Не марионетка. (18+) [ЗАВЕРШЁН]

* * *

Если Лина когда-нибудь – что? Этот вопрос не давал ей покоя. Скрывшись в маленькой ванной комнате Джорджа, женщина ждала, когда ее муж оденется и выйдет из их спальни, чтобы проскользнуть туда, не столкнувшись с ним лицом к лицу.

Если Лина когда-нибудь узнает о существовании другой женщины? Ну, так она уже об этом знает.

Если Лина когда-нибудь решит повзрослеть? Она мельком взглянула в зеркало и не сразу узнала себя в отражении – настолько незнакомым оно выглядело.

Посмотри на себя! – сказала она своему отражению. Прячешься здесь, когда тебе вовсе не нужна ванная! Ты не можешь принять ванну, потому что пар разрушит твою новую прическу. Ты не можешь умыться, потому что не уверена, что сможешь восстановить этот замечательный макияж. Джон пригласил тебя, но только для того, чтобы успокоить свою совесть! Он думает, что ты стала другой, потому что выглядишь по-другому, но это иллюзия! Маска, под которой пытается спрятаться настоящая Авелина!

Она услышала, как открылась и закрылась дверь их спальни, затем раздались отчетливые шаги Джона, спускавшегося вниз по лестнице. С беспокойством взглянув на женщину в зеркале, Лина вышла из своего убежища с одним из новых платьев, которые она сегодня купила. Повесив его на дверцу гардероба в спальне, она в нерешительности отступила назад, не зная, следует ли ей надеть его сегодня.

Это было довольно вызывающее платье из темно-красного кружевного полотна на подкладке из тонкого черного шелка. Прилегающий лиф с вырезом в форме сердечка держался на двух легких бретелях, и тонкая ткань любовно облегала тело, приоткрывая грудь в соблазнительном обрамлении кружевных фестонов. Оно оставляло обнаженными ее руки, плечи и значительную часть спины. Примеряя платье в магазине, Лина заколебалась, увидев, насколько оно открыто. Продавщица, заметив ее нерешительность, бросилась прочь и вернулась, неся в руках черное бархатное болеро с длинными узкими рукавами, небольшим воротником-стойкой и скругленными полочками. Болеро прикрывало спину и плечи, оставляя на виду соблазнительный кружевной вырез на груди платья.

Итак, меланхолично размышляла Лина, предпочесть ли его или достать висевшее в гардеробе черное платье, которое она обычно надевала, когда они с Джоном шли куда-нибудь вместе?

В комнату проскользнула Кэсси. Она остановилась около Авелины, уставившись широко распахнутыми глазами на новое платье.

– Ты собираешься надеть это? – спросила она с некоторым благоговением.

– Не знаю, – с сомнением ответила Лина. – Может быть… может быть, лучше надеть мое старое черное…

Ее рука потянулась к гардеробу, но Кэсси остановила ее.

– Ну уж нет! – воскликнула она, ужаснувшись. – Папа надел смокинг и галстук-бабочку! Он выглядит потрясающе!

Лина скривила губы; очевидно, потрясающий папа, по мнению Кэсси, заслуживал лучшего, чем черное платье.

– Старое черное такое скучное, – добавила дочь.

Скучное, скучное повторила про себя Лина. Это слово постоянно преследовало ее в последние недели.

– Что ж, тогда надену красное, – сдержанно согласилась она. Прежняя Лина была скучной, новая была полна решимости не быть такой. – А теперь иди и помоги бабушке с Джорджем, пока я собираюсь.

Она запечатлела поцелуй на щеке дочери, и та побежала прочь в радостном возбуждении от того, как показалось Лине, что ее родители собирались провести этот вечер вместе.

Ну, вот… Лина остановилась, задержав дыхание, у дверей гостиной. Она уже получила восторженное одобрение остальных членов семьи. Все, что ей осталось сделать, – это умерить биение своего сердца и предстать перед глазами настоящего эксперта.

Женщина тихо проскользнула в комнату. Кэсси была права: Джон в черном смокинге действительно выглядел потрясающе. Но дело было не столько в изысканном покрое костюма, сколько в мужчине, на котором был этот костюм. Исходящее от Джона обаяние зрелости и утонченности усиливало природную мужскую привлекательность.

Он стоял у подноса с напитками и наливал в стакан тоник и, видимо, не заметил, как она вошла. Лина была рада этому: это позволило ей прийти в себя от того впечатления, которое он произвел на нее. Его темные густые волосы были причесаны, как всегда, в меру аккуратно и в меру небрежно; они не были ни слишком длинными, ни слишком короткими; его прическу нельзя было назвать ни модной, ни устарелой. Это многое говорило и о его характере. Джон всегда производил неизгладимое впечатление на людей своим умением искусно балансировать на грани общепринятых условностей. Это был человек в высшей степени уверенный в себе, но сознательно играющий ниже своих возможностей. В этом было что-то внушающее трепет, даже пугающее: слишком многое в своей натуре он предпочитал держать скрытым от посторонних глаз.

Глядя на него, Лина стояла и с непонятным трепетом нервно теребила пальцами край бархатного болеро. Впервые за многие годы она столкнулась с необходимостью перебороть в себе неожиданный благоговейный страх перед мужчиной, с которым она семь лет жила под одной крышей и спала в одной постели.

Лина с болью подумала, что видит перед собой незнакомца. Незнакомца, живущего рядом. Было ли так всегда? Ее обдало холодом, когда она мысленно дала себе ответ, честный, ясный и безжалостный. Да, так было всегда. Джон был для нее незнакомцем, за которого она, слепо полюбив, вышла замуж и с которым прожила ни о чем не заботясь целых семь лет.

Понимал ли он, что она совсем не знала его, не знала, что он из себя представлял за пределами этих стен? А если даже понимал, имело ли это для него хоть какое-нибудь значение? Или его вполне устраивало двойное существование тихого семьянина и энергичного заправилы большого бизнеса, когда одна жизнь никак не пересекалась с другой?

Джон повернулся к ней, и сердце Авелины вновь болезненно сжалось, когда он медленно оглядел ее прищуренными глазами. Она не смогла понять их выражение.

Он все время прячется от меня, с отчаянием подумала Лина. И делает это постоянно. Даже сейчас, окидывая взглядом ее новую прическу, искуснейшим образом подкрашенное лицо, которое приобрело благодаря этому такую выразительность, что это стало открытием для нее самой, он не выказал ровным счетом никаких эмоций. Ее новое платье выглядело гораздо более изысканно, чем все, что она носила до сих пор. Оно подчеркивало ее стройную фигуру и изящные линии длинных ног. Джон воспринял все это молча, без единого намека на учтивой маске его лица на то, что он подумал об этом на самом деле.

Неожиданно его ресницы вздрогнули, и на мгновение в глазах Джона промелькнул всплеск эмоций. Обида! В его глазах была обида – Лина была уверена в этом. Это потрясло ее. Что в этой ситуации могло обидеть его?

Может быть, это не обида, а нечистая совесть? Что там говорила ему его мать? «Ты держишь ее под колпаком». И, должно быть, его задело за живое, когда он увидел ее так сильно изменившейся внешне, хотя внутри этой новой оболочки все еще была прежняя Авелина. Это было ударом по его самолюбию, ведь он должен был понимать, что она никогда не решилась бы на такой шаг, если бы он не заставил ее почувствовать эту проклятую неуверенность в себе!

– Хочешь выпить перед выходом? – спросил Джон.

Он не собирался комментировать ее внешний вид. Лина почувствовала себя, как проколотый булавкой воздушный шарик.

– Нет, спасибо, – отказалась она, проклиная себя за дрожь в голосе. – Ты… тебе удалось заказать столик?

В его слабой улыбке Лина уловила насмешку.

– Удалось, – сказал он. – Идем?

Зачем она только спросила!? Молча проглотив обиду, она вышла из гостиной.

Сидя рядом с ним в «БМВ», Лина молча наблюдала, как он вел машину, как спокойно и уверенно держали руль его длинные тонкие пальцы. Ей не часто приходилось ездить в его машине. Обычно когда они выезжали вместе всей семьей, то брали ее белый «форд-эскорт», который был оборудован всеми необходимыми приспособлениями для безопасности детей. Поэтому она чувствовала себя скованно в «БМВ»: все было непривычно для нее, даже она сама, с грустью признала она.