Тысяча ночей с тобой

Дворец был охвачен шумом. Слуги носились по залам, охрана толпилась у ворот, на базаре до самой ночи не стихали разговоры. Слухи, как всегда, опередили события.

Слова срывались с уст торговцев, проходили по рядам караванщиков, перекатывались, словно камни, по мостовым. Каждый хотел своими глазами увидеть чудо, то как Дазай с Чуей возвращаются.

Когда караван действительно показался на горизонте, всё население города сбежалось к воротам. Пыль тянулась длинным шлейфом, солнце преломлялось в жарком воздухе, и фигуры, идущие впереди, сливались в дрожащем мареве. Но чем ближе они подходили, тем яснее становилось.

Дазай был бледным, и усталым, но всё шел с тем же самым насмешливым взглядом. Чуя рядом держал голову высоко, хоть и явно хотел, чтобы толпа перестала пялиться. Их одежда была изорвана ветрами пустыни, лица обожжены солнцем, но в руках Чуя нёс небольшой завернутый свёрток, внутри которого что-то тяжело и таинственно светилось из-под ткани.

Толпа ахнула, зашумела как море. Женщины закричали, кто-то упал на колени и стал благодарить небеса, дети тянулись вперёд, чтобы хоть краем глаза увидеть вернувшихся. Но сквозь этот хаос к воротам уже шёл он Султан.

Его появление заставило людей расступиться. Он был высоким, в золотых одеждах, с тяжёлым взглядом, двигался он медленно и величественно, и каждый его шаг отзывался эхом. Он медленно подходил к ним.

Он шёл навстречу сыну.

Толпа затаила дыхание, когда они столкнулись лицом к лицу.

— Ты... — тихо произнёс султан, но голос его разнёсся над площадью так, что все услышали. — Как ты посмел бесследно исчезнуть?! — строго и со злостью спросил Султан.

Дазай слегка улыбнулся, словно всё это было лишь сценой в пьесе.

— Я ведь вернулся, отец, — его голос звучал спокойно, даже мягко. — Разве это не главное?

В этот миг что-то дрогнуло в глазах султана. Радость, которую он хотел скрыть, почти прорвалась наружу, но тут же её сменила ярость. Слишком долго он ждал, слишком много ночей не спал, слушая пустые отчёты стражников. И испытал много страха и унижения, когда люди перешёптывались о пропавшем наследнике.

Он поднял руку и со всей силы ударил сына по щеке.

Звук пощёчины разнёсся, как выстрел. Толпа ахнула, женщины и мужчины вскрикнули, кто-то закрыл лицо руками. Некоторые женщины даже закрыли глаза своим детям.

Дазай пошатнулся, щека мгновенно вспыхнула красным. Но он не опустил глаз. На щеке виднелся плый след от пощечины.

Чуя, увидев это, сжал кулаки так, что костяшки побелели. Никогда ещё он не видел, чтобы кто-то позволял себе подобное с Дазаем. Секунда и он был готов кинуться вперёд, но Дазай едва заметно качнул головой, остановив его.

— Ты не понимаешь, — голос султана дрожал от переполнявших чувств. — Ты поставил под удар не только свою жизнь, но и честь моего дома!

— А если бы я погиб? — неожиданно тихо спросил Дазай, всё ещё не сводя взгляда с отца. — Ты назвал бы это тоже ударом по чести?

Толпа зашепталась. Люди переглядывались, пытаясь понять, к чему ведёт наследник. Слуги у ворот дрожали, боясь услышать крик гнева султана.

Но тот не ответил сразу. Его руки дрожали, глаза метались, словно в груди боролись два зверя, любовь и ярость к сыну. Он хотел обнять сына, прижать его к себе, убедиться, что он живой, тёплый. Но гордость, эта стальная маска правителя, не позволяла.

— Ты глупец, — наконец произнёс он, и голос его был тяжёлым, как свинец.

Снова шум прокатился по толпе. Кто-то вздохнул с облегчением, кто-то с восторгом. Но никто не смел заговорить вслух. Все опасались.

Чуя шагнул вперёд. Его голос прозвучал твёрдо:

— С ним всё это время был я и если вина есть, то делите её пополам.

Люди ахнули снова. Никто не осмеливался так говорить с султаном. Но Чуя стоял прямо, взгляд его горел вызовом.

Султан перевёл глаза на него. Он яростно смотрел на Чую. В этом взгляде было всё, и недоверие и любопытство. Несколько секунд он молча смотрел на Чую, и тот чувствовал, как каждый мускул внутри сжимается, готовый встретить что угодно.

Но султан лишь медленно кивнул.

— Тогда ты тоже разделишь с ним судьбу.

Эти слова были двусмысленны. Толпа не поняла, что он имел в виду, угрозу то ли признание. Но напряжение в воздухе стало почти невыносимым.

Слуги, охранники, придворные, все смотрели. Это была сцена, которую будут пересказывать десятилетиями.

Дазай осторожно коснулся своей горящей щеки, на лице его мелькнула легкая усмешка:

— Ну что ж, — пробормотал он, — по крайней мере, я жив, чтобы услышать это.

Толпа снова зашепталась. Кто-то тихо рассмеялся, кто-то перекрестился, словно отводя беду.

Султан резко развернулся.

— В дворец, — приказал он. — У меня много вопросов и много чего.

Ворота дворца закрылись за ними с тихим, но уверенным гулом. Огромный зал, в котором они оказались, был величественным до невозможности. Мраморный пол с инкрустациями золотом отражал свет массивных люстр, подвешенных к потолку с богатыми фресками, а стены украшали полотна, изображавшие прошлых султанов в момент их побед и триумфов. Каждый шаг Даза и Чуи отдавался эхо.

Султан стоял у подножия трона, его фигура была выпрямлена до невозможной строгости, золотая мантия ниспадала мягкими складками, а лицо с тяжелым, почти непробиваемым выражением наблюдало за каждым их движением. Но глаза, глаза выдали всё. В них скрывался и гнев, и тревога, и та самая радость, которую правитель пытался удержать глубоко внутри.

Дазай и Чуя остановились на несколько шагов от трона. Дазай с лёгкой, почти насмешливой усмешкой окинул взглядом огромный зал, его движения были уверенными. Чуя напрягся, наблюдая за каждой мышцей отца Дазая, за каждым жестом султана, который мог мгновенно изменить ход разговора.

— Ты вернулся живым, — сказал султан, и его голос звучал тяжело, голос разнёсся по залу, заставляя прислушиваться к каждому слову. — Но сколько же рискованных шагов ты сделал, сколько правил поставил под угрозу...

— Я вернулся, отец, — тихо, но спокойно ответил Дазай, не сводя взгляда с отца. — Разве это не главное, м?

Султан сделал шаг вперёд, и в этот момент каждый придворный почувствовал напряжение, будто воздух стал плотнее. Его взгляд обжигал взгляд Дазая, проверяя не только его слова, но и реакцию, эмоции, саму суть человека. Чуя почувствовал, как внутренняя энергия Дазая сосредоточена в этой единственной точке.

— Ты не понимаешь, — продолжал султан, голос дрожал, но не от слабости, а от переполняющих эмоций. — Ты поставил под удар не только свою жизнь, но и честь моего дома!
— Я это говорил тебе и не один раз, Дазай!

Дазай не отступил. Его улыбка едва заметно искривилась.

В зале повисла тишина. Слуги и придворные едва дышали. Чуя почувствовал, как внутренне все напряглись.

Султан молчал. Его глаза метались между сыном и Чуей, внутренняя борьба была явной, любовь и ярость сталкивались внутри него.

Дазай коснулся щеки, где осталась легкая боль от недавней пощёчины. На лице мелькнула тень усмешки. Чуя заметил, как каждый нерв в теле Дазая готов к любому движению, но в глазах не было страха.

— Значит, мы будем разбираться, — продолжил султан. — Обо всём хочу знать. Каждая минута твоего отсутствия, каждая ночь, когда я слушал пустые отчёты, каждый слух… расскажи.

Дазай сделал шаг вперёд, уступая пространство отцу. Он понимал, что нельзя показывать слабость, нельзя терять контроль. Но он мог владеть эмоциями.

— Всё, что произошло, — начал Дазай, — случилось по той причине, что было необходимо. Иногда для того, чтобы сохранить то, что важно, нужно рисковать. Иногда даже собой.

Султан хмурился, его взгляд сжимался в тонкую щель, но в глазах мелькнула слабая искра понимания. Он сделал шаг вперёд, наклонился ближе, и голос стал тише, едва слышным для остальных.

— Ты понимаешь, что подобные шаги могли стоить тебе жизни? И что… мы могли потерять тебя навсегда?

— Я понимаю, отец, — тихо сказал Дазай. — Но если бы я погиб, я надеюсь, ты бы понял, что это не конец. Это лишь новый способ испытать судьбу.

Чуя чувствовал, как напряжение внутри него растет, но он сдерживался. В этот момент важно было не вмешиваться.

Султан сделал глубокий вдох, медленно отступил на шаг, словно пытаясь обрести контроль над самим собой. Его руки опустились, но сжатые кулаки всё ещё выдавали готовность к действию. Он посмотрел на Дазая и на Чую, и на мгновение во взгляде мелькнула признательность.

— Ты не один, — сказал он, переводя взгляд на Чую. — Значит, и ты разделил с ним судьбу, разделил ответственность и риск.

Чуя кивнул, удерживая ровный взгляд, но внутри всё тело было на пределе. Он чувствовал, как каждый придворный, каждая мышца султана впитывают их присутствие.

— Тогда мы будем действовать вместе, — продолжил султан, голос его становился мягче, но оставался властным. — Я хочу знать всё, каждый шаг, каждое решение, каждый момент вашего пути.

Дазай сделал лёгкий поклон головой, улыбка оставалась, но глаза сияли вниманием. — Как скажете, отец.

Султан замер, оценивая его, затем кивнул. Что настоящие вопросы и испытания только предстоят. Атмосфера во дворце стала немного легче, но напряжение не исчезло, каждый присутствующий понимал, что здесь решается не только судьба наследника, но и всей династии.

Чуя шагнул ближе к Дазаю, плечо к плечу. Их взгляды встретились, и без слов между ними проскользнуло понимание.

Султан вернулся к трону, но не сел. Его взгляд снова обвел зал, окинул всех придворных и с тихой, ледяной решимостью произнёс:

— Пусть никто не забывает! Здесь решаются судьбы, и каждый шаг, каждая мысль будут взвешены.

Дазай едва заметно улыбнулся, Чуя сжал кулаки, но не в гневе, а чтобы удержать себя.

Атмосфера зала становилась гуще, напряжение росло. Дазай и Чуя понимали, что их ждёт не лёгкий приговор.