ГЛАВА 10
839 год, Поднигородское княжество
Месяц березень
Повитуха вертелась то тут, то там, заготавливала воду для омывания младенца, отчитывала родильницу, чтобы уменьшить боль и чтобы ребёнок родился здоровым. В полутьме углов мерещились духи, перебирающие лапками с острыми когтями, — хорошо, что середина освещалась лучинами. Предбанник пах хвоей и васильком, и от этого запаха кружилась голова и тошнило. Душица утёрла взмокший лоб и наклонилась над пустой кадкой. Её всё-таки вырвало.
Бабка шептала наговоры, и от её свистящего шёпота, иногда переходившего в хриплые вскрики, гудела голова. Живот неумолимо тянуло и резало, и если бы не маковое молоко, Душица бы давно потеряла сознание. Хотя лучше не чувствовать совсем, как что-то — скорее, кто-то — жжёт и скребётся изнутри, а затем холодит, как сталь, принесённая с мороза. Душица всхлипнула, разлепила спёкшиеся губы:
— Б-больно...
— Больно, больно, — понимающие повторила повитуха, — а ты как хотела? Рожать — не лапти плести.
Она была ведьмой, эта старуха. Кому другому бы Волеслав не доверил свою женщину: только ведьма не станет проверять людей на чародейство и колдовство, а наоборот, подсобит.
Повитуха зажгла несколько скруток и окурила углы, обошла по кругу Душицу, обтёрла её щёки вонючей серой золой от трав и нарисовала на круглом животе какие-то угловатые знаки. Душица бросила умоляющий взгляд на Волеслава, протянула к нему руку, но повитуха без вопросов нахально вытолкала его за дверь, бросив короткое «кыш, папаша». Душица захныкала, пока низ живота не разрезала острая боль, и она впервые не закричала в полную силу.
...Неловко повалившись на одно колено в грязь, Волеслав вскочил, взъерошенный, оскорблённый и напуганный. Всё-таки он хотел лично убедиться, что с ребёнком ничего не сделают, а то и помочь, случись что. Когда-то в детстве его самого спасли от смерти — Волеслав почти задохнулся в животе у матери из-за обвития пуповины вокруг шеи. Отец его как раз и спас, пока нерасторопная повитуха причитала и отмаливала синюшного младенца.
И теперь Волеслав сидел под дверью и не знал, куда себя деть. Договориться с Навью последить за Душицей? Так у него нет лишних сил, нужно будет помочь новоиспечённой матери. Выгнали, как мальца из женской бани. Вот позорище.
Зоран тёрся неподалёку, в прилеске. Волеслав не знал, что именно движело его другом, простое любопытство или действительно желание поддержать? Однако он, как и обещал, под локти сопроводил Душицу до ведьминского сруба, а затем провёл и в баню.
Зоран окликнул его, привычным жестом подозвав присесть на опрокинутую с корнем берёзу. Волеслав покачал головой и сам подозвал друга к лавке сбоку от бани. Зоран развёл руками, но прошёл по узкой тропе к дому. Осмотрелся по-хозяйски и хлопнул по плечу Волеслава.
— Ну что, папаша, волнуешься? — осклабился он.
Волеслав дёрнул губами и сбросил чужую руку с плеча. А то по нему не видно, как переживает. Зоран хохотнул и хлопнул себя по колену. Заслышав крик из бани, он обернулся, а Волеслав беспокойно заёрзал и громко выдохнул.
— Да не переживай ты так, — начал его успокаивать Зоран. — И дитё будет здоровым, и жена твоя. Рядом с ведьмой попробуй умри, она и своё вернёт, и лишнего заберёт. Чего молчишь-то? Неправду говорю? Сам же для этого её нашёл. Рожать в глубине леса это тебе не на краю деревни Макоши молиться. Тут уж как природа решит, а боги лишь подсобить могут.
— Да заткнись ты, — сквозь зубы процедил Волеслав и пальцами надавил на виски. От чужой трескотни опять разболелась голова.
Волеслав вздохнул и, чтобы отвлечься, осмотрелся. Спереди дворик обнимала пока ещё голая берёзовая роща, а сзади наступал непроглядный хвойный лес. В березняк смотреть было приятнее, белый цвет хотя бы не нагонял тревогу, да и мерно качающиеся на ветру тонкие деревца успокаивали. Волеслав снова вздохнул.
Куда себя засунуть, чтобы перестали трястись руки и подкашиваться колени?
Прошло чуть больше лучины, когда крики в бане стихли, а дверь отворилась и из щели сверкнули два колючих чёрных глаза.
— Пройди, — проскрипела старуха.
Волеслав подскочил, почти отпихнул от себя Зорана, и тот едва устоял на ногах. Войти следом не решился.
Первое, что напугало Волеслава: в бане отчётливо пахло кровью. Но, заметив Душицу, переплетавшую косу мокрыми руками, успокоился. А рядом с ней, на лавке, стояла корзина, и ленты на ней шевелились от тряски.
Старуха изогнула губы и недовольно хмыкнула.
— Ну подойди хоть посмотри, каких красавцев твоя жёнушка в этот мир привела.
— К-красавцев? — уточнил Волеслав. — Там не один ребёнок?
Повитуха цыкнула, сама подняла увесистую корзину и передала Волеславу в руки, конечно, придержав снизу, иначе уронил бы ценную ношу.
Из корзины на Волеслава смотрели две пары глаз, опухших и маленьких. Детей положили на сено, укрытое поверх серым льняным отрезом. Волеслав не знал, что чувствует, отвращение к некрасивым младенцам или радость, что у него будет не только сын, но и дочь? Волеслав обернулся на старуху, выдавив улыбку, но тревога так измотала его, что он не мог сказать ни слова. Молча поставил корзину на стол, стараясь не обращать внимания, что тот перепачкан кровью и чем-то ещё, и метнулся к Душице, схватил за руки и расцеловал каждый палец, с нежностью заглядывая в осунувшееся бледное лицо, выражавшее только непомерную усталость.
Старуха подняла одного из детей, и в полутьме бани Волеслав успел заметить, что это девочка. Глазами старуха пробежала сверху вниз по ребёнку и цыкнула, покачав головой. Волеслав напрягся. Не будь повитуха ведьмой, так и внимания бы не обратил.
— Что там? — отрывисто спросил.
Старуха снова покачала головой и взяла в руки уже мальчика, и тот беспокойно захныкал, замахал ручками почти попав старухе по лицу.
— Непростые это дети, ох непростые...
Волеслав медленно поднялся, оглянулся на Душицу и облизнул вмиг пересохшие губы. В горло будто насыпали песка.
— Что это значит? — прошелестел он, хотя ответа и не требовалось — всё было понятно. Но хотелось услышать, что это неправда.
— Беды принесут родителям, вот что значит, — укоризненно глянула на Волеслава старуха. — Девчонка, — взгляд метнулся в корзину, — будет людей спасать, бойкая вырастет. Воду со смертью да кровью мешать, а водой этой землю поливать, из неживой живую делать. Одним своим существом будет жизнь вдыхать. А мальчишка, — старуха бережно, почти любовно подцепила чёрным ногтем короткие рыжие кудряшки, — мальчишка превзойдёт всех. Силы в нём немерено, но нужен человек, что направит эту силу в дело. Людям будет помогать, спасителем станет и будет жить долго, — ведьма хихикнула, — да-а-а, очень долго будет жить. Гораздо дольше, чем я и все мои предки-ворожеи. Девчонка же, — ладонь огладила русую макушку, — будет его спутницей. Неразделимые брат и сестра.
Волеслав прошёл к ней на негнущихся ногах, заглянул в лицо мальчику. Маленькие карие глаза в узких опухших прорезях неопределённо метались, не могли зацепиться за что-то одно. Между шеей и щёчкой выделялась коричневая метка, напоминавшая листик. У девочки точно такая же. В глазах потемнело, и Волеслав едва устоял на ногах. В груди стало холодно.
— Что же выходит, — прошептал Волеслав, — чародеи? Чародеи, да? Двурождённые?
Старуха кивнула, и Волеслав застонал.
Кто виноват? Эта повитуха что-то сделала с ними? Поэтому выгнала за дверь, чтобы обряд провести? Да-да, это всё она, старая су...
Волеслав метнул взгляд на Душицу. На ней и так лица не было, а сейчас она зажала рот рукой, и по пальцам струились слёзы.
Не-ет. Это всё он, он виноват. Не старуха — он. Тот, кто водился с Навьими тварями, выменивал жизнь на смерть, кровь на слёзы. Только Волеслав повинен в том, что его дети прокляты. Боги, что же он натворил? Что теперь будет?
В ушах застучало. Волеслав не помнил, как выскочил из бани, но очнулся уже, когда Зоран влепил ему пощёчину, и только после удара расслышал, как друг в сотый раз звал его по имени, не пуская со двора за ворот, уже трещавший от натяжения.
— Да что случилось?! — всё не унимался Зоран.
Волеслав пусто посмотрел в его лицо и сказал на выдохе:
— Они чародеи.
Зоран вскинул рыжую бровь.
— Кто — они? — Он внимательно вгляделся в лицо Волеслава. И видимо, оно выражало такую скорбь, что до Зорана наконец дошло. Рыжие брови поползли вверх, и Зоран протяжно выдохнул. — Во дела...
Волеслав закивал. Потихоньку его лицу начала возвращаться краска — щёки запылали. Надо было что-то делать, да только что? Уже в утробе матери они росли с силами. И, если бы не этот начавшийся гон чародеев, Волеслав был бы несказанно рад. Будь они неладны, эти мятежники и князёк.
Зоран вдруг оживился, повеселел. Наверняка хотел сказать что-нибудь глупое.
Так и случилось.
— Славка, только не бей, — начал он, осаждая. Видимо, взглядом Волеслава можно было рубить деревья. — Нужны тебе дети чародеи?
Волеслав испуганно огляделся, будто кроме старого кота их было ещё кому подслушать. Покачал головой, чувствуя, что не к добру этот вопрос.
— Чародейская сила равно что Навья. Ещё и краденая у неё же. За такой подклад милости поболее сыщешь... — и рассмеялся. — Моё предложение отдать детей Моране ещё в силе, помни.
Резкий удар в лицо заставил Зорана отшатнуться. Он схватился за челюсть, глянул исподлобья, недобро. Волеслав тяжело дышал и сжимал кулаки, лицо его было страшным. Зоран сплюнул кровь от прокушенного языка, недовольно дёрнул плечами, нагло хмыкнул и ушёл в лес, в сторону ручья. Ну и пусть. Раз не хватило одного раза, значит, сила поможет вбить в эту лысую голову здравый смысл.
Ни за какие коврижки Волеслав не отдаст детей богам на растерзание. Ни за какие.