Тайны и переживания
Звонок на перемену прозвучал неожиданно. Ренесме вздрогнула, оторвавшись от тетради, где её ручка, сама того не осознавая, вывела ещё одно «Лиам» на полях. Она быстро захлопнула страницы, но не успела спрятать тетрадь — Эмма уже наклонялась над её плечом, хищно щуря карие глаза.
— Опять? — прошептала она, и в её голосе звучало что-то между восторгом и ужасом.
— Что «опять»? — Ренесме потянулась за рюкзаком, но Софи была быстрее. Она ловко выхватила тетрадь и отступила на шаг, развернув страницы к свету.
— Ого, — протянула она, водя пальцем по строчкам. — Это уже не просто имя. Это...
Ренесме вскочила, пытаясь отобрать тетрадь, но Софи ловко увернулась, высоко подняв руку.
— Это что, стихи? — Эмма заглянула через плечо Софи, и её брови поползли вверх.
Сердце Ренесме колотилось так сильно, что она слышала его в висках. Она не помнила, чтобы писала стихи. Но когда Софи медленно прочла первые строки, её тело окатило ледяным потом.
«Его глаза — как пепел после бури,
Как дым, что вьётся над потухшим днём...»
— Дай! — её голос прозвучал резче, чем должен был, выдавая все чувства.
Софи замолчала, но не отдавала тетрадь. Вместо этого она пристально посмотрела на Ренесме, и в её зелёных глазах мелькнуло что-то незнакомое.
— Ты влюбилась, — констатировала она. Не вопрос. Утверждение.
Ренесме схватила рюкзак и резко выдернула тетрадь из рук подруги.
— Это просто... строчки. Ничего особенного.
Но ложь висела в воздухе, густая и липкая, как смола.
Эмма переглянулась с Софи, и между ними пробежала немая договорённость.
— Ладно, — вздохнула Эмма, внезапно сдаваясь. — Но если он тебя обидит...
— Я сама разберусь, — Ренесме сунула тетрадь в рюкзак и застегнула молнию так резко, что ещё чуть-чуть, и собачка бы оторвалась.
Софи неожиданно рассмеялась.
— Ладно, ладно. Твои секреты — твои проблемы. Но если захочешь поговорить...
— Я знаю, — Ренесме улыбнулась, но губы дрожали.
Они вышли в коридор, где уже кипела жизнь: кто-то смеялся, кто-то спорил, кто-то торопливо дописывал конспект перед уроком. Ренесме шла между подругами, но мысли её были далеко.
Она не заметила, как они свернули за угол. Не заметила, как Эмма вдруг замерла.
Пока Софи не вцепилась ей в руку.
— Смотри, — прошептала она.
Ренесме подняла голову.
В дальнем конце коридора, у окна, стоял Лиам.
Он не видел их — его взгляд был устремлён куда-то за пределы школы, в серое небо, нависшее над городом. Его светлые волосы почти сливались с бледным светом, пробивающимся сквозь стекло, а пальцы медленно барабанили по подоконнику — тот самый ритм, который она уже узнавала.
Но сейчас в его позе было что-то... другое.
Напряжение.
Будто он ждал чего-то. Или кого-то.
— Пойдём, — Софи дёрнула её за рукав.
— Подожди, — Ренесме высвободила руку.
— Ты серьёзно? — Эмма зашипела. — Он выглядит, как...
— Как?
— Как будто сейчас кого-нибудь ударит.
Ренесме не ответила. Она уже шагала в его сторону. С каждым шагом её сердце стучало громче.
Он не поворачивался. Но когда она была в метре от него, его пальцы замерли.
— Ты всегда подкрадываешься сзади? — его голос был тихим, но в нём слышалась та самая хрипотца, от которой по спине пробегали мурашки.
— Я не подкрадывалась.
— Ага, — он наконец повернулся, и его серые глаза встретились с её. — Просто шла мимо.
Он улыбался, но в этой улыбке не было тепла.
— Ты сегодня не был на литературе, — сказала она, не зная, зачем.
— Занят был.
— Чем?
— Ты действительно хочешь знать?
Его взгляд стал тяжелее.
Ренесме почувствовала, как в горле пересыхает.
— Да.
Лиам замер. Потом медленно наклонился ближе, так близко, что его дыхание коснулось её уха.
— Тогда спроси меня сегодня. После уроков.
Он выпрямился и прошёл мимо, не дотронувшись до неё, но воздух вокруг будто сгустился от его присутствия.
Ренесме не оборачивалась. Но знала — он ждёт её ответа.
А она уже знала, что придёт.
Школа опустела.
Последние ученики давно разошлись, учителя закрылись в кабинетах, проверяя тетради, а коридоры погрузились в тишину, нарушаемую только скрипом половиц под её шагами.
Ренесме шла медленно, пальцы сжимая ремень рюкзака так сильно, что суставы побелели.
Поворот за угол. Тёмный коридор, где светильники мигали, будто вот-вот погаснут. И там, в конце...
Фигура.
Лиам стоял спиной к ней, его светлые волосы слабо отсвечивали в полумраке. Он не двигался.
— Ты пришла, — сказал он, не оборачиваясь.
— Ты просил.
— Я знал, что ты придёшь.
Он повернулся, и в его руке что-то блеснуло.
Нож?
Нет.
Старый ключ. Откуда он у него?
— Пойдём, — он кивнул к двери в конце коридора — той, что всегда была закрыта.
— Куда?
— Туда, где можно говорить.
Он вставил ключ в замок, повернул — щелчок прозвучал громко, как выстрел.
Дверь открылась. За ней — узкая лестница, ведущая вверх. На чердак.
Ренесме замерла.
— Куда мы идём?
— Туда, где нас не найдут.
Дверь со скрипом поддалась, открывая тёмный пролёт лестницы.
— Это не выглядит... безопасно, — Ренесме заколебалась.
— Боишься? — он приподнял бровь, но в его глазах не было насмешки.
— Нет. Просто не понимаю, зачем нам чердак, если можно было пойти в парк или хотя бы в пустой класс.
Лиам замер, затем медленно повернулся к ней.
— Потому что в парке нас могут увидеть твои друзья. Или учителя. Или просто кто-то из города, — его голос звучал тише. — А потом начнутся вопросы. Взгляды. Шёпот за спиной.
— И что?
— Я не хотел тебя смущать.
Ренесме фыркнула:
— А вот сидеть наедине в заброшенном помещении, куда никто не заходит, — это, по-твоему, не смущает?
Уголок его рта дрогнул.
— Когда ты так говоришь, это действительно звучит... странно.
— Гениальное осознание, — она скрестила руки, но не уходила.
Лиам вздохнул и отступил от двери, давая ей пространство.
— Ладно. Тогда давай просто прогуляемся. Без чердаков.
Но теперь уже Ренесме колеблется.
— А что... что ты вообще хотел сказать? Там, наверху?
Он смотрит на неё, и в серых глазах — что-то неуловимое.
— Что ты мне понравилась. И я хотел узнать тебя ближе. Без лишних глаз.
Ренесме чувствует, как жар поднимается к щекам, но улыбается:
— Ну, если цель — избежать смущения, то у тебя ужасный план.
Лиам смеётся — впервые за всё время. Звук глухой, тёплый, как горячий чай в холодное утро.
— Признаю. Но теперь ты знаешь правду.
— Правду о том, что ты мастер неуместных локаций для признаний?
— Именно, — он делает шаг назад, к лестнице. — Так что... мы всё ещё идём наверх?
Ренесме закатывает глаза, но делает шаг вперёд.
— Только потому, что теперь мне действительно интересно, что там.
И когда дверь закрывается за ними, она понимает:
Ей не страшно.
Потому что его плечо рядом — твёрдое, реальное, а в полумраке чердака его смех звучит так, будто это их маленькая тайна.
И, возможно, так оно и есть.
***
Джаспер
Я вошёл в школу, и сразу же воздух наполнился запахом бумаги, мела и человеческого пота. Флуоресцентные лампы жужжали над головой, их холодный свет отражался в линолеуме, вымытом до блеска.
— Кабинет Марии Хейл? — спросил я у первой же учительницы, попавшейся на пути.
Женщина с седыми волосами и очками на кончике носа вздрогнула, будто я возник из ниоткуда. Её сердце забилось чаще — испуг, любопытство, что-то ещё.
— Э-э... 214, второй этаж, — пробормотала она, нервно поправляя очки.
Я кивнул и двинулся дальше, игнорируя её растерянный взгляд.
Коридор был полон учеников. Они толпились у шкафчиков, смеялись, перебрасывались бумажными самолётиками. Но когда я проходил мимо, разговоры затихали. Шёпот плелся за мной по пятам:
— Кто это?
— Новый учитель?
— Боже, он выглядит как...
Я не стал слушать дальше.
Лестница на второй этаж скрипела под ногами. Где-то наверху звенел колокольчик, и толпа подростков хлынула мне навстречу. Они расступались, даже не понимая почему — просто инстинктивно, как трава перед ветром.
Дверь в кабинет 214 была приоткрыта.
Мария сидела за учительским столом, подперев ладонью подбородок. Перед ней лежала стопка альбомов, но её взгляд был устремлён в окно, куда-то далеко за пределы школы.
Тусклый солнечный свет падал на её лицо, подчёркивая бледность кожи, делая её почти прозрачной, но не заставлял её сверкать. Она была так погружена в свои мысли, что даже не заметила, как я вошёл.
Я постоял в дверях, наблюдая за ней. За тем, как её пальцы бессознательно мнут уголок чьего-то рисунка. За тенью тревоги в глазах.
— Ты потерялась в этом мире бумаг и оценок? — сказал я наконец.
Она вздрогнула, и её глаза резко сфокусировались на мне.
— Джаспер? Что ты...
— Пришёл проведать свою жену, — я подошёл ближе, положил ладонь на её плечо. — Ты выглядишь так, будто тебе нужно спасение.
Её губы дрогнули в улыбке, но в глазах оставалась тревога.
— Спасение от чего?
— От этого, — я провёл пальцем по стопке ученических работ. — От этих стен. От мыслей, которые не дают тебе покоя.
Она вздохнула и закрыла глаза.
— Я просто... думала о Ренесме.
Я наклонился ближе, вдыхая её аромат — холодный, как утренний туман, но с оттенком чего-то тёплого, живого.
— Она что-то скрывает, — прошептала Мария.
Я почувствовал, как её тревога перетекает в меня, острая, как лезвие.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил с ней?
Мария покачала головой.
— Нет. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной. Сейчас.
Её пальцы сжали мою руку, и я почувствовал, как её страх смешивается с чем-то ещё — с потребностью в близости, в защите.
Я оглянулся на дверь.
— Здесь?
— Здесь, — она потянула меня к себе.
И в этот момент где-то в коридоре засмеялись.
Мария вздохнула и отстранилась, но её глаза всё ещё говорили: Позже.
Я кивнул и помог ей собрать тетради, аккуратно складывая их в кожаную сумку. Её пальцы слегка дрожали, когда она застёгивала замок — я почувствовал это, едва коснувшись её руки.
— Готово? — спросил я, забирая сумку из её рук.
Она кивнула, поправила прядь волос и взглянула на меня. В её глазах всё ещё плавала та самая тревога, но теперь в них появилось и что-то другое — облегчение, что я здесь.
Мы вышли в коридор, где уже толпились ученики, спешащие домой. Они расступались перед нами, но на этот раз их шёпоты были громче:
— Это её муж?
— Вы видели его глаза?
— Они будто из одного фильма...
Мария сжала мою руку сильнее, и я почувствовал, как её раздражение прокатилось по моей коже, словно электрический разряд.
— Не обращай внимания, — прошептал я, проводя большим пальцем по её запястью.
Она вздохнула, но пальцы её расслабились.
Мы вышли на улицу, где осенний воздух был наполнен запахом опавших листьев и далёкого дождя.
— Ты приехал на моей машине? — спросила Мария, заметив «Астон Мартин» на парковке.
На твоей, — я улыбнулся. — Но ключи у меня.
Она покачала головой, но в уголках её губ дрогнула улыбка.
— Ты просто не хочешь признавать то, что моя машина тебе нравится больше своей.
— Может быть.
Я открыл ей дверь, и она села, устало откинувшись на сиденье. Когда я обошёл машину и устроился за рулём, она уже смотрела в окно, но её мысли явно были далеко.
— Расскажи, — сказал я, завёв двигатель.
Мария повернулась ко мне, её глаза в полумраке салона казались ещё глубже.
— Я думаю, что она влюблена, Джаспер.
Я почувствовал, как её тревога снова накрывает меня волной.
— В человека?
— Я не знаю. Скорее всего, мы же в школе, других вампиров здесь нет. Но что-то не так. Она скрывает, избегает разговоров...
Я провёл пальцем по её запястью, чувствуя под кожей трепетный ритм тревоги. Закрыл глаза, позволив своему дару растечься между нами — тёплым мёдом, густым и сладким, заполняя каждую трещинку её измученного сердца.
— Дыши, — прошептал я, прижимая её ладонь к тому месту, где когда-то билось моё сердце. Её пальцы дрогнули. — Вот так. Медленнее.
Мария вздохнула, и её плечи обмякли. Я чувствовал, как страх в ней тает, превращаясь в усталость — тяжёлую, но уже не такую острую.
— Я не могу просто наблюдать, — её голос звучал хрипло.
Я знал, что она имеет в виду. Если этот мальчик причинит Ренесме боль... Мои собственные пальцы непроизвольно сжались.
— Тогда он будет иметь дело с нами.
Обнял её крепче, впуская в себя её эмоции — все эти острые осколки страха, беспомощности, ярости. Принимал их, как когда-то принимал пули.
Она обмякла в моих руках, дыхание выровнялось.
— Ты украл весь мой гнев, — слабая улыбка в её голосе.
— Не украл. Перераспределил.
Я поцеловал её в макушку, вдыхая родной аромат.
Она закрыла глаза, прижавшись ко мне.
— Джаспер, поехали домой.
Долго уговаривать меня не пришлось.
Я нажал на газ, и машина плавно тронулась с места. В зеркале заднего вида мелькнуло здание школы, а затем исчезло за поворотом.
Но тревога Марии осталась со мной.
***
Я стоял на балконе, и холодный металл перил под моими пальцами напоминал мне о другом времени. О другой жизни.
Техас.
Я помню, как пахла земля после дождя — сыростью и свежескошенной травой. Помню, как солнце жгло мне шею, когда я впервые надел военную форму. Тогда я был просто мальчишкой, мечтавшим о славе. Не знавшим, что слава пахнет порохом и кровью.
Боль.
Она пришла внезапно, как всегда.
Один момент — я жив, сердце бьётся, в груди огонь. Следующий — холод, пустота, вечный голод.
Я помню первые месяцы после обращения, когда каждый вздох был пыткой, каждый запах — мучением.
Но потом...
Я закрыл глаза, и передо мной возник её образ. Мария.
Она появилась в моей жизни, как луч света в кромешной тьме. Помню, как впервые увидел её — немного растерянную посреди класса. Как её запах перебил все остальные — не просто кровь, а что-то большее. Что-то, что заставило моё мёртвое сердце сжаться.
Я научился любить заново. Научился чувствовать.
И теперь Ренесме влюбилась.
Я задумался.
Разве имею я право отнимать у неё это чувство? Это прекрасное, мучительное, восхитительное чувство, которое заставляет сердце биться чаще, а мир казаться ярче?
Но что, если...
Мои пальцы непроизвольно сжались.
Нет. Я не буду вмешиваться. Не стану тем, кто разрушает счастье своими страхами.
Но я буду наблюдать.
Буду стоять в тени, как сторож, как ангел-хранитель. Если этот мальчик причинит ей боль — он узнает, каким жестоким может быть бывший конфедерат.
А если это настоящее? Если это её шанс на счастье?
Я вздохнул и посмотрел на звёзды. Они мерцали так же, как и сто лет назад, когда я был человеком.
Может быть, любовь — это единственное, что остаётся неизменным, независимо от того, жив ты или мёртв.
Я почувствовал лёгкое прикосновение сзади. Мария.
— О чём думаешь? — её голос был тихим, как шёпот листьев.
— О том, что мы становимся сентиментальными стариками, —
улыбнулся я, оборачиваясь.
Она рассмеялась, и этот звук наполнил меня теплом.
— А если серьёзно?
Я притянул её к себе, чувствуя, как её тело прижимается к моему.
— Я думаю... что мы должны дать ей шанс. Шанс любить. Шанс ошибаться. Шанс быть счастливой.
Мария задумалась, её пальцы рисовали узоры на моей груди.
— А если...
— Если что-то пойдёт не так - мы будем рядом, — перебил я. — Как всегда.
Мы стояли так, слушая ночь, слушая тишину.
И где-то в ночи наша племянница мечтала о своём мальчике.
Пусть мечтает.
Я научен ценить мечты.
Ведь именно мечты делают нас живыми — даже таких, как мы.