Часть 4
Прошла неделя с тех пор, как Аксель оказалась в Энканто и попала под крыло семьи Мадригаль. Девушка довольно быстро обжилась в общине, люди, которые по началу не испытывали к ней доверия, поняли, что она совершенно не опасна, и приняли её, поскольку эмпатия и желание помочь нуждающемуся были у местных развиты очень хорошо.
Аксель впитывала знания об окружающем её мире как губка, она будто бы была пустым бездонным сосудом, в который можно было положить что угодно и в любых количествах. Под руководством Джульеты девушка заново научилась готовить и очень полюбила это занятие, пусть и приноровилась она быстро, оставлять её на кухне без присмотра всё равно боялись. Также она очень сблизилась с Антонио и часто бывала с ним в его комнате, поскольку ей очень нравились животные, особенно крупные хищники, вроде леопарда, который всегда был верным спутником мальчика. Аксель видела все словно в первый раз, все было ей любопытно и интересно, она ходила гулять в сады с Исабелой, каждое растение и живое существо, которых она видела, вызывали у неё восторг от того, что природа смогла создать такую красоту. Но больше всего девушку, конечно, впечатляла магия, хотя в то же время она казалась ей вполне естественным явлением, и всё же она без устали могла расспрашивать членов семьи Мадригаль об их способностях, кроме, пожалуй, Бруно. Он слегка пугал её своей почти параноидальной назойливостью, несколько раз предлагал заглянуть в её будущее, но Аксель наотрез отказывалась, боясь запутаться ещё больше, ведь если не знаешь собственного прошлого, зачем вообще знать будущее.
Семья вполне с удовольствием опекала девушку, с ней обращались, как с хрустальной вазой, хотя это, по сути, не требовалось. Она не была беспомощной, все базовые вещи, который знал любой ребенок, она так же знала на уровне мышечной памяти, у неё даже проскакивали какие-то рефлекторные действия, которые явно отсылали к её прошлому. Она качала головой и бёдрами, чувствовала желание начать танцевать, когда слышала музыку, она не помнила ни одного конкретного танцевального движения, но тело их знало. Девушка жила в одной комнате с Мирабель, и хранительница заметила, что Аксель слегка покачивается, лёжа на боку, когда засыпает, и спит в позе эмбриона, обнимая длинную подушку цилиндрической формы. Однажды Пепа что-то рассказывала, активно жестикулируя, Аксель проходила мимо и резко закрыла руками лицо и голову, когда руки эмоциональной женщины взметнулись вверх. Члены семьи это заметили и поняли, что судя по всему девушка когда-то могла пережить что-то плохое, и теперь рефлекторно закрывается от чужих резких движений.
Сама Аксель совершенно не понимала природу своих реакций и рефлексов, они вгоняли её в замешательство, она буквально не знала саму себя. Иногда осознание этого факта приходило к ней внезапно и будто ударяло кувалдой по голове, в которой мутным водоворотом крутились вопросы: «Каким было моё прошлое?», «Откуда я?», «Какая я?», «Кто я?». В такие моменты девушку охватывала настоящая паника, знать, что она прожила целую жизнь, но не помнить абсолютно ничего - это нагоняло на неё ужас. Пусть дом и был большой, но просто взять и забиться в какой-нибудь угол, чтобы побыть наедине с собой, было почти невозможно, сам дом по сути был живой, а в те моменты абсолютной потерянности Аксель крайне нуждалась в одиночестве и каком-то месте, где она могла бы пережить накатившие на неё эмоции.
И вот это случилось снова, было около девяти часов вечера, большая часть семьи разошлась по комнатам после ужина, Аксель уговорила всех оставить уборку в столовой и посуду на ней, ведь она хотела хоть чем-то отплатить семье за то, что та её приютила. Девушка уже дрожащими руками домывала последнюю тарелку и, наконец, поставив её на полку, она метнулась к углу между зашторенными окном и дверью в кладовую, прижалась спиной к стене, рвано и часто дыша, сползла на пол, сгорбилась и спрятала лицо в согнутых коленях. Во время первой такой истерики Касита подняла на уши всё семейство, и Аксель попросила больше так не делать и не беспокоить их, поэтому дом лишь проскрипел дверцей шкафа, куда девушка складывала посуду, закрывая его, и кухня погрузилась в почти гробовую тишину, нарушаемую лишь сдавленным мычанием из темного угла, едва освещаемого почти догоревшей свечой в лампе, что стояла на углу каменной столешницы.
Девушке не нравилось плакать, в такие моменты она чувствовала себя ужасно, тугой комок болезненно сдавливал её горло, когда она пыталась сдержать слёзы, но они рвались наружу вместе с криком, который ей всё же удавалось сдерживать, ведь она не хотела никого беспокоить и тяготить. Мысли хаотично метались в голове, она хотела домой, но не знала, где её дом, и есть ли он вообще, хотела вспомнить свою семью, если она вообще была, хотела вспомнить хоть что-то о себе, ждала хотя бы малейшего секундного проблеска, за который могла бы ухватиться, как за спасительную соломинку во всём этом хаосе, в котором она оказалась.
Стискивая зубы и сжимая в кулаках ткань юбки, которая медленно пропитывалась крупными горячими слезами, Аксель была один на один со всепоглощающим отчаянием, по крайней мере, она так думала. До её ушей донесся скрип ножек стула о плиточный пол в столовой, и она еще больше вжалась в угол, будто пытаясь слиться с ним и надеясь, что её не заметят.
— Аксель? Что с тобой? — донеслось со стороны прохода, отделяющего столовую от кухни, — Ты в порядке? — вошедшему хватило нескольких шагов, чтобы пересечь кухню и присесть на одно колено рядом с девушкой, её руку осторожно накрыла тёплая ладонь.
Девушка, шмыгнув носом, подняла голову. Перед ней был Камило, его большие оливкового цвета глаза смотрели на неё с беспокойством, брови были сдвинуты «домиком» к переносице.
— Что случилось, почему ты плачешь? Поранилась?
— Нет, все нормально, — Аксель шумно сглотнула, выпрямляясь и вытирая свободной рукой слёзы с щёк, — Что ты тут делаешь, я думала, все ушли спать..
— Ну, я тот ещё полуночник, если честно, а вообще я хотел стащить из кладовой что-нибудь вкусное, но раз наша загадочная гостья грустит, еда подождет, — парень протянул руку и взял со столешницы лампу, после чего плюхнулся рядом с девушкой, сгибая свои длинные ноги, и поставил лампу на пол перед собой.
— Я не грущу, — сказала Аксель, буравя взглядом слабо колышущееся пламя свечи, отражавшееся в её глазах.
— Да ну? Значит, мыла посуду и просто водой облилась? — Камило кивнул на пятно на юбке.
Девушка повернула к юноше голову, тяжело и рвано вздохнула и тихо произнесла:
— Иногда, как сейчас, я внезапно осознаю, что, не знаю, кто я. Это очень страшно.
— Я знаю. И отлично тебя понимаю.
— Ты тоже терял память? — девушка скептически изогнула бровь.
— Нет, но в моей жизни тоже был период, когда я совершенно себя не понимал, мне тоже казалось, что я не знаю, кто я на самом деле, — произнес Камило, смотря в пол и теребя в пальцах край ярко-желтого пончо.
— И как ты с этим справился?
— Если честно, я сам не до конца понял. Наверное, я просто вырос, и в моей голове всё само встало на свои места, — на секунду парень задумался, — Ну и поддержка семьи помогла, конечно. Я не понимаю твои чувства на все сто процентов, но всё же знаю их, и получше других, и знаю, что в одиночку всё это пережить очень тяжело, мне в большой любящей семье было трудно, а каково тебе, я и представить не могу, — Камило повернул корпус к девушке и взял её за руку, — Но ты не обязана справляться с этим в одиночку, ты не одна, наша семья уже успела тебя полюбить. Возможно, ты не хочешь никого грузить своими переживаниями, но как по мне, лучше, когда есть кто-то, кто тебя понимает, и с кем ты можешь поговорить.
— Спасибо. Правда, я очень ценю вашу семью, и, думаю, мне нужно было всё это услышать, — Аксель улыбнулась, легонько сжав ладонь юноши, — Но у меня вопрос.. Почему это вообще случилось с тобой? Ну, почему ты чувствовал себя так, будто не знаешь, кто ты?
— Ты ведь ещё не была в моей комнате? — спросил Камило, отодвигая лампу ногой.
— Нет.
— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — парень поднялся, потянув Аксель за собой и, не отпуская её руки, повел наверх.
Светящаяся дверь с портретом Камило легко распахнулась, впуская его и девушку внутрь комнаты. Она была не такая большая, как у большинства членов семьи, и выглядела вполне обычно, большая кровать, несколько шкафов, стол и прочая мебель, единственное, что выдавало в ней кусочек магии, это зеркала. Самая большая стена в комнате была от пола до потолка завешана зеркалами самых разных форм и размеров, и в каждом из них были отражения людей, живущих в Энканто.
— Ты ведь знаешь о моей способности?
— Да, ты можешь принимать облик других людей, — Аксель медленно шла вдоль стены, вглядываясь в подвижные отражения разных людей.
— Только тех людей, которых я лично видел, — парень шел следом за девушкой, — В детстве мне было ужасно весело притворяться кем-то другим, перевоплощался раз по сто в день, наверное. Со временем моей способности нашли применение, я начал помогать людям. Не хватало роста, чтобы что-то достать? Становился кем-то нужного роста. Молодая мать смертельно устала? Я сидел с её ребенком, приняв её обличье, — Камило вместе с девушкой остановился у места, где висело последнее зеркало, в котором было отражение Аксель, — Оно появилось в тот день, когда мы нашли тебя. Видимо, комната сама создаёт новые зеркала, когда я встречаю нового человека.
— А они тебя, ну, не напрягают? Они все будто постоянно за тобой наблюдают, — девушка протянула руку и коснулась ободка своего зеркала: он был из старого, местами почерневшего, металла с мелкими царапинами.
— С возрастом я привык, но был период, когда они начали выводить меня из себя. Когда мне было 16, я пережил, как сказала мама, «подростковый кризис». Тогда мне и начало казаться, что я потерял себя. Я так часто менял маски, что мне стало сложно смотреть на свое собственное отражение, человек в нём казался мне совершенно чужим. Были дни, когда я перевоплощался в кого-то и наотрез отказывался принимать своё обличье, в другие, наоборот, запирался в комнате, не желая становиться кем-то другим, — Камило обошел девушку, открыл деревянный шкаф, вытащил с верхней полки что-то, завёрнутое в плотное тканевое полотно, положил на пол, и сел, скрестив ноги, — В один из таких дней я сделал это, — юноша развернул полотно, и в нём оказались три разных разбитых зеркала.
Аксель опустилась на пол напротив парня, протягивая руку и касаясь подушечками пальцев разбитого стекла. Она пыталась понять, прочувствовать, каково это, постоянно становиться кем-то другим, влезать в шкуру того, кого можешь совсем не знать, смотреть в зеркале на себя, и в то же время на кого-то другого. Ей казалось, что от этого даже можно сойти с ума.
— Родные не знают о них, я их спрятал и никому не сказал, раны на руках вылечил, стащив что-то с кухни, пока тетя Джульета не видела, — парень потер костяшки пальцев, вспоминая тот день, — Наверное, тогда я ненавидел всех и себя самого, путался в чужих лицах, а когда смотрел на свое отражение, думал «А это точно я? Кто я на самом деле?», боялся, что в какой-то момент со всеми этими перевоплощениями забуду самого себя и застряну в чужом теле. Семья на время запретила мне перевоплощаться, я несколько месяцев почти что заново учился воспринимать и ощущать себя. Я повзрослел и всё встало на свои места, — заключил Камило, поднимая взгляд на девушку.
Аксель смотрела на разбитое зеркало, в крупных и мелких осколках она видела своё отражение, где-то искривлённое, где-то такое маленькое, что его нельзя было рассмотреть.
— Сейчас я чувствую себя этим зеркалом. Разбитым на тысячи осколков, от которого остался только ободок и крошечный кусочек стекла - моё имя. Я хочу найти остальные осколки и превратить их в это, — девушка подняла голову и взглянула на целое зеркало, висящее на стене, из которого на неё смотрело её собственное, слегка улыбающееся, отражение.
— Я уверен, ты сможешь. Моя семья хочет помочь тебе, я хочу помочь тебе. Мы найдем способ вернуть твои воспоминания.
Аксель тихо вздохнула и посмотрела на юношу, его губы были растянуты в доброй искренней улыбке, взгляд девушки едва заметно проскользнул по его густым волосам, что были похожи на маленькие пружинки, по вздёрнутому кончику носа, она только сейчас смогла заметить, что у него есть веснушки. В голове промелькнула мысль: «Он красивый».
— Ладно, хватит о грустном, — парень завернул зеркала обратно в полотно, поднялся, убрал их обратно в шкаф и развернулся к Аксель, уперев руки в бока, — Я считаю, нам надо развеяться.
— Развеяться? — переспросила Аксель, изгибая бровь и улыбаясь уголком губ, тоже поднявшись на ноги.
— У нас есть одно клёвое местечко, пойдем, — парень почти вприпрыжку подошел к двери, открыл её и немного наклонился, улыбаясь и указывая рукой на выход из комнаты.
На улице было тепло и комфортно, редко дул легкий ветерок, улочки городка освещали свечи в лампах, подвешенных под козырьками крыш маленьких домов. Людей было мало, большинство либо сами уже спали, либо укладывали своих детей.
Камило, в явно приподнятом настроении, вышагивал по каменной кладке на своих длинных ногах, как на ходулях, Аксель не отставала, хоть она и едва доставала парню до плеча, ходила она быстро.
Наконец, юноша остановился у двухэтажного здания с террасой, что стояло у площади. На террасе были столы, за которыми сидели люди, и помоложе и постарше, ели арепасы, эмпанады и печеную кукурузу, и периодически делали глотки неизвестных девушке напитков из кружек и стопок. За деревянной дверью горел свет, в проеме под ней мелькали тени, были слышны голоса, смех и музыка.
Камило открыл для девушки дверь и вошел внутрь здания вслед за ней. Юноша привел девушку в бар: вдоль стен стояли столы, большинство были заняты, за барной стойкой сидели несколько мужчин, высокий широкоплечий бармен с черной бородой и усами разливал напитки, на небольшой сцене сидели музыканты, исполнявшие красивую и веселую песню. Парень проводил Аксель к свободному столику и уже развернулся по направлению к барной стойке, но остановился:
— Погоди, а тебе можно пить?
— Не знаю, — девушка улыбнулась и пожала плечами, — Я не помню, сколько мне лет, забыл?
— Ну, думаю ты точно совершеннолетняя, — усмехнулся Камило.
— Да ну, и сколько ты мне дашь на вид? — Аксель наклонилась к поверхности стола, улыбаясь и слегка щурясь.
Парень поджал губы, скользя по девушке взглядом, у него было немного возможностей хорошо её рассмотреть: её кожа была очень светлой, совершенно нетипичной для местного колорита, светло-зеленые глаза, большие и круглые, узкий рот был обрамлён аккуратными, не слишком полными губами, слегка вздёрнутый нос, ресницы и брови были ещё светлее слегка вьющихся русых волос, струящихся по спине и плечам, что были длиной до лопаток. В голове Камило промелькнула мысль: «Она красивая». Аксель объективно выглядела молодо, ей спокойно можно было дать и 16, но парень решил сделать ставку на то, что она немного моложе него:
— Больше 23 точно не дам, — юноша снова растянул губы в улыбке и отправился к бару, вскоре вернувшись с четырьмя бутылками из темного стекла, которые поставил на стол.
— Что это? — Аксель взяла одну бутылку и поднесла её к носу, вдохнув сладковато-пряный запах напитка.
— Называется чампус. Я сам не уверен, из чего он сделан, но он сладкий и вкусный, и от него почти не пьянеешь, — парень подмигнул и сделал щедрый глоток из бутылки.
Они прикончили 4 бутылки чампуса меньше, чем за час, смеясь и болтая обо всём на свете, хотя это довольно грубо сказано, ведь «свет» буквально ограничивался для Аксель горами, что окружали Энканто. Это было редкостью, но Камило больше слушал, чем говорил, он знал, что девушке хочется говорить, видел это по блеску в её глазах, а она просто рассказывала о том, как сильно ей нравятся манго, чурросы с карамельной начинкой и сладкий ягодный чай с молоком, что, по непонятной ей причине, её так любят дети и животные, чему она хотела бы научиться, к примеру, играть на гитаре, юноша даже предложил научить её, на что она с радостью согласилась. Всё, о чем говорила Аксель, было для неё уже большой частью огромного нового мира, исполненного чудес, а для Камило таким обыденным, но настолько искренняя, даже немного наивная, радость от совершенно простых, для него, и таких важных, для неё, вещей, была для парня словно глотком свежего воздуха.
Ночь всё сгущалась, бар вскоре должен был закрыться, большая часть пожилых горожан уже разошлись по домам, музыканты убрали инструменты и решили акапельно исполнить, последнюю на этот вечер, песню, которую гитарист услышал ещё очень давно от друга своего отца, который путешествовал за море.
The Longest Johns - Wellerman
Посетители бара с удовольствием слушали непривычную для их слуха песню, Камило качал головой в такт, и вдруг боковым зрением заметил, что Аксель, вертевшая в руках пустую бутылку, шевелила губами, молча подпевая песне. Она явно делала это неосознанно, её губы помнили эту песню, а она сама нет, поэтому даже не заметила, как начала беззвучно подпевать. Парень не стал её отвлекать, просто слушал корабельную песню, смотря на девушку.
Домой они вернулись ближе к полуночи, Касита встретила их радостным постукиванием плит на арке главного входа:
— Касита, тише, ты всех разбудишь, — Камило приложил палец к губам, заходя во внутренний дворик.
— Надеюсь, я не разбужу Мирабель, — прошептала Аксель, поднимаясь за парнем по лестнице к их комнатам.
— Не волнуйся, она крепко спит, — произнес юноша, останавливаясь у двери кузины.
— Спасибо тебе за вечер, и за всё, что ты сказал. Мне правда намного лучше, — девушка улыбнулась, накрыв ладонью дверную ручку.
— Не за что, я.. — парень осекся, улыбнувшись уголком губ, — Я был рад провести с тобой время.
Светлые губы Аксель растянулись в легкой улыбке, в уголках глаз появились маленькие морщинки, они стояли посреди коридора и смотрели друг на друга, как вдруг девушка прошептала: «Добрых снов» и тихо скрылась за дверью. Камило был уверен, что они обнимутся, для него это было привычно и нормально, с возрастом он стал значительно тактильнее, чем в подростковом возрасте, но в то же время он осознавал, что девушка могла бы не понять этого жеста с его стороны, или вовсе испугаться, поэтому он развернулся и направился к своей комнате.