24
Хэлли
Перекусив на вокзале Сент-Панкрас, мы направляемся в Евротоннель, чтобы пройти регистрацию. Том был тихим и сдержанным, и я не давлю на него. Он все еще восстанавливается, и я надеюсь, что эта поездка отвлечет его, чтобы он немного пришел в себя. Наши паспорта сканируют, и он крепко сжимает мою руку, когда мы направляемся в зал ожидания, готовые сесть на поезд через полчаса.
— Все в порядке? — Спрашиваю я, улыбаясь ему.
Его глаза нервно бегают по сторонам, но он улыбается мне в ответ.
— Да, все хорошо.
У нас на двоих всего одна сумка, набитая немногими предметами первой необходимости. Все произошло так внезапно, но нам обоим нужна была эта поездка. Все важное мы можем купить во Франции, меня волнует только то, что мы вместе. Том здесь, он в безопасности, трезвый. Вернулся туда, где ему самое место. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы он снова не сломался.
Билеты отсканированы, багаж загружен, нас ведут к поезду, и нам удается найти свои места. Том проскальзывает к окну, обнимая меня за плечи, когда я прижимаюсь к его телу.
— Париж, мы идем. — Он подмигивает мне.
— Завтраки с круассанами в голом виде, вот и подошли, — хихикаю я.
Мы заказываем безалкогольные напитки и смотрим, как пролетает мимо Лондон, вскоре появляется сельская местность. Том достает из чемодана белый футляр для таблеток и отсыпает горсть разноцветных таблеток, избегая моего взгляда. Я не спрашиваю и не допытываюсь, он явно смущен, и я предполагаю, что это просто часть для его выздоровления. Он откидывается на спинку сиденья, и вскоре я засыпаю, положив голову ему на плечо.
Несколько часов спустя мы подъезжаем к Северному вокзалу, поезд останавливается. Кто-то приветствует нас на безупречном французском через громкоговорители, и Том улыбается мне.
— Вот мы и приехали. Париж.
— У нас получилось, — отвечаю я, принимая нежный поцелуй, который он предлагает.
Его глаза все еще темные и встревоженные после нескольких часов, проведенных в вагоне, где пассажиры поглощали шампанское, вино и все виды алкоголя, но он держал себя в руках. Взамен я беру на себя все формальности, проверяю наши паспорта и нахожу ближайшую стоянку такси, которое доставит нас в спешно забронированный отель в центре города.
Внутри такси я замечаю явный дискомфорт Тома.
— В чем дело?
— Ничего.
— Ты обещал. Пожалуйста, поговори со мной.
Вздыхая и опуская голову, он проводит рукой по голове.
— Просто я тот, кто должен увезти тебя, удивить отелем, заплатить за все это дерьмо. А не наоборот.
— Меня не волнуют деньги, — настаиваю я. — Работа шла мне на пользу все лето, и я также получила главный приз за свое искусство.
— Не в этом дело, — возражает он.
Мы погружаемся в тишину, и я смотрю в окно, наблюдая за проносящимися мимо яркими городскими огнями. Бесконечные рестораны, кафе и магазины открыты, несмотря на поздний час, люди повсюду и заполонили улицы. Меня осеняет идея, и я кричу таксисту, чтобы он остановился, быстро отдавая несколько евро, прежде чем попросить его оставить наш багаж в отеле.
— Что мы делаем? — Спрашивает Том.
Я хватаю его за руку и тащу в темную ночь. Мы мчимся через улицу, оббегая поток машин, и подходим к крутому холму.
— Просто пойдем, — приказываю я, перепрыгивая через две узкие ступеньки за раз.
Он медленно следует за мной, периодически делая перерывы, чтобы глотнуть воздуха, но в конце концов мы добираемся до остановки. Выйдя во внутренний дворик на вершине склона, мы подходим к перилам и наслаждаемся захватывающим видом на Париж с крыши. Он простирается во всех направлениях, сосредоточившись вокруг мерцающей Эйфелевой башни, которая озаряет ночь.
— Вау, — выдыхает Том. — Это что-то невероятное.
Я замечаю, что киоск на ближайшем рынке все еще открыт, несмотря на поздний час, и чмокаю его в щеку, приказывая остаться. Пожилой парижанин дружески приветствует меня, когда я покупаю замок, одалживая у него водонепроницаемый фломастер.
Вернувшись к перилам, Том наблюдает за мной, подняв брови.
— Когда в Париже...
Я улыбаюсь, жестом приглашая его опуститься на колени рядом со мной.
Я застегиваю замок вокруг металлических перил и со щелчком он встает на место, присоединяясь к сотням других, расположенных в одном и том же месте. В городе принято оставлять любовный замочек, и я переворачиваю металл, чтобы Том мог прочитать, что я нацарапала, и показать это всему миру.
На одной стороне написано "Хэлли Бернс и Том Каулитц», а на другой слова "Моя гребаная Полярная звезда" написаны компактными буквами, чтобы вместить в небольшое пространство.
— Не имеет значения, кто платит за отель. Не имеет значения, кто кого сюда привез. Не имеет значения, что было раньше, — говорю я ему, и эти лесные глаза устремляются на меня. — Все, что имеет значение, это то, что мы сейчас здесь, вместе. Ты в безопасности, и я счастлива. Вот и все.
Переплетая наши пальцы, Том притягивает меня ближе и обнимает одной рукой.
— Ты не перестаешь меня удивлять, — смеется он.
— Лучше привыкай к этому. Я никуда не собираюсь.
Спустившись с холма, мы находим непринужденный ресторанчик, где продают плавленый сыр с хлебом. Ничего изысканного, никакого ужина при свечах или романтической бутылки вина. Просто двое людей, свернувшихся калачиком на скамейке и поедающих еду голыми руками. Это идеально и все, что мне нужно, просто наблюдать, как загорается лицо Тома, когда он смеется над сырным волокном, свисающим у меня изо рта.
Мы гуляем по оживленным улицам Парижа и впитываем атмосферу - этот задорный гул, который сохраняется даже в темноте. Только когда часы бьют 2 часа ночи, мы возвращаемся в отель, измученные, но счастливые.
На следующий день мы встаем и пьем кофе, а улицы просыпаются, и в открытое окно врывается аромат свежеиспеченного хлеба. Обнаженный Том обвивается вокруг меня, его покрытая татуировками кожа резко прижимается к моей. Я прослеживаю каждый штрих и линию, желая узнать каждый дюйм его тела внутри и снаружи. Он довольствуется тем, что просто потягивает утреннюю чашку чая, лениво рисуя круги на моей спине кончиками пальцев.
— Сначала в Лувр. — Я показываю ему фотографию со своего мобильного. — Это крупнейший в мире художественный музей.
— Ты ведь представляешь рай, верно?
— В значительной степени, — смеюсь я, волнение сжигает меня. С тех пор как я была ребенком, возясь с красками и углем, которые купили мои родители, я хотела увидеть Мону Лизу.
Том рад побаловать меня, наконец-то выпуская из постели после моего третьего оргазма за утро, чтобы я могла одеться. Во Франции теплее, чем дома, поэтому я надеваю милый сарафан, в котором была на нашем первом свидании в Лондоне, и удостаиваюсь его одобрения в виде взгляда, полного желания.
Купив обжигающе горячие круассаны у милой леди, управляющей пекарней по соседству с отелем, мы едем на метро через весь город и выходим на оживленной станции. Туристы окружают нас, и я быстро чувствую себя подавленной из-за такого количества людей.
— У тебя есть я, — шепчет Том мне на ухо.
Он сжимает мою руку и пробирается через переполненное здание, просматривая оба наших билета, чтобы мы могли выбраться на свежий воздух. Я делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться, пока он крепко обнимает меня.
— Слишком много людей, — выдыхаю я.
— Тогда добраться до уродливой картины должно быть интересно.
Вместо того чтобы паниковать из-за гарантированного трафика в музее, я смеюсь.
Том хмурится.
— Над чем ты хихикаешь?
— Уродливая картина?
— Эта Мона, как ее там. Она чертовски уродлива.
— Эта… Мона, как ее там? — Недоверчиво переспрашиваю я.
Уголок его рта приподнимается, и мы разражаемся приступами смеха. Это продолжается, пока мы следуем за толпой к виднеющейся вдалеке сверкающей пирамиде из прозрачного стекла, периметр которой охраняет усиленная охрана.
Требуется целая вечность, чтобы попасть внутрь, и я едва держу себя в руках, вокруг так много людей. Но я должна это сделать, я увижу эту чертову картину, как и обещал папа. Я просто хочу, чтобы он был здесь и посмотрел ее со мной.
— Вот и она. — Том обнимает меня, защищая, пока мы медленно продвигаемся вперед, а вокруг нас гудит громкая болтовня. Вживую картина меньше, хранится за толстым стеклом.
Я смотрю с благоговением.
— Красиво, правда?
— Не уверен, что согласен с этим, — говорит он, обнимая меня сзади и кладя подбородок мне на голову. — Я видел в своей жизни более красивые вещи, чем эта уродливая сука.
Пожилая пара слева от нас потрясенно ахает от его слов, их неодобрительные взгляды снова выводят меня из себя. Прежде чем Том успеет оскорбить еще кого-нибудь из местных, мы оставляем Мону наедине с ее поклонниками и быстро убегаем в фойе, давясь от приступов смеха.
— Ты видел их лица? — Я фыркаю.
— Я думал, она собирается вытащить багет из-под юбки и шлепнуть меня им, — смеется Том, ведя меня к киоску с сувенирами, установленному неподалеку. Он покупает брелок с миниатюрной версией Моны Лизы и с гордостью преподносит его мне.
— Теперь ты всегда сможешь смотреть на нее.
Это такой незначительный жест, но он имеет огромное значение.
— Спасибо тебе. — Я встаю на цыпочки, чтобы поцеловать его, наслаждаясь ощущением его сильных рук, обнимающих меня. — Сегодняшний день был просто лучшим. Я рада, что мы пришли.
— Впереди еще целый завтрашний день, — указывает он. — Впереди еще много веселья.
Том кладет руку мне на плечо, и мы бесцельно прогуливаемся, проводя остаток дня, осматривая обширную коллекцию. От того, что Том сопровождает меня своими сухими замечаниями, становится только лучше, я никогда в жизни так много не смеялась.
Когда солнце садится, турист делает нам фото перед Лувром. Том обнимает меня и смеется, когда камера щелкает. Мое сердце так полно в этот момент чистого совершенства. Я нашла свое счастливое место, и это совсем не место.
Это человек.