не подчиняющихся людей со связью.

— Не думаю, что это тебя касается. Впрочем, неважно. Расскажи о том, как организовали команду. Почему решили помогать бедным?

— Не скажу ничего нового, но это так просто. Мы же все были из бедных семей. А Магдалена была коммунисткой, так что вопрос о том, кому мы будем помогать, не стоял. Почему мы решили помогать? Потому что поняли: обладая такой силой, мы не могли не помогать. Примерно в это время мы знакомимся с Евой и Исааком. Решаем, что будет забавно, если мы возьмём псевдонимы на около христианскую тему. Это была насмешка над религиозными организациями. Нам это казалось довольно смешным тогда. Впоследствии это немного помогало скрывать свою личность. Я до сих пор не называю настоящие имена участников первоначальной команды, хотя они давно мертвы. И половину от первоначального состава убил мой дух. Какая злая ирония. Мы боялись властей, а в итоге пострадали все от своих же.

Прозвучал писк, Сара взяла диктофон и, достав большую связку ключей, выбрала небольшую пластмассовую коробку. Голубоватым светилась окантовка кнопки; она прижала к ней большой палец правой руки и поднесла связку к губам, тихо сказав: «Ключ для гаджетов». Из коробки выдвинулся тонкий прямой кусок металла с затупленным концом. Она вставила его в диктофон и вытащила небольшую карту. Закрыв ключ и найдя в связке полупрозрачную коробку потолще, девушка также открыла его с помощью отпечатка пальца. Там лежало несколько таких же маленьких карт. Ненадолго помедлив, Сара поменяла одну карту на другую, закрыла хранилище и вставила новую карту в диктофон, защёлкнув слот.

— Можешь продолжать, — сказала она и, нажав кнопку, положила диктофон на стол.

— Мы спокойно помогали бедным. Использовали свои силы. Это было время, когда многие из тех, кто получил связь с духом, начинали чувствовать её, пользоваться ей. Правительство ещё толком ничего не знало, люди не знали. Мы считали, что нам опасаться нечего. Это не нравилось твоему отцу, но один он ничего не мог с нами поделать. Тут могла бы быть история о том, как мы попали в какую-то передрягу из-за силы, но её не будет. Всё было прозаичнее. Мы были не единственные, кто имели связь с духами. Люди начали узнавать о таких как мы. И сначала это были единичные избиения группами хулиганов. Нас это слабо волновало. Твой отец редко бывал один, а все остальные обладали достаточной силой, чтобы отбиться и выиграть в любой стычке с людьми без связи с духами. А потом за нас взялось государство. Думаю, ты слышала или читала о происшествии в Бостоне.

— Да, конечно. Это так жутко.

— Каждый из нас мог быть на их месте. Если государственная машина кого-то собирается уничтожить — она уничтожит. Это событие было отвратительно, показательно и с нестерпимым превосходством. Оставаться в стороне и делать вид, что всё как прежде, мы не могли. Я не мог. А ещё должна была появиться ты, и это было ещё одной мотивацией всё изменить. Тогда мы были на серьёзном перепутье, и твой отец совсем не хотел идти по пути, по которому мы в итоге пошли. Мы хотели бороться с властью. Мы были готовы вступить в эту схватку. Твой отец — нет. Но и бросить нас он не мог. Думаю, тогда у меня зародились сомнения на его счёт. Мне казалось странным, что он был так против борьбы с властью. Мы ведь не хотели никакого свергать, нам просто хотелось прав.

— Но свержение было сладкой идеей?

— Манящей. В какой-то момент мы правда подумали, что знаем, как изменить мир. Я в какой-то момент думал, что раз обладаю такой невероятной силой, то имею право на эти изменения.

В забегаловку снова зашли люди: сначала коренастый мужчина, а потом три девушки-хохотушки. Девушки сели на место, где до этого был седой человек, а мужчина сел на соседнее место с Сарой и Джоном.

— Думаю, нам стоит отсюда уйти. Мы можем прогуляться по пристани, потом дойти до каменистого пляжа — там немноголюдно. Как жаль, что ты не доела. — На подносе лежал бургер, уже без картошки.

— Я возьму бургер с собой. — Она достала из рюкзака контейнер и положила туда остатки завтрака. — Нечего еду просто так выкидывать. А вот пиво я допила, — Сара взяла банку и потрясла ей. Что-то слегка поплёскивало на дне. Девушка с шумом поставила банку на стол.

Они оделись и вышли из закусочной. В нос ударил запах соли, свежей рыбы и остатков гниющих водорослей. Солнце не пробивалось сквозь облака, но словно бы подсвечивало их. Тумана совсем не было. Дул лёгкий ветерок.

— Мы можем пройтись по этому пирсу, если хочешь. Он далеко уходит в море. Там очень красиво. — Причал уходил в серую даль, где соединялись светящиеся, словно из тончайшей серой органзы, облака и плотная волнующаяся гладь моря. То с одной, то с другой стороны редко стояли лодки со свежим уловом. По старым доскам, таким тёмным, что уже почти чёрным, сновали люди. Пронзительно кричали чайки, кружащиеся в небе и периодически пытающиеся украсть часть рыбы с судов.

— Хорошо, но я предпочту туда, где меньше людей.

— Тогда на пляж. Можно, конечно, ко мне, но пляж значительно красивее моей комнатушки.

— Пустынный пляж мне больше нравится. В конце концов, я и так постоянно в четырёх стенах сижу.

Они пошли по пристани. Слышалось как волны ударяют под ногами о берег. Подойдя в конец пристани, Джон пошёл в сторону одной из тропинок, которая вела куда-то вглубь. Огромные ели нависали над проходящей парой людей словно своды старинных готических соборов. Вместо ладанного дыма — холодный и терпкий запах хвои. Оглушающие шаги в мрачном шёпоте леса.

— Не волнуйся, скоро мы придём, здесь идти не больше получаса, — сказал Джон и ободряюще похлопал девушку по плечу. Сара лишь слабо улыбнулась.

Приближающийся пляж она сначала не увидела — услышала. Как медленно накатывали волны на берег, на просоленные камни. Шум бьющихся друг о друга волн.

В плотных рядах деревьев забрезжил свет.

Подойдя вплотную к кромке леса, где за деревьями видны куски моря, где закрой глаза, и звуки словно у самого берега моря. Сара почувствовала смесь запахов хвойного леса и солёной воды с разлагающимися водорослей.

Пляж был совсем близко.