Соседи или квартира потерянных

        По всей улице ленивым вуалевым шлейфом разливался вечерний парфюм, тонко сплетённый из запахов раскидистой ели, молочно-сладкого кофе и пряной выпечки. Вездесущие гирлянды и лампионы, коими были густо украшены витрины встречных магазинчиков и даже обочины дорог, пробудились с заходом солнца, обволакивая и маня поближе случайных путников. Я остановилась напротив одной из таких витрин, предлагающей мне воздушные праздничные украшения, и залюбовалась этой красотой с открытым ртом, словно малое дитя. Судорожно поискала кошелёк в пучинах сумки и сосчитала хранимые им купюры, чтобы убедиться, что их хватит хотя бы на одну небольшую гирлянду. Да, пусть праздники уже прошли, вся мишура вот-вот покинет свои воображаемые лоты, унося и спрятанную за пазухой корично-рождественскую сказку; пусть уже поздно что-то покупать, но навязчивое детское желание диктовало купить хоть одну блестящую вещицу. Купить и поселить в нашу тусклую и серую квартиру хоть дольку праздника, которого так и не состоялось. 

Парни вновь покинули меня на самобичевание, свалив в другой город. Без них я не праздновала вовсе да и не привыкла: в детском доме праздник не выходил за пределы моей комнаты. Так было и в этот раз: я заснула под какую-то заезженную американскую комедию, благополучно или не очень — это уж как посмотреть — проспав бой курантов. Скажем так, настроения не было от слова совсем, единственной усладой этого серого дня моей такой же серой жизни стали сладкие заначки парней, которые, впрочем, так и не избавили квартирный воздух и юную стылую кровь от тягучей меланхолии. Я определённо привязалась к шумным парням с их каждодневными шалостями. Тогда я поняла это особенно чётко, невольно вспоминая разные приятные и не очень моменты. К примеру, вспомнилось, как однажды мы всей толпой оттирали кухню от проделок Тэхёна, которому нежданно да негаданно в голову стукнуло сварить сгущёнку в домашних условиях. Осозналось в придачу, что ещё никто доселе не заботился обо мне так, как они. Парни строго следили за моей диетой, за принятием лекарств, наличием с собой ингалятора. Звонили периодически, что то ли умиляло, то ли бесило — неясно. Но порой я ловила себя на мысли, что даже это приторное «малышка» из уст Рави слышать было как-то по-особенному приятно.

Я всё же решилась купить гирлянду, отвалив за неё последние оставшиеся в худом кошелёчке деньги, и после столь кардинального в масштабах этого мятно-пряничного вечера решения путь домой лежал только и единственно пеший. Ни для кого не секрет, что зимой небо сливается с океанными глубинами быстрее обычного, и чем больше пропитывался иссиня-чёрной акварелью небосвод, тем сильнее наглел вольный холодный ветер, забирался колючими конечностями под платье, леденящей язвой оседая на коже. И что вообще меня заставило надеть платье в зимний день — загадка. Я попыталась ускорить шаг, чтобы быстрее уйти, укрыться от этих бесконечных лап в пустой и, кажется, не менее холодной квартире, но блуждающие мысли так убедительно рисовали в голове уютную домашнюю картину меня в мягком пледе и большой чашкой тёплого кофе в ладонях, что это не могло не завлекать, не туманить сознание бурлящим внутри предвкушением. На подходе к дому макушку даже озарила некая радость, но она забылась моментально, едва моему взору попалось окно квартиры, в котором... горел свет. Неужели я забыла выключить его утром? В квартире же меня встретила новая подозрительно-щемящая странность — запах еды. Еды, которую я не готовила. Скинув зимние сапоги, я уверенно да и вовсе без задней мысли пошла на плавно струящийся с кухни свет и охнула... Ведь по кухне порхали парни, увлечённые готовкой настолько, что не сразу заметили моего присутствия. Первым это сделал Тэ.

— О, Рэй! — парень стиснул меня в объятиях.
— Сюрприз! — крикнули остальные в голос.
— Но вы же должны были вернуться ещё нескоро... — проговорила я растерянно, случайно роняя соскользнувшую с пальцев сумку на пол с громким хлопком.
— А ты нас не ждала, малышка? — о да, опять Рави.
Он подошёл ко мне, растянув хищную улыбку — или это всё-таки был оскал? — до самых ушей, и крепко обнял.
— Ух, холодная... — поморщился Воншик, наигранно стуча зубами и хватая себя за свои же плечи.

Следующим эстафету объятий принял Соно, робко заявивший, что привёз мне подарок, и с чувством выполненного долга передал воображаемую палочку возникшему передо мной Шин Хосоку. Я не успела вымолвить и слова, как оказалась в больших и нежных руках некогда лучшего друга, а сейчас, пожалуй, соседа и просто человека, который — возможно, намеренно, а возможно, и нет — умудрялся создавать внутри меня сумбур, заставлял теряться и не понимать. Не понимать в первую очередь себя и своих противоречивых чувств. Но в тот момент я почувствовала счастье. Счастье, наполняющее тело текучей нугой до краёв, отяжеляя или всё же... окрыляя? Этого я не знала. Я прижалась к Вонхо и уткнулась носом в сильную грудь, вдыхая смесь лимонно-мятного кондиционера, ноток пота, не отталкивающих, а наоборот, даже придающих некой мужественности, и этого извечного аромата жвачки... Он всегда ассоциировался именно с Хосоком.

— Ну всё-всё, голубки, хватит с вас, — засмеялся Воншик, хлопнул друга по плечу и совершил какие-то странные, непонятные нам манипуляции глазами, словно на что-то намекая.
— А мы решили раньше вернуться... — широко улыбнулся Тэ.
— Как можно раньше вернуться с концертов?
— Ну... Они не окупились. Пришло мало человек, поэтому мы провели всё быстро, — грустно пожал плечами Соно.
— Мы ещё не настолько популярны, даже можно сказать, что мало кто знает о нашей группе, поэтому этим всё и сказано, — спокойно проговорил Вонхо, но за спокойствием я чётко угадала детскую обиду.
— Ладно, хватит о грустном! — воодушевился Рави и хлопнул в ладони, указывая глазами на стол. — Присаживайтесь, хозяйка.
— Вай~, мой строптивый мальчик начал исправляться и становиться вежливым? — подыграла я Киму, со смешком усаживаясь за стол.

Парни всё-таки заставили меня соблюдать диету и нормально питаться, более того, это стало нравиться мне (особенно, если еду готовили именно парни). Мы сытно отужинали за бурными обсуждениями, хотя, если уж быть честной до конца, обсуждали только парни, а я лишь слушала с улыбкой на лице, невольно показывая еле заметные ямочки, в которые с невообразимым любопытством тыкал Тэхён. Когда с ужином было покончено окончательно, а посуда неряшливо сброшена в мойку с не самым ответственным обещанием отмыть всё завтра по причине массовой и чумной усталости, мы разошлись по комнатам.

Выкинув на диван разноцветные игрушки, многочисленные гирлянды и, в общем, украшения не только для ёлки, но и для всего дома, я посмотрела на небольшую коробочку в своих руках и на то, что лежало на диване. Моя маленькая гирляндочка определённо не шла ни в какое сравнение ни с одной из этих дорогих украшений. Мне подумалось, что её не стоит где-либо использовать вовсе... Я уже задумала совершить попытку спрятать свою покупку, как мою руку бесцеремонно перехватили, разворачивая и показывая «всея миру» эту маленькую прелесть.

— Не стоит, — проговорил Хосок, глядя на коробочку.
— Но зачем она, если есть столько всего намного красивее и лучше?
— Ты её купила за свои последние деньги?
И тут я в себя охнула. Откуда он знает? Впрочем, не получив ответа на свой вопрос, он продолжил:
— Можно её повесить у меня в комнате?

Улыбка расцвела на его лице, кажется, окрашивая этот вопрос в утверждающие тона. Я лишь пожала плечами и отвернулась, обращая своё внимание на то, как парни дружно украшают большую искусственную ёлку, которую до этого складывали. Взяла со столика фотоаппарат, чтобы запечатлеть всю эту красоту и тех непосед вместе с ней. Фотографии получились действительно замечательные.

В квартире слышались праздничные перезвоны музыки, вытекающей из телевизора мощным водопадным потоком. Пространство практически всецело захватила темнота, только маленькие уютные огонёчки гирлянд забирали у неё крохи принадлежащей по праву территории, окрашивая ту в свои яркие цвета. В руках покоились — хотя это громко сказано — большие тарелки с попкорном собственного приготовления. С ним была целая комедия: Тэхёна определённо нельзя пускать на кухню! Опустим безынтересные подробности.

Я сидела между Рави и Вонхо, чётко ощущая на себе напор этих больших парней. Нет, между ними не было никакой напряжённой атмосферы, но я чувствовала себя загнанным зверьком. Отчего-то в ту минуту меня мучили мысли о Хосоке. В голове не укладывалось... да ничего вообще там не укладывалось. Я не могла понять не то что его чувств. Я не могла понять даже собственных. Из рухнувшей лавины размышлений меня высвободила чья-то ладонь, осторожно переместившаяся на тонкое девичье плечо. Я почему-то сразу напряглась, нутром ощущая именно Хосока, но так и не смея повернуть голову в сторону нарушителя спокойствия. Тогда мне подумалось, мол, плевать. Пусть делает, что хочет. И он, словно почувствовав, прочитав, услышав — не знаю, какими методами телепатии Шин там пользуется, — приложил немного усилий, дабы прижать меня ближе. Ближе к себе. Внутри всполохнуло волнение, а горло стал методично и неспешно связывать прилипчивый кашель.

— Дыши глубоко, — прошептал мне на ухо Шин, пугая ещё сильнее.
Я знала, что сейчас на его лице расцвела ухмылка, что он наконец счёл себя победителем: ледышка позволила к себе притронуться, не жаля своим северным дыханием.
Хах, не обольщайся, Шин Хосок, я всего-навсего кое-что проверяю.

Этим вечером я как никогда поняла, как скучала по этим шумным парням, как они стали частью моей жизни, моей семьёй. Я поняла, что впустила их в своё сердце безвозвратно и, возможно, если нам придётся расстаться — это будет для меня безумно болезненно. Мы много смеялись и просто говорили по душам, рассказывая друг другу самое сокровенное. Я вновь почувствовала, как парит кровь по венам, как носится взбалмошным ребёнком, впервые за долгое время не обременённая той самой липкой и вязкой меланхолией, уже давно поселившейся незваным гостем в венах.

***

Итак, новая страница в небольшом рассказе начата: Ким Воншик — Рави. Спокойный, я бы даже сказала, меланхоличный мальчик вырос в суровых условиях: малоимущая семья, отец погиб, мать была вынуждена много работать, чтобы обеспечить сына и младшую дочь. Сам же Воншик подрабатывал с малого возраста, чтобы помогать матери, работающей столь много, что вскоре коварные болезни кинулись на ослабленное тело голодными волками, поражая организм медленно и расчётливо. Пока она не слегла со страшным диагнозом. Воншику пришлось тащить на своём горбу несовершеннолетнюю сестру, а самому перебиваться мелкими работами, плевав на учёбу. Но нет, мальчик-то всегда подавал большие надежды во всех аспектах учёбы. Ему приходилось и учиться, и работать, чтобы принести сестре хоть какие-то крохи, самому недоедая, недосыпая, недо... живая? Лишь бы сестрёнка была счастлива. Всё довольно банально и просто. А знаете, где ему приходилось работать? В подпольных бойцовских клубах, на таких же подпольных андеграундных выступлениях, куда однажды его притащил друг. И, пожалуй, за это он ему бесконечно и трепетно благодарен, потому что впоследствии Рави понял, что ему нравится музыка, ему нравится сочинять, ему нравится эта необузданность, крылатая свобода сцены и любовь в глазах слушателей. Именно тогда музыка помогла ему расстаться с опасной игрой, с опасным бойцовским клубом, из которого выбраться, не оплатив выход собственной жизнью, было почти невозможно. Если бы можно было сравнить Ким Воншика с бродячим уличным котом, то он уже потерял бы около половины своих жизней, а как мы все знаем, у котов их девять. А всё благодаря этим боям. Сколько было травм, сколько потерянной крови, сколько презрительных взглядов, сколько задолженных и потерянных денег — ведь не всегда бои были успешными, хоть Рави и славился своими сильными ударами и исключительной выносливостью. Да, он определённо был сильным бойцом, как духовно, морально, так и физически. Хочешь жить — сражайся, вот тебе и эволюция с её естественным отбором. Провалявшись несколько недель в больнице после того, как сказал своему «хозяину» об уходе, Воншик решил всерьёз взяться за учёбу и музыку. Бросать учёбу было поздно. Он решил доучиться в юридическом колледже, после чего поступить в высшее учебное заведение, но выбрав уже совсем другую колею — музыку. Он хотел быть композитором, создавать для себя, для кого-то музыку, хотел показать всю ту боль, всю явь мира во всех его грязных и ярких красках. Он стал агрессивным противником на андеграундной сцене в уже не просто подпольных концертах, а на сценах ночных клубов, где пользовался всеобщим вниманием девушек. Тогда-то и появился Рави — ярый противник всем рэперам, которые решились выступить, как и он, на сценах этих самых тухлых клубов. Он был ещё так молод, так юн, ему ещё не хватало многих качеств для того, чтобы выступать в действительно крутых клубах, где аудитория слушателей намного больше, где тебя могут заметить и продвинуть по этой долгой, опасной, но совершенно точно увлекательной лестнице под названием «слава и успех». Но нет, его всё же заметили, его оценили, ему дали брильянтовой цены шанс, предложив поступить в Корейский национальный университет искусств. И ведь после окончания колледжа Воншик поступил без каких-либо проблем. Поступил, сделав огромный рывок к своей мечте.

Что же насчёт его сестры? Та девчонка оказалась не менее одарённой. Она была весьма умна, демонстрируя свои прекрасные способности в олимпиадах и конкурсах, из-за чего ей также предложили место на бюджетной основе в одном из лучших университетов Южной Кореи, где она стала весьма успешной ученицей. И вышла замуж, даже несмотря на столь юный возраст. Воншик остался доволен её мужем: «Если тебе хорошо, то и мне тоже!»

Но всё же Ким один. Со смерти матери он окончательно убедился, как мир жесток. У сестры своя жизнь, ей был совсем ни к чему брат-разгильдяй, над которым она всегда подтрунивала и смеялась, считая каждый его выбор несерьёзным, детским и даже глупым. Коря за то, что оставил перспективу работы юристом, спал с девушками на одну ночь, так и не найдя достойной пары. В такие моменты она становилась безумно похожа на отца. Но что ж поделать, такова творческая натура: ему была нужна та муза, которая навсегда завладеет его сердцем и душой, заставляя вдохновляться собой бесконечно. И тогда такой музы не было.

Но вот однажды на его нелёгком жизненном пути встретился Шин Хосок. Такой же талантливый ученик университета искусств, который так притягивает к себе всеобщее внимания то ли своей необычной внешностью, то ли этой чеширской довольной улыбкой и безумным обаянием. Им пришлось вместе работать, вместе писать музыку к какому-то концерту, к какому-то празднику, после чего они и начали общаться. Вот это же судьба... Ну, а уж о присоединении Ким Тэхёна и Ю Соно не стоит и говорить. Эти два паренька вышли из детского дома, а таким детям, как принято считать в нашем миролюбивом и крайне дружелюбном обществе, нет путей в жизни. И никакие красивые голоса, накрывающие кожу мурашками, никогда бы и не помогли. Не спасли бы от участи, ожидавшей их за пределами детского дома. Но Фортуна всегда была непредсказуемой и фривольной дамой. Она делала, что считала нужным, и одним негаданным вечером одарила простых да обычных парней поцелуем в чело. Просто за красивые глазки. Или же... за красивую душу? И однажды некогда заметивший Рави известный в кругах рэперов и композиторов У Чихо или попросту для всех Зико предложил парням объединиться в группу и продюсировать их. Впрочем, только благодаря ему они начали успешный старт, выступая в дорогих клубах, набирая популярность, а после и путешествуя, пусть пока только в пределах Кореи.

И ведь действительно, каждый из них безумно талантливый. Но таланта всегда мало. Есть талант. А есть время и терпение. И только их тандем сплетает едва уловимый и скользкий путь. Путь к осуществлению мечты.

***

Комната, окрашенная мерцаниями разноцветных огоньков, селила внутри чувство некой... интимности, что ли, загадочности и хрупкого душевного равновесия. Тоненький палец щёлкал по мышке, перематывая новые фотографии своей «старой» и самой любимой жертвы. Пока мужская часть населения квартирки утопилась в тихой неизведанности, заполонившей всё от коридора и далее, единственная здешняя особа женского пола восседала на кухне, попивая чай с различными вкусностями да сладостями.

— И куда в тебя лезет? — послышался хриплый голос с порога.
— Тебе завидно? — сказала она, тут же закрывая вкладку, дабы не попасться с поличным.
— А не потолстеешь?
— А должна? И вообще, это неприлично — задавать такого рода вопросы девушке, — возмутилась она, при этом сохраняя безразличное выражение лица.
— Ну кушай-кушай, мне-то не жалко, просто не говори потом, как все девушки, что потолстела, — усмехнулся Хосок, пожимая плечами. 

Открыв холодильник, он вытащил с полки небольшую бутылочку холодной воды, которую тут же открыл и с неимоверной жадностью осушил. Осушил залпом и то ли показушно, то ли от изрывающей органы жажды сделал это столь страстно да пылко, что пару капель, искренне считая, что спаслись от страшной участи, побежали по подбородку к шее и ниже, после угодив в хитроумную и прочно сплетённую паутину, называемую жестокими человеками футболкой.

— Ну, ты многого не знаешь о моём теле и о том, что я делаю для того, чтобы соблюдать фигуру.
— Наверное, ты вообще не ешь. Хотя это факт, — сказал он, косо смотря на девушку. — Такая странная, как от обычной еды, так воротит, а сладости — горазд!
— Хосок, я нормально питаюсь, я сегодня три раза поела за день, хорошо поела.
— Ага, благодаря нам... — усмехнулся он, усаживаясь напротив.
— Ну ем же, какая уже разница с чьей помощью.
— По-моему, если я не ошибаюсь, тебе вообще противопоказаны конфеты по твоей диете, которую тебе назначили. И да, ты принимаешь весь тот перечень лекарств и витаминов? — указал он взглядом на холодильник, где висел листочек с напоминанием.
Девушка лишь кивнула, делая умный вид, словно чем-то катастрофически занята.
— Ты неисправима, Рэй, — тяжело вздохнул Шин, вставая с места. — И всё же, тебе также прописано заниматься спортом или просто делать зарядку, выходить на улицу и гулять на свежем воздухе хотя бы час.
— Хосок, ты мне не папочка, чтобы напоминать, что мне надо, а что нет, я, слава небесам, уже совершеннолетняя девочка, способная за себя постоять и решить.
— Я так и вижу, как из тебя самостоятельность так и прёт, — фыркнул он. — Я всего лишь хочу тебе помочь, Рэй. Ты мне не чужой человек.
— Ага, сама как-нибудь справлюсь, — разозлилась девушка, сказав последнюю фразу как можно тише.

Но всё-таки она метко и быстро достигла своего получателя.

Вонхо просто ушёл из помещения. Просто ушёл, оставив девушку в одиночестве. Она вновь погрязла в этих навязчивых мыслях о парне. Так глупо и противоречиво, она ненавидела себя за свою злость, за свои чувства, за то, как поступает с Шином и как поступает сама с собой, но не могла иначе. Ей было тошно. От противоречивости ли или от себя? Она, не задумываясь, выделила второй вариант, тут же скривив личико. Ведь жалость к себе она ненавидела равносильно. Отвратительно.

Тишина вокруг сгустилась, поглотив почти все живущие доселе звуки под квартирной кожей. Парни давно улеглись спать, лишь девушка до сих пор бодрствовала, напоминая о себе почти не слышимыми звуками льющейся воды и шорохом бархатистого полотенца, жадно испивающего влагу с нежного девичьего тела. Завернувшись в него, девушка вышла из ванной. Скинув с плеч мокрые волосы, она направилась по тёмному коридору с вытянутой рукой, чтобы ненароком не споткнуться или не наткнуться на что-то — чёрт знает, на что в этой чудной квартирке вообще можно наткнуться. Едва она ступила на порог собственной комнаты, как по глазам резанул сначала свет, а после чьё-то лицо, узнав которое, Рэй чертыхнулась вслух и сплюнула.

— Ну ты и долго, я уже заждался... — прохрипел Хосок, откладывая телефон в сторону. — Чего ругаешься?
— Испугал меня, вот и ругаюсь. Тебя вообще можно обидеть хоть одним словом? Вроде же поссорились, а ты опять как ни в чём не бывало пришёл ко мне... — сказала Рэй, складывая вещи в шкаф.
— Кхм, — парень посмотрел на внешний вид девушки, чуть закашлялся и опять схватил в руки телефон, делая крайне заинтересованный вид. — Я не обидчивый, Рэй, мне нравится выводить тебя из себя, — хмыкнул он. — А ты так и будешь ходить тут передо мной в одном полотенце, ничего не смущает?
— А должно? — изящно приподняла одну бровь Ли. — Это моя комната, а ты всего лишь друг-гей, — с глумливой улыбочкой пожала она плечами, мол, я — не я, и хата не моя.
— Кто? — вновь закашлялся Вонхо, приподнимаясь.
— Ну, ты же гей, — рассмеялась Рэй.
Она подошла к шкафу, взяла свою пижаму, намереваясь переодеться.
— Что тут такого, если ты увидишь женское тело? Это так круто иметь друга-гея, — девушка откровенно потешалась. — Тебя же всё равно не привлекает и не возбуждает женское тело. 

Рэй отвернулась и без тени смущения скинула полотенце и обнажила свой девичий стан с прекрасными формами. Вот тут-то Вонхо и выпал в осадок. Он то не являлся геем, его более чем возбуждало женское тело. В особенности тело девушки, которую он ещё прикрыто любил. Парень хотел было отвести глаза, только вот сначала, увы, его внутреннее любопытствующее «я» не позволяло этого сделать, но после, посчитав, что самообладание и здравый смысл обязаны взять верх над скотскими инстинктами — он ведь не неразумное животное, — всё же сдалось. Глаза метнулись куда-то в сторону, потерянно обшарпывая стены. Да уж, никогда ещё таких казусов в его жизни не было. Нет, девушки обнажались перед ним, более того, он занимался сексом, но чтобы... Эх, просто сейчас что-то помутилось, что-то перевернулось с ног на голову. Хотелось запечатлеть и оставить этот момент в своей памяти, хотелось опять взглянуть на тело Рэй, просмотреть и изучить каждый изгиб, но совесть не позволяла. Эта девчонка доведёт его молодое сердце до инфаркта. Она же лишь ухмыльнулась, абсолютно ни о чём не волнуясь. А чего ей стесняться? Она и так уже испорчена... Переодевшись-таки, она повернулась к парню и гордо вздёрнула носик.

— Видел?
— Что?
— Значит, видел. Ну как?

Она опять вогнала его в краску — отлично. Девушка рассмеялась, выключая свет. Чуть ли не перепрыгнув через парня, она улеглась на тёплую постель и сдалась накатывающему на усталое тело сну. Хрупкую талию обвили сильные мужские руки, прижимая к себе сильнее. Вот и опять чувство защищённости.

— Я же могу тебе доказать, что не гей. Например... поцеловать, — прошептал Хосок, обжигая ухо своим горячим дыханием.
Живот тут же скрутило, тут же невыносимо зажгло. Ещё и эти сильные руки... Чёрт.
— Ну давай, рискни, — усмехнулась Рэй, бросая вызов самой судьбе. 

И ведь парень не шутил, когда говорил насчёт поцелуя. Он ни разу не шутил, и теперь, когда разрешение, пусть размытое и едва различаемое, было получено, парень не мог упустить своего шанса. Он силой развернул к себе девушку и желанно впился в пухлые губы, чувствуя наконец этот вкус. Вкус её губ. Её вкус. Долгожданные и манящие губы. Он осторожно и невинно сминал их, боясь углубить или же просто — а так на самом деле и есть — зная, что она и не дала бы, не позволила, она всего лишь баловалась, дразнилась, как раньше, в детстве. И ведь правда, вскоре она чуть оттолкнула его, нажала маленькими ладошками на крепкую грудь и отвернулась. 

И тут пойми, восприняла она серьёзно этот поцелуй или же как шутку. А как Хосок сам воспринимает этот поцелуй? 

— Это ничего не меняет. То, что ты меня поцеловал, не отменяет того, что ты гей, — сказала тихо она, ошарашив Шина.
Вновь издевалась.
— В смысле? Обоснуй, почему я гей?
— Давай спать.

Ну вот что за нахалка, что за отвратительный характер, как её можно терпеть? И не докажешь, не вобьёшь в её красивую тёмную головку, что Хосок то не гей, а более чем натурал. Смех, да и только. Вредная девчонка. Вредная девчонка, которая так и манит к себе, заставляя приходить к ней в комнату, ночевать с ней и скромно, лишь урывочками... любить. Что, любить? Любить? И какой же именно любовью? Что же заставляло его приходить к ней в комнату, ночевать с ней, каждый раз натыкаясь на агрессию? Что заставляло так краснеть, когда она издевалась и подтрунивала? Что?.. Слишком много вопросов, на которые стоит найти ответы...

Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами.

М. И. Цветаева.