20
20. Настоящее
Я выключаю мотор и откидываюсь на спинку сиденья, упираясь ногой в руль. Свет в доме горит только на кухне. Уже почти полночь. Грэм, наверное, спит, потому что завтра ему на работу.
Проснувшись утром, я ожидала, что Грэм будет стоять за дверью спальни, стучать, умолять о прощении. Но он ушел на работу, и это меня разозлило. Наш брак рушится, он признался, что встречался с другой женщиной, я на всю ночь забаррикадировалась в спальне… А он проснулся, оделся и поперся на работу.
Наверное, он работает вместе с Андреа. Он, вероятно, хотел предупредить ее, что я все знаю, на случай, если я сойду с ума и заявлюсь к ним в офис, чтобы выцарапать ей глаза. Конечно, не стану делать ничего подобного. Я не сержусь на Андреа. У нее передо мной обязательств нет. Она мне ничего не должна, равно как и я ей. Я злюсь только на одного человека, и это мой муж.
Занавеска в гостиной шевелится. Я не решаюсь пригнуться, но по опыту знаю, какой прекрасный вид открывается из гостиной на нашу подъездную дорожку. Грэм видит меня, так что нет смысла прятаться. Входная дверь открывается, и Грэм выходит на улицу.
Он направляется к машине. На нем пижамные штаны, которые я подарила ему на прошлое Рождество. На ногах разные носки. Один черный, один белый. Я всегда думала, что это не согласуется с его характером. Он очень организован и во многом предсказуем, но почему-то его никогда не волнует, одинаковые ли на нем носки. Для Грэма носки – практическая необходимость, а не дань моде.
Я смотрю в окно; он открывает пассажирскую дверь и садится в машину. Захлопывает дверцу, и мне кажется, что он перекрывает мне кислород. У меня сдавливает грудь, словно кто-то взял нож и проделал в легких дыру. Я опускаю стекло, чтобы вдохнуть воздуха. От него хорошо пахнет. Меня бесит то, что как бы сильно он ни ранил мое сердце, вся остальная часть моего существа никак не реагирует на его предательство. Если бы ученые открыли, как примирить сердце с разумом, в мире осталось бы очень мало страданий.
Я жду, когда он начнет извиняться. Оправдываться. Возможно, даже обвинять меня. Он делает глубокий вдох и говорит:
– Почему мы так и не завели собаку?
Он сидит на пассажирском сиденье вполоборота ко мне, голова откинута на подголовник. Он смотрит на меня очень серьезно, несмотря на дикий вопрос, который только что сорвался с его губ. Волосы у него влажные, словно он только что вышел из душа. Глаза красные. Может быть, от недосыпа, может быть от слез, но все, что его сейчас интересует, это почему у нас нет собаки.
– Ты что издеваешься, Грэм?
– Извини, – говорит он, качая головой. – Просто пришло в голову. Сам не знаю почему.
Первое извинение с момента, когда он признался, что завел интрижку, причем извинение, не связанное с неверностью. Совсем на него не похоже.
Завести интрижку тоже на него не похоже. Как будто рядом со мной сидит незнакомый мужчина. «Кто ты такой? И где мой настоящий муж?»
Он смотрит вперед и откидывается на спинку сиденья, прикрывая глаза рукой. «Наверное, там же, где моя жена. Я очень давно ее не видел».
И что получается? Я думала, он придет сюда и облегчит мне это испытание, вместо чего он дает мне все поводы на свете, чтобы оправдать мою ярость. Я отвожу от него взгляд и сосредотачиваю внимание на окне. «Ненавижу тебя. Ненавижу». По моей щеке скатывается слеза.
– Ты не можешь меня ненавидеть, – тихо говорит он. – Чтобы возненавидеть меня, ты должна меня любить. А ты уже давно ко мне равнодушна.
Я вытираю слезу.
– Зато это хорошее оправдание тому, что ты спишь с другой женщиной, Грэм. А то еще почувствуешь себя виноватым.
– Я не спал с ней, Квинн. Мы просто… Мы не зашли так далеко. Клянусь.
Я молчу, осмысливая его признание.
Он не спал с ней? А какая разница? Мне от этого легче? Нет. Я от этого менее зла на него? Нет, ничуть. Грэм близок с другой женщиной, и все. Неважно, в чем это выражается: в разговорах, поцелуях или в том, что они три дня не вылезали из постели. Измена причиняет одинаковую боль на любом уровне, если тот, кто изменяет, – твой муж.
– Я не спал с ней, – тихо повторяет он. – Хотя тебе от этого не легче. Я думал об этом.
Я зажимаю рот рукой и пытаюсь подавить рыдания. Бесполезно, потому что все, что он говорит, все, что делает… Все это не то, чего я от него ожидала. Мне нужно утешение и ободрение, а он делает все наоборот.
– Убирайся из моей машины. – Я пытаюсь отпереть дверцу, хотя она и так отперта. Мне хочется, чтобы он исчез с моих глаз. Я сжимаю руль и подтягиваю сиденье в исходное положение, ожидая, что он выйдет. Завожу мотор. Грэм не двигается. Я снова смотрю на него.
– Убирайся, Грэм. Пожалуйста. Вылезай из машины. – Я прижимаюсь лбом к рулю. – Не могу тебя сейчас видеть. – Я зажмуриваюсь и жду, когда откроется дверь, но вместо этого глохнет мотор. Я слышу, как он вытаскивает мои ключи из замка зажигания.
– Я никуда не уйду, пока ты не узнаешь все подробности, – говорит он.
Я качаю головой, брызгая слезами во все стороны. Тянусь к двери со своей стороны, но он хватает меня за руку.
– Посмотри на меня. – Он тянет меня к себе, не выпуская из машины. – Да посмотри же сюда, Квинн!
В первый раз в жизни он на меня орет.
Я вообще в первый раз слышу, чтобы он орал. Грэм всегда сражался молча. Теперь он рявкает так, что в машине трясутся стекла, и я цепенею.
– Я должен рассказать тебе, почему так поступил. Когда я закончу, можешь решать, что тебе делать, но, пожалуйста, Квинн, дослушай до конца.
Я закрываю дверь и откидываюсь на спинку сиденья. Зажмуриваюсь, но слезы продолжают капать. Я не хочу его слушать. Но в глубине души понимаю, что должна знать все подробности, потому что, если у меня не будет фактов, воображение нарисует мне что-нибудь похуже.
– Тогда давай быстрее, – шепчу я.
Не знаю, насколько меня хватит, чтобы сохранять остатки самообладания.
Он делает вдох, чтобы успокоиться. Мгновение он молчит, соображая, с чего начать. Или как начать.
– Она пришла к нам работать несколько месяцев назад.
Я слышу слезы в его голосе. Он пытается сохранять спокойствие, но ясно, что он раскаивается. Единственное, от чего мне хоть немного легче: я понимаю, что он страдает.
– Мы несколько раз общались, но я смотрел на нее исключительно как на коллегу. Я никогда ни на одну женщину не смотрел так, как на тебя, Квинн. Не хочу, чтобы ты думала, будто так все и началось.
Я чувствую, что он смотрит на меня, но не открываю глаз. Сердце вот-вот выпрыгнет, единственный способ его остановить – выбраться из душащей меня машины. Но я знаю, что он меня не выпустит, пока я не дослушаю до конца, поэтому сосредотачиваюсь на том, чтобы дышать ровно.
– Иногда я кое-что в ней замечал… Не потому, что находил ее интересной или привлекательной, а потому, что… некоторые ее манеры похожи на твои.
Я качаю головой и открываю рот, чтобы заговорить. Он понимает, что я собираюсь прервать его, и шепчет: «Дай мне договорить».
Я закрываю рот и наклоняюсь вперед, скрестив руки на руле. Кладу на руки голову и молюсь, чтобы Грэм закончил поскорее.
– Между нами ничего не было до прошлой недели. В среду нам поручили общее задание, так что почти весь день мы провели вместе. И через пару часов я понял, что меня… тянет к ней. Влечет. Не потому, что она чем-то лучше тебя. А именно из-за того, как сильно она напоминала мне тебя.
Мне уже достаточно, чтобы завопить во весь голос, но я сдерживаюсь.
– Весь рабочий день рядом с ней я скучал по тебе. Поэтому ушел с работы пораньше – подумал, что, если я приглашу тебя куда-нибудь на ужин или сделаю тебе что-нибудь приятное, ты, может быть, улыбнешься мне, как раньше. Или поинтересуешься, как прошел мой день. Вообще поинтересуешься мной. Но когда я вернулся домой и вошел в прихожую, я увидел, как ты выходишь из гостиной. Я знаю, ты слышала, как я открывал дверь. Но, вместо того чтобы обрадоваться моему раннему возвращению, ты ушла в кабинет.
Теперь я чувствую не только гнев. Но и стыд. Я и не думала, что он каждый раз замечает, как я его избегаю.
– За весь вечер ты сказала мне два слова. Два. Помнишь, какие?
Я киваю, не поднимая головы. «Спокойной ночи».
Он продолжает со слезами в голосе:
– Я страшно разозлился на тебя. Иногда понять, что у тебя на уме, все равно что разгадать гребаную шараду, Квинн. Я устал гадать, как правильно себя вести рядом с тобой. Я так разозлился, что, уходя в четверг на работу, даже не поцеловал тебя.
Это я заметила.
– В четверг, когда мы закончили проект, мне нужно было сразу идти домой. Следовало собраться и уйти, но вместо этого… Я остался. И мы разговорились. И… я поцеловал ее. – Грэм проводит руками по лицу. – Я не должен был этого делать. Нужно было сразу остановиться. Но я не смог. Потому что с закрытыми глазами я представлял себе, что это ты.
Я поднимаю голову и смотрю на него.
– Значит, это я виновата? Ты это хочешь сказать? – Я поворачиваюсь к нему всем телом. – Ты не получаешь от меня того внимания, которого хочешь, поэтому находишь женщину, которая напоминает тебе меня? И это не в счет, потому что ты притворяешься, будто она твоя жена? – Я закатываю глаза и откидываюсь на спинку сиденья. – Грэм Уэллс, первый человек в мире, который подвел под свою интрижку этическую базу.
– Квинн!
Нет уж, поговорил и хватит.
– Ты, очевидно, не чувствовал особой вины, у тебя были целые чертовы выходные, чтобы подумать об этом, но потом ты вернулся на работу и продолжил в том же духе.
– Это было дважды. В прошлый четверг и вчера вечером. Вот и все. Я клянусь.
– А если бы я ничего не заметила? Все бы продолжалось?
Грэм проводит рукой по губам и сжимает челюсти.
Он слегка качает головой, и я надеюсь, что это не ответ на мой вопрос, а просто знак сожаления.
– Не знаю, что на это ответить, – говорит он, глядя в окно. – Никто такого не заслуживает. Особенно ты. Сегодня, перед тем как уехать с работы, я поклялся себе, что такого больше никогда не повторится. Но я также никогда не думал, что вообще способен на что-то подобное.
Я смотрю вверх, прижимаю ладонь к груди, и быстро выдыхаю.
– Тогда зачем ты это сделал?
Мой вопрос вырывается вместе с рыданием.
Грэм поворачивается ко мне, как только я начинаю плакать. Он наклоняется через сиденье и обхватывает мое лицо, молча умоляя меня посмотреть на него. Когда я наконец встречаюсь с его отчаянным взглядом, то начинаю плакать еще горше.
– Мы с тобой ходим по дому, словно у нас все в порядке, но это не так, Квинн. Уже много лет все идет прахом, и я понятия не имею, как это исправить. Я нахожу решения. Это моя работа. Я это умею. Но я понятия не имею, как решить наши с тобой проблемы. Каждый день я прихожу домой, надеясь, что все наладится. Но ты даже не в состоянии находиться со мной в одной комнате. Ты ненавидишь, когда я прикасаюсь к тебе. Ненавидишь, когда я с тобой разговариваю. Ты не хочешь, чтобы я это замечал, и я притворяюсь, что не замечаю, потому что не хочу делать тебе еще больнее. – Он резко выдыхает. – Ты не виновата в том, что я натворил. Виноват я. Все испортил я. Но не потому, что она мне нравится. А потому, что скучаю по тебе. Каждый день я скучаю по тебе. На работе я скучаю по тебе. Дома я скучаю по тебе. Когда ты рядом со мной в постели, я скучаю по тебе. Когда я внутри тебя, я скучаю по тебе.
Грэм прижимает свои губы к моим. Я чувствую вкус его слез. Или, может быть, это мои слезы. Он отстраняется и прижимает лоб к моему лбу.
– Я скучаю по тебе, Квинн. Так сильно скучаю. Ты рядом, но тебя нет. Я не знаю, куда и когда ты ушла, и понятия не имею, как тебя вернуть. И мне одиноко. Мы живем вместе. Вместе едим. Вместе спим. Но я никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.
Грэм отпускает меня и откидывается на спинку сиденья. Он упирается локтем в окно, закрывая лицо, и пытается взять себя в руки. Он сломлен, таким я его никогда не видела. И это я медленно разрушаю его. Делаю его неузнаваемым. Я обманула его, дав ему надежду, что когда-нибудь изменюсь. И чудесным образом превращусь обратно в женщину, в которую он когда-то влюбился.
Но я не могу измениться. Мы таковы, какими нас делают обстоятельства.
– Грэм. – Я вытираю лицо рубашкой. Он молчит, но в конце концов смотрит на меня грустными, убитыми горем глазами. – Я никуда не ушла. Я все время была рядом. Но ты не видишь меня, потому что все еще ищешь ту, кем я была раньше. Мне жаль, что я уже не та. Может быть, я стану лучше. Может быть, нет. Но хороший муж любит жену и в хорошие, и в дурные времена. Хороший муж рядом с женой в болезни и здравии, Грэм. Хороший муж – муж, который действительно любит свою жену, – не стал бы изменять ей, а потом оправдываться тем, что ему одиноко.
Выражение лица Грэма не меняется. Он неподвижен, как статуя. Движется только его челюсть, вперед и назад. Его глаза сужаются, и он наклоняет голову.
– Ты думаешь, я не люблю тебя, Квинн?
– Знаю, что раньше любил. Но вряд ли любишь меня такой, какой я стала.
Грэм выпрямляется. Он наклоняется вперед, пристально глядя мне в глаза. И отрывисто произносит:
– Я любил тебя каждую секунду каждого дня с момента, как увидел тебя. Сейчас я люблю тебя больше, чем в тот день, когда женился на тебе. Я люблю тебя, Квинн. Я чертовски люблю тебя!
Он выходит и изо всех сил хлопает дверью машины. Вся машина трясется. Он направляется к дому, но, прежде чем добежать до входной двери, оборачивается и гневно тычет в меня пальцем.
– Я люблю тебя, Квинн! – выкрикивает он.
Он зол. Очень зол.
Он идет к своей машине и пинает босой ногой передний бампер. Пинает снова, и снова, и снова, потом прекращает и опять кричит мне: «Я люблю тебя!»
Теперь он бьет кулаком по крыше своей машины, еще и еще, и наконец падает на капот, закрыв лицо руками. Он стоит так целую минуту, не двигаясь, только плечи вздрагивают.
Я тоже не двигаюсь. Кажется, даже не дышу.
Грэм наконец поднимает голову и вытирает глаза рубашкой. Он смотрит на меня, совершенно раздавленный.
– Я люблю тебя, – тихо говорит он, качая головой. – И всегда любил. Хочешь ты этого или не хочешь.