Непокорная

На следующий день, после того, как мои вещи были размещены в отведенных мне покоях, я решила осмотреть дворец. Холодный камень стен, строгие линии архитектуры – всё это отражало сущность самого Туркана: могущественного, но одинокого. Я бродила по залам, вглядываясь в картины, изучая старинные гобелены, стараясь понять душу этого человека, которого я теперь должна была контролировать.

Затем я вышла в сад. Солнечный свет пробивался сквозь листву, освещая изумрудную зелень газонов и разноцветные клумбы. Воздух был наполнен ароматом цветов, птицы пели свои песни... идиллия, которую я совсем не чувствовала. Я шла по дорожкам, размышляя о своем положении, о своей миссии, и о том, как лучше всего подступиться к Туркану.

И тогда я увидела их. Туркан и Дана Хатун. Они прогуливались по саду, точно так же, как и я – каждый в своих мыслях, но вместе. Их фигуры, освещенные солнечным светом, казались воплощением теплоты и гармонии. Той гармонии, которую я должна была разрушить.

— Госпожа, – чуть склонив голову, я обратилась к Дане Хатун, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно. Это был выверенный жест, ничего лишнего. Затем я повернулась к султану и также склонила голову. Формальность, дистанция – это были мои орудия в этой игре.

— Я рада тебя видеть, Миреле, – Дана вырвалась из объятий Туркана, подбежала ко мне и обняла. Её радость, её искренность были настолько яркими, что на мгновение я почувствовала укол совести. Мы могли бы стать подругами. Я видела это. Видела, как легко мы бы могли найти общий язык, как быстро мы бы стали близки. Но власть... она настолько запеленила мне глаза, затмила всё, что я больше не видела ничего, кроме своей цели.

Радость Даны не доставляла мне никакого удовольствия. Это была всего лишь иллюзия, мишура, которую я должна была убрать с пути. Я держала себя в руках, отвечая на объятия Даны холодной вежливостью, и снова закрылась в своём ледяном панцире.

День назад вечер, перед отъездом во дворец Туркана

Отец... его голос всегда звучал как тихий шепот, полный заботы и тревоги. Даже в этот раз, когда он пытался казаться строгим, в его голосе сквозила лишь любовь.

— Миреле, девочка моя, ты уверена, что тебе там будет место? – его слова прозвучали как мольба, как отчаянная попытка остановить меня от необратимого. Я знала, что он чувствует, что он видит во мне не ту Миреле, которую он когда-то знал, но он все еще надеялся, что во мне осталось хоть немного от его невинной девочки.

— Да, папа, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно. Но внутри все дрожало. Я ненавидела лгать ему, но я понимала, что не могу открыть ему правду. Он не поймет, он не примет меня такой, какая я есть сейчас. Я стала тем, кого он бы никогда не хотел видеть в своей дочери.

— Ты очень изменилась, Миреле, после того как Ас-Салих уехал, – он продолжал, его взгляд был проницательным, как всегда. — Ты стала внимательной и довольно жестокой. Я не видел тебя такой раньше. Да и Туркан теперь не мальчишка, стал серьезным.

Его слова были как гром среди ясного неба. Он видел, он замечал, как меня разъедает амбиции. Он видел, как меня меняет жажда власти. Но я не могла остановиться, я не могла вернуться. Мой путь был определен, и я должна была идти до конца.

— Ты много болтаешь, папа, – ответила я, стараясь отвлечь его внимание от своего внутреннего состояния. Но в этом голосе уже не было той нежности, той любви, которую он привык слышать. Я стала такой, какой должна была стать. Беспощадной и целеустремленной. — Да, я изменилась. Мне пришлось, папа. Мне пришлось, – в моем голосе прозвучала горечь, отголосок той боли, которую я несла в себе. Эта фраза была как признание, как оправдание. Я не просила у него прощения, я просто констатировала факт.

— Мне очень жаль, что я не та Миреле, которую ты любишь, – эти слова сорвались с моих губ против моей воли. На мгновение я позволила себе быть слабой, уязвимой. Но эта слабость длилась лишь одно мгновение. Я должна была оставаться сильной. Я не могла позволить себе сломаться сейчас, когда до цели оставался лишь шаг.

Я смотрела на него, и чувствовала, как внутри меня что-то сжимается от боли. Мне было жаль его, мне было жаль ту девочку, которой я когда-то была. Но сожаление – это роскошь, которую я не могла себе позволить.

Сейчас, дворец Туркан шаха

Туркан позвал меня прогуляться в сад, отправив Дану за какой-то редкой сладостью. Это показалось мне странным. Обычно он предпочитал общество своей невесты, а мои советы, как правило, он выслушивал в своих покоях. Но сейчас... его лицо было задумчивым, закрытым. Он явно что-то обдумывал.

Мы шли по дорожкам, он молчал, заставляя меня напрягаться. Каждый его шаг, каждый вздох казались мне значимыми. Я чувствовала, как на меня давит его молчание. Наконец, он заговорил, и его голос был спокойным, но в нём уже не было того тепла, которое он раньше мне показывал.

— Я подумал над вашими словами, но расследование не отменю, – произнёс он, его взгляд был прикован к земле.

— Будь так, ваше слово закон, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Внутри же я напряглась. Расследование означало угрозу моему плану. Мне придётся приложить массу усилий, чтобы не раскрыть себя. Мне придётся нанимать кого-то, чтобы поддерживать иллюзию виновности Вакилы, чтобы никто не узнал, что именно я подставила её. Мне придется играть в очень опасную игру.

— Я слышал, была убита служанка Айлет. Следов не нашли никаких. Это странно, верно? Кто мог её убить? Вакила? Нет, она не будет марать руки. Она сделала бы всё аккуратно, ювелирно, я бы даже сказал, – Туркан остановился, его взгляд стал проницательным. Он будто висел надо мной, изучая меня, проверяя меня. Мне стало не по себе.

— Вот вы, Миреле аль-Камал, могли бы замарать руки? – его вопрос был не вопросом, а утверждением.

Я напряглась. Моё сердце заколотилось быстрее. Я старалась сохранять спокойствие, но чувствовала, как пот выступает на моём лбу. Теперь он подозревает меня. Я должна была найти выход.

— Султан, я... я преданна вам. Убийство Айлет... это загадка, которая требует тщательного расследования. Я уверена, что правда будет найдена, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно.

— Конечно, Миреле. Но иногда люди скрываются за масками преданности, не так ли? Ведь даже самая преданная служанка может оказаться предательницей, — проговорил он, его взгляд не отрывался от моего лица. — Расследование должно продолжаться, Миреле. И я жду от вас помощи.

— Конечно, султан, я помогу вам, – ответила я, стараясь придать своему голосу как можно больше искренности. Внутри же меня бушевал ураган. Туркан играл со мной, и я знала это, но пока не могла понять, в чем заключается его игра. Я чувствовала себя как бабочка, приколотая булавкой к доске, и знала, что любой мой неверный шаг может стать для меня фатальным.

— И Миреле, давай согласимся друг друга называть не официально, – произнес он, его тон сменился на более мягкий, но в этом тепле чувствовался намек на опасность, как огонь, который может согреть, но и обжечь дотла.

Я удивилась, но кивнула. Это было неожиданно. После его обвинений, после его подозрительности, такое предложение казалось абсурдным. Но я понимала, что за этим что-то стоит. Возможно, это была попытка выведать у меня больше информации, возможно, это был очередной ход в его игре. Но я не могла отказать, я должна была идти по правилам, которые он задавал.

В душе моей забрезжил слабый лучик надежды. Если Туркан предлагает мне называть его по имени, это означает, что, несмотря на все его угрозы и подозрения, он все еще доверяет мне. Это давало мне шанс остаться невиновной в его глазах еще долго. Он, словно паук, обвил меня своей паутиной, и я должна была быть осторожной, чтобы не попасть в его ловушку.

Я улыбнулась, стараясь показать свою радость от его предложения, но в глубине души я чувствовала, как опасность сгущается вокруг меня.

— Хорошо, Туркан, – ответила я с улыбкой, — пусть будет так.

Вскоре к нам присоединилась Дана Хатун, ее смех, словно колокольчик, разнесся по саду, разбавляя тишину между мной и Турканом. Она присела рядом с нами, перебирая принесенные сладости, и ее хохот был настолько заразительным, что на мгновение я даже почувствовала, как уголки моих губ поднимаются в подобии улыбки. Но тут же все это исчезло, словно мираж.

— Какая-то нищинка просит милостыню у наших ворот во дворец, – проговорила Дана, продолжая смеяться, ее глаза блестели от веселья, – Говорит, что увидела свою знакомую вчера, как она заехала сюда. Сказала, ее зовут Керен.

Мое сердце пропустило удар, а сознание, словно под ударом молнии, перенеслось в прошлое, в 1247 год, когда я бежала из дворца. Передо мной, как на экране, мелькнули картины моего скитания по Израилю. Я помнила, как ночевала под открытым небом, как питалась объедками, как холод пронизывал меня до костей. Тогда, обессиленная и отчаявшаяся, я наткнулась на небольшой домик на окраине города. Добрая старуха, с добрыми, но печальными глазами, приютила меня на ночь, и именно она назвала меня Керен – "луч света". Она рассказала мне историю своей дочери, умершей от голода на дорогах Израиля, и эта история, словно кинжал, вонзилась в мое сердце. Тогда я была полна гнева, злобы на Ас-Салиха за то, что он игнорировал страдания своего народа, что позволял людям умирать от голода. Перед тем, как покинуть ее дом, я пообещала ей, что попытаюсь все исправить, что я не позволю таким страданиям повториться. Но старуха лишь посмеялась, её смех был полнён горечи, она не знала, что я, Миреле, живу при дворе.

И вот теперь, спустя годы, Керен, имя, которое я тогда получила, было у ворот дворца, и это имя, словно эхо из прошлого, заставило меня содрогнуться. Я помнила ту злобу, ту решимость, что владели мной тогда. И это имя — Керен, было напоминанием о том, кем я была когда-то, и кем я стала.

Слова Даны звучали для меня как приговор. Нищенка, пришедшая в поисках меня – как же она могла так необдуманно, так глупо поступить? Я знала, что она хотела мне помочь, что она беспокоится за меня, но она не понимала, какой опасности она подвергает меня.

В один миг прошлое столкнулось с настоящим, и я поняла, что моя жизнь, как никогда, висит на волоске. Туркан, конечно же, не мог ничего не знать. Эта новость была словно обухом по голове. И теперь я должна была действовать.

— Я хочу посмотреть на нее. И поговорить с ней, – произнесла я, мой голос звучал твердо, не оставляя места для возражений. Внутри меня все кричало о необходимости увидеть старуху, оценить степень угрозы, которую она представляет, и, если понадобится, уничтожить ее. Но внешне я сохраняла спокойствие, как змея перед прыжком.

— Бросьте, Миреле, я сказала, чтоб ее выгнали. Она портит нашу веселую ауру дворца, — воскликнула Дана, махнув рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Она грязная, в лохмотьях, а наш дворец красивый и статный.

Я не стала терпеть ее легкомыслие, мой взгляд стал ледяным, и, прервав ее, я повторила:

— Я хочу поговорить с ней, – мои слова звучали, как приказ, и в них не было места для дальнейших возражений.

Туркан, наблюдавший за нами со стороны, увидел во мне то упорство, которое всегда привлекало его внимание. Он, словно хищник, ожидающий момента для нападения, изучал каждое мое движение, каждое мое слово.

— Миреле, раз вы хотите, то конечно, — проговорил он, в его голосе не было ни тени сомнения. Он словно ждал этого момента, ждал, как я поведу себя.

Дана, немного опешив от моей реакции, странно на меня посмотрела, но ничего не сказала. Она не понимала, что происходит, но ее веселье как ветром сдуло. Она, словно ребенок, столкнувшийся с чем-то непонятным и пугающим, замолчала.

Я, воспользовавшись моментом, попросила Туркана и Дану не идти со мной, сославшись на то, что разговор может быть долгим и утомительным. Они, хоть и с удивлением, но согласились.

И вот я, переступив через порог дворца, вышла за ворота. И передо мной, словно призрак из прошлого, стояла она. Старая, изможденная, но в то же время такая знакомая. Старуха, которая когда-то дала мне имя Керен, та, которая, приютила меня на ночь, та, с которой я делилась своими мыслями о справедливости и о мести. Я видела в ее глазах не страх, а тревогу за меня, беспокойство за судьбу той, кого она когда-то назвала лучом света.

Я смотрела на нее, и в сердце моем боролись два чувства: желание защитить ее и желание заставить ее замолчать навсегда. Мои планы были под угрозой, моя жизнь была под угрозой, и передо мной стоял выбор, который я должна была сделать. И я, со стальной решимостью, была готова к этому выбору.