[16]
Как говорится, если начался пиздец, то жди продолжения.
Ну, или не говорится, но точно тот самый случай.
Чонгук распахнул дверь ванной, вытирая голову полотенцем, и услышал:
— Твою ж мать...
Стащил ткань с лица и увидел Мина с зубной щеткой и полотенцем в руках. Его взгляд медленно полз по совершенно голому Гуку, дошел до ног, вернулся к лицу и остановился. Не без труда, кстати. Чонгук скептически наблюдал за разглядыванием себя, и уже собирался извиниться за то, что забыл, что живет тут не один, как из-за угла вырулил Тэхен.
— А что это тут за стриптиз, и без меня?
Мина перекосило. Он попытался слиться со стеночкой, не вышло, тогда он попробовал что-то сказать, опять не вышло. Гук сделал шаг в сторону, освободил вход в ванную, Юнги шмыгнул туда и захлопнул дверь. Снаружи Тэхен шутливо журил Гука за отсутствие стыда и совести, Мин слушал его голос, а память услужливо рисовала голое тело...
— Черт, черт, черт! — он выругался, швырнул полотенце на раковину, включил холодную воду и встал под струи, рыча от леденящего душа и колошматя стенку кулаком. Когда совсем стало трясти, сменил температуру и облегченно выдохнул — полегчало. Вспомнил, что собирался только умыться, и что его ждет Чимин, выскочил из ванной, вытираясь на ходу, и пошел в спальню.
— Ты чего такой мокрый? — удивился рыжий.
— Промок! — ответил Мин резко.
— В ванной шел дождь? — мягко улыбнулся Чим. Мин стушевался, сообразив, что вот Чимин точно ни в чем не виноват, и выдавил улыбку в ответ.
— Да просто захотелось освежиться.
Почему его заклинило на Чонгуке? Он вообще не понимал. Просто один вид младшего вызывал в нем бурю эмоций. Он честно любил Чимина, и хотел быть именно с ним, но когда рядом оказывался Чон, Мина таращило. Младший будто распространял вокруг себя возбудительную ауру, и Юнги не мог понять, почему другие на нее не реагируют, невозможно же не заметить. Даже Тэхен попался сразу, еще в клубе, а потом болел им, пока не заполучил, а остальные что, слепые?
— Юнги?
Мин сообразил, что рыжий уже дважды что-то спросил, а он ему не ответил.
— А?
— Ты там привидение увидел что ли, пока ходил? Че такой потерянный?
— Привидение, ага, — улыбнулся Юнги. С моторчиком.
Прошла неделя. В доме случилась всеобщая приятность — на сложенную по доле от каждого сумму парни купили мебель в гостиную, телевизор и здоровенный лохматый ковер. Диван, занявший место от стены до стены длиной в пять метров и с углом, теперь стал излюбленным местом возлежания тушек — в обнимку или просто так, кто сколько места успеет отвоевать. Кто не успел — валялся на полу с подушками.
— Как мы жили без него все это время? — Хоби мостырил задницу между Джином и Юнги, поджимая ноги.
— Телик надо было больше брать! — Намджун тыкал по кнопкам пульта, пытаясь набить список любимых каналов.
— Нормальный телик! — возразил Хоби, — Почти полтора в диагонали, издеваешься?
— А Гукки скоро приедет?
— Да привезет он твою пиццу, не ссы, папуля.
— От мамули слышу!
Когда младший зашел в зал с четырьмя коробками, его встретили восторженные вопли оголодавших хенов и два не менее восторженных взгляда — Тэхена и Юнги.
— Гукки, малыш, ты снова надел эту рубашку? — заигрывающе проворковал Вишня, — Ты кого-то соблазняешь там на своей работе, а?
— Просто кто-то обещал отнести Джину мою одежду на стирку и не отнес, — Гук старался смотреть только на Тэхена, всей кожей чувствуя на себе тяжелый взгляд.
Юнги мерил его глазами и сжимал зубы. Чтоб тебе в аду гореть вместе с твоей этой рубашкой и этими штанами в обтяг на мускулистых ляжках! Все черное, как бездонная жопа, в которую летит минова выдержка, волосы уложены явно Тэхеном, руки которого могли превратить любой кошмар на башке в прическу, рукава закатаны, на руках играют вены, пока он усаживает громоздящегося ему на колени Тэхена, задевает локтями Юнги, и на местах, где он прикоснулся, ногой или рукой, остаются пожары, расползаются мурашками, Мин чувствует, как соски твердеют под одеждой, а мозг услужливо рисует снова этого элегантного красавчика голым и мокрым.
Сука.
Медленно, без палева, поднимается с дивана и как в полусне уходит в спальню, радуясь, что футболка очень длинная и очень большая, потому что чиминова. Закрывает дверь за собой и все еще чувствует на затылке прожигающий взгляд Чонгука, прижимается к двери, ища у нее холода остудиться, сползает вниз и хватается за голову руками.
— Да что с тобой, придурок? — шепчет сам себе злобно, — Чимин же ничем не хуже, вообще ничем!
Кроме того, что не хватает тебя за яйца по утрам и не шипит в ухо как змея... А еще не грозит поиметь тебя как суку, когда ты еще девственник и тени своей боишься, и не пахнет так, чем он там, мать его, пахнет!
Мин напряг возбужденный мозг в попытке вспомить, когда это началось. На кровати? От самого поцелуя с бутылочкой? Или может..., а может... В памяти мелькнула темная улица, туманные очертания домов и закоулков, порошок в свертке в кармане, а потом голос Чонгука, зовущий его, и его лицо, светящееся бронзой в свете желтого фонаря.
Во-о-н оно че! Гук был первым, кого Юнги помацал! В бреду, под кайфом, но зажал его тогда на улице, требуя научить плохому, ну ебушки-воробушки, вот оно где сработало, и реакция на запах, и на него самого, все это отпечаталось в подсознании недолгим, но бурным восторгом. Он просто в тот момент не боялся близости. И Гук был автоматически записан в разряд «вот тут офигенно», в то время как Чим был зачислен в «а тут сука страшно, потому что по трезвяку».
Надо ли говорить, что в гениальной головушке созрел гениальный план, потому что через какое-то время в гостиную, где сонно лежали/сидели уже все собравшиеся дома парни, Мин ввалился абсолютно бухой и стал требовать «Чонгуги падем выдем».
Кто-то поржал, Чим охренел, Тэхен заявил, что с таким нализатором в одно рыло его «Чонгуги» никуда не пойдет, а Мин продолжал качаться, поддерживаемый руками рыжего и требовал свое. Он не без труда сфокусировал взгляд на Гуке и сказал:
— Нам надо это... ты знаешь, что. Я все понял! Срочно падем выдем!
Гук немного поразмышлял, стоит ли вникать в пьяный бред, но слова Мина его заинтересовали, и он встал с дивана, выбравшись из-под Вишни, перевесил бухарика с Чима на себя и пообещал рыжему вернуть тело в целости. А так как все знали, что если Юнги по пьяни что-то удумал, и ему это не дали, то будет беда, то охотно поддержали идею выгулять буяна на свежем воздушке. Кое-как одев себя и качающегося Мина, Гук вывалился на улицу, где уже подпекало морозчиком по ночам, получше намотал огромный шарф на вечно мерзнущего хена, и повел его вдоль улицы.
— Ну и нахрена ты так нажрался? Для храбрости?
— Не-а! -довольно промямлил Мин, — Для экспрм... экспи...
— Для какого? — Чон поднял его, сползшего по его боку, и прижал к себе сильнее, чтоб не падал.
— Помнишь, как ты меня на улице нашел?
— Забыть бы...
— Ну вот! Я тогда неплохо прижал... прилжа... бля.
— Меня прижал, — продолжил Гук.
— Не, это потом, а сначала я при-ло-жился, во! Ну дури хапнул.
— Так, и что?
— А потом тебя прижал!
— Да что ты!
— Да пажжи ты, я вон к чему... к чему я... О! Пошли вон под тот фонарь!
И ломанулся через клумбу, Гук его еле удержал, и сам чуть с ним не покатился по земле, матерясь и спотыкаясь.
— Куда тебя несет, чудовище?
— Свет, Чонгуги, свет, епта!
— Совсем больной? — Чон уставился на него, как на дурика.
А тот подошел ближе, встал под фонарь, довольно кивнул, схватил Гука за грудки и впечатал в каменный забор.
— Во, красавчик!
— Ага, спасибо, только к чему ты это?
Мин похлопал его по груди, наставительно тыкая в небо пальцем.
— Понимашь, какая хня, Чонгуги...
— С каких пор ты картавишь, когда пьяный?
— Да всю жизнь, бля! Не сбивай с мысли!
— Ну валяй.
— Так во-от...
Спустя бесконечно много времени и терпения Чонгука, пытавшегося разобраться в пьяном философском размышлении хена, он, наконец, понял, что тот пытается ему объяснить, но не понял одного.
— А нельзя было все это трезвым рассказать?
Мин очень отрицательно замотал башкой.
— Нее! Потому что вот щас самое главное.
— Это еще не все?
— Теперь давай приставай!
— Че?!
Это белобрысое чудище не перестанет его удивлять, походу, Гук охренел до крайней степени, и сначала даже не нашелся, каким словом его обозвать пообиднее.
— Вот щас я на тебя не среагирую! Паматушта я что? Пья-яный. И Чиминку не боюсь уже.
— Слыш, паматушта, а можно я тебе просто по роже дам, чтоб тебе отшибло на меня дрочить?
— Кто дрочил? Я, что ли? Ты дурак?
— Еще скажи, что нет!
Гук сначала не поверил, но когда Мин уставился на него невинным моргающим в удивлении взглядом, откровенно офигел.
— Серьезно? Ни разу?
Пьяное тело изобразило глубочайшую оскорбленность, на какую было способно, и подбоченилось.
— Я тебе вот че скажу, мелкий! Я, может, и повелся на тебя, как на первого, кто в руки попался, но не такой жуж я и пиздец, как ты думаешь!
— О, ты пиздец, и еще какой!
— Ты буш приставать, или нет?
— Хрена тебе!
Мин горько вздохнул, и с размаху присел прямо на асфальт, скрестив ноги.
— Э-э, а ну вставай, еще задницу отморозишь!
— Да и хрен с ней!
— Я тебя обещал целым вернуть!
— Так верни целым... — Голос Юнги дрогнул, он повесил голову и закрыл глаза рукой, — Верни мне меня, чтобы эта хрень уже закончилась...
Гук опешил. Плачет, что ли? И правда плачет. Он присел перед ним на корточки и заглянул в глаза.
— Эй, ну ты чего? Ну сам же понимаешь, это бред сивой кобылы! Неужели веришь, что поможет?
— Ни во что я не верю, — обиженно буркнул Мин, — Но если есть хоть какой-то шанс, что сработает, я хотел его словить.
— Вот за что ты на мою голову, а? — Чонгук горестно вздохнул, взял Мина за руки и потянул вверх, — Пошли, чудо, но учти, это последний раз, когда я опять тебе все спущу! Понял меня?
Юнги не ответил, только грустно кивнул, и поплелся, качаясь, за Гуком, тащившим его в ближайшую подворотню подальше от случайных глаз. В узком проулке с тупиком младший огляделся по сторонам, прижал Мина к стене и спросил:
— Готов?
Тот молча кивнул и закрыл глаза. И в ужасе осознал, что ему вообще не все равно. Губы Чонгука безумно вкусные, он целуется потрясающе, а его руки, только слегка сдавливающие миновы бока, хочется, чтобы они взяли больше. Юнги не выдержал, обвил руками шею младшего и с таким желанием ответил на поцелуй, что Гук даже застонал, и рефлекторно обхватил талию Мина, прижимая его к себе. Юнги показалось, что его сейчас разорвет, что-то, сродни приближающемуся оргазму, накатило на него, сдавливая грудь с каждым движением губ все больше, ощущение рук Чона на его теле вспыхивало в сознании перемежающимися кадрами с горячими руками Чима, крепкие и требовательные поцелуи — с пухлыми ласковыми губами, а запах...
Это был агрессивный запах парня Тэхена. Тэхена, который сам кого хочешь выдерет и не вспотеет, а его, Мина, Чимин, он мягкий и нежный, как плюшевый мишка, и ему это, черт побери, нравится!
И с осознанием этого пришло опустошение, будто резко выключили все накатившее возбуждение, и осталась только горечь. Он целует не того, не своего, это неправильно и жестоко. Мин мягко остановил Гука, и совершенно трезвым взглядом посмотрел на него.
Все-таки, выдержке младшего любой позавидует — даже дыхание не сбилось, вообще не придал значения, будто не зажимал сейчас чужого парня, а курил вечерком на крылечке.
— Прости, Гукки. Прости за эту лажу.
Тот внимательно изучал его с минуту, потом хмыкнул и спросил:
— Попустило?
— Спасибо...
— Да не за что.
— Да есть за что. Не каждый бы возился с таким бредом, как мой. С таким терпением.
— У каждого свой бред, Мин. И каждому свой бред кажется самым позорным. Но это только кажется. Все мы психи, поверь.
— Откуда в тебе столько ума, а?
— От мамы с папой, — растянулся в улыбке Гук.
— Запиши меня к ним на воспитание!
***
Ночь. Спит дом, спит каждая комната, и все, кто в них. Ну, почти все. Чонгук обнимает спящего на его плече Тэхена и думает о глазах Юнги, в которых он сегодня действительно увидел понимание. Человек понял сам себя. И очень хочется верить, что тот пиздец, что они творили ради этого, не пройдет даром. А еще, что об этом никто никогда не узнает.
В другой спальне Юнги лежит на боку и смотрит на Чима, лицо которого освещает свет луны, льющийся в окно. Он так безмятежно спит, довольный, что Мин рядом. И Мин действительно рядом. Теперь весь, без остатка. Ему становится тепло от одной этой мысли, и он тоже засыпает, уверенный, что завтрашний день будет хорошим. Однозначно.