Глава 16
Глава 16
Секреты
Ева Садовская
Конечно, у Евы была своя комната в этом доме. Со шкафом, книжным стеллажом, кроватью, белым пушистым креслом, напоминавшим облачко, тумбочкой, комодом и даже с большим письменным столом, который не был завален ничем, в отличие от своего собрата, оставшегося в городской квартире. Эта комната была самой большой в доме, со звёздами на потолке, весь день впитывавшими свет, чтобы ночью превратить пространство над головой засыпающей Евы в ночное небо. На светло-голубых стенах висели картинки и открытки, приклеенные на двусторонний скотч. Если бы кто-то решился их убрать, то отошли бы они только со слоем краски, но это не было причиной, почему убежище Евы даже после отъезда осталось нетронутым. Хотя некоторые картинки отклеивались сами по себе, а другие в прыжке сбивал Степан, мама регулярно возвращала их на место. Пространства для горшков, которые по осени нужно было срочно перенести с улицы, в доме не хватало, и они стояли в каждой комнате, так что изменения в убежище Евы в виде пары растений всё же были. Но та все свои каникулы провела в библиотеке. Развалившись на весь подоконник с Мармышкой, греющейся у него под боком, Степан внимательно слушал о свойствах соединительной ткани, размерах рибосом и о том, как же отличить на гистологическом препарате друг от друга двенадцатиперстную, тощую и подвздошную кишки. Казалось, что он крайне возмущён и недоволен такими мини-лекциями. Время от времени Ева писала Лизе, чтобы узнать, не нужна ли ей помощь в подготовке. Подруга неизменно отвечала, что всё в полном порядке и под контролем. Хотя учебники были последним, о чем думала Лиза на этих каникулах. Занятая только гистологией, Ева жила как во сне.
Родители хотели бы видеть дочь, а не зомби, но понимали, насколько для неё важен экзамен, да и учёба в целом. Казалось, если она упустит одну, пусть и самую малейшую деталь, ей уже не стать никогда хорошим врачом. Преподаватели любили пугать отчислением и говорить, что до шестого курса дойдёт только половина. Ева хотела выйти победительницей из этих медицинских голодных игр. Мама молча приносила ей чай или покушать, прогоняла котов с подоконника и оставляла там кружку с тарелкой, забирая грязные. Женщине очень хотелось поговорить с дочерью, её муж целые дни проводил за компьютером со своей удалённой работой, а сажать рассаду было очень рано. Даже Степан её предал ради непонятных слов, которые никто, кроме Евы, в этом доме даже выговорить не мог, не говоря уже о том, чтобы запомнить. Она поражалась способностям Евы и даже не верила, что это её дочь. Семья воссоединялась только по вечерам на кухне. Приходилось довольствоваться только этими минутами, когда Ева просила проверить решения гистологических задач по ответам в конце методички. Так и проходил вечер за вечером: Ева рассказывала, какой из препаратов коры больших полушарий принадлежит парализованному человеку, за что отвечают тканевые макрофаги и значение какого из гормонов изменится, если удалить ту или иную железу бедному подопытному животному, а родители молча кивали или пытались прочитать какие-то абсолютно неизвестные им слова, чтобы дополнить ответ дочери, хотя им хотелось узнать, о чём же Ева переживает на самом деле.
Мирослав честно выполнял своё обещание помочь с подготовкой. Хотя у студентки были карточки, которые она делала перед каждой контрольной, фотографии, сделанные им во время пар, были как нельзя кстати. Он каждый раз обрезал их так, что было непонятно, что же на них изображено. Сплошное розово-фиолетовое месиво, состоящее из сотен оттенков и клеток. Поначалу Ева допускала совсем глупые ошибки, путала печень с почкой, а мозжечок с корой больших полушарий, но потом её насмотренность возросла, и она смогла называть всё за доли секунды. Ещё немного, и она начала бы засекать время, чтобы ставить всё новые и новые рекорды для книги Гинесса в сфере узнавания гистологических препаратов. Времени на разговоры о чём-то личном у них не было. По крайней мере, у Евы, Мирослав же не знал, чем себя занять, потому что все его знакомые сдавали экзамены и утонули в книжках, конспектах и распечатках. Какой толк от этих автоматов, когда ты не можешь разделить их с друзьями? Витя носился по отработкам, пытаясь допуститься до экзаменов. Лада, не познавшая ещё прелести студенчества и доживающая последний счастливый год, когда можно ещё не думать о ЕГЭ, пропала с радаров, пусть они и жили в одной квартире. Днями она была с подругами, а ночами сидела за компьютером и что-то рисовала. Мирослав очень скучал по Еве и начал после прогулок с Арли заходить в её любимое кафе. Его радовало, что туда можно с животными и его собачка не будет скучать на холоде. Пару раз в кафе он увидел Лизу… по ту сторону кассы, около кофемашины. Она варила кофе и взбивала молочную пенку под чутким руководством другого бариста. «Наверное, нашла подработку на каникулы», – подумал Мирослав. Та попросила его не говорить Еве о том, что он её видел, потому что она должна готовиться к экзаменам, и протянула стаканчик с вкусно пахнущим чаем. Портить отношения с лучшей подругой девушки, за пару месяцев ставшей для него всем миром, совсем не хотелось, поэтому Мира не стал задавать лишних вопросов. Хранить секреты он умел, хотя и хотел, чтобы между ним и Евой не было тайн. Но что поделать, если та хранит своё право на молчание и не рассказывает о том, что произошло с Ильёй Александровичем. В ответ у Мирослава появился ещё один небольшой безобидный секрет. Тоже связанный с биохимией.
Он вышел на улицу, вдохнул аромат ягодного чая, такой же он пил несколько дней назад, когда от нечего делать решил заглянуть к своим дедуле и бабуле. Деда не застал, потому что тот ушёл в баню буквально за несколько минут до прихода внука, но обнаружил на кухне Ларису Николаевну. Мирослав сделал глубокий вдох (хотя хотелось тут же сбежать), предвкушая, что же сейчас начнётся, но обе пожилые женщины уже устали читать нотации по поводу незачёта по биохимии, а кто же «та чертовка, вскружившая ему голову», они уже давно выяснили, поэтому Мира смог обойтись, что называется, малой кровью и обычными разговорами о природе и погоде.
– Лариса Николаевна, – начал он осторожно, потому что знал, что она не любит обсуждать свою работу вне стен института, – а уже известно, у какой группы какой преподаватель будет вести?
– Нет бы на каникулах отдохнуть и не думать об учёбе, – женщина посмеялась и отпила чай, – но да, известно, а что такое? – Казалось, её взглядом можно просвечивать людей вместо рентгеновских лучей.
– А вы не знаете, кто будет у пятнадцатой группы? В первом семестре у них вёл Илья Александрович Нечаев, – Мирославу стало неприятно от одного упоминания этого человека.
– Так ты же в семнадцатой, зачем тебе их группа? – Ей не было сложно ответить, но она наслаждалась тем, что может поворчать по-стариковски и никто ей ничего за это не сделает.
– У него там подружка… Ева Садовская… Я права? Учу её, хорошая девочка, – подала голос бабушка, стоявшая у раковины за мытьём своей кружки.
– Ну, бабуль… – он почувствовал себя первоклашкой. Вот они стоят с Евой и шушукаются на переменке, но к ним подбегают глупые одноклассники и начинают дразнить: «Тили-тили-тесто…»
– Не, ну раз подружка… – начала Лариса Николаевна, выдерживая драматичные паузы, – тогда конечно… конечно… – она коварно улыбнулась: – Не скажу. Мы же договаривались, никаких привилегий для друзей и родственников. Рит, чай обалденный, – обратилась она к своей подруге.
Мирославу пришлось рассказать этим двум пожилым женщинам о настоящих причинах своего неуда по биохимии. О своих подозрениях, что Илья Александрович не только ведёт себя непедагогично, но и позволяет себе со своими студентками слишком многое. О том, что Ева на самом деле самая умная студентка, которую он только встречал, что она может наизусть пересказать учебник биохимии, потому что, даже несмотря на то, что её валили каждую пару, не отчаивалась и училась. Конечно, уровень интеллекта измеряется не в умении запоминать, а потом воспроизводить большие объёмы информации и не в оценках, но Мирослав хотел всеми способами подчеркнуть, что к этой студентке относятся очень несправедливо. Его бабушка, которая вела у Евы физиологию, подтвердила слова внука о том, что та очень талантливая. Мира признался в том, что специально допускал глупые ошибки, чтобы ходить с Евой на отработки и провожать её после них, потому что как-то Илья Александрович осенью подкараулил студентку около института и теперь знает, где она живёт.
– К тому же, кажется, он спит с одной из своих студенток, со старостой группы Евы, и обещает ей за это экзамен «автоматом». Я поэтому и подумал, что этот преподаватель остался у них и во втором семестре. – Сложенный вчетверо листок со стихотворением Евы, который он всё время носил с собой, жёг ногу через карман на джинсах. Но этого было ничтожно мало, чтобы быть доказательством. Подумаешь, стихотворение. Подумаешь, из каждого слова сочится боль. Он понимал, что другие, даже его бабушка и Лариса Николаевна, могут сказать, что Ева всё придумала и эти несколько фраз в рифму совсем ничего не значат.
Обе женщины пребывали в состоянии шока от последней реплики, и некоторое время все трое сидели молча. Бабушка Мирослава знала, что её внук врать не может, но такое… и в их институте… Казалось, что подобное может быть только где-то далеко, в крупных городах, в Москве или Питере, но никак не у них под носом. Первой тишину прервала Лариса Николаевна.
– За свою подругу не переживай, у неё буду я, пришлось поменяться со Стерлинговой, как-то получилось, что мне досталась твоя группа, но не могу же я у тебя вести.
– Всё она может, просто не хочет, – улыбнулась бабушка Мирослава.
– Спасибо! – Мирослав был на седьмом небе от счастья, он знал, что Лариса Николаевна сможет объективно оценить Еву, и учебные проблемы той закончатся. Ему очень хотелось написать эту радостную новость Еве, но он не мог себе позволить, чтобы хоть кто-то в институте узнал о его знакомых с кафедры биохимии, даже она.
– Но ты особо не радуйся, или тебе так понравилось учиться у самой требовательной преподавательницы кафедры?
– Что не убивает… – улыбнулся он. Знали бы его одногруппники, какую свинью он им подкинул, тут же стал бы изгоем.
– Касаемо ситуации. Мне самой не нравится этот Нечаев, слишком много себе позволяет, да и Вика, – Вика была лаборанткой на кафедре, – рассказала мне о том, что как-то услышала шум в ассистентской, когда обходила кабинеты, чтобы закрыть их. Ассистентская была закрыта, а когда Вика отперла её, оттуда выбежала какая-то студентка. В слезах. В кабинете стоял Нечаев. Может, какой-то учебный момент. Мало, что ли, у нас рыдают? Мы, конечно, не кафедра фармакологии, но тоже из себя что-то представляем, – она попыталась разрядить атмосферу шуткой, но никому не было смешно. – Но почему они закрылись? – Женщина с горечью вздохнула. – Но, Мира, пойми, это очень сильные обвинения, а у нас нет никаких доказательств. И я не могу его выгнать с кафедры, потому что из-за его отца отправлюсь следом на улицу.
– А когда Вика видела их? – Ему казалось, что он улавливает один из концов головоломки, которую предстоит распутать.
– Помнишь, у нас конференция научная была? Туда ещё все наши преподаватели уйти должны были, и Нечаев в том числе. Я хорошо помню пустое место, которое ему держали. Вот тогда и было. Вика ещё опоздала, нашла меня и сказала, что он ей угрожал, якобы если кому-то расскажешь, все дела. Господи, так по-детски. Вроде серьёзный с виду молодой человек, а ведёт себя как ребёнок.
Мирослав вспомнил, что в тот день провозился в ветеринарке с Арли, а Ева тогда после пар отрабатывала ферменты. В его голове зазвучал её дрожащий голос, как будто она собиралась сказать что-то важное. Но потом осечка. Перевод темы. Пазл сошёлся. Той студенткой была она…
– А что, если мы найдём доказательства? – У Миры не было идей. Пока что. Но он знал, что должен что-то предпринять. Его не просили о помощи, но он чувствовал, что может что-то предпринять. Он обязан приложить все усилия для восстановления справедливости, которой и так слишком мало в нашем мире.
Арли прыгнула Мире на ногу и заскулила, вырывая из воспоминаний. Короткая шерсть грела хуже пуховика, да и допинга в виде горячего чая у неё не было. Они побрели в сторону дома, осторожно, стараясь не поскользнуться на льду. В свете фонарей кружились снежинки.
На следующий день Мирослав и Ева столкнулись на кафедре гистологии. До сессии оставалась ещё неделя, в которую всем группам поставили часы самостоятельной подготовки с препаратами. Встреча оказалась неожиданной для обоих. Ева должна была приехать только к экзаменам, а Мире не было нужды возвращаться на эту кафедру раньше времени. Но оба были рады, что ближайшие пару, а то и несколько часов смогут провести в приятной компании. Разговорившись, они узнали, что послужило причиной столь внезапной встречи. Ева была ответственнее всех своих одногруппников, вместе взятых, и решила в порыве альтруизма прийти пофоткать им стёклышки, хотя у самой была целая коллекция своих гистологических карточек и препаратов Мирослава на телефоне. К тому же ещё пара часов занятий с микроскопами никому бы не повредили. У Мирослава же половина одногруппников разъехалась по своим городам и ещё не вернулась, вторая же в панике учила мышцы, кости и учёных. Анатомия стояла первым экзаменом в зимнюю сессию, поэтому к ней готовились с большим рвением. Да и, по слухам, из-за гистологии ещё никого не отчисляли. В общем, до часов самоподготовки практически никому не было дела. Но всё же прийти на кафедру кто-то должен был, чтобы вся группа не осталась без изображений экзаменационных препаратов для подготовки. Все единогласно решили, что отправиться в институт должен Мира, не сдающий ни одного экзамена в эту сессию. Ради профилактики, чтобы не слишком радовался. Мирославу было несложно помочь им.
Они взяли из лаборантской наборы препаратов, расписались в специальном журнале и нашли свободную аудиторию. Из других групп тоже было немного желающих идти в институт, так что всё время в кабинете они были одни, не считая молодой преподавательницы, которая заглядывала узнать, есть ли у них какие-то вопросы. Их не было, а молодая женщина не собиралась навязывать своё общество без лишней необходимости. Ева и Мира сначала взяли один микроскоп на двоих, смотрели в него по очереди, тихо переговаривались о том, как проходили их каникулы. Их руки слегка соприкасались, от чего оба улыбались украдкой.
– Кажется, это митоз, – проронила невзначай Ева, когда смотрела препарат артерии, ответа она не ждала.
– Это мейоз, глупышка, – подыграл Мира, едва взглянув в микроскоп.
– Что?! Ты смотрел «Сумерки»?! – Её сердце растаяло.
– У меня есть младшая сестра, выбора не было. – На секунду он задумался, сколько же раз Лада проводила вампирскую экзекуцию над ним. – Третью часть мы с ней смотрели раз десять, наверное.
После этого разговора им пришлось взять второй микроскоп, потому что их время заканчивалось, в отличие от стопки коробочек с непросмотренными стёклами. Ответ на вопрос, зачем столько препаратов, никто не мог дать. Следующий час они провели молча. Звякали препараты, которые они закрепляли, тихо поскрипывали винты микроскопов, раздавался стук откладываемых коробочек. Когда закончили, уже стемнело. Мира проводил Еву домой. Та предложила зайти на чай, хотя на самом деле ей очень хотелось показать Мирославу Мармышку. Мира не смог отказать. Ему нравились не только собаки, а с этой кошечкой у них и вовсе случилась любовь с первого взгляда. Пока они пили чай, маленькая розовая предательница тихо посапывала у Миры на коленях. Ева почувствовала небольшой укол ревности и забыла о книжке с эпонимами, которую хотела подарить.
Через два дня они снова встретились на кафедре. Им оставалось отфотографировать ещё около полусотни препаратов, они знали, что не могут тратить напрасно время, но в холле всё же задержались, чтобы обменяться подарками на уже прошедший Новый год. Ева протянула коричневый «кирпичик», перетянутый красной лентой, и приняла подарочный пакет, на котором были нарисованы еноты. Она решила, что ни за что не выкинет его и не передарит кому-нибудь из друзей, даже если других подходящих пакетов не будет.
– Это что, «Преступление и наказание»? – пошутил Мира, когда понял, что внутри книга.
– Ну… почти… – ответила Ева, заглядывая в пакет.
Они сели на лавочку. Пока Мирослав пытался аккуратно освободить свой подарок из крафтовой бумаги, Ева достала из пакета забавного плюшевого енота в цилиндре и с моноклем, а затем и свой портрет. Она видела его не в первый раз, но у неё снова перехватило дыхание от восторга.
– Ничего себе… ты где её откопала? Я давно уже ищу что-то подобное, но всё время нет в наличии, – Мира удивлённо поднял глаза от книги на Еву.
– Секрет, – улыбнулась та, прижимая енота к себе, как будто ей было пять лет, и поспешно добавила: – Прости, что я сейчас не проявляю никаких эмоций, я так устала. Опять поспала всего лишь часа три, волнуюсь из-за экзаменов, но мне понравился твой подарок, а от портрета и тогда потеряла дар речи, и сейчас. – Она уже какой день была на грани, любая мелочь могла выбить её из колеи и отправить в нокаут. В такие моменты Еву настигало какое-то подобие паралича из-за собственной беспомощности, и она только и могла, что лежать на кровати, смотреть в потолок и чувствовать, как горячие слёзы затекают в уши. А потом всё так же резко прекращалось, как и началось, и Ева возвращалась к гистологии или написанию стихотворений.
– Ничего страшного, – Мира приобнял её за плечи. – Пойдём? У нас ещё много дел. – Ему не нужно было, чтобы Ева прыгала или улыбалась во все тридцать два зуба, было достаточно и того, что в её больших глазах вместо усталости появились искорки.
Чтобы поскорее закончить, Мирослав принёс сразу два микроскопа. Студентов было ещё меньше, чем в прошлый раз. Кафедра пустовала. Казалось, что даже преподаватели растворились. Стопка непросмотренных препаратов таяла на глазах, стрелки на часах замедлили свой ход, но не потому, что было скучно, а словно чтобы продлить момент. Мирослав показывал Еве некоторые стёкла на разных увеличениях, предварительно закрыв подписи рукой, чтобы проверить её. Хорошо, что время позволяло. Она ни разу не ошиблась, но всё ещё сомневалась, что достаточно хорошо готова к экзамену.
В понедельник должен был состояться их первый экзамен, начиналась сессия. Когда они на прощание обнимались у подъезда, то не грустили, потому что знали, что совсем скоро снова смогут увидеться. Мирослав пришёл домой и сразу же засел за эпонимы. На форзаце книги была надпись «Любителю артерии Лушки (Мирославу) от Евы. С Новым годом!» и небольшое сердечко. Спать Ева легла с енотом в обнимку, Мармышка мурлыкала у неё под боком, а со стены, находясь рядом с другими картинками и фотками, на них смотрел её портрет.