Subsistentia.

Противный стук капель воды разбудил меня, если, конечно, я вообще проснулся. Потеряв грань между сном и явью, я не был уверен, всё ли из того, что я помню, было на самом деле. Сейчас я вообще ни в чём не был уверен. Дышать всё ещё было тяжело, а привыкнуть к этой ноющей боли по всему телу казалось невозможным.
Я очутился привязанным к стулу. Он был на удивление тёплым, как и воздух, который будто проникал сквозь кожные покровы. Обзор ограничивала всё та же повязка, а я начал приходить в себя. Меня охватила паника. В первые секунды пробуждения я затаил дыхание и начал вслушиваться в каждый шорох в помещении, но капающая вода была единственным звуком, который можно было уловить в тишине.
Мои размышления прервал мой же вырвавшийся кашель. Он становился громче, боль пронзительней, а дышать давалось всё труднее. Заливаясь кашлем, я и не заметил, как в комнате оказался посторонний человек.
— Доброе утро, Мистер Смитт. Голос был плавным, спокойным, даже почему-то гипнотизирующим.
— Утро? — Выдавил я сквозь кашель.
— День, вечер, ночь, как вам угодно. Здесь это не имеет значения.
— Где я?
— Вы в комнате, — в голосе мужчины звучали нотки смеха, — в той же комнате, что и я. Или вы где-то ещё помимо этих четырёх стен и потолка? Ах да, совсем забыл представиться. Я Эрнесто. Меня прислали «поработать» с вами.
— Со мной уже и до вас поработали. — Усмехнулся я и залился кашлем.
— Угу. Сохраняет оптимизм в безнадёжной ситуации. — Эрнесто говорил невнятно и тихо. Судя по звукам, он ещё и попутно что-то записывал.
— Вы что-то сказали? — Спросил я.
— Поговорим о вашей так называемой «личности». — Не ответив на мой вопрос, перевёл тему Эрнесто.
— Может, для начала, вы снимите эту дурацкую повязку с моей головы? — Проговорил я, стиснув зубы от боли.
— Злость вам не к лицу, — протянул он снисходительным голосом, — или у вас что-то болит? Впрочем, это отнюдь не важно, ведь я с вами делать ничего не собираюсь. Так, когда же вы начали испытывать антисоциальные настроения?
— Какие настроения?
— Не притворяйтесь дураком. Трудное детство? Родители мятежники? Это они вас научили противиться воле Старейшины?
— О чём вы говорите? Не понимаю, о чём вы.
— Ваша мать подвергалась длительным пыткам, приведшим к смерти от болевого шока, за незаконную проституцию, сокрытие преступлений вашего отца и изменения своей внешности. — Словно читая с листа, Эрнесто похаживал по комнате. — Кхм, долго же она пряталась, однако. Хорошо, что дети не отвечают за поступки родителей, правда? На тот момент вам было примерно 16, если не ошибаюсь. Вам повезло, что вы достигли дееспособного возраста, иначе с вами бы сделали то же самое.
Эрнесто кружил надо мной, как пчела над мёдом. Каждая его фраза звучала отчётливо, казалось, что по моей черепушке били кувалдой.
— Что вы пытаетесь добиться этим? Вы хотите вывести меня из себя?
— О нет, дорогой Смитт, я лишь констатирую факты. — Насмешливо говорил он.
— Хорошо, а что же ты мне скажешь насчёт отца? — Голос мой был еле неслышен из-за хрипа.
— Ах, тот грязный предатель, помогавший сиротам? Низкий был человек, признаться честно. По одной версии, прилюдно казнён четвертованием, по другой — пропал без вести. Впрочем, это всё. — Эрнесто остановился позади меня. — Вся ваша семья порочна, как и вы сам. Но я пришёл сюда не поливать вашу родословную грязью. Мистер Смитт, нам известно, что вы грубо нарушили закон и были расстреляны некоторое время назад, но вот вы тут передо мной, всё ещё относительно живой. Как же вам это удалось? — С сарказмом говорил Эрнесто.
— Плохой стрелок? — Я попытался засмеяться, но лишь закашлял от боли.
— Или плохой следователь? Кто-то вывел вас из здания?
— А камеры не додумались проверить? — Голос совсем пропал, а кашель рвал горло от боли.
— Записей нет, свидетелей тоже. Вот почему вы меня заинтересова...
Внезапно я перестал слышать звуки, накрыла слабость, потемнело в глазах...