Hero_in [Kurt Cobain]

8 часов назад.

- Кейт, дорогая, ты должна поесть.

- Я не хочу.

- Я понимаю, но надо. Если ты не поешь, то будешь плохо себя чувствовать.

- Куда ещё хуже?

- Милая, это душевная боль, и она не так страшна, как физическая. Это чувство скоро пройдёт, нужно только немного отвлечься, и всё будет хорошо, - Амалия села рядом с дочкой на кровать.

- Нет, не будет.

- Кейт, поверь, бабушка не хотела бы, чтобы ты так сильно убивалась. Она тебя очень любила.

- Я знаю, - Кейт смахнула скатившуюся слезинку и шмыгнула носом.

Наступила тишина. Мама и дочка молча сидели в светлой комнате. Кейт смотрела в окно, отвернувшись от матери, чтобы та не видела её слёз, а Амалию терзало волнение за дочь.

- Мам?

- Что?

- Почему Лиз не пришла?

- Я не знаю, милая.

- Она же обещала, что придёт, - Кейт продолжала тихо шевелить губами.

Амалия ничего не ответила. Она тихонько обняла дочь за плечи. Её мягкие каштановые волосы лёгкими кудрями блестели на солнце. Она погладила Кейт по голове, слово послушного котёнка, но та вывернулась из объятий Амалии, и вышла из комнаты, оставляя мать наедине с собой.

Ветер, проникающий сквозь открытое окно, теребил занавеску и лёгкими, приятными потоками обдувал Амалию. Женщина прикрыла лицо ладонями и опустила голову на колени. Слёзы обжигающими струйками стекали по её лицу, а в голове у неё с невероятной скоростью пронёсся вагон метрополитена, наполненный болью и отчаянием. Проблемы окружили её со всех сторон, но не зная к какой подойти, она оставалась в бездействии. Справа лежала её мёртвая мать - единственный человек в этом доме, который поддерживал её, держал всё под контролем, являлся связующим звеном, клеем для семьи. Теперь она мертва, и все проблемы легли на плечи Амалии, не знающей ничего о воспитании детей, и поддержании порядка в доме. Слева был предавший её муж, который в открытую ей изменял с милой, молодой девушкой, живущей с ней под одной крышей. Как она могла не заметить очевидного? Ещё один дорогой человек причинил ей невыносимую боль, которая медленно погружалась в нежную сердечную мышцу, оставляя после себя чёрный проход, дыру. Дочери, никогда не считавшие её своей настоящей матерью, полностью отдалились, и она ничего не могла поделать. Кейт впереди, Элизабет позади, они более или менее ладят между собой, но в списке их приоритетов личные проблемы стоят выше семейных. Сверху над женщиной нависло одиночество, осознание своей бесполезности и беспомощности - конечный итог никчёмной, прожитой жизни.

Через четыре часа дом Монтгомери был полон родственников, друзей и просто знакомых, которые захотели попрощаться с покойницей. Люди выражали соболезнования членам теперь уже совсем крохотной семьи, но в словах их не было ни капли искренности. Скрытое облегчение и ядовитое лицемерие прятались за их лживыми подбадривающими улыбками и жалостливыми сухими слезами.

Ещё через пол часа семейство Монтгомери и все приглашённые собрались в церкви, где проходила панихида, во время которой церемониймейстер постоянно сморкал нос в свой белоснежный носовой платок с аккуратной, ручной розовой вышивкой по краям. Заупокойная месса звучала в ушах присутствующих на фоне монотонного голоса одного из добровольцев, который пожелал публично выразить своё глубочайшее соболезнование членам семьи, терпящих потерю близкого для них человека, и поведать всем о своём отношении к покойной Беатрис и о том, какую огромную роль она имела непосредственно в его жизни, а также в жизнях многих других людей. Гроб был закрыт, а внутри него покоилась холодная Беатрис, которая уже не могла заставить Амалию прийти в себя и заняться серьёзными делами вместо того, чтобы понапрасну проливать слёзы, не могла разобраться с Джонатаном, не могла успокоить Кейт, она уже не могла снова взять всё под свой конроль, не могла выгнать с глаз долой всех этих лживых лицемеров.

После панихиды все отправились на кладбище, чтобы наблюдать самую последнюю, прощальную церемонию похорон - церемонию погребения. Стояла чудесная погода. Солнце висело ещё очень высоко в небе, но воздух не был горячим. Зелёная трава и деревья, распустившиеся цветы и ароматные кустарники источали чудесный, свежий запах лета, провожая одного замечательного человечка в дальний путь к нескончаемой утопии сквозь тернии судебных разбирательств.
Священник прочёл несколько молитв, а затем настало время погребения, и тогда большой и крепкий гроб из красного дерева опустили в глубокую, холодную и тёмную яму.
Первый цветок бросила Амалия, затем ещё один розовый пион упал из маленьких, дрожащих рук Кейт на крышку гроба. Джоатан сжал губы и с почтением бросил третий цветок, не глядя вниз.
Кейт пыталась мужественно держаться, не проявлять своей горечи и тяжести потери, но слёзы самовольно катились по щекам и, сверкнув на солнце, одна за другой летели вниз, увлажняя согретую тёплым, июньским днём, землю.
Вскоре остались только самые близкие. Кейт отказывалась уходить домой, и всем пришлось остаться. Слышать эти глупые и бесполезные слова искреннего сочувствия и готовности помочь в любую минуту было невыносимой необходимостью для Амалии, так что в скором времени она со всеми распрощалась, и на кладбище осталось только три по-настоящему преданных Беатрис человека.
- Кейт, нам пора домой. Уже восемь, - Амалия осторожно положила руку на плечо дочки.
- Но, я не хочу уходить, мне и здесь хорошо.
- Дома будет ещё лучше, поверь...
- Нет, не будет, - Кейт раздражённо дёрнула плечом.
- Почему?
- Потому что там нет бабушки.
- Дорогая, её больше нигде нет, мне жаль.
- Нет, не жаль! Ты так говоришь, потому что не любила её, она тебе не нравилась. Она никому не нравилась, кроме меня! А я любила её, и всегда буду любить за то, что в отличие от вас всех, она была действительно искренней.
- Кейт, не надо так говорить, - вмешался Джон, видя как его будущая бывшая жена, в ужасе отшатнулась от дочери и взглянула на него. В её глазах промелькнул страх, затем отчаяние и наконец застыла боль, - мы все любили её, просто не так часто показывали это.
- О-о-о да, особенно ты любил её больше всех, так любил, что убил её. Из-за тебя она умерла, если бы ты не изменил своей жене, Беатрис была бы сейчас жива и каждый день устравила бы тебе хорошую трёпку, потому что она... - Кейт указала пальцем на мать, - не может. Признайся, тебе выгодна смерть бабушки, поскольку теперь тебе никто не будет мешать быть главным в доме и делать то, что хочется. Хотя... О чём это я? Ты и так всегда делал, что хотел.
Амалия покраснела и, сжав одну руку в кулак, другой влепила звонкую пощёчину дочери. Лицо девочки скривила уродливая гримасса. От боли и неожиданности она открыла рот и приложила маленькую, холодную ладошку к огненной щеке. Кейт не чувствовала сильной боли, так что больше её охватило удивление. Никто бы никогда не подумал, что Амалия способна так поступить. Вечно скрываясь в комнате, прячась от мигрени, занимаясь своими диетами, и безразлично общаясь с семьёй, она для всех похоронила способность чувствовать и проявлять человеческие эмоции.
- Я вас ненавижу, - тихо прошипела Кейт, - вас обоих.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда Элизабет показалась у ворот кладбища. Здесь она была впервые и нервно оглядевшись, она, с бегущей по спине дрожью, отправилась искать могилу бабушки. Обойдя пару десятков ничего не значащих для неё надгробий, она наконец увидела чёрную надпись на таком же каменном полукруглом куске белого камня. Надпись гласила: "Здесь покоится Беатрис Монтгомери. (1928-1993). Любимая мать, замечательная бабушка и прекрасная тёща."
Элизабет упала на колени рядом с надгробием и заплакала. Она положила руку на выпуклую могилу и слегка погладила землю, будто гладила настоящую Беатрис. Другую руку она прижала ко рту, чтобы даже ветер не слышал её сожалений. Сгорбившись, она согнула ноги в коленях, пока её плечи не переставали трястись от немых всхлипов.
- Прости меня...